Моя жизнь. Учеба в школе 1957 — 65гг. Глава 9

Глава 9. Учёба в школе 1957 – 1965 гг.

с. Верхняя Заимка

Поселение Верхнезаимское расположено в северо-восточной части Северо-Байкальского района в долине реки Верхняя Ангара. Площадь территории села – 135 га. Климат резкоконтинентальный с продолжительной холодной зимой и коротким прохладным летом, минимальные температуры в декабре январе достигают -40⁰С, максимальная температура июля +30⁰С, +35⁰С. Среднегодовое количество осадков 300-400 мм, толщина снежного покрова в среднем составляет 60-70 см.

Естественными границами села являются: с юга – река Верхняя Ангара, с севера, запада и востока – лесные массивы Гослесфонда. В 53-х километрах от села находится городское поселение «Поселок Нижнеангарск».

В 12 километрах от села находится железнодорожная станция Кичера, расположенная на 404-ом километре БАМа от станции Лена (г. Усть-Кут). Посёлок носит тоже название. И станцию, и поселок построили добровольцы Всесоюзного ударного отряда имени XVIII съезда ВЛКСМ из Эстонской ССР.

Железная дорога пришла на станцию Кичера в 1980 году. В Кичере во время строительства БАМа жила знаменитая бригада Александра Бондаря – это они привели рельсы на Куанду – к главной стыковке магистрали, после бригадиру было присвоено звание Героя социалистического труда. Транспортное обслуживание населения до п. Нижнеангарск и г. Северобайкальска: дорога с асфальтобетонным покрытием и железная дорога от п. Кичера.

Село Верхняя Заимка находится в сейсмоопасном районе, в котором могут происходить землетрясения силой до 9 баллов.

Поселение расположено в водоохранной, лесной зоне, акватории озера Байкал. Северо-Байкальский район находится в глубине огромного материка (7 тыс. км от Атлантического океана и 3 тыс. км от Тихого и Северного Ледовитого), именно этим в первую очередь определяется климат. Иногда село Верхняя Заимка спасают задерживающиеся на склонах хребтов огромные тучи, и они, как одеяло, на некоторое время накрывают село, и тогда на несколько дней мороз прекращается, пока «одеяло» не оскудеет. Тогда вновь появляется солнце, и трескучие морозы наступают на село

Школа

В 1934 году на берегу реки Верхняя Ангара была построена маленькая бревенчатая двухкомплектная начальная школа, где одновременно обучались все ученики с первого по четвёртый класс. Первым директором Верхнезаимской школы был Ерёмин Николай Осипович. Учителя: Коновалов Кирилл Ильич, Поликевич Клавдия Николаевна, Киселёва Нина Кирсантьевна.

В 1939 году был образован сельсовет, в состав которого входило село Типуки.

До 1980 года в состав Верхне-Заимского сельсовета входили ещё п. Кичера и п. Ангаракан.

В 1951 году начальную школу в селе Верхняя Заимка реорганизовали в семилетнюю. Директором семилетней школы назначили Попова Анатолия Артамоновича, завучем школы – Рыкову Надежду Афанасьевну. Учителями работали: Кузьмина Раиса Васильевна, Трифонов Анатолий Степанович, Матвеев Иван Алексеевич, ранее преподававший в школе с. Типуки, проживающий там в доме под номером 26. Школа размещалась в двух зданиях начальной школы и в двух домиках. В 1954 году директором стала Надежда Афанасьевна Рыкова.

В 1957 году в Верхней Заимке уже была восьмилетняя школа, она состояла из шести отдельно стоящих домиков с печным отоплением и освещением керосиновыми лампами.

Директором школы в это время (с 1962 г.) работал Останин Юрий Александрович. В коллективе школы работали: Н.А. Рыкова, Юрий Михайлович Климачёв, Е.Т. Семёнова, Г.П. Егорова-Пластинина, Тамара Афанасьевна Румянцева (Помигалова), Ф.П. Ощепкова, Любовь Александровна Залуцкая, позднее здесь работали Анатолий Фёдорович Кувшинов, Глафира Лаврентьевна Кувшинова, Г.М. Быков, А.П. Телешева, В.А. Крылов. Одиннадцать лет проработала директором школы Л.М. Дранишникова.

В 1978 году открылась средняя школа в связи с приходом в село 135-й мехколонны БАМа.

В тридцатые годы был открыт сельский клуб, он располагался на самом берегу реки в деревянном здании, там же располагалась библиотека, в которой некоторое время работала наша старшая сестра Люда. Потом в центре села после 1958 года в школьном переулке построили новый клуб, в котором работали кружки: хореографический, вокальные детская и взрослая группа, вокально-инструментальный ансамбль, работал кинозал на 50 мест, там же справа от центрального входа была библиотека, в которой длительное время работала Нина Шульгина – жена Николая Шульгина.

В 1999 году ввели в эксплуатацию новое здание сельского клуба с библиотекой в капитальном исполнении.

Первый раз, в первый класс

Я и раньше, еще до моего первого класса, прибегал в школу с Тамарой, Лёшей, иногда мне разрешали потихонечку посидеть на последней парте. Мне же очень хотелось учиться. Нравился запах свежепокрашенных пола, парт, нравилась чёрная доска, на которой мелом можно много чего нарисовать.

Но вот и подошёл день, когда мне уже можно было идти в школу на законном основании. Мне купили красные сандалики, мама сшила брюки с ремешком через плечо, сшила также рубашку, всё было новое, сандалики скрипели.

Утром Лёша, Тамара и я пошли в школу, мать проводила нас у калитки дома, так как дома надо было управляться ещё с тремя малышами Колей, Галей, Аннушкой.

Была общая линейка, все классы стояли на улице перед большим корпусом. Школа выглядела так:

В небольшом доме № 1 находилась учительская, там же был и директор школы, я по-моему был там один раз, когда меня вызвали туда и ругали за разбитое стекло. Туда больше попадать не хотелось.

В доме побольше № 2 – мы учились в 1 — 4  классах, дом был сложен из больших лиственничных бревен, уже почерневших в то время, было высокое крыльцо, да и вообще дом был высокий.

В домах № 3, 4 подведенных под одной крышей мы учились в 5 и 6 классах.

В домике № 5 – мы заканчивали 7 класс, № 6 – 8 класс.

Во всех домиках были большие печи, которые отапливались дровами, и в каждом классе было несколько керосиновых ламп, некоторые были подвешены на подвесах с потолка.

С линейки нас забрала наша первая учительница Любовь Александровна Залуцкая, она была наша деревенская, закончила где-то педагогическое училище и вернулась в свою деревню давать детям начальное образование. Она родилась в семье Залуцкого Александра Игнатьевича, мать её – т. Паша, их дом был через два дома от нашего выше по реке. В это время она была уже замужем за Нелюбиным.

Пришли в класс, всё было покрашено, и ещё не выветрился запах краски, парты делали мужики из нашей деревни.

В первых классах я старался садиться за первой партой, поближе к доске, чтобы хорошо видеть и слышать учителя. Любовь Александровна представилась нам, потом познакомилась и записала в журнал всех нас. Класс был небольшой, но всё же насчитывал, наверное, 15 человек, 8 класс у нас заканчивали всего 7 человек, а в 9 класс в Нижнеангарск поехали я, Лёша Стайсупов, Коля Хоменко, Ирина Доморацкая.

В первом классе у нас учились ещё Красноярова Наташа, Красников Алексей, Новолодский Володя – мой двоюродный брат, Галя Пономарчук, Вера Козулина, больше никого не помню.

Любовь Александровна рассказала нам, сколько надо иметь тетрадок и каких (тогда они были в косую линейку и в клеточку), альбомы для рисования, карандаши и палочки-считалочки.

Палочек-считалочек надо было иметь 10 штук, кто-то из ребят сказал, что в магазине их нет, тогда учитель сказала, что можно их сделать из веточек березы.

В большую перемену мы полезли на берёзки, наломали по 10 штук веток, положили на парту, Любовь Александровна попросила взять все 10 палок в одну руку, ничего не получилось, тогда она сказала, что надо дома попросить старших, пусть обстругают ножом и сделают все палочки одной длины. После уроков я сложил все 10 палок в сумку, дома пообедал, попросил Лёшу помочь мне справиться с палочками, но он отказался. Тогда я взял большой отцовский охотничий нож и попробовал построгать, у меня ничего не училось, только порезал пальцы, мать «заговорила» кровь и уже сама попросила Лёшу, он сделал мне 10 хороших белых палочек-считалочек.

Дома выполнил все уроки, что-то сделал по дому, что мать говорила, оделся и снова прибежал в школу учиться. Мне говорят: «Матвеев, иди домой, завтра придёшь, вы в первом классе учитесь только до обеда.»

Рядом с классом в лесу росла брусника, мы на переменах бегали в лес и до отвала наедались. В лесочке также много было белок.

В большую перемену мы бегали в большой корпус, там между классами была большая комната, где проводились все линейки зимой, и на столе стоял большой ведёрный жёлтый самовар, где можно было налить чаю, давали кружку молока и булочку, всё своё – деревенское, вкусное.

Любовь Александровна давала нам уроки по всем предметам, рассказывала очень интересно, много говорила о нашем родном крае, природе.

С началом морозов мужик-истопник заранее колол и носил дрова по всем классам, а утром рано, когда мы ещё спим, он затапливал печи, когда же мы приходили в класс, было уже в домике тепло.

Но бывало, что днём, когда стояли лютые морозы, надо было отапливать печь, и тогда учитель просил кого-нибудь подбросить дров и пошуровать в печи. Рядом с печью на металлическом листе лежали дрова и клюка для этого дела.

Когда Любовь Александровна узнала, что эвенки будут завтра по реке перегонять оленей, она попросила нас одеться потеплее, и мы на взгорке у реки ждали прохождения стада оленей. И вот из-за поворота реки вырвались впереди стада нарты, которые тянули четыре оленя в ряд, на нартах сидел оленевод и длинной палкой погонял оленей, также верёвками под брезентом были упакованы вещи. Сзади гурьбой бежали олени, замыкали стадо нарты с другим оленеводом. Мороз был большой, олени парили, а морды у них все обросли сосульками. Они в деревне не остановились и по реке ушли в с. Холодное, где была их основная база.

Учитель нам прямо на берегу объяснила, что олени питаются ягелем-мхом голубоватым по цвету, зимой они «копытят» снег. Копытами отгребают снег до земли, находят ягель и поедают его. Когда в местности уже съедят весь ягель, тогда оленей перегоняют в другое место.

Мясо оленей очень вкусное, из шкуры женщины-эвенки шьют торбаза, очень тёплые, также шьют брюки, куртки, шапки. В качестве ниток используют сухожилия, всё идёт в дело. Всё это нам рассказала Любовь Александровна, и увидя оленей воочию, врезалось в память на всю жизнь.

Когда в село прилетел первый вертолет, учитель также проводила нас на площадку, поговорила с летчиком, он нам многое объяснил, но кататься не взял.

В школе, по-моему в нашем классе, была кладовка, где стояли лыжи: маленькие для 1-4 классов и большие для 5-8 классов. Зимой, если не было больших морозов, мы на уроках физкультуры ходили на лыжах на горку (2-3 км от школы), ходили также прыгать с «трамплина» – с берега на речку. Лыжи одевали прямо на валенки и привязывали или ремнями или веревками.

Конечно по дому мы всё выполняли, какие мама давала задания. Но я любил конкретные обязательства. Так до пятого класса в мои обязанности входило: уборка навоза из стайки и вывоз его на санках в огород, надо было напоить тёплой водой корову, теленка и бычка, дать им сено, выносить помойное ведро из дома. Выполнив всё это, а также уроки, отпрашивался у мамы поиграть с ребятами. Зимой день короткий, придёшь уже в темноте, брюки оторвешь от коленок, повесишь возле печки, валенки и рукавицы на печку – просушить, а утром рано к 8 часам в школу. Учительница спрашивает почему у нас фуфайки навозом воняют, мы ей объясняем, что убираем навоз в них, на вопрос о том, можно ли в школу одевать чистую фуфайку, мы ей говорили, что у каждого только одна фуфайка.

Когда я перешел в пятый класс, тогда я по дому стал заниматься только «чистой» работой. Носил воду из колодца или из реки, колол дрова, носил их домой и в баню, которую топили по субботам, убирал снег из огорода и перед домом. «Навозными» же делами занимался уже Коля, Лёша в это время уже учился в Нижнеангарской средней школе и жил в интернате.

Каждую осень, когда вставал лёд, на ровном участке льда без торосов, организовывали общий каток, как для школьников, так и для населения. Каток находился на реке, недалеко от берега, напротив школьного переулка.

В обустройстве катка принимали участие и взрослые, и даже женатые парни. Основная работа зимой, надо сгребать снег и выбрасывать его за пределы катка.

Катались тогда на снегурочках, некоторые прикрепляли к конькам деревянные дощечки, а к ним уже привязывали валенки, некоторые ребята просто к конькам привязывали валенки без дощечек. Чтобы было плотное прикрепление верёвку ещё крутили небольшой деревяшкой и закрепляли её. Плохо, что на катке не было электрического света, поэтому вечером не покатаешься в будние дни, зато по воскресеньям – радость ребятам.

Мы конечно знали, что есть хоккейные коньки с ботинками, но у нас не было таких коньков и без ботинок, мы их называли «дутыми» или «дутиками».

Кроме того в кино мы видели, как конькобежцы бегают на беговых коньках, мы их называли «норвегами», видимо их впервые придумали в Норвегии. Но мы, ребятишки, радовались и своим ледянкам.

Однажды, только два дня как встала река, мы с ребятами придя из школы, решили покататься хотя бы у берега. Сделав по дому все дела, втихаря я взял коньки и пришел на берег, там мы втроём одели на валенки коньки и начали кататься, у берега лёд был вроде крепкий, мы стали дальше от берега отбегать, лед начал под коньками изгибаться как волны, и вот сначала один, потом другой, а потом и я, все втроём провалились под лед. Стоим на земле, вода под горло, начинаем залазить-заползать на лёд, он ломается, так несколько раз.

Тогда по очереди, сменяя друг друга, просто стали ломать руками лед и продвигаться к берегу, почти у самого берега вылезли на лёд, замерзли ужасно. Мы с парнем побоялись идти в таком замороженном виде домой, пошли к моему другу Василию Ключереву, он был тоже с нами. Там разделись, высушили всю одежонку, и поздно вечером я появился дома. Мама правда сильно не ругала, понимала, что мы и так испугались, хорошо что глубина была маленькая, а так бы утащила река всех троих под лёд. На следующий день смотрели свой след чуть-ли не на пол реки.

Как-то поздней осенью, пора бы уже и снегу упасть, выскочили на большой перемене в лесок, поесть мороженную бруснику а в лесочке бегает уже белый заяц. У него время подошло менять шкурку, а природа подвела. И вот всем классом попробовали поймать его, ничего не получилось, если бы была сеть, просто обтянули бы ею лесочек, и заяц бы попался.

А так вот догоняешь его, он с разбегу резко своими длинными задними лапами останавливается и проскакивает у тебя между ног.

Вообще деревенские ребятишки животных как домашних, так и диких видели  и общались с ними воочию. Например, мы много читали книжек про хитрую лису, а убедиться мне пришлось впервые во втором классе. Двоюродный брат Анатолий Рогов в петле поймал золотистую лисицу, у неё практически не было повреждений, может быть только одна лапка, побывавшая в петле. Толя пригласил меня посмотреть на живую лисицу, приходим, она лежит в передней комнате, услышала и увидела, что пришли люди, тут же откинула хвост, закинула голову и закрыла глаза. Я засомневался, что лиса живая, тогда Толя попросил меня выйти с ним в другую комнату и понаблюдать за ней в щёлочку двери. Лиса, увидев, что все ушли, встала на лапки, потянулась, выгнула хвост и начала ходить по дому. Толя мне сказал, что она ищет что-нибудь съесть или своровать. Так что сказки про хитрую лису, вовсе и не сказки.

Как-то старший брат Виталий принёс в капкане полузамороженного соболя, в комнате он отогрелся, одна лапка была зажата в капкане, все другие свободные. Соболь пробовал освободиться от капкана, бегал по комнате и гремел капканом, был очень злой, скалил мелкие, острые, как бритва зубки. Виталий начал освобождать лапку из капкана, соболь вывернулся, и зубками впился в руку, боль была, видимо, сильной и Виталий со всего маха, ударил рукой вместе со вцепившемся соболем о пол, соболь конечно сдох. Виталий ободрал шкуру, обезжирил её и натянул на пялку. Больше, пойманных зверей Виталя домой не носил.

Я хорошо учился, каждый год мне вручали почетные грамоты за хорошую учебу и отличное поведение. В третьем классе нас приняли в октябрята, а меня ещё, то ли избрали, то ли назначили председателем совета дружины класса.

Смерть в бане

На первое мая 1960 года была хорошая погода, но ещё было прохладно, земля уже освободилась от снега, но река ещё стояла, и от неё тянуло холодом. Как и в селе Типуки, в селе Верхняя Заимка любили сельчане хорошо работать и отдыхать.

На праздник у нас собралась большая компания, были родственники и соседи, на столах угощения. Потом были песни под гармошку и пляски.

Мы, ребята играли в чижики или кулики, как кто назовет, и вот слышим выстрел из охотничьего ружья. Выходит на улицу Вася Ключерёв – мой одноклассник с ружьём, из ствола которого еще вьётся струйка дыма, и приглашает нас пострелять. Нам ещё никому, кроме Виталия, отец не разрешал стрелять из ружья. У Василия отец умер, замёрз года за два до этого события. Он возвращался из районного центра на лошади, запряженной в сани, видимо в Нижнеангарске выпил, да ещё взял себе на дорогу спиртного, поздно выехал, уже ночью лошадь подошла к воротам дома, толкнулась в доски, но тишина, все спали. А утром, когда рассвело, прохожие увидели заиндевевшую лошадь и замерзшего отца Васи, лошадь немного поболела, но выздоровела, а отца Васи похоронили.

Осталось от отца ружьё, и Василий стал тренироваться, мать была в постоянных работах, дома редко бывала. Все Ключерёвы, Вася тоже, были большого роста, отец был под 2 метра, жили они от нас через дом. Он плоховато соображал и через два плетня часто приходил ко мне из нашего огорода, я помогал ему делать уроки, пробовал объяснять, чтобы дальше он сам решал задачи, или писал то, что задавали по русскому языку, он же просил побыстрее помочь сделать уроки, и бегом в лес. Часто из леса приносил застреленных зайцев, мать варила супы из зайчатины, а мех пускали на шапки.

По приглашению Васи заходим во двор, на стене дома висит листок бумаги, по которому он стрелял из распахнутого окна бани с расстояния примерно 5-7 метров, под окном в ограде стоит маленький столик, на который поставлена лампа. Вася попросил нашего Лёшу, он учился в шестом классе, остаться во дворе, а мы гурьбой за Васей зашли в баню. Напротив окна была расположена лавка и полок, на котором мылись. Я сел самый дальний от двери, рядом со мной сидел Толя Пластинин и держал заряженное ружьё в руках, потом сидел на лавке Валера Залуцкий – тоже мой одноклассник, и стоял ближе к двери Саша Залуцкий. Пластинин, наш Лёша и Саша Залуцкий учились все в шестом классе, Вася хоть и в третьем, но ростом был с них.

Василий нагнулся над окном и говорит Лёше как поставить лампу на столе, чтобы по ней стрелять, до сих пор мне не понятно, что за стрельба на расстоянии меньше метра. Толя Пластинин поставил ружье вертикально и осматривал его, Вася поворачивается к нему и говорит, чтобы он поосторожнее вертел ружьем, так как курок самостоятельно может спустить. Как-то так получилось, что при рассматривании, ствол ружья опустился, и вдруг раздался выстрел.

Прошло более полувека с того времени, как сейчас помню, побелевшее, помертвелое лицо Васи, на спине огромная дыра, из которой хлещет кровь, он разворачивается к Толе, у того упало ружье на пол, хватает его за шею и начинает душить. Вася с трудом кричит: «Ой убил, убил!», Толя рукой старается закрыть рану, чтобы не текла кровь. У Василия видимо вместе с кровью истекли последние силенки, он упал на спину, с открытыми глазами, ртом как бы улыбается. Если бы Василий от окна отошёл, то весь заряд дроби угодил бы в грудь Лёши. Все ребята мигом выскочили из бани, а потом из ограды. Меня же видимо парализовало от страха, от вида крови, Вася лежал поперёк бани и мне надо было через него перепрыгнуть. Но как-то нашел в себе силы, прибежал домой, все ребята скучились в кухне, выходит подобревший отец, спросил что случилось, потому что Лёша стал белый как печка, ему сказали, что всё нормально, взяли все по рыбной котлете и доедали уже на улице. Никто уже не играл, сидели на лавочке, потом чужие ребята ушли.

Взрослые ребята даже не вспомнили, что мы с Валерой (он и сейчас живёт в селе), тоже были в бане. Уже под вечер слышим крики, плач, это пришло тётка Аксинья и увидела, что сына убили. На следующий день приехал из района следователь, и всех троих взрослых ребят вызвали в сельсовет, там следователь проводил дознание.

Саша Залуцкий и Толя Пластинин договорились сказать, что Василия убил Алексей Матвеев, Лёша же рассказывает как было дело. Потом они все ходили на место проводить следственный эксперимент.

Следователь добился у Анатолия Пластинина, что он убил Васю нечаянно, так как спустил курок, и Толя заплакал после этого. Его в школе исключили из комсомола, но судить не стали. Лёша же после этого случая не поддерживал никаких отношений ни с Пластининым, ни с Сашей, хотя учились с последним в одном институте, общежития были рядом. Саша, закончив энергетический факультет Иркутского политехнического института, до пенсии проработал в Усть-Илимской ГЭС, потом переехал с семьей в пригород Новосибирска, купили частный дом, живут там, меня приглашал в гости, но всё что-то мешает встретиться.

Взрослые мужики и ребята выкопали могилку на старом кладбище, в этот же день умер старенький дед Василия Егор Ключерёв, их похоронили рядышком. Васю посмертно приняли в пионеры. Хоронили со знаменем, которое нёс я. Вот так закончилась жизнь моего друга и одноклассника, хорошего парня Василия.

На меня смерть Васи произвела такое большое впечатление, что я стал бояться спать на полу с края, ребята разрешали мне без очереди спать посередине. Каждую ночь во сне к нашему плетню подходил Вася со своей стороны и приглашал меня к себе в гости, на что я ему говорил, что ты же мёртвый, тебя похоронили, закопали в землю. Вася говорил, что там в могиле хорошо, никто не мешает, не шумит, а у вас вот мол, какая суета. Кроме того каждую ночь к нам в дом прилетал на красном одеяле старик Хоттабыч, увидев меня спящим среди братьев, хохотал, скалил зубы, кричал, что от меня не скроешься. Своей скрюченной, но сильной рукой выхватывал меня с пола, бросал на свое красное одеяло. Одеяло закручивалось всё плотнее и плотнее, и когда уже становилось нечем дышать я орал, будил всю семью, был мокрый как мышь.

Мать ежевечерне наговаривала мне от испуга, заставляла пить наговор, что-то ещё шептала, потом молилась, боялась что я могу сойти от этого потрясения с ума. Стал ходить ночью во сне по дому, мама каждое утро рассказывала, что подойдет к окну, возьмет меня за руку и положит с ребятами, но я не разговаривал и не просыпался, слушал мать с удовольствием. Так продолжалось примерно с месяц, однажды проснулся, стою у окна, луна и звёзды, а у нас на Севере они особенно чёткие, так мне всё понравилось. Мама подходит ко мне и спрашивает: «Толя, ты что делаешь?» – «Луну смотрю», берет меня за руку, а рука трясётся, я ей говорю: «Ты что боишься?», мать промолчала, довела до ребят, уложила спать. И всё – перестал ходить по дому и сны, так мучившие меня прекратились.

Любовь к книгам

Учился я хорошо, поэтому на родительские собрания в моём классе отец никогда не ходил, а мама по-моему, и ко всем другим ребятам не ходила, да и не до этого ей было. Плохо, что в деревне не было электростанции и приходилось читать книги или при керосиновой лампе или при открытой дверце топящейся печки.

Я записался в библиотеку и целыми сутками носил книги домой, любил приключенческие книги. Но была одна проблема – керосин, который в район завозился сезонно последним рейсом парохода «Комсомолец». Естественно, что керосина не хватало, его экономили, родители требовали, чтобы мы все уроки выполняли дома при естественном свете, а работу на улице можно было сделать и в сумерках и при луне.

Однажды поздней осенью, уже при ледоставе напротив нашего дома, почти посередине реки вмерз в лед небольшой катерок. Моторист забрал с собой личные вещи, ключи, насос, закрыл двери моторного отделения и уехал домой в Нижне-Ангарск. Мы ребята были следопытами, обнаружили, что в баках катерка ещё осталось много солярки (дизельное топливо). Солярка, конечно, коптит больше чем осветительный керосин, но всё равно видно, а запах можно и перетерпеть, конечно надо чаще чистить ламповое стекло.

Все ёмкости, которые мне удалось найти, я вечерами заполнял этой соляркой и читал, читал уже на полном основании, не трогая домашний керосин.

После пятого класса в библиотеке не осталось почти ни одной книги, которую я бы не прочел. Мама часто советовала мне отдохнуть от чтения, я же ей всегда объяснял, что чтение – это самый настоящий отдых.

Как я уже говорил, в семье читали два человека, это отец и я.

Сейчас у меня большая библиотека дома (более тысячи книг), не знаю потом, когда состарюсь, куда и кому её передать.

Рыбацкие дела

Весной как только разойдется снег на реке, мы с отцом ездили на нашей моторной лодке вверх по реке километров в пяти от деревни. Там было хорошее глубокое улово, которое образовалось из-за того, что речка круто поворачивалась, а у берега оказывалось местечко, где практически нет течения. Ранней весной в этом улове ловились большие таймени. Это очень вкусная рыба, у неё нет костей, только хрящи, мясо настолько хорошее, что не надо никакого мяса животных.

Я прибегал из школы, быстренько обедал, отец тем временем уже всё подготовил к поездке. На моторке приезжали в улово, вещи заносили в зимовье, потом перпендикулярно берегу с моторки под веслами (я греб) отец выметывал одну или две сети с большими ячейками, по-моему больше 70 мм. После этого, уже смеркалось, зажигали в зимовейке фонарь, который каждый раз привозили с собой. Я собирал дрова для печки и садился выполнять уроки, после ужинали и ложились спать часов в 7-8 вечера на полати, спали в обнимку, чтобы было теплее.

Утром чуть свет, отец просыпался раньше меня, собирал и складывал все вещи в рюкзак, будил меня, мы без завтрака высматривали сети, обычно попадала один или два больших тайменя, которые даже нашей большой семьёй можно было съесть за два дня, доставалось и собакам. У отца всегда была хорошая охотничья собака и щенята были тоже. При любом удобном случае отец ходил в тайгу, благо она была рядом, и добывал то белок, то соболя.

Приезжали домой, выгружали рыбу и вещи, я споласкивался у умывальника, быстро завтракал и бегом в школу, и так почти весь май. Как только вода становилась теплее, таймени разбредались из улова по всей реке, а при разливе реки и по озерам, где гонялись за другой мелкой рыбой.

Кроме того отец всегда ставил вентили или фитили (по-разному их называли). Я конечно только помогал ему, силенок было мало. Отец сам делал вентили, он из гибких веток (ива или тальник) гнул круглые кольца, потом обшивал эти кольца ремёгой, делал рамки и тоже обшивал их ремёгой. Всё это хозяйство сталкивалось в воду перпендикулярно берегу, сначала стенка, а на краю сам фитиль с маленьким кольцом-горлом, куда обычно заходила рыба, больше попадался налим, но были и окуни и сороги, также ставили ельцовые мелкие сети на ельца – рыбки размером с корюшку.

Зимой уже по льду ставили фитили, но уже по-другому. Прямо от косы также перпендикулярно течению реки, когда лёд ещё не толстый рубили пешнями канал, в который забивали высокие колья между которыми была натянута ремёга, обычно канал делали длиной до 10-15 метров, в конце ставили два кола, также забивали их и вырубали из льда прямоугольную прорубь, в которую опускали собственно вентиль и растягивали его так, чтобы горлышко, куда заходила рыба, находилось против течения. Рыба от берега хочет пройти выше по реке, тычется в стенку и доходит до горлышка, в которое попадает, а обратно уже не выходит.

Колоть лед пешней – это очень тяжёлый труд, но кроме силы надо иметь ещё и сноровку и опыт. Зимой каждый день ходили с отцом смотреть ловушки – так называли вентили, установленные зимой. Сети зимой тоже значительно тяжелее ставить, чем летом. Заранее готовится так называемое норило, это обычно длинный лиственничный шест, желательно 10 метров длины, ошкуривается и сушится летом. На конце шеста делается паз, куда привязывается бечёвка. Норило кладется на лёд, так как будем ставить сети, чуть ли не у конца норила долбим лунку, так в зависимости от длины норила и длины сети делается несколько лунок.

После этого за конец норила привязываем длинную бечеву-прогон, толкаем этим концом норила под лёд, используя шест с крючком. Направление движения выбираем чуть наискосок от перпендикуляра к течению, чтобы конец норила попал в другую лунку. В другой лунке помощник рыбака (обычно я помогал отцу), ставит вертикально в воду палку, приплывает норило с бечевой. С помощью шеста с крючком разворачиваем немного норило против течения и двигаем её к следующей лунке. Таким образом норило доходит до последней лунки, его достают из воды вместе с прогоном. Последнюю лунку превращают пешней в прорубь, в которую потом выбирается сеть после выборки рыбы. Через эту прорубь спускается сеть в воду, предварительно привязав её к прогону, помощник рыбака тянет прогон на себя стоя у первой лунки.

Как-то поздней осенью, буквально перед ледоставом, мы с отцом на моторке поехали вниз по реке проверить сохранность зародов сена для того чтобы уже зимой по льду перевозить его на лошадях в розвальнях. В один воз на розвальнях обычно входит 3 центнера (300 кг) сена, вот и приходилось использовать почти все свободные воскресенья для вывоза сена, если осенью по воде по каким-то причинам не могли на катамаранах его сплавить.

Только отъехали от деревни, как отец увидел в воде вынырнувшую нерпу. Вообще это редкий случай, чтобы нерпа за омулем, шедшим на нерест, так высоко поднималась по реке, почти на 50 км. Со мной это был единственный случай, а у отца несколько.

Нерпа идёт за косяком омуля и лакомится им столько, сколько ей нужно для нагула жира перед зимой. Она поднимается на поверхность воды, чтобы вдохнуть воздух, так как дышит легкими. Часа два отец выделывал виражи на воде, гоняясь за нерпой, просто не хватало скорости моторки, чтобы догнать её.

Смеркалось, нерпу не догнали, бензин израсходовали на маневры, сено не проверили, я тогда удивился настойчивости, можно сказать, как сейчас говорят, упёртости отца.

Один раз отец меня взял на неделю на рыбалку. Они тогда ловили рыбу в Кичерских озерах соровым неводом. Поздней осенью перегородили в самом узком месте протоку в Верхне-Кичерском озере, там всю зиму в домике сменяясь еженедельно жило по одному рыбаку, который ежедневно проверял не подмыло ли водой загородь, если подмыло, то он её укреплял.

Приехали в это озеро, расположились в палатках, комары буквально съедали, отец мог накрыться с головой и спать, а мне с детства даже в накомарнике не хватало воздуха. Утром рыбаки подняли загородь, по протоке заехали в озеро, снова поставили загородь, а я остался возле неё с внутренней стороны, хотелось поудить рыбу. Дома я ещё заранее подготовил удочку, крючки, накопал червей. В озере рыбаки заметали невод и начали тянуть его с двух сторон мотодорами, рыба естественно постаралась вырваться из загона, который образовывается при ходе невода и идёт прямо к загороди.

Я не успеваю цеплять червя на крючок, как уже попался окунь, в общем за полтора часа я на удочку добыл 30 кг окуней, потом когда рыбаки выбрали невод, я взял у них рыбацкий ящик, сложил туда «мои» окуни, получился полный ящик, который я поставил в общий штабель. За одно притонение очень много попало рыбы, много окуней, щук, сорог.

Это был мой личный рекорд добычи рыбы на удочку, конечно это было при благоприятных условиях, когда рыба буквально кишела в протоке и ей некуда было деться. Когда нам было по 4-6 лет, утром рано мать будила нас, чтобы мы добыли ведёрко ельца или сороги.

Туман, холодно, мы в фуфайках, на дворе середина лета, сидим с удочками и ловим рыбу, вода прозрачная, даже видны рыбки, но они не хотят есть червячков, которых ты насадил на крючок. Такая досада, хоть лезь в воду и руками лови эти рыбки. Но потихонечку начинается клёв, и часам к 7 утра у нас уже полное ведёрко. Приносим рыбу домой, отдаем её матери и заваливаемся спать на сеновал досыпать, мы называли это – ДСП.

Я думаю, почему бы отцу не сделать нам маленький бредешок с мелкими ячеями, конечно надо было раздетыми лезть в воду, но зато через 20 минут «ловли» рыбы с бреднем было бы несколько вёдер рыбы.

Сейчас мне, может быть потому что в детстве досталось, с удочкой не хочется рыбачить.

После шестого класса нас уже стали брать в ученические бригады, мы в основном рыбачили соровым неводом в озерах. В ученической бригаде было три опытных рыбака и два моториста, кроме того у нас был катамаран – две большие лодки соединенные между собой палубой, между лодками был просвет, поэтому палуба была большая. На палубе была установлена лебедка, которая подтаскивала верёвками невод к палубе, как только подходили столбы – участки невода по 25 м длиной, высотой обычно 4-6 метров, тогда уже выборку невода на палубу производили вручную. Катамаран закрепляли на месте с помощью двух якорей: на носу и корме судна.

В бригаде нас было обычно 8-10 человек.

На палубе кроме лебедки был установлен очаг – ящик с металлическим дном, засыпанный землей или песком, в течение дня мы варили еду и чай на этом очаге. Ночевали в зимовье, которое стояло на берегу протоки, соединяющей воды р. Верхняя Ангара со Средне-Кичерским озером и р. Кичера.

Также на палубе были складированы штабелями рыбацкие ящики, в которых мы складировали выловленную рыбу.

Работа в бригаде начиналась тогда, когда мы еще учились в школе. В то время не было синтетических веревок, поэтому все веревки из которых изготавливали невод были сделаны из конопли.

Эти веревки делались по всей деревне, их сворачивали, волочили по улице, потом наматывали на большие барабаны, которые мы, дети, катали в цех, где в основном женщины пришивали полотно. Полотно также было изготовлено из натурального мота (толстая нить). После того, как столбы длиной по 25 м были изготовлены, к ним на нижней тетиве пришивали грузила, на верхней тетиве пришивались поплавки, чтобы невод в воде не тонул.

Тогда не было свинца для грузила, их изготавливали так: ещё с осени заготавливалась березовая кора, нарезалась на определенные размеры, перед изготовлением грузил её размягчали в кипящей воде, вынимали из воды, внутрь укладывали камень и иглами сшивали грузила так, чтобы камни не вываливались, эти грузила потом пришивали к веревкам столбов.

Так как не было пенопласта, поплавки изготавливались из очень сухого, лёгкого пиломатериала, тщательно обрабатывались, чтобы не было заусениц, и тоже пришивались только к верхней верёвке столба.

Для морского невода высота столбов составляла 10-12 метров, для нашего сорового – 4-6 метров, по 20 столбов, которые сшивались вместе с каждой стороны (500 м длиной) посередине пришивалась мотня (мешок из полотна, в котором при тралении собиралась рыба). На обоих концах невода прикреплялись уши – прочные лиственные, хорошо обработанные шесты, длиной равной высоте невода, к которым прикреплялся невод с одной стороны, с другой прикреплялся прогон (верёвка), за которую моторные лодки тянули невод и осуществляли траление. Так как верёвки, полотно и мотня делались из натурального сырья, чтобы невод не гнил, все компоненты его перед окончательной сборкой в больших чанах обрабатывали с подогревом в вару.

В зимовье жили две бригады, одна взрослая, другая ученическая. Наш отец рыбачил во взрослой бригаде, в нашей был из трёх взрослых рыбаков назначен старший. Бригадиром двух бригад был Болдаков Алексей Игнатьевич, брат д. Степана Болдакова, женатого на маминой сестре т. Крестинье, во всяком случае за четыре лета я другого бригадира не помню.

Дядя Лёша провоевал всю войну, демобилизовался офицером, имел боевые награды, на трудовом фронте награжден орденами Ленина и Трудового Красного Знамени. Один год мы с Лёшей и отцом всё лето рыбачили и жили в зимовье, почему-то его называли холодным, по названию реки Холодная, что впадает в р. Кичера, в общем-то далековато от этого плёса. Мама нам всем троим покупала продукты на неделю: хлеб, масло, сахар, чай, отцу ещё курево, картошку, огурцы, лук, каждый привозил свое. Все продукты сдавали повару, в моё время им работал д. Ваня Краснояров.

В понедельник утром собирались все у колхоза, грузили на моторки всё что нужно для рыбалки, к обеду приезжали в зимовье, выгружались, перекусывали, и начиналась работа. В основном рыбачили в большом Средне-Кичерском озере, но были также в Верхне-Кичерском и Нижне-Кичерском. Рыбу сдавать в Нижнеангарский рыбзавод обычно отправляли с мотористом школьников.

Один раз мы с моим одноклассником на мотодоре с мотористом поехали сдавать рыбу, приехали в порт, моторист пошел по своим делам. Мы выгрузили ящики с рыбой на высокую пристань, сходили за вагонеткой, загрузили рыбу, в несколько рейсов по железке вывезли и сдали в морозильник первым сортом. Приходит моторист с авоськой, в которой булка хлеба, круг колбасы, две бутылки водки, забрал у нас квитанцию за рыбу, завел мотор, только отъехали от пристани, он поставил нас за руль. До устья р. Кичеры по Байкалу всего 4 км, он нам отломил хлеба и дал немного колбасы. Сам сел на кубрик «Доры», рукой выбил через дно пробку из бутылки (тогда бутылки ещё запечатывали сургучом, как сейчас на почте делают на письмах, посылках печати из сургуча), вылил водку из бутылки в большую кружку, все 0,5 л водки вошли в кружку. Залпом выпил водку, закусил колбасой и хлебом, посидел несколько минут, открыл вторую бутылку, тоже выпил, съел всю колбасу, хлеб.

Мы как раз подходили к устью р. Кичера, фарватер там сложный, он перешёл на корму к рулю, нас отправил в кубрик. Дорога от устья реки до нашего Холодненского плёса занимает вверх по реке часа 3-4, моторист запел песни и пел всю дорогу, приехали, он сдал бригадиру квитанцию и был совершенно трезвым, может только с запахом водки, но это не считалось нарушением.

Этот моторист был среднего роста, но какой-то квадратный, про которых на Руси говорят «что поставь, что положь», сильный мужчина. Это же надо – выпить литр водки, петь песни, приезжает через 3-4 часа – трезвый. Удивительный, сильный всё-таки народ жил у нас в то время в Северобайкалье.

В 1963 году с осени рыбаки загородили протоку в Татшиликинском озере, что в 70 км выше от нашего села по реке. Как они оберегали загородь от подмывания водой, где жили всю зиму, я не знаю, во всяком случае не видел там зимовья, хотя народом можно было его срубить за один день.

А летом 1964 года ученическую бригаду перебросили для ловли рыбы в Татшиликит. Через более 50 лет, многое из памяти стерлось, но по-моему рыбачили мы там целую неделю. Озеро было большое, рыбы было много, но стояла очень жаркая погода, проблема была одна – довезти до рыбзавода и сдать рыбу первым сортом.

Из мотни рыбу доставали сачками, это как дуршлаг, только больше, с крупными ячеями из проволоки, на длинной ручке. Но сазаны были такие большие, что в сачок не входили, поэтому мы ребятишки руками хватали за жабры рыбины и бросали в лодку. Когда выбрали всю рыбу, меня и ещё одного парня назначили на сдачу рыбы. Моторист был на моторной лодке, а мы затянули брезентом лодку и всю дорогу, а это 115 км, должны были поливать брезент холодной водой из реки, а нагревшуюся выливать ведром из лодки. Конечно за дорогу измучились и еле нашли в себе силы сдать рыбу на завод. Но рыбу приняли только вторым сортом. Жалко что не было в это время рефрижераторов или хотя бы заготовленного льда.

В субботу, мы как правило, возвращались домой, привозили в семьи рыбу для еды на всю неделю.

Отец ранее, видимо зимой, заготовил бревна длиной 4 м небольшого диаметра в районе улова, что недалеко от нашего села. Он решил построить во дворе дома «белую» баню, брёвна предназначались для строительства, но для выноса их из леса и сплочения на воде он взял меня, а не Лёшу, который всё же был посильнее и на 3 года старше. С отцом взваливали брёвна на плечо и таскали до берега, там складывали, последние брёвна уже носили вдвоём, не было уже сил. Надо сказать, что отец затевая какое-то дело, всё продумывал до мелочей. Так он взял с собой нашу моторную лодочку в Татшиликит, погрузил в кубрик скобы, кувалдочку, верёвки. Бригада ещё заканчивала тонь, а мы на своей лодке раньше их приехали на место, когда мы сплачивали брёвна в приличный по размерам плот, мимо нас проехали все моторки бригады.

Потихонечку оттолкнулись от берега, натянули веревку и повели своей моторкой плот к деревне, хотя и по течению, но путь занял более 40 минут. Подплывая к деревне, отец ещё издали углядел, что рыбаки мечут невод, у меня тогда было слабоватое зрение, и я увидел рыбаков, когда они уже подводили невод к берегу. Нашему последнему ребенку в семье Ванюшке тогда было 4 года, отец испугался, что это утонул Ваня. Ведь если рыбаки в деревне мечут невод, значит кто-то утонул, а то что утонул это точно.

Лодка ткнулась метров в 40 от берега в косу, отец с криком – «Ваня!», выскочил из лодки и побежал к месту притонения. Я сообразил, схватил якорь, отбежал по косе на длину верёвки, течением же плот разворачивало и потащило меня вместе с якорем по косе, веса во мне тогда было не больше бараньего, и почти на самом конце косы, плот наконец остановился, но я всё равно лежу на якоре.

Смотрю идет усталый отец, бегом израсходовал последние силенки и говорит, что утонул какой-то Нелюбинский мальчик, приехавший из Ангарска со своими родителями, и видимо не умевший плавать. Деревенские же ребятишки, как правило, умели плавать, хотя и тоже могли тонуть, из-за паники, как это было с нами тремя «утопленниками». Я поразился поведению отца, едва живой от усталости, бегом пробежал более километра, так он любил своего последнего «отхона».

В 1963 году летом умерла наша бабушка Аня, она очень любила из всех нас внуков Алёшу, который в это время рыбачил в Татшиликите. Мать рассказывала, что она уже не узнавала никого, в том числе и свою дочь Фёклу, но всё время спрашивала, где Лёша, ей объясняли, что он на рыбалке в верховьях реки. Она несколько дней мучалась, всё хотела проститься с любимым внуком, прожив 86 лет она умерла, на следующий день после похорон, бригада приехала, приехал и Лёша, он конечно сразу сходил на кладбище, но увидел только крест и свежую землю.

Вскоре в огороде мы с отцом и с другими ребятами из приплавленого леса сделали баньку, отец сделал печку, полки, предбанник, вмазал в печку бак для горячей воды, и у нас появилась «белая» баня.

Я уже ранее писал, что из-за подъема уровня Байкала в связи с пуском в эксплуатацию Иркутской ГЭС, уровень рек Кичера и Верхняя Ангара в их устьях, а также озёрах поднялся. Практически не было земли, где можно было делать притонение. В озерах плавали большие торфяные острова, в одну из тоней, невозможно было закрепить якоря и поэтому нельзя было выбрать невод. Требовалось два добровольца, которые могли бы в августовской воде «сидеть» на якоре, то есть своим весом не давать якорю при натяжении невода порвать остров. Вызвался я и ещё один парень. Часа через два нас сняли с якорей. Мы уже были настолько замерзшими, что подняли нас вместе с якорями, потом отцепляли посиневшие ручонки от якорей. Второй мальчик был пополнее и меньше замёрз, я же до самого зимовья в фуфайке не мог отогреться, при температуре наружного воздуха +30 ⁰С, вечером видимо поднялась температура, но к утру стало легче, через неделю выздоровел окончательно, продолжая работать.

В окрестностях села бригады по заготовке дров для района складировали уже колотые дрова недалеко от берега в гигантские поленницы. Видимо по договору с нашей школой, мы ученики младших классов, старшие все работали на рыбалке, должны были грузить дрова носилками, носить их по трапам в трюмы больших барж-тысячников. Я точно помню, что денег нам не давали на руки, что-то привозили прямо на берег из еды, видимо платили школе, я думаю, что на заработанные деньги у нас были бесплатные чай, молоко, булочки и угощения к праздникам. Особых силёнок в 3-4 классах мы конечно не имели, поэтому уже к обеду у нас пальцы не держали ручек носилок, иногда пальцы разжимались, и дрова с трапа падали в воду, и их тут же уносила вода.

Подошел к нам шкипер с баржи с короткими верёвками, каждой паре школьников он привязал верёвки с петлями, которые одевались на ручки носилок, а середина верёвки приходилась на плечи. Сразу же нагрузка на руки и пальцы снизилась, основная нагрузка легла на плечи и позвоночник, стало значительно легче.

Потом я, принимаясь работать какое-то новое дело, старался максимально уменьшить физическую нагрузку на организм не в ущерб производительности труда.

Сенокосы

Нас мальчиков отец рано приобщал к сенокосных делам, когда мы ещё не могли косить траву, то возили копны на лошади, то гребли и подгребали сено. Иногда рубили и носили тальник, из этих веток связывали вершение, чтобы ветер не разносил сено, кроме того убирались по табору, носили воду с речки, разводили костер, подогревали или варили еду, готовили чай.

Начиная с 10^ти лет отец начинал нас учить косить траву косой, в Сибири её называют литовкой.

У отца был им самолично сделан хороший легкий инструмент, ручки кос, граблей, топоров, вил, лопат были подогнаны по центру тяжести, по длине, отполированы руками. В то время видимо брезентовых рукавиц было мало, или вовсе не было, нынешних перчаток конечно не было, поэтому все работы выполнялись голыми руками. Понятно, что были и занозы, были и повреждения от топора, мозоли от других инструментов. Через некоторое время кожа на руках загрубела и становилась жесткой как «голяшка» на сапогах.

Отец перед сенокосом отбивал нам литовки на бабке маленьким молоточком. Бабка служила наковальней, молоточек плющил режущие края косы, полотно утончалось, потом можно было только подтачивать брусочком (лопатить), и коса будет хорошо косить. В зависимости от роста и густоты травы, отец передвигал ручку косы то ниже, то выше, а в зависимости от силенок – размер косы. Вообще отец был прирожденным педагогом, преподавателем труда, никогда не закричит, больше хвалил. Хотя иногда и не за что было хвалить. Он брал мою косу, показывал как держать руки, туловище, как нагибаться над землёй, объяснял, что из-за малых сил, косу на весу держать не надо, надо только двигать корпусом. Сразу ничего не получалось, то носок косы в землю воткнется, то пяткой косы срезаю траву вместе с землёй. Отец подходил несколько раз ко мне и опять терпеливо рассказывал и показывал, брусочком оттачивал косу.

Конечно прокос сначала получался неровный, с остатками нескошенной травы, узкий против отцового, получалось мало травы скошенной в прокосе, я иногда сгребал их в кучки, чтобы хоть видимость была.

Уставал вначале очень сильно, отец в течение дня разрешал сбегать или в речку или озеро несколько раз купаться. В общем первый день я в основном привыкал к сенокосу.

Где бы мы с отцом ни косили, он старался всегда быт благоустроить, если так можно было сказать. Всегда на таборе ставили небольшой шалашик, где можно после обеда вздремнуть, спастись от испепеляющего солнца или от внезапного дождя, там обычно на бугорке, продуваемом ветром, отец забивал в землю бабку, рогатку, с помощью которых он отбивал литовки. Нам малышам он отбивал косы даже два раза в день, чтобы мы меньше уставали. В то время не было термосов, поэтому каждый обед кипятили чай, варили суп обычно из тушенки с макаронами или картошкой.

Хорошо запомнился Красный яр, который находился на другой стороне реки, против бывшего села Нижняя Заимка. Яр был высокий состоял из песка красноватого цвета, подниматься надо было круто по песку. Вот на этом яру у нас был шалаш в виде капитального тунгусского чума. Срубали рядом штук 8-10 березок, ставили их кругом с наклоном вершин, так что вверху образовывался, как бы купол с дырой, чтобы если костер в дождь зажжешь, то дым уходил бы в верх. Рядом скашивали траву и вилами снизу набрасывали её на берёзки с ветками, трава хорошо на ветках держалась, в таком чуме при жаре снаружи, было даже прохладно.

На следующий день ты должен косить уже как отец, когда он перекуривал, ты обычно рядом сидел, отец был мастер рассказывать про местности, где что водится из зверей, где он косил, сколько накашивал, то есть прививал любовь к природоведению.

Я по знаку зодиака лев, и если он меня подхвалит, то тогда я буду стараться ещё лучше работать, больше делать. Буквально через неделю я от отца не отставал, шёл буквально за ним, но не приближался близко, отец не любил, когда ему «режут» пятки. Я также от него унаследовал это, но и ещё не люблю, когда за мной идут «шаг в шаг», тогда я или обгоняю человека и иду впереди или отстану подальше, чтобы он «не маячил» перед глазами.

Особенно приятно, когда вечером отец дома матери рассказывал какой Толя молодец, что он теперь от меня не отстаёт в работе.

Я завел тетрадочку, в которую каждый вечер заносил данные: на каком поле мы поставили копны, сколько и дата, то есть готовил статистические данные, графически выполнял эти поля. Интересно было бы посмотреть их сейчас. Но я уже говорил, что дома у меня не было своего угла, накопив много материалов по сенокосу за три года, кто-то видимо из девчонок потихонечку сжег мою тетрадку для растопки печки.

Особенно обидно было, что Лёше после седьмого класса отец разрешил на месяц съездить в город Ангарск в гости к старшей сестре Люде, она уже была замужем. Я уже втянулся в работу, меньше уставал, вообще мне из всех сенокосных дел больше нравилось косить траву, никто тебе не мешает, никакой суеты, никто перед глазами «не маячит». Косишь и о чём-нибудь мечтаешь, я тогда мечтал о городе, какой он, какие там люди живут, и потихоньку делалось дело, так быстрее день проходил. У меня организм имел ещё такую особенность, если я днём себя сам не «уработаю», то к вечеру открывалось «второе дыхание», появлялись какие-то дополнительные силы, и ты быстрее делаешь дело.

Однажды подъезжаем на моторке к яру, я отцу говорю, что на берегу появилась какая-то рыжая собака, на самом деле это была лиса. Только мы причалили, отец схватил ружьё и бегом в гору, вот такой азартный был у нас отец, но лиса ушла в землю по норам, а собаку мы в этот раз не брали с собой.

Лёша по всем отцовским наметкам должен был приехать, он постоянно его вспоминал, всё-таки косили бы не вдвоём, а втроём.

Однажды пришли к табору на обед, мимо плывет речной трамвай, тогда воды в реке было много, и всё лето реку бороздили катера, речные трамваи, баржи, моторные лодки, с речного трамвая отец увидел, что нам машет рукой Лёша. На следующий день Лёше конечно досталось с непривычки, руки в мозолях, тело «наломал», отец в обед подшучивает: – «Это тебе не в городе щи хлебать».

До работы на рыбалке, мне казалось что всё лето мы косим сено. Дело в том, что кроме коровы, теленка, бычка – которого осенью забивали, у нас на довольствие был ещё конь – Сынок, я о нём уже упоминал, поэтому сено надо было много. Однажды мы косили у озера, не помню как оно называлось, отец с ружьём пошёл в лесочек, хотел убить козочку, нужно было мясо для сенокоса, нам с Лёшей тоже оставил второе ружьё, говоря, что косите и посматривайте, коза должна бежать на нас.

Косим, посматриваем, вдруг слышим треск кустов, выше их прыжками уходит козочка, мы пока добежали до ружья, её и след простыл. Прибегает отец, спрашивает: –»Почему не стреляли?». Вот захочешь два дела сделать, ни одного по-хорошему не получится. Так что пришлось весь сенокос обходиться тушёнкой.

Татшиликинские приключения

Летом 1962 года я закончил 5 класс, отец в этом году с другим рыбаком Печкиным Николаем Ильичом, он был мотористом на мотодоре, после окончания рыбалки в озере убедились сколько много лугов в районе Татшиликинского озера, и какая хорошая трава уродилась.

Николай Ильич родился в семье Печкина Ильи Михеевича и Пелагеи Андреевны. Его дед Михей Николаевич и бабушка Евгения Николаевна прибыли в Верхнюю Заимку в 1924 году из Кабанского района сплавом на баркасе вдоль восточного берега Байкала. У них было три сына: Георгий, Илья и Кирилл, все они были в ВОВ, награждены орденами и медалями. Печкин Анатолий Николаевич – сын Николая, правнук Михея, возглавлял при строительстве БАМа совхоз Ангарский.

Отец взял меня с собой помогать им по хозяйству, совершенно не предполагая, как он сказал, меня серьезным работником. Николай за мотодору зацепил баркас, в который по широкому трапу свели лошадь, туда же загрузили волокуши, упряжь для лошади, прицепили к баркасу маленькую гребовую лодку. Всё загрузили: продукты, палатки, косы, грабли, вилы, а вечерком отец с Николаем отметили это событие.

Утром рано отчалили от деревни, я километров 30 хорошо знал реку, поэтому мужики мне доверили рулить транспортной колонной, время от времени подсказывали где мне прижаться к берегу, а где наоборот выйти на стремнину. Погода изумительная, на ходу на воде практически нет ни комаров, ни других кровососов. У мужиков был взят какой-то запас спиртного втихаря от своих жен, и они за разговорами выпивали, так что Николай уже с трудом причаливал транспорт к левому берегу старицы, где мы основали табор.

Мне пришлось выгружать из моторки все вещи, из лодки инструменты. Сразу же обкосился, нарубил шестов и установил две палатки, занёс постели и доставил «моих» работников, каждого в свою палатку. После этого принёс травы лошади, напоил из ведра, насобирал сухих дров, приготовил очаг, разводить костёр не стал, перекусил по скорому, уже почти стемнело, и лёг вместе с отцом спать. Комары, правда, в начале покусывали, потом успокоились, и я уснул. Утром мои мужички вываливаются из палаток, я от смеха не могу удержаться, хохочу во всё горло, но зеркала нет, чтобы показать как их искусали пьяненьких комары.

Только успокоились, хотели уже разводить костер, как на другой стороне старицы, густо поросшей высокими тальниками, вышел огромный сохатый с большими ветвистыми рогами, я в живую ещё никогда этого зверя не видел, но много о нём слышал от отца и других мужиков. Отец говорит мне, чтобы я принес ружьё 32 калибра и патронташ, я быстренько сбегал в палатку, всё принес. Но выяснилось, что патронташ положила в рюкзак мама, и в нём были патроны от армейского карабина, которые конечно же к ружью не подходили. У Николая же патроны и ружье соответствовали друг другу, но голова видимо у него была тяжелая, от нашего табора до сохатого было не больше 50 м, можно было стрелять отсюда.

Но Николай спустился к лодке, отвязал её и погрёб на другую сторону, сохатый тем временем не спеша зашел в лес, голову закинул так, что отростки рогов создавали как бы клин, только треск пошёл, так густо рос тальник. Николай причалил к берегу, мы жестами показали где сохатый, Коля зашёл в лес, сохатый вышел из леса буквально в 5 метрах от него, но из-за густоты леса ничего не видно.

Я впервые так близко разглядел этого свирепого зверя. Коля где-то ходит по лесу, сохатый постоял немного, задрал голову, понюхал воздух и поплыл через старицу в нашу сторону. Мы с отцом побежали по берегу, схватили по палке, но здесь путь нам преградила протока в озере Татшиликит, да и что мы могли со зверем сделать, он нас просто бы убил. Подплыв к берегу на другой стороне протоки, зверь стал на ноги, вода подходила к его горлу, берег был крутой, мы бросили в него палки. Зверь одними задними ногами оттолкнулся от дна и через густой кустарник высотой ещё метра два моментально перелетел через препятствие и скрылся вдалеке.

Потом Николай появился у берега, мы уже не скрываясь голосом сказали, чтобы ехал на табор. Я, потом анализируя поведение моих мужичков, понял, что Николай не сообразил, что можно было стрелять с табора, а когда переехал на остров, просто испугался, так как если бы он рядом с собой выстрелил в зверя, тот бы его даже раненый смертельно убил бы рогами и копытами. Целую неделю мы работали, и сохатый также находился поблизости, Это хорошо было видно по следам и по поведению лошади, очень уж она боялась зверя. Сварили какую-то еду, у мужичков не было аппетита, просто попили чай, потом перевезли баркас дальше протоки и по трапу вывели лошадь на берег, привязали к веревке и пустили пастись, лошадь пока нам была не нужна.

Отец отбил две литовки, Николай себе, трава была такая густая и высокая, что тяжело было повернуть косу, отец опустил мне ручку вниз до предела, чтобы я не надорвался. Всё равно я видимо живот поднадорвал, но через месяц или два боль уже прошла.

У меня из травы торчала только голова, я начал косить с мужиками наравне, потом пока они шли к табору, я бегом, обгоняя их, набирал воду в котелки и кастрюли, заводил костер, они приходили и начинали варить обеды.

Когда трава подсыхала, мы гребли сено в валки, копнили в копны, здесь я тоже от мужиков не отставал.

В конце недели рядом с берегом выбрали место для зарода, который завели на 80 центнеров, вниз настлали веток тальника, начали возить копны к зароду. Николай остался у зарода складывать копны, а мы с отцом наваливали копны на волокушку, я садился на лошадь и подвозил копны к зароду, развязывали верёвки и копна сползала с волокуш. Потом когда Коля уже не мог работать один, мы навозили много копен, сбросили с волокуш вокруг зарода и стали бросать ему сено наверх. Отец очень хорошо вершил зароды, мы подняли его по верёвке на зарод, а сами с Николаем довозили оставшиеся копны, потом я уже не смог добросить до верха сено – и сил не хватало, и роста тоже. К вечеру зарод был готов, а утром снова завели лошадь в баркас, всё сложили и поехали домой. По течению реки быстро доплыли, а утром в понедельник отец уже снова поехал на рыбалку.

Так прошла неделя отпуска у отца и у Николая, у мужиков в деревне не было никакого отдыха, хотя отец временами шутил, что лучший отдых – смена занятий. Например: косишь, устал, отдохни – погреби сено, а потом наоборот. Мне же пришлось неделю отваляться дома, лечили живот, мама да и бабушка помогала.

Сено разделили на 3 равные части.

Когда освободилась спаровка, это было или в конце августа или в начале сентября, мы на мотодоре со спаровкой пришли в Татшиликит, ошвартовались вплотную к берегу и начали сбрасывать сено с зарода на спаровку. Принимал сено на спаровке дядя Илья – отец Николая, кто был за рулем на мотодоре я не помню.

Сено сбрасывали с зарода я и Володя Березовский – сын т. Варвары – жены Печкина Николая Ильича, у них после родился Анатолий, который и был директором совхоза «Ангарский».

Время от времени спаровку отталкивали от берега, чтобы она не села на мель. Вообще против того времени, когда мы косили сено, старица очень обмелела, но думать об этом надо было старшим.

Мы с Володей сначала сбрасывали сено сверху вниз, а потом пришлось по мере роста зарода на спаровке – снизу вверх, да кроме того, что спаровка оказалась дальше от берега и пришлось добрасывать сено ещё и сбоку.

В общем загрузили, завершили зарод на спаровке, завели мотодору, отошли от берега и тут же сели на мель. Пришлось винтом моторки вымывать песок из-под днища спаровки, сами тоже разделись до трусов и лопатами выгребали песок из-под днища, но всё же часа через три выбрались из старицы, а на основном русле реки было поглубже, и мы к вечеру пришли в деревню.

На следующий день на волокушах развезли сено по усадьбам, и там на месте соскладировали его в зароды.

Хочется отметить покладистый характер Николая Ильича, я ни разу не слышал от него мата или грубости, к нам ребятишкам он относился с отеческой строгостью и заботой. Про нашего отца и говорить подробно нет смысла, одним словом прирожденный педагог, просто Макаренко в семейном масштабе, таким же разумным, порядочным и справедливым он был когда три раза по 2 года руководил сельсоветом, был бухгалтером колхоза, бригадиром рыболовецкой бригады.

Четвёртый класс я закончил с похвальной грамотой, и мне подарили небольшого формата книгу стихов Константина Ваншенкина – это была моя первая награда за хорошую учебу, и как раньше писали – «и похвальную дисциплину».

Книга эта, к сожалению, не сохранилась, так как дома у меня не было, как сейчас говорят, своего личного пространства, наверное тоже сожгли на растопку.

Особенно запомнилось мне одно четверостишие из стихотворения «Ромашка»:

«Все травы скошены вокруг,

Одна ромашка на весь луг.

Стоит – воспоминанье лета,

Дождям конца и края нету.»

Я и сейчас, когда вспоминаю покосы, работу с отцом, какая-то тоска овладевает мной об этом безвозвратно ушедшем времени.

Директором нашей школы, я уже упоминал об этом, в 1962 года был назначен Останин Юрий Александрович. После окончания 5 класса, за хорошую учебу я был премирован путевкой в пионерский лагерь «Артек», что находится в Крыму на побережье Чёрного моря. Об этом я даже мечтать не мог, радовался этому событию, представлял как буду впервые купаться в соленом море. В художественном фильме про «Артек» было показано как все дети были одеты в одинаковую форму: белая рубашка, чёрные трусики, белые носочки и сандалики, на голове то ли панамка, то ли изменённая пилотка.

Я даже спать не мог в предчувствии встречи с «Артеком». И вот наступил этот день, с вечера мама собрала мне тряпичную сумочку с едой, положила кое-что из одежды, и рано утром в фуфаечке, был туман и прохладно, я пришёл на берег в назначенное директором время. Юрий Александрович завёл небольшую моторку, и мы поплыли, планировали до обеда приехать в Нижнеангарск, а после обеда у меня было место на самолёт АН-2 до г. Улан-Удэ, там меня и других ребят района должны встретить.

После этого мы уже на большом самолете конструкции Илюшина, по-моему ИЛ-18, должны были в составе группы школьников Республики с посадками для дозаправки топливом долететь до Москвы, а потом на другом самолете до Симферополя, там на машинах до «Артека». Вот такой предстоял путь.

Проплыв вниз по течению 6 километров, в районе бывшего села Нижняя Заимка, мотор зачихал, зачихал и остановился. Юрий Александрович два часа ремонтировал мотор, весь измазался, но всё было бестолку, мы уже поняли, что на самолёт мы опоздаем, и всё – поездки дальше района не будет. Юрий Александрович переживал больше меня, его только назначили директором, он вёз первого и единственного ученика, премированного путевкой в «Артек» за всю историю школы с 1934 года.

Но делать нечего, я снял с себя брюки, фуфайку и в рубашке и трусах поволок за веревку лодку вверх по течению. Очень мешали деревья, склонившиеся над водой, приходилось прыгать с берега и по пояс в воде тащить лодку. К обеду я голодный, грязный, измученный пришёл домой. Мама спросила в чём дело, я объяснил, что моторка сломалась, самолёт улетел, «Артека» у меня не будет.

На что мать сказала: – «Мой руки, садись обедать. Значит будешь с отцом косить сено. Он очень расстраивался, что единственный его помощник по сенокосу будет «улицы красить» в «Артеке». Вот, можно сказать вытащил единственный в жизни счастливый билет, но не повезло.

Я конечно с недельку погоревал, а потом навалилась работа, и я вычеркнул из памяти несбывшиеся надежды, но видимо не до конца, если сейчас об этом вспоминаю.

В школе у нас тоже была лошадь, на которой работал мужик, в задачи его входило привезти с реки воду в школу для столовой и хозяйственных нужд, подвезти продукты из магазина, наколоть и подвезти дров к каждому домику, а утром рано, начиная с осени затапливать печи. В общем работы у него хватало, а надо было ещё накормить и напоить лошадь. Но всё получалось хорошо, в селе все вопросы решались просто, этому мужику разрешалось ставить лошадь в своём доме, руководство школы закрывало глаза на то, что лошадь практически становилась собственностью возчика. Он мог на ней пахать огород, возить себе сено, заготавливать его в степи, да и вообще мог даже на этой лошади подработать на стороне. А у школы исчезала проблема с конюшней, охраной и т.д. Кстати, на лошадь выделялось какое-то количество овса, которое возчик тоже мог использовать самостоятельно. Школа для лошади закупала по определённой цене заготовленное и доставленное сено, но разгрузку спаровки и доставку в усадьбу возчику должна обеспечить школа. Нас, учеников старших классов (с 5^ого по 8^ой) директор школы мобилизовал каждый год в сентябре на разгрузку сена, иногда освобождая от занятий. Иногда лошадь с возчиком в экстренных случаях направляли зимой в районный центр.

В детстве очень хорошо запоминаются важнейшие события в стране. В классах часто проходили уроки политинформации, которые проводил, как правило, классный руководитель. В старших классах восьмилетней школы мы, если поручат, сами сообщали на политинформации о событиях в стране и в мире.

Помню, как в школе читали, а иногда и распевали строчки:

«Цветёт в Ташкенте алыча

Не для Лаврентий Палыча,

для Вячеслав Михалыча и

Климент Ефремыча!»

Это отклик народа на расстрел в 1953 году Берии Л.П., а  Вячеслав Михайлович Молотов – был тогда министр иностранных дел, Климент Ворошилов – зам. министра вооружённых сил.

Я совершенно не представлял, что такое алыча, да и вообще практически никаких фруктов к нам не завозили, уже не говорю про экзотические, та же алыча, бананы, киви и так далее.

В начальных классах Любовь Александровна нам рассказывала про важные события в стране и мире. Очень хорошо она нам рассказала про Юрия Алексеевича Гагарина, слетавшего в космос 12 апреля 1961 года, в школе тогда был как будто праздник.

В пятом классе мы учились в большом корпусе на два класса в здании № 4, стало учиться труднее, так как стало значительно больше предметов и больше учителей.

Я вспоминаю, что Любовь Александровна советовала нам сходить в кино на фильм, посвященный параду Победы 24 июня 1945 года, до этого мы читали в Родной речи про этот парад, даже было там фото, когда солдаты в касках и перчатках возле мавзолея Ленина держат наклонно до земли фашистские знамена. Фильмы мы конечно посмотрели и даже несколько раз, показывали руководителей партии, государства, военноначальников, стоящих на трибуне мавзолея, мы всех знали в лицо: Сталина, Молотова, Берию, Маленкова, Ворошилова, Жукова, Василевского, Конева, Рокоссовского, Малиновского, Говорова, Мерецкого, адмирала Кузнецова и многих, многих других.

Поразило как четкими батальонными коробками по 20 человек в ряд проходили сводные полки всех фронтов во главе с их командующими. Шли начиная с Севера, с Карельского фронта и кончая Украинскими.

Но особенно запомнилось, как под барабанный бой шли воины со знаменами, волоча их по брусчатке Красной площади, как по команде поворачивали направо, шли к трибунам и бросали фашистские знамена к подножию мавзолея Ленина, в первом ряду бросили и личный штандарт Гитлера. Нам малышам запомнился этот триумф нашей Красной армии и государства, больше такую гордость за страну я никогда не чувствовал ни в себе, ни в народе. Я и сейчас с удовольствием смотрю повторы парада Победы, как идут сводные полки фронтов. Все солдаты, матросы, летчики – большого роста, все в наградах, много золотых звёзд Героев Советского Союза, а у командующих, начальников штабов и членов военного совета фронтов вся грудь в орденах и медалях блестит как кольчуги русских богатырей.

Мне в жизни очень везло на хороших людей: в школе на учителей, директоров, в институте на преподавателей, зав. кафедр, деканов, на производстве на начальников цехов, отделов, главных инженеров, директоров заводов и на работников Министерства судостроительной промышленности, начиная от рядовых сотрудников и кончая заместителями министров.

В восьмилетней школе мне повезло учиться у директора, он же преподаватель математики, химии, физики, алгебры, геометрии, Останина Юрия Александровича. Это был одаренный педагог, чудесный человек, сильный организатор. Я уже говорил, как он расстраивался о срыве моей поездки в «Артек», так и вообще он всю душу вкладывал в школу, в детей. У него была своеобразная методика преподавания – к доске он вызывал только тех учеников, которые слабо разбираются в предмете, и которым надо это объяснить, всем же остальным давал задание, например решить задачи с такого-то номера по такой, подойдёт, проверит, если всё нормально ставит пятёрку в тетрадь, журнал. Если всё выполнено, то отпускал с урока идти погулять в лесу. Зимой в лютый мороз особенно не погуляешь, приходилось сидеть в классе до конца урока. Один раз со мной был такой случай в пятом классе, все задачи я выполнил, истопник видимо поздно затопил печку, в классе холодно, Юрий Александрович разрешил надеть фуфайки детям, кто мёрзнет, свет от ламп так себе, полумрак. В фуфаечке я пригрелся, положил голову на парту и уснул. Проснулся тогда, когда поднялся сумасшедший хохот, оказывается Юрий Александрович уже несколько минут стоял возле меня, вот сон в классе он не любил. Так сказал мне спокойным тоном, что я больше на его уроках не спал – наука на всю оставшуюся жизнь.

Юрий Александрович все свои предметы объяснял так чётко, что всё было понятно.

Мне кажется, что последний домик № 6, где мы учились в восьмом классе, срубили плотники недавно или ввели в эксплуатацию недавно, перед нашим обучением в нём. В 1964 году закончила 8 классов наша Тамара, Галя Доморацкая и другие ребята. Они поступили в 9 класс Нижнеангарской средней школы и жили в интернате два года с 1964 по 1966 годы, закончив выпускной 10 класс школы в 1966 году.

Наш Лёша тоже закончил 11 класс средней школы в 1966 году, выпустившись 19-летним пареньком, тогда был последний выпуск одиннадцатиклассников, вместе с десятиклассниками, начиная с 1967 года школу заканчивали в десятом классе.

Лёша прожил в интернате с 1961 по 1966 год, целых 5 лет. Один год мы жили в интернате втроём: Лёша, Тамара и я. После их выпуска я один заканчивал выпускной 10 класс. После 1967 года интернат в Нижнеангарске закрыли, за мной Николай, Галя, Аннушка и Ваня 9-10 классы заканчивали в с. Байкальское и жили в интернате, причём все по одному. Мне в этом отношении повезло, не так скучал по дому, в одной комнате с Лёшей жил, Тамара иногда кое-что стирала мне.

В шестом классе мы учились в большом корпусе, здание № 3, но были такими дурачками, нашли где-то воск, натерли пол в коридоре и в классе, учителя иногда падали на пол, слава Богу никто не сломал ни руку, ни ногу. Юрий Александрович, узнав об этом безобразии, по-мужски с нами поговорил, моментально дурь вылетела из головы, и больше таких случаев не было.

Юрий Александрович был очень энергичным и инициативным руководителем, можно было ждать чтобы в школе провели освещение при электрификации посёлка, но когда это будет, никто не знал. В общем он подговорил нас, ребят старших классов, мы пришли с лопатами, топорами, вырубили лесок, выкорчевали пни и выкопали землянку. Потом из круглого леса под руководством двух плотников, сделали сруб, настлали потолок, утрамбовали земляной пол. Мы конечно только выполняли вспомогательные функции, ошкуривали брёвна, отпиливали двуручными пилами по размерам и подносили к плотникам.

Потом спилили возле этого домика № 7 высокие тонкие лиственницы, сделали ямы под столбы, низ столбов обработали дегтем, которые выпросили в колхозе. Обработка столбов предотвращала гниение. Юрий Александрович видимо из района привёз трёхсильный бензиновый двигатель с генератором, голые алюминиевые провода, изоляторы стеклянные, розетки, выключатели и многое ещё по мелочи. В верху столбов забили скобы, на которые смонтировали изоляторы, поставили столбы. Потом сделали внутреннюю разводку по всем домикам школы, здесь ставили уже маленькие фарфоровые изоляторы и изолированные провода, заодно практически проходили всю электротехнику, силу тока, закон Ома и т. д. И в школе появился электрический свет, наш директор сам включал и выключал генератор, иногда доверял Коле Козулину, он нас был постарше, у него была сильная тяга к технике, потом он закончил училище и был в деревне киномехаником.

Какое это было чудо учиться при электрическом свете, не надо было прищуривается, не было дыма и смрада от горения керосина в лампах. Мне показалось, что же в таких условиях не учиться. Если было пять уроков, то я приносил пять пятёрок в дневнике, если шесть уроков, то шесть пятёрок.

Юрий Александрович терпеть не мог, если мы не смогли выполнить домашнее задачи.

Русский язык и литература у нас преподавала Кувшинова Глафира Лаврентьевна, историю, географию и труд преподавал её муж – Анатолий Фёдорович Кувшинов, они после Великой Отечественной войны жили в с.  Байкальское и преподавали в семилетней школе. Анатолий Фёдорович работал директором школы, Глафира Лаврентьевна также преподавала русский язык и литературу. При Анатолии Фёдоровиче семилетняя школа, расположенная на яру, сгорела. Вскоре была выстроена новая школа.

После выхода на пенсию они уехали в с. Душкачан, там и похоронены. Мать Анатолия Фёдоровича похоронена в с. Верхняя Заимка.

Глафира Лаврентьевна буквально влюбила меня в русский язык и литературу, но как я ни старался больше четвёрки по русскому языку не получал, на выпускном экзамене за 8 класс, тоже допустил одну или две ошибки и получил четверку.

Надо сказать, что это были, как сейчас говорят, классные специалисты. Мне всегда нравилось как Анатолий Фёдорович из портфеля бережно доставал учебники, красиво открывал страницы, хорошо, интересно, и увлечённо рассказывал, не забывал рассказывать и о природе нашего Северобайкалья, причём очень часто уроки проводил или в лесу или на берегу реки.

Оказывается перед войной в с. Верхняя Заимка, после окончания учебного заведения, работала в двухкомплектной начальной школе Нина Кирсантьевна Киселёва, жена двоюродного племянника нашей мамы Рубцова Ивана Григорьевича, она в последующие годы получила звание заслуженного учителя школ Бурятской АССР из 10 заслуженных учителей района. В семилетней школе учителем работала Ф.П. Ощепкова (Петрова), я заканчивал в Нижнеангарске среднюю школу с Олегом Ощепковым, может быть это был её сын, после окончания медицинского заведения Олег некоторое время работал в больнице с. Верхняя Заимка стоматологом, отец наш говорил, что Олег хороший специалист он лечил у всех земляков зубы, потом жил и работал в Северобайкальске, но к сожалению в лихие девяностые времена утонул в Байкале, тело не нашли.

В седьмом и восьмом классах мне очень нравилось изучать немецкий язык, хорошо я освоил его в средней школе Нижнеангарска, а в институте без практики практически забыл.

Начиная с 1955/1956 учебного года в нашей школе, также как и во всех школах района, начало осуществляться политехническое обучение: были введены не только новые предметы, дающие элементарные знания по основным наукам промышленного и сельскохозяйственного производства, но и практическое приобщение учащихся к производительному труду на школьных опытных участках, в учебных мастерских.

Недалеко от того места, где меня чуть насмерть не загрызла собака, в школе был участок, где девочки высаживали разные овощи, у нас ребят была обязанность поливать по графику эти овощи. Вообще мне это было неинтересно, так как сельхоз работы и дома надоедали. С большим удовольствием я работал в столярной школьной мастерской, у нас даже был токарный станок по дереву.  Я хорошо вырезал из фанеры ручным лобзиком разные подставки, однажды вырезал, покрыл лаком и подарил бабушке Ане подставку под перекидной календарь, повесил её на стенку и прикрепил к ней календарь.

Контрольную работу мы выполняли очень сложную. Мне пришлось делать фуганок, он предназначен для чистовой обработки дерева, был длиннее рубанка, надо было сделать всё аккуратно. Я прорезал паз под нож и клин, но заготовка березы было видимо с изъяном и немного треснула, я хоть и замазал трещину, для работы на фуганке, она особенно не мешала основному назначению инструмента, но учитель труда Кувшинов Анатолий Фёдорович заметил и в свидетельство о восьмилетнем образовании по трудовому обучению врубил мне четверку. Я же на досуге с Лёшей Пономарчуком (жили через дом) в их мастерской сделал все табуретки для дома, а также несколько для бабы Ани, конечно за эту четверку было обидно, так как трудовое обучение прочувствовал на собственном горбу серьёзно с 10^ти лет.

У нас в выпускном восьмом классе была ученица, всего в классе было 7 человек, училась она плохо, особенно по точным наукам. Юрий Александрович выполнял задачу с ней у доски, она ничего не понимала, тогда он начал её спрашивать из седьмого класса, потом из шестого класса, дошёл до таблицы умножения и влепил ей оценку ноль (0).

Потом конечно комиссия районо отметила это, как недостаток директора, его уже после моего выпуска из средней школы перевели в районо в пос. Нижнеангарск.

Хотя, используя его потенциал, новаторство, его можно было смело назначать директором Нижнеангарской средней школы – это моё личное твёрдое мнение.

Юрий Александрович говорил нам, что если не получается решить домашнюю задачу, то приходите ко мне домой, я всегда объясню вам.

Я здорово выполнял все задачи, но иногда заходил «ум за ум», и ничего не мог сообразить. Многие ребята просили подсказать как решить какую-то домашнюю задачу, я всем помогал. Вот и этой зимой пришли ко мне, я мучаюсь, хоть плачь, но сообразить не могу. Решили все вместе идти к директору, он возле дома на улице в свитерочке колол дрова. Мы начали спрашивать его, он тут же на снегу палкой только начал решать, как я сразу сообразил и этой палкой дорешал задачу.

Юрий Александрович умел делать всю деревенскую работу, а ещё хорошо стрелял из тозовки, заготавливал белок, сам обрабатывал их и себе сшил шапку беличью, очень красивую, в деревне таких шапок не было.

Очень жаль, что в Нижнеангарске он тяжело заболел и вскорости умер. Его сын Останин Алексей Юрьевич после окончания медицинского института работал главным хирургом района, он был значительно младше меня, поэтому я совершенно его не помню.

Однажды поздней осенью в конце октября уже встал лед, омуль отнерестившись покатился вниз по реке в Байкал, в это время заболел отец, они вместе с мамой поручили мне добыть на зиму рыбу, Витя был в армии, Лёша в Нижнеангарске. В общем вся надежда была на меня, дело в том, что ждать выздоровление отца нельзя, так как рыба может моментально пройти мимо села. Я отпросился от учёбы у Глафиры Лаврентьевны, она была к тому же нашим классным руководителем, сославшись на неважное самочувствие. Валера Залуцкий и Лёша Пономарчук просто сбежали из школы. Мы дома перекусили, взяли с собой чайник, немного продуктов, спички, сети, топор, пешни, мешки, прогоны и на коньках убежали в Кирикей, примерно в 5 километрах от села.

Там на плёсе, почти напротив улова, поставили три сети параллельно друг другу, перпендикулярно берегу и на небольшом расстоянии друг от друга. На левом берегу сделали табор, развели костер, натаскали еловых лапников. Сидим возле костра, одна сторона тела нагревается так, что терпеть невыносимо, а противоположная замерзает.

Лёша Пономарчук часто ходил с отцом на охоту, приходилось спать прямо на снегу, он и здесь только лёг, сразу же и засыпал. Мы же с Валерой почти всю ночь не спали, может только подремали.

Каждый час мы высматривали сети, выбирали омулей и бросали их на лёд, они тут же замерзали.

Утром собрали рыбу, упаковали в мешки и унесли в лес, ребята остались ещё ловить рыбу, я же побежал домой. Дома немного перекусил, успокоил отца, что рыбу добыли, надо теперь под вечер перевезти.

Рыбоохраны практически уже не было, так как рыба уже отнерестилась и почти скатилась в Байкал, но меры предосторожности надо соблюдать на всякий случай. В это время омуля никто не продавал, не покупал, вся добытая рыба в больших семьях за зиму съедалась, даже не хватало. Поздней осенью рано темнеет, я запряг лошадь, взял топор, как будто еду в лес за дровами, и уже в потемках подъехал к ребятам, сложили в мешки то, что они ещё добыли, посчитали все мешки, разделить весь улов на три равные части.

В темноте проезжаем мимо дома Кувшиновых, Глафира Лаврентьевна, увидев меня, спросила про улов, я ответил, что немного добыли. Она сказала, что Анатолий Фёдорович тоже немного браконьерит.

Я например не считал и не считаю, что мы занимались браконьерством, у нас в семье, Витя в то время уже служил в армии, был на 10 человек один работник – отец, да и тот приболел, что же возле рыбы и помирать с голоду?

Возле Валериного дома сбросили его мешки с рыбой, возле Леши Пономарчука его, потом и я заехал во двор, распряг коня, пока я переносил в сарай рыбу, лошадь подостыла, но я всё равно из дома напоил её тёплой водой, завёл на скотный двор, дал сено. На следующий день мама с девчонками засолила рыбу, я только принёс им бочки.

Так я впервые один заготовил рыбу для всей семьи на всю зиму, раньше я конечно ловил рыбу сетями, но под руководством отца, то есть только помогал.

Дома меня конечно похвалили, что было очень приятно, отец же наш остался за хозяина в 16 лет, когда умер его отец, но тогда перед войной это было в порядке вещей. Несколько дней я ходил как именинник, но потом учеба, работа по дому отвлекли меня от эйфории победителя.

Лёша еще учился в селе, мы с ним и Колей решили ещё по осени собрать сосновые шишки, сдать их леснику за деньги, на вырученные деньги купить матери хороший материал для пошива платья на 8 марта. Сказано – сделано, после уроков мы убегали в лес иногда на лыжах, иногда пешком, лазили на сосны, сбрасывали небольшие веточки с шишками, очищали шишки от веточек и складывали в ведро. Лесник принимал шишки ежедневно в домике на задах нашего огорода, принимал на вес, получалось, что полное ведро с шишками стоило 1 руб. В домике у лесника были сделаны почти на весь объём горизонтальные полки во всю высоту дома, стояла большая печь, которая топилась тогда, когда все полки были засыпаны небольшим слоем шишек. При жаре шишки раскрывались, и лесник веничком сметал семена сначала в ведро, а потом из ведра в специальные мешочки, которые лесник получал из района. Семена по почте, как сказал нам лесник, он отправлял на Украину для выращивания сосновых лесов.

Конечно при лазании по деревьям брюки быстро рвались, мать поругивала нас, хотя она конечно догадывалась, что мы стараемся для неё, под брюки у нас нечего было надеть, в лесу было столько снега, что бродили по пояс, дома разденемся, а колени даже не красные, а фиолетовые.

Остальные ребята в селе тоже зарабатывали на шишках, мы конечно эти деньги не тратили, а в кино по 5 копеек просили у мамы.

Вокруг деревни уже не осталось ни одной сосны с шишками, мы, как саранча, всё обобрали. Один раз кто-то из моих одноклассников предложил сходить с ночевой в бывшее село Типуки, там было рыбацкое зимовье, где можно было переночевать и обогреться. Собралось несколько ребят и взяли с собой девчат, к вечеру пришли в зимовье, пока затопили печь, перекусили, попили чай, потом похохотали, молодость, что с нас взять. Насилу успокоились, спали все на нарах вповалку, никакого безобразия с девчонками не было и в помине.

Утром попили чаю и пошли собирать шишки, парни лазили по ёлкам, девочки собирали вёдра, шишек было много, потом все шишки разделили и сложили по рюкзакам, получилось на каждого по два ведра.

Надо было перед обратной дорогой, а идти надо было почти 7 километров по плохой дороге, перекусить, но все торопились, день был на исходе, да еще и пошёл снег. Иду и думаю, сейчас приду домой, поем как следует и завалюсь спать, дальше иду, думаю уже по-другому, приду сразу упаду спать, а потом уже ужинать. Короче через силу, у меня не осталось даже корки хлеба, добрел до дома, похвастался, что собрал два ведра, помыл руки, но голод заставил забыть про усталость. Отец для колхоза заготавливал дрова, ветки с шишками они конечно бросали в лесу. Зная о нашей задумке, он нам после работы собрал почти целое ведро шишек, объяснил где они пилили лес.

Мы с Лёшей и Колей быстренько сбегали, правда было далековато – 4 км туда и 4 км обратно, но зато не надо лазить по деревьям, собрали наверное ведра три.

В общем к 8 марта у нас было уже 42 рубля, большие деньги в то время. Сходили все вместе – купили для матери самый хороший дорогой материал на платье, продавщица посоветовала, даже позавидовала, что ребята маме делают такой подарок, а у неё были одни девчонки.

В торжественной обстановке при отце вручили маме сверток ткани, она даже прослезилась, так было ей приятно, что дети сделали самостоятельно такой хороший подарок на 8 марта. Я правда ни разу не видел на ней платья из этой ткани, наверное она отправила материал старшей дочери Люде посылкой в Ангарск. Наше дело подарить, а вы уже как хотите распорядитесь подарком.

Я очень скучал по Лёше, когда он уезжал после каникул на учебу в Нижнеангарск, наверное с неделю «болел», такая тоска и ностальгия наступала, что даже дыхание перехватывало. Потом забота, обязанности, я оставался старшим из ребят в семье, отец целыми неделями на рыбалке. В субботу к вечеру он с рыбаками приезжал домой. Воскресенье – единственный выходной, в который он «белого света» не видел. Надо было ему в один день сделать всю ту работу, которую я ещё не умел делать. Ждём, не дождёмся, когда старшие братья придут на каникулы, мы даже с ребятами на лыжах бегали встречать братьев за 6 километров до Нижней Заимки.

В клубе у нас поставили бильярд с металлическими шарами, ребята видимо уже в Нижнеангарске научились загонять кием шары в лузы, здесь же они полностью оккупировали бильярд. Мы играли только тогда, когда старшеклассники или уходили домой или в кинозал.

Большую помощь в учебе и работе мне оказывала старшая сестра Тамара, она была на 2 года старше.

В младших классах, когда мама заставляла нас ребята окучивать и пропалывать картошку, я всегда в пару становился с Тамарой. Она конечно учитывала мои слабенькие силы, сначала срезала всю траву между рядами, половину который должен был срезать я, потом окучивала картошку со своей стороны, мне же оставалось только окучивать, что значительно было легче. Огород у нас был большой, окучивали несколько дней, и в детские годы это была для меня самая тяжелая работа, даже тяжелее сенокоса.

В школьные годы у меня развился коньюктивит, утром глаза были залеплены гноем, Тамара подводила меня к умывальнику, промывала теплой водой глаза, потом всё протирала, потом, когда стал постарше, это беда у меня прошла.

Тамара готовила завтрак, обычно это чай и ещё что-то. Если не получалось у меня с уроками, я обращался к Тамаре, она ни разу не отказалась, всегда терпеливо, в отличие от Алексея, объясняла.

Например, я долго не мог понять почему не пересекаются параллельные линии, находил какой-то ступор. Электрического света тогда не было, Тамара открыла дверцу печки и при этом свете несколько раз объясняла до тех пор, пока я не понял. Все остальные же задачи и другие упражнения я хорошо выполнял сам, в первых классах мне было трудно подчинять карандаши, тут Тамара тоже мне помогала, так как я самостоятельно ножом только резал руки. Никаких маленьких ножиков или нынешних точилок не было в помине. Все работы выполнялись большими отцовыми охотничьими ножами. Кроме того, если надо было состирнуть, погладить или пришить пуговицу, Тамара всегда в этом помогала, я ей за всё это очень благодарен.

Отец, насколько я помню, постоянно что-то строил, пристраивал, например пристроил закрытые сени с небольшой верандой, стало дома теплее, построил так называемую бензинку, где хранил бензины, керосины, моторы, а на чердаке бензинки – косы, грабли, вилы, лопаты, пёхла и т. д.

Кроме того сделал летнюю кухню, даже поставил там кровать, я летом частенько там спал, так как в ней не было так душно, как дома. Кроме того постоянно он производил перестройки, навесы в скотном дворе, надо было еще ремонтировать заборы. На всё это требовался пиломатериал, купить на пилораме было очень дорого, отец решил сделать собственную пилораму. Навозили из леса круглый лес, сделали леса, наклонную эстакаду, отец где-то достал большую специальную двуручную пилу, чтобы можно было пилить бревно повдоль. Сначала брёвна ошкуривали, если были сучки, их аккуратно удаляли и зачищали это место, потом вагами закатывали подготовленное бревно по эстакаде на леса, там в начале и конце бревна закрепляли его с эстакадой скобами. После этого размечали шнуром, облитым варом, бревно, натягивали шнур туго, отец сам поднимал пальцем шнур, он с натягом падал на бревно и оставлял ровный след. Отец сверху, я снизу начинали пилить доски, брусья, получались и отходы, которые тоже шли в дело, в конце рабочего дня всё подметали, убирали даже опилки.

Доски на лёжках складывали ровными стеллажами для просушки, а потом они использовались в строительстве. Я конечно наверху не смог протащить пилу, не было силенки, а внизу у меня всё получалось, только в глаза и на голову сыпались опилки, приходилось на голову надевать фуражку с длинным козырьком.

Так что проблем у отца с пиломатериалом не было, единственная трудность – это доставка бревен из леса, лошадь могла на санях притащить одно большое бревно или два поменьше, это занимало много времени. Потом конечно при строительстве я помогал отцу всякий раз, когда он попросит. Но если он видит, что я ещё не выполнил уроки, то не отвлекает меня, хотя одному было неудобно работать, даже например подать доску наверх или инструмент. Я как только заслышу стук молотка или топора, стараюсь побыстрее сделать и бегу ему помогать, причём стараюсь предвидеть все его работы, чтобы он не терял времени на пустяки.

Да, совсем забыл сказать, что после убийства моего друга Василия Ключерёва, исключения из Комсомола Толи Пластинина, наши неприятности с началом учебы только начались.

Мы от Залуцких через огород в школу шли лесом, вот из-за большой сосны нам наперерез выходит тётка Аксинья с ружьём наизготовке, хорошо что Толя Пластинин с нами не пошел, она за своего сына хотела его убить.

Толя бегал в школу то по улице, то опаздывал в школу, зимой ждал когда рассветет и на улице появятся люди. Мы же утром зимой уходили в школу к 8^ми часам, на улице темень, ни одного человека не видно, только столбы дыма поднимались над крышами.

В общем затерроризировала нас всех т. Аксинья, мы стали просить отца, чтобы он собрал сход сельчан и что-то с ней сделал. Сход постановил переселить т. Аксинью на конец улицы Советской, а в их дом въехала семья Лёши Пономарчука.

Только отвели одну беду, пришла другая. У одной тётки корова зачем-то загуляла в лес и пропала, через несколько дней нашли половину туши, оказывается рысь спрыгнула с дерева на шею коровы и прогрызла ей вену, там корова и сдохла, рысь же долго ещё таскала мясо своим подрастающем рысятам.

Опять пришлось просить мужиков, чтобы они, хотя бы утром, в темноте провожали нас в школу с ружьями. В деревне у всех дома были ружья. У нас было даже три ружья: 32 калибр хорошо с пулей идет на медведя, карабин можно тоже и даже лучше, так как у него магазин на 5 патронов, только передергивай затвор и маленькая тозовка – Тульского оружейного завода, хорошо идёт маленькой пулькой или дробью на белку, соболя. В окрестностях у нас было много зверья и даже были медведи, волки, росомахи, кроме того колонки, горностаи, выдры, зайцы, ондатры и многое другое. Отец всё заготавливал и сдавал в Заготпушнину в Нижнеангарске.

Как-то раз отец договорился с хозяином усадьбы на углу школьного переулка, недалеко от речки, посадить в его огороде овес для сельсоветского коня. Лошади в отличие от коровы надо давать траву – пырей, но нужно добавлять или чистый овёс, распаривая его или овес на зелёнку. Дело в том, что у нас на севере овёс не вызревает, поэтому его убирают зелёным с зелеными зернами. Мы с отцом на лошади плугом в один лемех вспахали огород, лошадью же проборонили, в ручную засеяли, как это было и 100 и 200 лет назад, как в кино показывали. Овёс вырос хороший, зелёный, высокий, начинал желтеть, отец уезжает на рыбалку, поручил мне и матери скосить овес и сложить его прямо в огороде в кучи, а он потом со мной перевезёт. Я уже говорил, что у отца весь инструмент был – загляденье, и косу с грабками он для меня настроил, хорошо отбил. Грабки предназначались, чтобы овес ложился при скашивании ровной линией, колосьями в одну сторону. Я никогда по пашенине не косил, а тут еще грабки – лишний вес, да и сами стебли овса по прочности нельзя сравнить с простой травой.

Ну что делать, кошу с трудом, потихоньку втягиваюсь в работу. Мать же жала овёс серпом, его отец тоже хорошо наточил, так ловко у неё получалось, что от меня не отставала. Когда много сожнёт, складывала овёс в снопы, тут же стеблями овса связывала и устанавливала в огороде небольшие снопинные скирдочки, и за ней остаётся чистое поле.

К вечеру я был уже на «автомате», а матери хоть бы хны, жнёт и жнёт, я тогда взмолился: – «Давай завтра докосим», мама согласилась. Мне тогда было 14 лет, мать меня на 31 год постарше, значит ей уже было 45 лет. Я представляю, если она в 45 лет так работает, то что она вытворяла в девичестве.

За два дня мы скосили весь овсёс, сложили с ней в скирдочки, а потом с отцом перевезли домой под навес.

Однажды дядя Илья Рогов получил хороший заказ на изготовление лодки, он пришел к отцу с бутылочкой вечером, договориться с ним, чтобы отец дал д. Илье меня в помощники на эту работу, договорились, что мне за работу д. Илья сошьет сапожки, тогда я в пятый класс пошёл бы первый раз в новых сапожках.

Дело в том, что у нас с Лёшей нога была одного размера, хотя он на три года постарше, ему покупают новые кирзовые сапоги, он мне отдает старые с дырками на внутренней поверхности голяшек.

Я конечно согласился с новыми сапогами, которые должны быть лучше заводских кирзовых сапог. У д. Ильи кедровые доски были уже заготовлены, нужно было сделать шпангоуты (по деревенскому упруги). Мы на телеге-ходке с д. Ильёй поехали в лес, нашли, по его мнению, подходящий кедр, Свалили его двуручной пилой, разрезали по размеру, обрубили сучки. Потом стали обкапывать лопатами пень, долго мучались, топором обрубили мелкие корки, вагами вырвали корень из земли. Д. Илье корень понравился, по наклонным вагам переконтовали корень в ходок, потом закатили брёвна, закрепили их и поехали домой, мне было велено прийти завтра утром в 8 часов для дальнейшей работы.

Я уже сейчас не помню, как д. Илья закрепил пень с кореньями, но он был уже чистый без земли, корья и размечен для распиловки. Надо было специальный пилой выпиливать целые упруги из заготовки. Сейчас никто уже цельные упруги не делает, обходятся составными, но цельные лучше, не гниют в воде из-за того, что нет стыков. Уже много отпилили, как я нечаянно подсунул большой палец левой руки под пилу. Было слышно как ткань рвется, боль невыносимая, кричать неудобно, всё-таки взрослый, закончил ведь целую начальную школу. От боли я начал бегать вокруг стройки, с каждым кругом всё быстрее, бегаю и посматриваю за д. Ильёй, его поведение меня просто потрясло.

Он сел на чурку, достал кисет с табаком, из газеты свернул огромную «козью ножку» (папиросу) и начал усиленно дымить как паровоз. Когда уже много отгорело и кончик алел, но не падал на землю, он подзывает меня и говорит, что будет меня лечить. Взял руку, крепко зажал, второй рукой вытащил папиросу изо рта и алым горячим концом прижал к моей ране несколько раз, я с силой вырвался и стал бегать вокруг него ещё быстрее, но постепенно боль прошла.

Русский мужичок обязательно что-нибудь придумает, дело в том что в деревне не было ни бинтов, ни йода, о перекиси водорода даже не слышали, а горячий пепел от сгоревшего табака был хороший антисептик.

Дальше я уже работал поосторожнее, за два дня мы напилили упруги, д. Илья их вечерами обработал, потом мы построили с ним леса, как обычно для кораблей делали их при Петре I, но только значительно меньше. Он вырубил носовой и кормовой брус, я рубанком сделал «как чисто», потом поставили упруги по всей длине и стали потихонечку медленно загибать кедровые доски.

Из самой широкой кедровой доски д. Илья сделал днище лодки, стамесками вырубил пазы, он мне показал, и я тоже потом рубил пазы. Упруги стояли на днище, мы начиная со дна, подводили нижние доски с двух сторон в пазы днища и закрепляли их, потом следующие. Через две недели напряженного труда лодка была готова, последнее, что сделал д. Илья – вырубил два весла и сделал две уключины в двух бортах лодки.

Потом мы разогрели вар на костре, залили им стыки досок, и всё покрасили этим варом, через два дня, когда вар застыл, приехали люди и на телеге увезли «нашу» лодку.

До 1 сентября оставалось совсем мало времени, и у меня появилась новая работа – напоминать дядьке о своем обещании. Он каждый раз говорил, что ему раз плюнуть, и будут у меня сапожки. Я же никогда не видел, как делают сапоги, думал, что это займет столько же времени как изготовление лодки. Плохо стал спать, а если засыпал, то снился мне один и тот же сон, как я в новых блестящих сапогах, в брюках навыпуск иду по школе, а сапоги поскрипывают, все мне завидуют. Я почему-то думал, что сапоги он мне сделает примерно такие, какие носили царские офицеры в войну с французами, с высокими блестящими голенищами, в которые можно было смотреться, как в зеркало. Оказывается у него на сапоги не хватало материала, ему подвезли по его заказу с района, он мне процесс шитья не показал, но однажды вечером в мешке принес к нам домой сапоги, он даже их начистил так, что в них можно было смотреться. Принес бутылку водки, они с отцом её распили, как они сказали обмыли лодку и сразу сапоги. Дядя Илья очень хвалил меня за сообразительность, трудолюбие, вообще я был «на седьмом небе», так мне было приятно.

Дядя Илья и тётя Лина несколько раз просили меня у отца, чтобы я им помог на сенокосе, детей у них было мало, да и те были уже взрослые, и все где-то работали. Вообще, в то время ребятишки типа меня 11-12 лет были самые незаменимые помощники во всех деревенских делах. Уровень озера, где Роговы накосили сено, немного поднялся, но бросать траву, которую ещё можно подсушить на взгорках было жалко, дядька и тётя не лезли в воду, я же быстренько перетаскал сено из воды, разложил на сушку, подсохла, мы стали с дядей Ильёй делать копны, я подгребал и подносил сено, он вершил, т. Лина что-то варила, хотя взяли с собой столько молочного, что не надо было ничего варить, но я уже говорил, что молочные продукты они в семье не ели, зато мне было настоящее раздолье, я даже к мясу и рыбе не притронулся, этого добра и у нас много было.

Через несколько дней сгребли и закопнили всё заготовленное сено, затем по воде за лодкой приплавили волокушу, лошадь в поводу за лодкой сама переплыла речку. Мы втроём наваливали копны на волокуши, я подвозил к зароду, отцеплял сено и быстренько верхом на лошади подъезжал за следующей копной. Когда много навозили, лошадь оставили отдыхать, пустили кормиться на свежей траве, а мы с д. Ильёй стали выкладывать зарод, т. Лина была на зароде, топтала сено и выкладывала стенки зарода.

Так ещё в два приема мы к вечеру завершили зарод, по верёвке спустили тётю Лину, также через реку всё перевезли. Потом лошадь запрягли в волокуши, и я бегом приехал в село, распряг коня, завёл во двор, на этом моя работа закончилась.

Д. Илья потом с т. Линой приходили к нам домой, очень хвалили меня и принесли для меня молока, сметаны, творога, масло, но я же не буду есть один, а братишки и сестренки смотреть. Моментально все подарки прикончили, только по следам, на губах, щеках и подбородкам у маленьких можно было определить, что было молочное пиршество. Тётя Лина была очень энергичная женщина, худощавая со стремительной походкой, мне она казалась красивой – она отцова сестра по матери, отцы у них были разные, но различий тогда между братьями и сестрами не делали.

Тётя Лина хорошо знала ягодные места, быстро и больше всех собирала, всегда нас брала с собой Матвеевских малышей, знала, что нас много, и много нам всего надо. Приходила на поляну брусники, говорила, что собирайте здесь, а сама побежала дальше, под вечер прибегает у неё полное ведро ягоды и ещё в платке узелком завязана ягода, которая не вошла в ведро. Но и мы много собирали, хотя потом когда я жил на Дальнем Востоке, я один собирал больше, чем вся наша семья, но там и ягода крупнее, и её было значительно больше, и собирали мы бруснику не пальцами, а совком.

Августаевы

Однажды к отцу пришел дед Августаев, вообще-то он жил с бабкой, её звали Баженихой, может быть по девичьей фамилии – Баженова, была у нас в селе семья с такой фамилией, на Кордоне, она в то время уже померла, дед остался один. Я перешел тогда в восьмой класс, значит было это в 1964 году. Дед Августаев решил переезжать в село из Кордона, где они прожили более 10^ти лет. Кордон это плёс и таёжная заимка на Верхней Ангаре от нашего села 40 км вверх по реке. Деду нужен был помощник для погрузки сена и имущества на спаровку, дед тоже был старенький, а бабушке было перед смертью более 80 лет, но теперь она умерла, а дед без неё там не мог жить, вот и решил перебраться ближе к людям. Вообще это была семья отшельников, ранее они жили в с. Дагары, в устье реки Верхняя Ангара, до Нижнеангарска по воде примерно 20 км, жили замкнуто, работали в рыбзаводе. Зимой практически не видели людей.

Как они оказались на Кордоне я не знаю, не спросил у деда, а теперь не у кого спросить, все поумирали.

Приехали мы к усадьбе к вечеру, поужинали, решили грузиться на следующий день, дед положил меня на кровать под марлевым пологом, сверху комары жужжат, но до меня не добираются, через марлю полога, видно как они летят на тепло человеческого тела, облепили почти весь полог.

Без комариных укусов поспал я хорошо, утром начали грузить, сначала сено, оно было заготовлено и стояло в зароде, перебросали сено на спаровку, сверху затянули брезентом на случай дождя, а потом на сено погрузили всё остальное, постели, инструменты, даже оставшиеся дрова. Сходили попроведовали могилку бабушки, я потом ушёл, а дед ещё долго сидел возле бабушки. Дед поехал на моторке, а я на спаровке, которая здорово прохудилась и протекала, приходилось почти всю обратную дорогу ведром выливать воду из трюма спаровки.

Приехали, причалили к посёлку примерно в том месте, где сейчас стоит дом и усадьба моей сестры Анны. Я побежал домой, а рано утром уже был у деда, он договорился с конём, ещё один мужик помогал, мы всё перевезли в дом, а сено сложили в зарод.

Иногда зимой я деда видел в селе, он с рюкзаком приходил в магазин закупать продукты, потом я уехал учиться в интернат и как-то не интересовался его судьбой, и до сих пор не знаю уехал ли он к родственникам, наверное были где-то, во всяком случаи мне могилку д. Августаева не показывали. Вся деревня конечно удивлялась, как это дед с бабкой живут в лесу одни отшельниками, но и в Дагарах они тоже жили, можно сказать безлюдно.

Дядя Илья Рогов

Я уже писал, как мы с д. Ильёй делали лодку, но он по-моему умел делать всё, ещё мальчиком с отцом делал бочки для засолки рыбы, нам тоже делал когда потребуется. Хорошо играл на балалайке, мог класть любую печку, умел сделать сети, охотиться на зверя и на соболя, белку.

Однажды осенью они вдвоем с отцом ушли на охоту до февраля, я уже говорил, что наш Северобайкальский район граничит с Баргузинским районом, а там соболиный заповедник. Но соболи же границы не знают и бегают туда-сюда. В тот год было много соболей, два охотника добывали в день один-два соболя (примерная цена выходного соболя доходила до 95 рублей за штуку).

Отец и д. Илья уже много приготовили соболей, но у д. Ильи заболел палец на ноге, он стал жаловаться отцу, что ходить больно. Отец начал его отправлять домой и в район лечить палец, но из-за азарта, что столько ловится соболей, д. Илья отказался идти домой, а идти надо было больше 40 километров по бездорожью. В общем затянул свою болячку до того, что отцу пришлось закрыть охоту и на нартах везти его, он уже в то время и шага не мог ступить. Отец по бездорожью дотащил на нартах д. Илью и едва живой появился на улице села, тут ему конечно мужики помогли, с колхоза выделили лошадь и сразу же в Нижнеангарск. В Нижнеангарске хирург предложил отрезать д. Илье несколько пальцев, тот отказался, в итоге уже на самолете или вертолете его увезли в Улан-Удэ, где ему ногу отрезали значительно выше колена.

В селе д. Илья появился в начале лета, похудевший на одной ноге с костылем, потом ему в столице Бурятии сделали элементарный протез, с которым особенно не наработаешься. Дядя Илья устроился возчиком на лошади, возить хлеб из пекарни в магазин, заносить ящики с хлебом, развозить продукты, возить воду с реки в пекарню, работы конечно хватало.

Я ещё не работал в ученической бригаде и по просьбе д. Ильи, отец разрешил мне помогать ему. Для меня т. Лина наливала банку молока, мы загружали хлеб в ящиках на телегу, д. Илья отрывал хлеб от булки, давал мне и я с молоком с удовольствием завтракал. После работы мне давали ещё булку хлеба, которую я уже нёс домой. Пока д. Илья не привык к своей новой ноге, я ему помогал, после он сам стал управляться. Через некоторое время вся семья Ильи Филипповича Рогова сначала уехали на юг Бурятии, где Анатолий Ильич – сын, женился, а потом ещё раз переехали в пос. Сокол Долинского района Сахалинской области.

Но протезная история на этом не закончилась. Я с женой и маленькой Анютой жили в комнате трехкомнатной квартиры на подселении.

Примерно в 1974 или 1975 году в августе приезжает д. Илья к нам, у него подходила очередь на современный, полуавтоматический протез в городе Хабаровске. Нам пришлось отдать ему свою кровать, сами с женой на полу, благо был запасной матрас, Анечка в детской кроватке.

Мы его встретили хорошо, прожил у нас д. Илья почти две недели, часто на такси уезжал на примерку «новой ноги». Он сразу же принёс в наш дом деревенские привычки, со всеми перезнакомился, обо всех жителях дома он знал, о себе тоже всем рассказал. Обычно он на заводе протезов долго не задерживался, а тут его нет и нет, я уже начал беспокоиться, как на улице с визгом тормозов с маху резко затормозило такси. Из такси с сияющим видом важно вылез д. Илья и почти не хромая зашёл в комнату, здесь же начал демонстрировать достоинства протеза, нажмёт рычажок, «нога» сгибается, ещё раз нажмет, «нога» разгибается.

В общем после получение «ноги» он с такими же «счастливцами» обмывали свои новые инструменты, приехал по хмельком и привёз ещё с собой, чтобы ещё раз обмыть уже с родственниками. Утром рано я с ним простился и побежал на работу, а он попозже заказал такси и самолётом улетел на свой Сахалин, потом я виделся с ним еще два раза на Сахалине, а в третий раз побывал у него на могилке в пос. Смирных. У меня никогда не было родного дяди, был один дядя Григорий Лобанов – мамин брат, но я его никогда не видел, поэтому муж маминой сестры Крестиньи Сергеевны – д. Степан Болдаков и д. Илья были как родные.

Промысел орехов

Я уже учился в восьмом классе, в тот год хорошо уродилась кедровая шишка, в сентябре, я отпросился на один день в школе, и мы с отцом в пятницу после занятий, на моторке уехали по реке в верх, в урочище, название сейчас не помню. Взяли много льняных и конопляных мешков, топор, пилу, брезент и продукты. Вечером всё унесли на то место, где мы потом на станке обрабатывали шишки, потом вернулись к берегу. Спали на косе, на брезенте и закрывались брезентом, было уже по ночам холодно, даже голове было холодно, появились забереги.

Утром отец встал, развел костер и будит меня, я дернулся – не получается, оказывается я с брезентом примерз к косе, едва расходился, а отцу всё нипочём, вот что значит таёжник. Он мне рассказывал, что бывали случаи, приходилось на морозе караулить всю ночь соболя, забравшегося в россыпи скал, приходилось выслеживать его даже по двое суток, ну вот и получил закалку на всю жизнь.

Пошли в лес, я тащу колот – инструмент, которым с кедра сбивают шишки. Берется большая и тяжелая чурка, длиной, наверное, 50см, посредине чурки по длине сверлится отверстие, в которое вставляют прочный, сравнительно длинный шест, всё вместе хорошо закрепляют. Приносишь колот к кедру, устанавливаешь его шестом на землю, сам двумя руками раскачиваешь чурку и бьёшь плоским концом в кедр. От удара шишки сыпятся, остаётся только их собрать, но везде нужна сноровка. Надо ударять резко и сильно по кедру, тогда все шишки свалятся. До обеда я ещё с «грехом пополам» постукал, а потом «расписался» и сильно устал.

Отец видимо понял моё состояние, сам стал сбивать, а я собирал шишки в мешки, завязывал их и прислонял к кедрам. Пошли на обед, прихватили с собой к станку по два мешка. К вечеру много шишек натаскали и стали обрабатывать их на станке, в котором кроме шестерён из дерева внизу были прикреплены металлические сетки, через которые орех проваливался вниз на брезент, а мусор и остатки шишек отгребали в другую сторону. Переночевали ещё одну ночь, поработали до 4 часов дня, все шишки перетащили в лодку, получилась почти полная лодка, и она осела в воду «под плашки». К вечеру воскресенья приехали домой, тут уже наши ребята и девчата помогли перетаскать мешки домой, где вдвоём, где втроём, маленькие ещё были. У отца была небольшая вышечка, с которой мы на следующий день провеяли на ветру орехи и по реке увезли, насыпав снова в мешки, в магазин, благо он был недалеко от берега.

Сдали через весы все орехи, сколько уж мы с отцом заработали, я врать не буду, но отец вышел из магазина довольнёхонький с бутылочкой водки, потом он с д. Ильёй обмыли урожай.

Больше мне не доводилось на малой Родине заготавливать шишки, так как со следующей осени я жил и учился уже в районном центре.

Вёснами нас, ребятишек, отец отвозил на заболоченные луга, где мы мешками собирали дикий лук, потом солили в бочках и ели всё лето и зиму, чтобы не было цинги, так как фруктов нам не привозили вообще. Также заготавливали на всю зиму бруснику, голубику, чернику, правда клюкву почти не собирали, было мало зарослей. По морозу собирали на островке, что от нас недалеко, черемуху, из которой мама иногда делала нам пирожки. Раз в неделю, по воскресеньям, нам мама пекла оладьи, для этого с вечера приготавливалось тесто. Мне казалось, что в эту ночь она вообще не спала, мы просыпались с Лёшей рано (нас будили), а на кухне на столе уже были полные чашки пышущих жаром оладий. Пили чай с молоком, макали в сметану оладьи и уезжали в лес за дровами. Зимой холодище, особенно когда едешь по деревне, где всё продувается ветром, только заедешь в лес, сразу становится лучше, так как не дует ветер. Один метр ветра в секунду прибавляет один градус мороза, а зимой бывали у нас сильные ветра. Приезжаем с Лёшей в лес, находим свою заснеженную поленницу уже расколотых дров, Сынок неспеша подвозит розвальни к поленнице, сбрасываем с неё снег, аккуратно складываем дрова в сани, завязываем верёвками. Сынок неспешно трогается, ногами щупает землю, до чего умный конь, ни разу не заступит за валежину, а если почувствует бревно в снегу, останавливается и ждёт, когда мы или уберем бревно с дороги или объедем его.

Въезжаем прямо во двор, сбрасываем дрова, ослабляем упряжь на лошади, приносим ему ведро тёплой воды из дома, подбрасываем сено и бегом в дом. Дома быстренько обедаем и едем в лес вторым рейсом. Вот так у нас проходил всю зиму единственный выходной в неделю.

Когда Коля подрос, зимой мы заготавливали дрова парами: отец с Колей, я с Лёшей, мы, конечно, заготавливали дров больше. Всегда брали с собой острый топор, лопату, ну конечно «Дружбу-2», Так мы называли двуручную пилу. Лесник отцу выделял делянку (участок в лесу) для заготовки дров, а мы должны спилить деревья на этом участке, вершины, сучья, всякие отходы сложить в кучи, подрост леса при падении деревьев не должен страдать. За лето кучи хорошо просохнут, отец зимой сжигал их, предъявлял чистый участок леснику, а тот выделял делянку на следующую зиму.

Снега тогда были большие, ходили по лесу по пояс в снегу, обтаптывали дерево кругом, делали запил с той стороны, куда будет падать дерево, с другой пилили до тех пор, пока лесина не начинает крениться, тут уже мы «начеку», быстро выдергиваем пилу, чтобы её не сломало падающим комлем дерева. После этого распиливаем ствол на чурки под размер печки, предварительно очистив ствол от веток, чурки подносим после распиловки всего дерева в то место, где будет поленница, обычно это пространство между двумя небольшими деревьями, которые пилить нельзя.

Свалив и распилив несколько лесин, немного отдохнув, раскалываем чурки на поленья, чтобы они хорошо просохли за лето, а следующей зимой вывозили дрова домой. Сейчас же когда провели везде дороги и у всех есть машины или трактора, никто так не готовит дрова. Обычно мотопилами «Урал» или «Дружба» сваливают несколько деревьев, очищают от веток и трактором тянут по снегу несколько хлыстов, так сделают в лес три ходки, потом дома мотопилами или электропилами распилят на чурки. Дома, когда есть время расколят чурки и сразу кладут в усадьбе поленницы.

Иногда из лесу везут в машинах или в прицепах дрова чурками и дома тоже раскалывают.

В те времена, когда мы были маленькие, практически выходило, что дрова мы заготавливаем и возим все весенние, зимние каникулы и воскресенье, а сенокосами занимались, начиная с июля, косим, убираем весь август, вывозим или в сентябре по воде или опять же зимой в каникулы.

Кроме нашего скота, у нас почти всегда стоял сельсоветский конь, поэтому и для него заготовили примерно 3-3,5 тонны сена, да своим коровам – 5-6 тонн, да бывало и продавали сено на месте в копнах по 3-4 руб. за одну копну (100 кг). Для нас подростков сенокосы и заготовка дров превращались в самую настоящую «каторгу», так было тяжело, конечно хотелось отучиться, получить 10^ти классное образование, закончить в городе институт и работать на заводе по 8 часов в день с двумя выходными.

А сейчас приходилось терпеть ещё из-за того, что силенок просто не хватало на все работы. На нас подростках лежала обязанность, чтобы территория, закрепленная за усадьбой содержалось в чистоте, мы мели метлами участок и дорогу, которая проходила по нашему участку. Щепки, палки, деревянный мусор сжигался в печах, если не дома, то в летней кухне или в бане. Банки, стёкла закапывали глубоко в землю, никаких свалок в селе не было, металлические части от машины, проволока, вообще всё металлическое сдавали в школу в качестве металлолома. Макулатуру в то время не принимали и не сдавали, так как её не было в фактически. Зимой территорию убирали от снега, делали такие большие сугробы.

Два раза с пятого по восьмой класс я летал на самолете на математические и химические олимпиады, один раз с Ирой Доморацкой – она сестра Галины Степановны Матвеевой (Доморацкой) – Лёшиной жены, второй раз – один. С Ириной мы для школы заняли третье место по району.

Не помню марку самолета – маленький фанерный, рядом с летчиком место, на котором я сидел, сзади ещё два места на них сидели две женщины. Я уже знал свой вестибулярный аппарат, что меня укачивает, поэтому перед полетом не ел ничего, сразу расстегнул фуфайку, чтобы было холодно, так мне было легче. Лететь надо было 45 км, за 15 минут, меня тоже укачало, а бабенки сзади совсем вырубились, по-моему потеряли сознание, лётчик на землю радировал, чтобы прислали «скорую помощь». Ветер в тот день был сумасшедший, когда самолёт приземлился в аэропорту Нижнеангарска, я с трудом вылез из него, меня качало, пришлось бегать на морозе вокруг самолёта, пока не пришёл в себя, женщин на скорой увезли в больницу. Бегом побежал в интернат, там директор разрешил мне переночевать несколько ночей в комнате, где жил Лёша, в комнате жило 12 человек, питался я в столовой интерната.

Через два дня после окончания олимпиады я летел на самолете Як-12 домой. Не долетая километра три до деревни, двигатель самолета заглох, но самолет был хорошим планером и летчик аккуратно посадил самолет на реку в наледь.

Вылезли из самолёта, я в валенках, и сразу их промочил, лётчик правда был в унтах, с трудом дошли до берега, до дороги, отбили куски льда. Лётчик пошёл ночевать к знакомым, я домой. За ночь валенки просохли и утром в школу. На втором уроке в класс пришёл директор школы с летчиком и нас попросили сделать аэродром, чтобы самолет мог улететь в район. Директор школы мобилизовал 3 класса: 6, 7, 8, я уже тогда учился в выпускном классе. Пошли домой, переоделись, взяли с собой пешни и деревянные лопаты, день был холодный, к тому же поддувал приличный верховик (ветер с верховьев Верхней Ангары). Часть ребят с пешнями, обтоптали снег вокруг самолета, пешнями стали обкалывать лёд на самолетных лыжах, лётчик ремонтировал двигатель. Все остальные разошлись шеренгой и по пояс в снегу начали топтать снег, пройдём метров 150, развернемся и снова топчем снег, он тут же замерзает, так прошли раз десять, получилась приличная взлетная полоса шириной метров 15, длиной 150 метров, бугры, которые образовались от ног лопатами подчистили.

Да, я ещё привел своего Сынка, привязали к нему верёвками лыжи самолета, по команде летчика мы и лошадь дернули самолет, лыжи отцепились от льда. Самолёт зачихал, зачихал и покатился по нашему импровизированному аэродрому, докатился развернулся рукой махнул нам, чтобы мы отошли с полосы, разогнался и улетел. С чувством исполненного долга мы гордые возвращались по домам, а я ещё верхом на лошади как командир, директор нам разрешил в этот день больше в школу не ходить.

Тренировка коров

Каждое утро после доения коровы, Лёша и другие взрослые ребята должны гонять коров на пастбище, где много травы, тогда коровы давали много молока. Пастухов в деревне не нанимали, так как не было смысла: не было в округе полей, где они – коровы могли бы обожраться, не было ни одной единицы авто- мототранспорта, которые могли бы повредить коров, и не было воров, которые могли своровать или угнать куда-нибудь корову. Ребята гоняли коров примерно чуть дальше половины островка, дальше коровы паслись сами, А к вечеру самостоятельно приходили домой. Умное животное, всё понимает, особенно если ты сердишься и поднимаешь на неё голос, тогда подойдет к тебе, выпустит воздух и мордой начинает ластиться возле тебя, одно время в шестом классе я серьёзно хотел поступить в Улан-Удэнский сельхозтехникум на ветеринара. Но как в детстве часто бывает, через год коровы мне уже разонравились, зато полюбил море и хотел поступать в высшее военно-морское училище им. адмирала Макарова во Владивостоке, но не прошел комиссию по зрению. Так вот Лёша, да и другие взрослые ребята, с какого-то времени посчитали, что негоже им старшеклассникам заниматься коровами, пусть малыши гоняют коров. Сказано-сделано, мне он сначала всё объяснил, что его ровесник Саша Залуцкий тоже не будет заниматься коровой, будет гонять её мой одноклассник Валера, но я не очень-то послушался его, тогда он меня немного поколотил. Я понял, что его решение твердое, и он не отступится от него, и хотя утром рано было тяжело подниматься в самый сон, он кулаком быстро будил меня, а сам продолжал спать на сеновале. Мама так удивлялась, что малыш безо всякого усилия с её стороны сам берется гонять корову.

Вот мы ребятишки идём сзади за коровами, они медленно плетутся, видимо тоже не доспали, некоторые норовят свернуть в какой-нибудь проулок, но мы им эту вольность не позволяем. Выходим из деревни, и так как нам не хотелось медленно тащиться за коровами, то мы быстро выломали по хворостинке и начали погонять коровёнок, они сразу поняли, что от них хотят юные «поводыри», перешли на бег, мы тоже побежали. Догнали коров до определенного места, про которое нам рассказали взрослые братья, и бегом обратно, успевали еще до подъема поспать.

Через некоторое время у коров вечерний удой резко снизился, матери у нас поспрашивали, но мы не сознались, что быстро гоняем их. Я например, был абсолютно уверен, что если коровы пробегутся, то у них разгорится аппетит, они больше будут есть траву, и конечно будет больше молока.

Наши матери попросили знакомую, которая жила на краю деревни, посмотреть утром как проходят коровы и ребята мимо её дома. Она на следующий день в магазине матери рассказала, что по деревне ребята гонят коров пешком, а за домом бегом. Вот так нас разоблачили, мама мне, когда я рассказал, что думал, что коровы – как мы, если пробежимся, то мы здорово проголадываемся и больше едим, объяснила, что после пробежки коровы дальше не идут, целый день лежат, отходят от гонки, почти ничего не едят, тогда откуда будет молоко.

После этого мы конечно стали гонять коров пешком.

Ныряние под лед

Весной между берегами и льдом на другой стороне реки образовались проталины, снег со льда сошел, и когда идёшь по льду хорошо видно дно реки и рыбу.

Я уже учился в восьмом классе, мы с отцом идём смотреть сети, настроение хорошее, отец подарил мне накануне новую шапку, иду посматриваю на кедры, что рядом с берегом росли, погода изумительная, солнышко, скоро экзамены, потом рыбацкое лето и учение в Нижнеангарске в девятом и десятом классе. И не заметил промоину, шагнул, и я там под водой, глубина была приличная, я не достал ногами дна, и течением меня отбросило под лёд, шапка сразу слетела, её унесло подо льдом, я попробовал вынырнуть, но головой ударился о лёд. Хорошо что отец не растерялся, быстро пешней раздолбил лед, лег возле проруби и ждал, когда меня поднесет к ней, схватил за волосы и вытащил на лёд, я даже не успел наглотаться воды. Отец нас никогда не бил, но тут не сдержался, валенком закатил меня пинком, крикнул, чтобы я бегом бежал домой, ещё было холодно, вся одежда на воздухе сразу замёрзла.

Я прибежал домой через реку, быстро разделся, всё выжал, мама повесила одежонку на печку, к вечеру всё высохло. Болела голова, отец потом рассказал, что я три раза стукался головой об лед, хотел вынырнуть. Особенно было жалко новую шапку, и зачем я её тогда надел, утонула бы старая, не так жалко было бы.

Прощай восьмилетняя школа

Ну вот подходит время сдавать выпускные экзамены за восьмой класс, у меня была метода, которая потом сохранилась в средней школе и на первых курсах института.

Приходил с занятий, перекусывал, выполнял уроки и повторял, что преподавали на уроках, память была тогда хорошая, и мне надо было к экзаменам только всё ещё раз прочитать и повторить. Ну дома постоянно мама и девчонки обращаются с просьбами, то вода кончилась, надо принести, то дрова, то да сё. Я обычно спрашивал, что вам сделать, в зависимости от того будет стирка или баня, и делал то, что они скажут, но они видно не всё могут спрогнозировать и появляются дополнительные работы, которые отвлекают от учебы. Поэтому выполню все задания, на гребовой лодке перееду через реку, становлюсь на якорь и учусь к экзаменам, перечитываю историю, географию, повторяю формулы, учу правила по русскому языку. По-моему у нас за 8 классов было 5 экзаменов. Подходит время обеда, мама выходит на улицу и не повышая голоса приглашает меня на обед. Слышимость была изумительная, воздух прозрачный и никаких шумов.

За сочинение я получил 4/5, допустил одну ошибку, по литературе – 5. По всем остальным предметам: по арифметике, алгебре, геометрии, истории и конституции СССР, географии, физике, химии, биологии, немецкому языку, чтению , физкультуре – пятёрки.

По пению получил четверку, голос у меня был громкий, в хоре, особенно не выпячиваясь я мог спеть что-нибудь, но слухом был наделён не особенно, хотя фальшь у других определял, я и сейчас люблю хорошую классическую музыку и хорошие песни. Изучали мы ноты, я выучил и по нотной тетради мог изобразить все диезы и бемоли, но отличить одну ноту от другой у меня не получалось, так что четвёрку мне учительница по пению поставила наверное по «блату», так как по основным предметам были пятёрки. Рисовать тоже у меня не очень получалось, хотя старался – итог 4.

Особенно обидно, что хорошо сделал выпускную работу – фуганок из березы, но обнаружился изъян в заготовке и появилась трещина небольшая, я, кажется, об этом уже говорил, вот и получил за невнимательность при выборе заготовки четвёрку.

Ну всё, экзамены позади, на следующий день уехали на рыбалку, и всё оставшееся лето до 5 сентября рыбачили в ученической бригаде.

Про учёбу в Нижнеангарске я напишу в следующей главе.

Да, забыл ещё упомянуть, мы учились в восьмом классе, утром мороз был просто страшный, до школы, чтобы не замерзнуть пришлось бегом бежать, стоял туман, хорошо еще, что не было ветра. В классе только прибежали, сразу начали подкладывать дрова в печку и шуровать их клюкой, все просто прилипли к печке, отогреваясь. После обеда приходим из школы домой, по радио передают, что температура в районе понизилась до -57 ⁰С, и занятия в школах по всему району были отменены, у нас же в селе даже малыши уже проучились.

У нас в селе радио включали только после обеда, в домах же уличных градусников сроду не было, конечно на метеостанции наверняка фиксировали температуру, но никакого оповещения не было.

Потом мне приходилось работать и на вахтах, севернее г. Усть-Кут, там тоже были сильные морозы, но температура зимой не понижалась ниже -50 ⁰С.

Восьмилетнюю школу закончил с похвальной грамотой, но конечно сейчас она где-то затерялась, а интересно было бы почитать, что тогда в грамотах писали.

На фото я сфотографирован в 2004 году в ноябре рядом с бывшим восьмым классом, после окончания которого я поехал продолжать обучение в Нижнеангарск, на заднем плане здание, в котором я учился в седьмом классе.