Россия из века в век Глава 1

Анатолий Иванович Матвеев

Выражаю сердечную благодарность

за спонсорскую помощь моему однокашнику, выпускнику 1972 года химико-технологического факультета Иркутского политехнического института

Ремизову Александру Сергеевичу!

Без него и речи быть не могло о выходе исторического сборника

«Россия из века в век».

Александр Сергеевич прошёл трудовой путь от аппаратчика, начальника смены до заместителя начальника производства Волгоградского химкомбината им. 50 лет Октября. Далее Александр занимался научной работой во «Всесоюзном научно-исследовательском институте», где защитил учёную степень кандидата химических наук и прошёл путь от аспиранта до Первого заместителя генерального директора научного производственного объединения. Перед этим пять лет Александр Сергеевич работал в центре планирования развития промышленности страны – был Главным специалистом Госплана СССР. Последняя его должность при Советской власти – Генеральный директор Всесоюзного научно-исследовательского института химических средств защиты Минудобрений СССР.

В настоящее время он работает Генеральным директором фирмы. Женат, имеет сына, живет с семьёй в Москве.

Глава первая. 1901 – 1917^[1]

О возможной точке зрения на российскую революцию

Кто такие «черносотенцы»?

---

[1] Кожинов В. Россия   Век 20 (1901-1939) ЭКСМО-Пресс,  Москва, 2002 с. 18-46

В средневековой Руси, показывал В.О. Ключевский, «общество делилось на два разряда лиц, – это «служилые люди» и «чёрные». Чёрные люди… назывались ещё земскими … Это были горожане … и сельчане – свободные крестьяне». А «чёрные сотни – это разряды или местные общества», образованные из «чёрных», «земских людей».

Итак «чёрные сотни» – это объединения «земских» людей, людей земли, – в отличие от «служилых», чья жизнь была неразрывно связана с учреждениями государства. И именуя свои организации «чёрными сотнями», идеологи начала XX века стремились тем самым возродить древний сугубо «демократический» порядок вещей: в тяжкое для страны время объединения «земских людей» – «чёрные сотни» – призваны спасти её главные устои.

Нередко вместо него (слово «черносотенцы». — А.М) предпочитают говорить о «членах Союза русского народа», но при этом дело сводится только к одной (пусть и наиболее крупной) патриотической и антиреволюционной организации, существовавшей с 8 ноября 1905-го и до февральского переворота 1917 года. Между тем «черносотенцами» с полным основанием называли и называют многих и весьма различных деятелей и идеологов, выступивших намного ранее создания Союза русского народа…

Да, слово «черносотенцы» (производное от «чёрная сотня») предстаёт как откровенно бранная кличка. Правда, в новейшем «Словаре русского языка» (1984) была предпринята попытка дать более или менее объективное толкование этого слова: «Черносотенец, -ица. Член, участник погромно-монархических организаций в России начала XX века, деятельность которых была направлена на борьбу с революционными движением»…     

Странноватый двойной эпитет «погромно-монархические» явно призван сохранить в толковании этого слова бранный (таково уж само это словечко «погромный») привкус. Правильнее было бы сказать «крайне» или «экстремистски-монархические» (то есть не признающие никаких ограничений монархической власти); определение «погромные» неуместно здесь уже хотя бы потому, что некоторые заведомо «черносотенные» организации – например, Русское собрание (в отличие от того же Союза русского народа) – никто никогда не связывал с какими-либо насильственными  – то есть могущими быть отнесёнными к «погромным» – акциям. 

В приведённом словарном определении неправомерно ограничение понятием «монархизм»; следовало сказать об «организациях», защищавших традиционный тройственный, триединый принцип – православие, монархия (самодержавие) и народность (то есть самобытные отношения и формы русской жизни). Во имя этой триады «черносотенцы» и вели непримиримую, бескомпромиссную борьбу с Революцией (речь идёт не о каком-либо революционном взрыве (декабрь 1905-го, февраль 1917-го и т.д), но обо всём грандиозном катаклизме, потрясшем Россию в XX веке).

Начиная по меньшей мере с 1860-х годов на общественной сцене выступали идеологи, которые явно представляли собой прямых предшественников тех «черносотенцев», которые действовали в 1900-1910-х годах.

Словосочетание «чёрная сотня» вошло в русские летописи начиная с XII века (!) и играло первостепенную роль вплоть до Петровской эпохи.

Основоположник организованного «черносотенства В.А. Грингмут в «Руководстве монархиста-черносотенца (1906) писал: «Враги самодержавия назвали «чёрной сотней» простой, чёрный русский народ, который во время вооружённого бунта 1905 года встал на защиту самодержавного Царя. Почётное ли это название, «чёрная сотня»? Да, очень почётное. Нижегородская чёрная сотня, собравшаяся вокруг Минина, спасла Москву и всю Россию от поляков и русских изменников».

«В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это – тёмный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий». Так писал в 1913 году не кто-нибудь, а В.И. Ленин. Притом данное им определение «тёмный» нужно правильно понять. Речь идёт несомненно, о тех слоях народа, которые ещё не затронуты «светом», «просвещением», исходящим со страниц революционных газет и из уст воинственных митинговых агитаторов. Но в наше время уже нетрудно, полагаю, понять, что отсутствие такого «просвещения» обеспечивало и немалые преимущества.

Ибо не «просвещённые» в этом плане люди глубже и яснее сознавали или хотя бы чувствовали, к чему приведёт разрушение основных устоев русского бытия – то есть православия, самодержавия и народности. Чувствовали и пытались сопротивляться разрушительной работе.

Словом, В.И. Ленин был совершенно прав, говоря о «самом глубоком демократизме», присущем «черносотенству». И в тоже время ленинское определение «мужицкий» ложно. «Черносотенство» отличалось от всех остальных политических течений своей, если угодно, «общенародностью, оно складывалось поверх границ классов и сословий.

В нём с самого начала принимали прямое участие и родовитейшие князья Рюриковичи (например, правнук декабриста М.Н. Волконский и Д.Н. Долгоруков), и рабочие Путиловского завода (1500 из них были членами Союза русского народа), виднейшие деятели культуры и «неграмотные» крестьяне, предприимчивые купцы и иерархи церкви и т.д. Эта «всесословность» в обстановке острейшей «классовой борьбы», характерной для начала XX века, уже сама по себе привлекает заинтересованное внимание.

… Речь у нас вообще идёт о загадочных страницах истории. И разве не загадочен уже сам по себе факт, что очень многие из нынешних популярных авторов и ораторов, стремящихся как можно более «беззаветно» разоблачить и проклясть Революцию, в тоже самое время явно с ещё большей яростью проклинают «черносотенцев», которые с самого начала Революции с замечательной, надо сказать, точностью предвидели её чудовищные последствия и были, в сущности, единственной общественной (то есть не принадлежавшей непосредственно к государственным институтам) силой, действительно стремившейся (пусть и тщетно) остановить ход Революции.

Мы видели, что в своё время «чёрный» было синонимом слова «земский». Войско Дмитрия Донского, как сообщает «Сказание о Мамаевом побоище», сражалось на Куликовом поле под чёрным знаменем, и это, возможно, означало, что в битве участвуют не только «служилые», но и «земские» люди – то есть вся Русская земля.

Напомню ещё, что «чернецами» звались монахи (и по сей день ещё употребляется словосочетание «чёрное духовенство» — то есть монашество). Таким образом, слово «чёрный» было достаточно многозначным. Однако в новейшее время в нём стали господствовать смысловые оттенки, говорящие о чём-то сугубо «мрачном», «враждебном» или даже «сатанинском».

*         *         *

Выдающиеся деятели культуры (а также Церкви и государства) довольно-таки редко вступали в прямую, непосредственную связь с какими-либо политическими движениями. И тем не менее товарищем (то есть заместителем – вторым по значению лицом) председателя Главного совета Союза русского народа являлся один из двух наиболее выдающихся филологом конца XIX – начала XX века академик Соболевский А.И. (второй из этих двух филологов, академик А.А. Шахматов, был, напротив, членом ЦК кадетской партии). Алексей Иванович Соболевский (1856-1929) имел самое высокое всемирное признание, и после 1917 года, когда очень многие активные «черносотенцы» были – к тому же, как правило, без всякого следствия и суда – расстреляны (в их числе – и Б.В. Никольский), его не решились тронуть, а классические труды его издавались в СССР и после его кончины.

Деятельнейшим (хотя и не соглашавшимся занимать руководящие посты) участником «черносотенных» организаций был обладавший наиболее высокой духовной культурой из всех тогдашних церковных иерархов епископ, а с 1917 года митрополит Антоний (в миру – Алексей Павлович Храповицкий; 1863-1934).

На всероссийском поместном соборе в ноябре 1917 года архиепископ Антоний был одним из двух главных кандидатов на пост Патриарха Московского и Всея Руси; митрополит Московский Тихон (В.И. Белавин) получил при избрании его Патриархом всего на 12 голосов больше, чем Антоний (соотношение голосов было 162:150). Но Тихон, причисленный ныне (в 1990 году) Церковью к лику святых, был, по-видимому, более готов к тому тяжкому нравственному подвигу, который он совершил, будучи Патриархом в 1917-1925 годах (Антоний же эмигрировал и стал во главе Синода Русской православной церкви Зарубежья).

И нельзя не напомнить, что будущий патриарх Тихон, занимая в 1907-1913 годах пост архиепископа Ярославского и Ростовского одновременно, вполне официально возглавлял губернский отдел Союза русского народа (Антоний, как уже сказано, не соглашался занимать руководящее положение в «черносотенных» организациях, хотя весьма активно участвовал в их деятельности).

Подвижническая трагедийная судьба святителя Тихона сегодня достаточно широко известна, но при его прославлении замалчивается тот факт, что он был виднейшим «черносотенцем», — так же, как и канонизированный одновременно с ним светоносный протоиерей Иоанн Кронштадтский. В.И. Ленин был совершенно точен, когда во время своей жестокой борьбы с патриархом Тихоном и его сподвижниками постоянно называл их «черносотенным духовенством».

Многие выдающиеся деятели Церкви, государства и культуры России начала XX века не считали возможным или нужным напрямую связывать себя с «черносотенными» организациями. Тем не менее в публиковавшихся в начале XX века списках членов главных из этих организаций – таких, как Русское собрание, Союз русских людей, Русская монархическая партия, Союз русского народа, Русский народный Союз имени Михаила Архангела – мы находим многие имена виднейших тогдашних деятелей культуры (притом некоторые из них даже занимали в этих организациях руководящее положение).

Вот хотя бы несколько из этих имён: один из авторитетнейших филологов академик К.Я. Грот, выдающийся историк академик Н.П. Лихачёв, замечательный музыкант, создатель первого в России оркестра народных инструментов В.В. Андреев, один из крупнейших медиков профессор С.С. Боткин, великая актриса М.Г. Савина, известный всему миру византинист академик Н.П. Кондаков, превосходные поэты Константин Случевский и Михаил Кузьмин и не менее превосходные живописцы Константин Маковский и Николай Рерих, один из корифеев ботанической науки академик В.Л. Комаров (впоследствии – президент Академии наук), выдающийся книгоиздатель И.Д. Сытин и т.д. и т.п.

Если «примерять» взгляды и настроения этих людей к имевшимся в то время налицо партиям и политическим движениям, становится совершенно ясно, что единственно близким им было именно и только «черносотенство», и их противники вполне обоснованно не раз заявляли об этом.

Начать уместно с вопроса об исторической дальновидности, и здесь я обращаюсь к поистине замечательному документу –  записке, поданной в феврале 1914 года Николаю II. Её автор П.Н. Дурново (1845-1915) с 23 октября 1905-го по 22 апреля 1906 года был министром внутренних дел России (его на этом посту сменил П.А. Столыпин), а затем занял гораздо более «спокойное» положение члена Государственного совета (стоит отметить, что П.Н. Дурново, как и почти все российские министры внутренних дел начала XX века, был приговорён левыми террористами к смерти).

Уже хотя бы в силу своего официального положения П.Н. Дурново не принадлежал к каким-либо организациям, но никто не сомневался в его «черносотенных» убеждениях. Его записка царю проникнута поразительным духом предвидения.

В феврале 1914 года уже была очевидна надвигавшаяся угроза войны с Германией, и П.Н. Дурново, убеждая Николая II любой ценой предотвратить эту войну, писал: «… начнётся с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнётся яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала чёрный передел, а затем и общий раздел всех ценностей и имущества…. Армия, лишившаяся… за время войны наиболее надёжного кадрового состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка.

Законодательные учреждения и лишённые действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддастся даже предвидению». Далее Дурново пояснял ещё: «За нашей оппозицией (имелись в виду думские либералы – В.К) нет никого, у неё нет поддержки в народе… наша оппозиция не хочет считаться с тем, что никакой реальной силы она не представляет».

Это до удивления ясное предвидение всего, что происходило затем в России вплоть до установления большевистской диктатуры (точно сказав о «беспросветной анархии», в самом деле охватившей страну к октябрю 1917 года, П.Н. Дурново не брался предвидеть дальнейшее), прямо-таки посрамляет всех тогдашних «либеральных» и «прогрессивных» идеологов (начиная с более «левого» П.Н. Милюкова и кончая наименее «левым» октябристом А.И. Гучковым), полагавшим, что переход власти в их руки – а он действительно свершился в феврале 1917 года – явится прочным залогом решения основных российских проблем (на деле те же Милюков и Гучков удержались у власти всего лишь два месяца…).

Один из главнейших кадетских лидеров В.А. Маклаков, в отличие от подавляющего большинства его сотоварищей, честно признал в опубликованных в 1929 году парижскими «Современными записками» (т. 38, с. 290) мемуарах, что «в своих предсказаниях правые (правые в целом, а не только П.Н. Дурново или ещё кто-нибудь – В.К) оказались пророками. Они предрекали, что либералы у власти будут лишь предтечами революции, сдадут ей свои позиции. Это был главный аргумент, почему они так упорно боролись против либерализма».

И противники «правых» могут, конечно, находить в них самые разные отрицательные, дурные черты и назвать их «консерваторами», «реакционерами» и, наконец, «черносотенцами», вкладывая в эти названия неприятие и ненависть, но нельзя всё же не признавать, что именно и только эти деятели и идеологи действительно понимали, куда двигалась Россия в начале XX века.

*         *         *

Необходимо хотя бы вкратце охарактеризовать действительный смысл определения «реакционный». В основе его лежит латинское слово, означающее «противодействие». В начале XX века в России исключительно активно выступали «прогрессисты»- как либеральные, стремившиеся кардинально реформировать русское общество, так и революционные, убеждённые в необходимости его полнейшего разрушения (что-де уже как бы само по себе обеспечит благо и процветание России). Своих противников они называли «реакционерами» (то есть буквально «противодействующими»); слово это в сущности, стало бранным и непосредственно соседствовало с кличкой «черносотенец».

К «реакционерам» причисляли тех, кто ясно понимал иллюзорность идеи прогресса, отчётливо видел, что ослабление и разрушение вековых устоев России приведут к неисчислимым бедам и страданиям и в конце концов фатально «разочаруют» даже и самих «прогрессистов».

Конечно, среди «реакционеров» были разные люди. Но сосредоточимся на наиболее значительных из них – тех, кого сами «прогрессисты» подчас стеснялись назвать «реакционерами (и тем более «черносотенцами»), предпочитая не столь резкое обозначение «консерватор», то есть «охранитель» (кстати, этот русский эквивалент слова «консерватор» был намного более «бранным»: «охранитель» как бы смыкался с царской охранкой»).

*         *         *

Либералы были нередко умные, но не мудрые деятели. Позволительно утверждать, что простые крестьяне и рабочие, вступавшие в «черносотенные» организации (а «простолюдины» вступали туда десятками и даже сотнями тысяч) были мудрее либеральных профессоров типа кадета С.А. Муромцева и радикальных публицистов вроде народного социалиста» А.В. Пешехонова. Для создания более ясного представления о существе проблемы целесообразно напомнить о российском политическом и партийном «спектре» начала века:

1) «левые партии: социал-демократы (из которых в 1903 году выделились большевики; социалисты-революционеры (эсеры) и близкие к ним трудовики и народные социалисты; анархисты различного толка;

2) «центристские»: конституционные демократы (кадеты) и так или иначе примыкавшие к ним мирнообновленцы и прогрессисты; более «правые» (но всё же либеральные) – октябристы;

3) «правые»: различные организации «черносотенцев» и более «умеренная» партия националистов.

Если проследить пути виднейших деятелей культуры… выяснится, что те из них, которые были способны обрести наиболее глубокую духовную культуру, двигались «слева направо», — и это было, в сущности, постепенным обретением мудрости. Так, знаменитые позднее мыслители Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, П.Б. Струве, С.Л. Франк начали свой путь в социал-демократической партии; как ни странно звучит это теперь, они в свои молодые годы были членами той самой РСДРП, в которой одновременно с ними состояли В.И. Ленин и Л.Д. Троцкий. Струве даже был автором Манифеста РСДРП, принятого на Первом съезде партии в 1898 году (кстати, позднее в РСДРП побывал и видный мыслитель следующего поколения – Г.П. Федотов)… С.Н. Булгаков… называл свой социал-демократизм «болезнью юности»

… Более или менее прямым был, пожалуй, только путь С.Н. Булгакова, во многом отошедшего даже от остальных веховцев и вступившего в теснейшую связь с вполне «правыми» В.В. Розановым и П.А. Флоренским. Он, например, оценивал и левые партии, и кадетов, и октябристов, в сущности, «по-черносотенному». С.Н. Булгаков писал в частности, о 2-й Государственной думе, где господствовали «левые» депутаты»: «Эта уличная рвань, которая клички позорной не заслуживает. Возьмите с улицы первых попавшихся встречных… внушите им, что они спасители России…. И вы получите 2-ю Государственную думу. И какими знающими, государственными, дельными представлялись на этом фоне деловые работники ведомств – «бюрократы»….»

Но, по сути дела, столь же неприемлемы были для С.Н. Булгакова и кадеты, игравшие ведущую роль ранее, в 1-й Думе: «Первая Государственная дума… обнаружила полное отсутствие государственного разума и особенно воли и достоинства перед революцией, и меньше всего этого достоинства было в руководящей и ответственной кадетской партии. Вечное равнение налево, трусливое оглядывание по сторонам было органически присуще партии и вождям… и это не удивительно, потому что духовно кадетизм был поражён тем же духом нигилизма и беспочвенности, что революция. В этом, духовном, смысле кадеты были  и остаются в моих глазах революционерами в той же степени, как и большевики».

С негодованием писал С.Н. Булгаков о политике кадетов и октябристов в конце 1916 года, в канун Февраля: «В это время в Москве (где жил мыслитель — В.К) происходили собрания, на которых открыто обсуждался дворцовый переворот и говорилось об этом как о событии завтрашнего дня. Приезжал в Москву А.И. Гучков (лидер октябристов. – В К), В.А. Маклаков, суетились и другие спасатели отечества». И ещё: «Особенное недоумение и негодование во мне вызвали в то время дела и речи кн. Г.Е. Львова, будущего премьера (Временного правительства. – В.К)… Его я знал… как верного слугу Царя, разумного, ответственного, добросовестного русского человека, относившегося с непримиримым отвращением к революционной сивухе, и вдруг его речи на ответственном посту (накануне Февральской революции Г.Е. Львов стал председателем Всероссийского земского союза. – В.К) зовут прямо к революции… Это было для меня показательным, потому что о всей интеллигентской черни  не приходилось и говорить. Не иначе настроены были и мои близкие: Н.А. Бердяев бердяевствовал в отношении ко мне и моему монархизму, писал легкомысленные и безответственные статьи о «тёмной силе»; кн. Е.Н. Трубецкой плыл в широком русле кадетского либерализма и, кроме того, относился лично к Государю с застарелым раздражением…

Только П.А. Флоренский знал и делил мои чувства в сознании неотвратимого…»

Это булгаковское восприятие политической действительности тогдашней России ничем не отличалось в своих основах от «черносотенного», хотя С.Н. Булгаков никогда не решался объявить себя прямым сторонником последнего. Он писал о руководителях «черносотенцев», что «они исповедовали православие и народность, которые и я исповедовал, но всё же «я чувствовал себя в трагическом почти одиночестве в своём же собственном лагере» — то есть в лагере «правых». Очень характерно его замечание: «Из Госдумы я вышел таким чёрным, каким никогда не бывал».

А вот его восприятие Февральской революции: «… начали ловить и водить переодетых городовых и околоточных с диким и гнусным криком… появились сразу зловещие длинноволосые типы с револьверами в руках и соответствующие девицы… У меня была смерть на душе…. А между тем кругом всё сходило с ума от радости… брехня Керенского ещё не успела опостылеть, вызывала восхищение (а я ещё за много лет по отчётам Думы возненавидел этого ничтожного болтуна)….я… знал сердцем, как там, в центре революции, ненавидели именно Царя, как там хотели не конституции, а именно свержения Царя, какие жиды (выделено С.Н. Булгаковым. – В.К) там давали направление. Всё это я знал вперёд и всего боялся – до цареубийства включительно – с первого же дня революции, ибо эта великая подлость не может быть ничем по существу, как цареубийством, которое есть настоящая чёрная масса революции. И вот понеслась весть за вестью: Царь отрёкся. Одновременно в газетах появились известия об «Александре Фёдоровне» (по жидовской терминологии, с которой нельзя было примириться)».

Здесь естественно возникает вопрос о роли еврейства в Революции… С.Н. Булгаков писал позднее об «участии» еврейства в Российской революции: «Чувство исторической правды заставляет признать, что количественно доля этого участия в личном составе правящего меньшинства ужасающа. Россия сделалась жертвой «комиссаров», которые проникли во все поры и щупальцами своими охватили все отрасли жизни… Еврейская доля участия в русском большевизме – увы – непомерно и несоразмерно велика…» И далее: «Еврейство в своём низшем вырождении, хищничестве, властолюбии, самомнении и всяческом самоутверждении совершило… значительнейшее в своих последствиях насилие над Россией и особенно над св. Русью, которое было попыткой её духовного и физического удушения. По своему объективному смыслу это была попытка духовного убийства России…».

*         *         *

Сегодня остерегаются называть признанного гениальным мыслителем Розанова «черносотенцем», но он, конечно же, был «крайне правым».. Вместе с тем в высшей степени закономерно, что в 1913 году Розанова изгнали из формально «неполитической» организации – Религиозно-философского общества, творцом которого, кстати сказать, во многом был он сам. И это сделали люди, несовместимые с ним именно в политическом плане (Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, Д.В. Философов, А.В. Карташёв, Н.А. Гредескул, Е.В. Аничков, А.А. Мейер и т.д), и Розанов был изгнан именно за его «черносотенство». А в числе его тогдашних защитников был веховец П.Б. Струве и С.А. Аскольдов (Алексеев) – участник позднейшего сборника «Из глубины» (1918), подготовленного к изданию теми же веховцами.

Между прочим, «дискриминируя» Розанова, Философов, довольно мерзко сказал и о его единомышленнике Флоренском: «Статья (речь шла об одной из «черносотеннейших» статей Розанова. — В.К) помещена в «Богословском вестнике», органе Московской духовной академии… и статья Розанова не могла быть понята читателями иначе… как мнение редактора, П.А. Флоренского, который состоит профессором Академии, готовит русских юношей к пастырской деятельности»…  Иначе говоря, гнать надо этого Флоренского из Академии и «Богословского вестника» — как мы выгнали Розанова. Через двадцать лет, в 1933 году, ГПУ отправит П.А. Флоренского в ГУЛаГ по обвинению в «черносотенстве» и «фашизме» (эти слова есть в опубликованных ныне следственных и иных материалах)… И как «поучительна» эта перекличка либеральных витий 1910-х годов и ГЭПЭушников! Но сия линия продолжается ещё и сегодня… Так, неведомый мне автор, Леонид Никитин, в 1990 году издал в «демократическом» издательстве «Прометей» брошюру под эффектным названием «Здесь и теперь. Современный опыт философско-религиозного исследования», в которой, в частности, заявлено, что Павел Флоренский – «один из ярых ревнителей… ретроградского направления… Значительность и глубину затронутых им проблем нельзя недооценивать, но вместе с тем нельзя, например, не заметить и того, что он громит Марбургскую школу неокантианцев (ту самую, которую прошёл Пастернак)… почти с тем же непробиваемым пафосом собственной доброкачественности, с которым через 10-15 лет Геббельс открыто назовёт их «жидами» и «дегенераторами».

«Ретроградное» здесь, конечно же, синоним «черносотенного», хотя П.А. Флоренский, как явствует из текста, называл марбургских неокантианцев «жидами» и «дегенераторами» как-то скрытно – в отличие от Геббельса, который делал это «открыто». Но что скажет тов. Никитин о поэте, писавшем 19 июля 1912 года из самого Марбурга об этих самых неокантианцах: «Ах, они не существуют… Они не падают в творчестве. Это скоты интеллектуализма»… До предела постыдно ставить в один ряд с Геббельсом человека, который был загублен в результате аналогичного лживого обвинения. Это, кстати сказать, неизмеримо хуже, чем быть «интеллектуальным скотом».

… Ещё в XIX веке, сложившаяся и безусловно господствующая тенденция, о которой резко, но совершенно точно писал, например, веховец С.Л. Франк в книге «Крушение кумиров»: …Сколько жертв вообще было принесено на алтарь революционного или «прогрессивного» общественного мнения!… Едва ли можно найти хоть одного подлинно даровитого, самобытного, вдохновенного русского писателя или мыслителя, который не подвергался бы этому моральному бойкоту, не претерпел бы от него гонений, презрения и глумлений. Апполон Григорьев и Достоевский, Лесков и Константин Леонтьев – вот первые приходящие в голову самые крупные имена гениев или по крайней мере настоящих вдохновенных национальных писателей, травимых, если не затравленных, моральным судов прогрессивного общества. Другим же, мало известным жертвам этого суда – нет числа!»

Что такое революция?

В 1913 году В.В. Розанов опубликовал свои воспоминания о знаменитом «черносотенце» А.С. Суворине (1834-1911), где передал, в частности, такое его размышление.

«Все мы жалуемся каждый день, что ничего нам не удаётся, во всём мы отстали». На деле же «за мою жизнь… Россия до такой страшно выросла… во всём, что едва веришь. Россия – страшно растёт, а мы только этого не замечаем…»

Возьмём всего только двадцатилетие, с 1893 по 1913 год; без особо сложных разысканий можно убедиться, что Россия за этот краткий период выросла поистине «страшно» (по суворинскому слову). Население увеличилось почти на 50 миллионов человек (со 122 до 171 млн) – то есть на 40 процентов; среднегодовой урожай зерновых – с 39 млн. тонн до 72 млн. тонн, следовательно, почти вдвое (на 85 процентов), добыча угля – в 5 раз (от 7,2 млн. тонн до 35,4 млн. тонн), выплавка железа и стали – более чем в 4 раза (от 0,9 млн. тонн до 4,3 млн. тонн) и т.д.

Правда, по основным показателям промышленного производства Россия была всё же позади наиболее развитых в этом отношении стран – о чём не переставали и не перестают до сих пор её хулители. Но от кого Россия «отставала»? Всего только от трёх специфических стран «протестантского капитализма», где непрерывный промышленный рост являл собой как бы важнейшую добродетель и цель существования, — Великобритании, Германии и США.

«Отставание» от ещё одной промышленно развитой страны, Франции, в 1913 году было, в сущности, небольшим (добыча угля в России и Франции – 35,4 млн. тонн и 43,8 млн. тонн, выплавка железа и стали 4,3 млн. тонн и 6,9 млн. тонн и т.п.). А других промышленных «соперников» у России в тогдашнем мире просто не имелось… Могут возразить, что Россия намного превосходила Францию по количеству населения…; Однако в 1913 году Французская (как и Британская, и Германская) империя владела огромными территориями на других континентах и потому была сопоставима с Российской и в этом плане (общее население Французской империи в 1913-м – более 100 млн.).

Французский экономист Эдмон Тэри по заданию своего правительства приехал в 1913 году в Россию, тщательно изучил состояние её хозяйства и издал свой отчёт-обзор под названием «Экономическое преобразование России». В 1986 году этот отчёт был переиздан в Париже, и в предисловии к нему совершенно справедливо сказано: «Тот, кто внимательно прочтёт этот беспристрастный анализ, поймёт, что Россия перед революцией экономически была здоровой, богатой страной, стремительно идущей вперёд».

Нельзя, например, отрицать, что очень существенным показателем состояния страны являлось тогда положение в её книгоиздательском деле…, книжное богатство, без сомнения, порождается богатством самой жизни.

В 1893 году в России было издано 7783 различных книги (общим тиражом 27,2 млн. экз), а в 1913  — уже 34006 (тиражом 133 млн. экз), то есть в 4,5 раза больше и по названиям, и по тиражу… В 1913 году в России вышло книг почти столько же, сколько в том же году в Англии (12379), США  (12230) и Франции (10758), вместе взятых (35367)! С Россией в этом отношении соперничала одна только Германия (35078 книг в 1913 году), но, имея самую развитую полиграфическую базу, немецкие издатели исполняли многочисленные заказы других стран и, в частности, самой России, хотя книги эти (более 10000) учитывались всё же в качестве германской продукции. Сам тот факт, что Россия в 1913 году была первой книжной державой мира, невозможно переоценить.

Тем не менее тогдашние либералы и прогрессисты, стараясь не замечать очевидности, на все голоса кричали о том, что-де Россия, в сравнении с Западом, пустыня и царство тьмы. Правда, после 1917 года некоторые из них как бы опомнились. Среди них – и известный, по-своему блестящий публицист и историк культуры Г.П. Федотов (1886-1951), который в 1904 году вступил в РСДРП и достаточно результативно действовал в ней, но позднее начал «праветь». А в послереволюционном сочинении открыто «каялся»: «Мы не хотели поклониться России-царице, венчанной царской короной… Вместе с Владимиром Печериным проклинали мы Россию, с Марксом ненавидели её. Ещё недавно мы верили (не обладая способностью понять и даже просто увидеть. – В.К), что Россия страшно бедна культурой, какое-то дикое, девственное поле.   Нужно было, чтобы Толстой и Достоевский сделались учителями человечества, чтобы пилигримы потянулись с Запада изучать русскую красоту, быт, древность, музыку, и лишь тогда мы огляделись вокруг нас. И что же? Россия – не нищая, а насыщенная тысячелетней культурой страна – предстала взорам… не обещание, а зрелый плод. Попробуйте её отмыслить – и насколько беднее станет без неё культурное человечество… Мир может быть не в состоянии жить без России. Её спасение дело  всемирной культуры».

Далее Федотов высказал даже и понимание того, что русская культура выросла не на пустом месте: «Плоть России есть та хозяйственно-политическая ткань, вне которой нет бытия народного, нет и русской культуры. Плоть России есть государство русское… Мы помогли разбить его своей ненавистью или равнодушием. Тяжко будет искупление этой вины».

Тот факт, что большинство «черносотенных» деятелей, не уехавших из России, были без следствия и суда расстреляны ещё в 1918-1919 годах, Федотова никак не смущает.

«Черносотенцы и их предшественники …. никогда не сомневались в величии России и постоянно сопротивлялись её «умерщвлению». Остаётся заключить, что настоящими «черносотенцами» (которые победили) были, по мнению Федотова, Ленин и Свердлов, Троцкий и Зиновьев, Каменев и Бухарин.

… Если Федотов постоянно кричал об отсутствии или хотя бы фатальном дефиците свободы в России, Бердяев писал, например, в 1916 году: «Россия – страна безграничной свободы духа…» И эту «органическую, религиозную свободу» русский народ «никогда не уступит ни за какие блага мира», не предпочтёт «внутренней несвободе западных народов, их порабощённости внешним. В русском народе поистине есть свобода духа, которая даётся лишь тому, кто не слишком поглощён жаждой земной прибыли и земного благоустройства. И далее: «Россия страна бытовой свободы, неведомой… народам Запада, закрепощённым мещанскими нормами. Только в России нет давящей власти буржуазных условностей…»

В конечном счёте Бердяев и говорит именно об этом, видя в России свободу духа и быта, — а не свободу в сфере политики и экономики, которая столь характерна для Запада.

Внимательные читатели Бердяева могут напомнить мне, что в этом же своём сочинении 1916 года он утверждал: «Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории. Никакая философия истории… не разгадала ещё, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и могущественную государственность… почему свободный духом народ как будто бы не хочет свободной жизни?»

… На свой вопрос достаточно убедительно ответил сам Бердяев, утверждая, что русский народ, русские люди не поглощены «земным благоустройством», что они по натуре своей «странники». И если бы не было могучей государственности, эта «странническая» Россия, в сущности, неизбежно и давно бы растворилась и исчезла.

Должна же была всё-таки безграничная свобода духа и быта русских людей, о которой говорит Бердяев, иметь прочные скрепы? Их и обеспечивала внеположная по отношению к духовной и бытовой свободе ограда могущественного государства.

*         *         *

Либеральная, революционная и, позднее, советская пропаганда вбивала в головы людей представление, согласно которому Россия переживала тогда застой и чуть ли не упадок, из которого её, мол, и вырвала Революция.

И мало кто задумывался над тем, что великие революции совершаются не от слабости, а от силы, не от недостаточности, а от избытка.

Английская революция 1640-х годов разразилась вскоре после того, как страна стала «владычицей морей», закрепилась в мире от Индии до Америки; этой революции непосредственно предшествовало славнейшее время Шекспира (как в России – время Достоевского и Толстого).

Франция к концу XVIII века была общепризнанным центром всей европейской цивилизации, а победоносное шествие наполеоновской армии ясно свидетельствовало о тогдашней исключительной мощи страны. И в том, и в другом случае перед нами, в сущности, пик, апогей истории этих стран – и именно он породил революции.

Было бы абсурдно, если бы в России дело обстояло противоположным образом. И если вспомнить хотя бы несколько самых различных, но, без сомнения, подлинно «изобильных» воплощений русского бытия 1890-1910 годов – таких, как Транссибирская магистраль, свободное хождение золотых монет, столыпинское освоение целины на востоке, всемирный триумф Художественного театра, титаническая деятельность Менделеева, тысячи превосходных зданий в пышном стиле русского модерна, празднование Трёхсотлетия Дома Романовых, наивысший расцвет русской живописи в творчестве Нестерова, Врубеля, Кустодиева и других – станет ясно, что говорить о каком либо «упадке» просто нелепо.

Преуспевающие российские предприниматели и купцы полагали, что кардинальное изменение социально-политического строя приведёт их к совсем уже безграничным достижениям, и бросали миллионы антиправительственным партиям (включая большевиков!). Интеллигенция тем более была убеждена в своём и всеобщем процветании при грядущем новом строе; нынешнее же положение образованного сословия в России представлялось ей ничтожным и ужасающим, и она, скажем, не обращала никакого внимания на тот факт, что в России к 1914 году было 127 тысяч студентов – больше, чем в тогдашних Германии (79,6 тыс.) и Франции (42 тыс.), вместе взятых (то есть дело обстояло примерно так же, как и в книгоиздании).[1]

Стоит ещё сообщить, что расхожее утверждение о «неграмотной» России, которая после 1917 года вдруг стала быстро превращаться в грамотную, — это заведомая дезинформация.

Действительно большая доля неграмотных приходилась в 1917 году, во-первых, на старшие возрасты и, во-вторых на женщин, которые тогда были всецело погружены в семейный быт, где грамотность не была чем-то существенно нужным. Что же касается, например, мужчин, вступавших в жизнь в 1890-1900-х годах, – то есть мужчин, которым к 1917 году было от 20 до 30 лет, — то даже в российской деревне 70 процентов из них были грамотными, а в городах грамотные составляли в этом возрасте 87,4 процента. Это означало, что в молодой части рабочего класса неграмотных было всего лишь немногим более 10 процентов.

О рабочих следует сказать особо, ибо многие убеждены, что революционные акции в России совершала некая полунищая пролетарская «голытьба». Как раз напротив, решающую роль играли здесь квалифицированные и вполне прилично оплачиваемые люди, — те, кого называют «рабочей аристократией». Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на любую фотографию 1900-1910-х годов, запечатлевшую революционных рабочих: по их одежде, причёске, ухоженности усов и бороды, осанке и выражению лиц их легко можно принять за представителей привилегированных сословий. Это были люди, которые, подобно предпринимателям и интеллигенции, стремились не просто к более обеспеченной жизни (она у них вовсе и не была скудной), но хотели получить свою долю власти, высоко поднять своё общественное положение. Н.С. Хрущёв вспоминал впоследствии: «Когда до революции я работал слесарем и зарабатывал свои 40-50 рублей в месяц, то был материально лучше обеспечен, чем когда работал секретарём Московского областного и городского комитетов партии»[2] (то есть в 1935-1937 гг; партаппаратные «привилегии» утвердились с 1938 г.). Для правильного понимания хрущёвских слов следует знать, что даже в Петербурге (в провинции цены были ещё ниже) килограмм хлеба стоил тогда 5 коп., мяса – 30 коп. (стоит сказать и о «деликатесных» продуктах: 100 граммов шоколада – 5 коп,, осетрины – 8 коп.); метр сукна – 3 руб., а добротная кожаная обувь – 7 руб. и т.д. Кроме того, к 1917 году Хрущёву было лишь 23 года, и он, конечно, не являлся по-настоящему квалифицированным рабочим, который мог получать в 1910-х годах и по 100 рублей в месяц.

Короче говоря, рабочий класс России к 1917 году вовсе не был тем скопищем полуголодных и полуодетых людей, каковым его пытались представить советские историки. Правда,  накануне Февраля в Петербурге уже началась разруха (в частности, впервые за двухвековую историю города в нём образовались очереди за хлебом – их тогда называли «хвосты», а слово «очередь» в данном значении появилось лишь в советское время), но это было только последним толчком, поводом; Революция самым интенсивным образом назревала и готовилась по меньшей мере с начала 1890-х годов.

Итак, в России были три основные силы – предприниматели, интеллигенты и наиболее развитой слой рабочих, которые активнейше стремились сокрушить существующий в стране порядок и стремились вовсе не из-за скудности своего бытия, но скорее напротив – от «избыточности»; их возможности, их энергия и воля, как им представлялось, не умещались в рамках этого порядка.

Естественно встаёт вопрос о преобладающей части населения России – крестьянстве. Казалось бы, именно оно должно было решать судьбу страны и, разумеется, судьбу Революции. Однако десятки миллионов крестьян, рассеянные на громадном пространстве России, в разных частях которой сложились существенно различные условия, не представляли собой сколько-нибудь единой, способной к решающему действию силы. Так, в 1905-1906 годах русское крестьянство приняло весьма активное участие в выборах в 1-ю Государственную думу; достаточно сказать, что почти половина её депутатов (231 человек) были крестьянами. Но, как показано в обстоятельном исследовании историка С.М. Сидельникова «Образование и деятельность Первой Государственной думы» (М,, 1962), политические «пристрастия» крестьянства тех или иных губерний, уездов и даже волостей резко отличались друг от друга; это ясно выразилось в крестьянском отборе «уполномоченных» (которые в свою очередь избирали депутатов Думы): «В одних волостях избирали лишь крестьян… демократически настроенных, в других — … по взглядам своим преимущественно правых и черносотенцев».

Вообще-то сотни тысяч крестьян в то время всецело поддерживали «черносотенцев», но это не могло привести к весомым результатам, ибо дело Революции решалось в «столицах», в «центре», который – поскольку Россия издавна была принципиально «централизованной» в политическом отношении страной – мог более или менее легко навязать своё решение провинциям. И ещё один пример. В 1917 году крестьянство в своём большинстве проголосовало на выборах в Учредительное собрание за эсеровских кандидатов, выступавших с программой национализации земли (а это целиком соответствовало заветной крестьянской мысли, согласно которой земля – Божья), и в результате эсеры получили в Собрании преобладающее большинство. Но когда поутру 6 января 1918 года большевики «разогнали» неугодное им Собрание, крестьянство, в сущности, ничего не сделало для защиты своих избранников (да и как оно могло это сделать – организовать всеобщий крестьянский поход на Петроград?). Крестьянство, количественно составлявшее основу населения России, не могло быть самостоятельной, активной и весомой политической (и, в частности, революционной) силой по причине бедности, весьма низкого жизненного уровня его преобладающего большинства. Совершенно ложно представление, согласно которому революции устраивают нищие и голодные: они борются за выживание, у них нет ни сил, ни средств, ни времени готовить революции.

Правда, они способны на отчаянные бунты, которые в условиях уже подготовленной другими силами революции могут сыграть огромную разрушительную роль; но именно и только в уже созданной критической ситуации (так, множество крестьянских бунтов происходило в России и в XIX веке, но они не вели ни к каким существенным последствиям). Ныне многие авторы склонны всячески идеализировать положение крестьянства до 1917 – или, точнее, 1914 года. Ссылаются, в частности, на то, что Россия тогда «кормила Европу». Однако Европу кормили вовсе не крестьяне, а крупные и технически оснащённые хозяйства сумевших приспособиться к новым условиям помещиков или разбогатевших выходцев из крестьян, использующие массу наёмных работников. Когда же после 1917 года эти хозяйства были уничтожены, оказалось, что хлеба на продажу (и не только для внешнего, но и для внутреннего рынка), товарного хлеба в России весьма немного (вопрос этот был исследован виднейшим экономистом В.С. Немчиновым, и его выводы послужили главным и решающим доводом в пользу немедленного создания колхозов и совхозов).Крестьяне же и до 1917 года, и после него – сами потребляли основное количество выращиваемого ими хлеба, притом многим из них не хватало этого хлеба до нового урожая… Средние урожаи хлебов пока ещё оставался весьма низкими – от 6,7 центнеров с гектара пшеницы до 12,1 – кукурузы…. Самое мощное развитие не могло за краткий срок преобразовать бытие огромного и разбросанного по стране сословия. Есть все основания полагать, что в конечном счёте всестороннее развитие России подняло бы уровень жизни крестьян. Но поборники «прогресса» были уверены, что, изменив политический строй, они могут без всяких помех повести всех к полному благоденствию. А кроме того, для главных революционных сил… — бедность большинства крестьян (а также определённой массы «деклассированных элементов» — «босяков», воспетых Горьким и другими) являлась необходимым и безотказно действующим аргументом в их борьбе против строя.

*         *         *

Нет, именно невиданно бурный и чрезвычайно – в сущности чрезмерно быстрый рост «естественно» вылился, претворился в Революцию.

Об этом ещё в 1912 году с острейшей тревогой говорил на заседании Русского собрания известный в то время писатель (Лев Толстой сказал в 1909 году, что у него «прекрасный язык, народный») и «черносотенный» деятель И.А. Родионов: «… русская душа с тысячами смутных хотений, с тысячами неосознанных возможностей, подобно безбрежному океану, разливается через край… Великий народ… создавший мировую державу, не мог не быть обладателем такой воли, которая двигает горами… И народ доспел теперь до революции… Я не верю в Россию… не верю в её будущность, если она немедленно не свернёт на другую дорогу с того расточительного и гибельного пути жизни, по которому она с некоторого времени (с 1890-х годов – В.К) пошла. Потенциальная сила народа тогда только внушает веру в себя, когда она расходуется в меру… У нас же этот Божеский закон нарушен».[3]

Часто говорят, что слабость России накануне 1917 года доказывается её «поражением» в тогдашней мировой войне. Но это, в сущности, беспочвенная клевета. За три года войны немцы не смогли занять ни одного клочка собственно русской земли (они захватили только часть входившей в состав империи территории Польши, а русские войска в то же время заняли не меньшую часть земель, принадлежавших Австро-Венгерской империи). Достаточно сравнить 1914 год с 1941-м, когда немцы, в сущности, всего за три месяца (если не считать их собственных «остановок» для подтягивания тылов) дошли аж до Москвы, чтобы понять: ни о каком «поражении» в 1914-м-начале 1917 года говорить не приходится.

Очень осведомлённый и весьма умный У. Черчилль, наслушавшись речей о «поражении России», написал в 1927 году: «Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен бы исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которые она оказалась способна… Держа победу уже в руках, она упала на землю заживо… пожираемая червями»[4].

Грозную опасность, таящуюся в «страшном» росте России, видели, пожалуй, одни только «черносотенцы». Прогрессистским и либеральным идеологам всех мастей, напротив, мнилось, что Россия развивается-де недостаточно быстро и широко (или даже вообще будто бы стоит на месте), они постоянно стремились сокрушить преграды, мешающие «движению вперёд». И это была поистине безнадёжная слепота людей, мчащихся в могучем потоке и не замечающих этого. Большинство из них в какой-то момент ужаснулось, но было уже поздно… И тогда он – опять-таки большинство – начали доказывать, что их прекрасная, устремлённость была чем-то или кем-то искажена, испорчена, превращена в свою противоположность.

Это был заведомо неверный диагноз; всё, что делалось в России с 1890-х годов, и не могло завершиться иначе! Действительно мудрые люди – хотя их и теперь со злобой называют «черносотенцами» — ясно предвидели этот итог задолго до 1917 года.

А после 1917 года многие либералы и революционеры взялись «исправлять» якобы кем-то искажённую историю. Ради этого была начата тяжелейшая гражданская война.

В течение многих лет официальная пропаганда стремилась доказать, что Белая армия вела войну для восстановления «самодержавия, православия, народности». И в конце концов это было принято на веру чуть ли не всеми. Не буду скрывать, что и сам я в своё время – в 1960-х годах – полагал, что Белая армия имела целью воскрешение той исторической России, перед которой преклонялись Гоголь и Достоевский, Леонтьев и Розанов. Помню, как, пролетая четверть с лишним века назад в самолёте над Екатеринодаром (я не называл его Краснодаром), несколько человек торжественно встали, чтобы почтить память павшего здесь «Лавра Георгиевича» (Корнилова), как мы благоговейно взирали на возлюбленную «Александра Васильевича» (Колчака) А.В. Тимирёву, которая дожила до 1975 года…

Сейчас такие жесты стали общей модой, и многие видят во всех генералах и офицерах Белой  армии жертвенных (пусть и тщетных) спасителей русской монархии… Однако перед нами глубочайшее заблуждение. Один из виднейших деятелей Белой армии, генерал-лейтенант Слащов-Крымский поведал в своих предельно искренних воспоминаниях, что по политическим убеждениям эта армия представала как «мешанина кадетствующих и октябриствующих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов… Боже, Царя «храни» провозглашали только отдельные тупицы (то есть люди, не понимавшие основную направленность белых. – В.К), а масса Добровольческой армии надеялась на «учредилку», избранную по «четырёххвостке», так что, по-видимому, эсеровский элемент преобладал».[5]

Впрочем, обратимся к главным вождям Белой Армии. Все они «выдвиженцы» кадетско-эсеровского Временного правительства. Не буду останавливаться на беззастенчиво предавшем своего Государя и занявшем его пост Верховного главнокомандующего М.В. Алексееве, поскольку он не так уж знаменит. Но вот широко популярные Л.Г. Корнилов и А.И. Деникин. К февралю они были всего только командирами корпусов, то есть стояли в ряду многих десятков тогдашних военачальников. В 1917 году за нелепо короткий срок в несколько месяцев они перепрыгивают через ряд ступенек должностной иерархии. Корнилов становится сначала Главнокомандующим войсками Петроградского военного округа и первым делом – уже 7 марта  — лично арестовывает царскую семью… Затем он командует армией, фронтом и, наконец, назначается Верховным главнокомандующим. Деникин в марте же из комкора превращается в начальника штаба Ставки Верховного главнокомандования, а затем получает в руки Западный фронт. Лучший современный знаток военной истории А.К. Кавтарадзе сообщает: «Временное правительство уволило из армии сотни генералов, занимавших при самодержавии высшие строевые и административные посты… Многие генералы, отрицательно относившиеся к проводимым в армии реформам… уходили из армии сами. Совершенно иной была судьба Корнилова и Деникина.

Всем известно, что оба эти генерала вступили позднее в острый конфликт с Керенским; однако это был скорее результат борьбы за власть, нежели последствие каких-либо глубоких расхождений.

Вице-адмирал А.В. Колчак к Февралю был на более высокой ступени, чем эти два генерала; он командовал Черноморским флотом. Вскоре после переворота его призывают в Петроград, чтобы отдать в его руки важнейший Балтийский флот. Чуть ли не первое, что он делает, приехав в столицу, — идёт на поклон к патриарху РСДРП  Г.В. Плеханову… Назначение Колчака, который тут же был произведён в «полные» адмиралы, на Балтику в силу разных обстоятельств отложили, и Временное правительство отправляет его с некой до сих пор не вполне ясной миссии в США (официально речь шла всего-навсего об «обмене опытом» в минном деле, но по меньшей мере странно, что подобная роль предоставляется одному из ведущих адмиралов…). Из США Колчак через Японию и Китай прибывает в сопровождении представителей Антанты в Омск, чтобы стать военным министром, а позднее главой созданного здесь ранее эсеровско-кадетского правительства. Едва ли не главным «иностранным» советником Колчака оказывается в Омске капитан французской армии (в которую он поступил в 1914 году), родной брат-погодок Я.М. Свердлова и приёмный сын А.М. Горького (Пешкова) Зиновий Пешков, ещё в июле 1917 года назначенный представителем французского правительства при Керенском, а позднее явившийся (как и Колчак, через Японию и Китай) в Сибирь…

Перед нами поистине поразительная ситуация: в красной Москве тогда исключительно важную  — вторую после Ленина – роль играет Яков Свердлов, а в белом Омске в качестве влиятельнейшего советника пребывает его родной брат Зиновий! При этом нельзя ещё не напомнить, что именно Колчак был объявлен тогда Верховным правителем России, которому – пусть хотя бы формально — подчинялись все без исключения белые.

Разумеется, в составе Белой армии были и монархисты, но если и действовали, то сугубо тайно и к тому же подвергались слежке, а подчас и репрессиям.

А.И. Деникин рассказывает, например, в своём основательном труде «Очерки русской смуты» о подпольной деятельности монархистов в его войсках во время его «похода на Москву»: «Вероятно, усилия их не были бесплодны, потому что в августе (1919 года. – В.К) информационная часть «Освага» («Осведомительное агентство». — В.К) отмечала: «Что касается монархических партий и групп, то… главным их орудием является отдел военной пропаганды. Они сумели посадить туда многих своих единомышленников, через которых распространяют свою литературу. Правда,, делается это весьма осторожно и без ведома лиц, стоящих во главе отдела, через низших служащих…»

Крайние правые партии, – свидетельствует далее Деникин уже от себя лично, — не захватывали… численно широких кругов населения и армии… Я знаю очень многих добровольцев, которые не слыхали никогда названий этих организаций. О существовании некоторых из них я сам узнал только теперь при изучении материалов. Точно также они не имели своей легальной прессы… Но их подпольная агитация оказывала несомненное влияние, в особенности среди неуравновешенной (!-В.К) и мало разбиравшейся в политическом отношении части офицерства… У них был, однако, общий лозунг – «Самодержавие, православие и народность»… Что касается отношения этого сектора к власти (имеется в виду власть белых. – В.К), оно было вполне отрицательным».

Подобных свидетельств можно привести сколько угодно. Иногда пытаются объяснить категорическое неприятие белыми вождями монархии и вообще «дофевральской» России их социальным происхождением: ведь, скажем, основатель Белой армии генерал Алексеев был сыном простого солдата, Корнилов – казачьего хорунжего (чин соответствует низшему, уже даже «полуофицерскому» званию прапорщика), Деникин – вообще сыном крепостного крестьянина, правда сумевшего выслужиться из рядовых в офицеры, и т.п. Кстати сказать, из 70 с лишним генералов и офицеров – «отцов-основателей» Белой армии, участников «1-го Кубанского похода, как выяснил … А.Г. Кавтарадзе, всего только четверо обладали какой-нибудь наследственной или приобретённой собственностью; остальные жили и до 1917 года только на служебное жалованье (по-нынешнему – на зарплату). Никаких земель и заводов ни у белых генералов, ни тем более у их отцов не было и в помине.

Белые генералы оказались на самом гребне мощного и стремительного роста России – роста, который пробуждал их верить в безграничный «прогресс». Вполне уместно сказать, что эти генералы были настроены, в сущности, «революционно», и, конечно, совершенно не случайно тот же Алексеев вместе с «левеющим» октябристом Гучковымначиная с 1915 года готовил военный заговор, предусматривающий насильственное свержение Николая II. Исходя из всего этого, естественно заключить, что само название «Белая армия» (или «гвардия») возникло как противоположение не только (а может быть, и не столько) «Красной армии», но и «Чёрной сотне»…

Невозможно оспорить, что гражданской войной руководили отнюдь не монархисты, а либералы (прежде всего – кадеты) и революционеры, не согласные с большевиками (главным образом эсеры).

В конце концовБелая армия никак не могла  — если бы даже и хотела – идти на бой ради восстановления монархии, поскольку Запад (Антанта), обеспечивающий её материально (без его помощи она была бы бессильна) и поддерживавший морально, ни в коем случае не согласился бы с «монархической» линией (ибо это означало бы воскрешение той реальной великой России, которую Запад рассматривал как опаснейшую соперницу).

Член тогдашнего Омского (подпольного) комитета РКП(б) С.Г. Черемных вспоминал: «Основную работу среди солдат (колчаковских — В.К) вели рабочие из нелегальных партийных ячеек и боевых групп (десяток)… Они доводили до сознания мобилизованных в колчаковскую армию, что война против Советской республики только на пользу русской и международной буржуазии. Каждое утро на постовых будках, дверях, оконных рамах и стёклах складов появляются надписи: «Долой эту сволочь – сибирское правительство и его ставленников» — то есть эсеров и Колчака с его генералами и т.д. и т.п.

«Тайная» деятельность «черносотенцев» в стане Колчака совершенно меркнет перед этой не столь уж тайной деятельностью большевиков! Монархисты, согласно утверждениям самого Г.З. Иоффе, лишь заметно нечто затевали…

Более решительно пытались действовать затаившиеся монархисты позднее, при Врангеле, — то есть уже перед концом Белой армии. Иоффе сообщает о том, что готовился «монархический заговор, созревший (даже! – В.К) в мае-июне 1920 г. среди части морских офицеров Севастополя. План заговорщиков состоял в том, чтобы арестовать Врангеля и нескольких близких ему лиц (из числа, понятно, либеральных деятелей. – В.К), после чего провозгласить главой белого движения великого князя Николая Николаевича». Однако «заговор очень быстро был раскрыт и ликвидирован.

Белая армия, по существу, не имела ничего общего с «черносотенцами» (и, выражаясь мягче, монархистами) и, во-вторых, «черносотенцы» не играли сколько-нибудь значительной роли в Гражданской войне. А значит, нелепо вменять им в вину эту кровавую мясорубку – как, впрочем, и вообще какие-либо кровавые дела.

Итак, в Гражданской войне столкнулись две по сути своей «революционные» силы. Отсюда и крайняя жестокость борьбы. Для консерваторов (а монархисты, без сомнения, консервативны по определению) вовсе не характерна агрессивность, они видят свою цель в том, чтобы сохранить, а не завоевать.

В высшей степени характерно, что Николай II без борьбы отрекся от престола, ибо, как сказано в его Манифесте от 2 марта 1917 года «почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение…».

Неправедный суд

Речь пойдёт о суде над «черносотенцами», который длится уже почти девять десятилетий – если не считать начавшегося намного ранее заведомо неправедного суда над предшественниками «черносотенства» – славянофильством и Гоголем, «почвенничеством» и Достоевским и т.п. (С.Н. Булгаков с горечью говорил о том, как господствовавшие идеологи неукоснительно «отлучали» всех «правых», «причём среди этих отлучённых, оказались носители русского гения, творцы нашей культуры»).[6]

Прежде всего необходимо осознать одну – способную при должном внимании прямо-таки поразить – особенность сего суда: едва ли не все его приговоры основываются в конечном счёте не на каких-либо реальных действиях «черносотенцев», но на действиях, которые они – по мнению обвинителей – могли бы (если бы сложились благоприятные обстоятельства) совершить или же – опять таки по мнению обвинителей – намеревались совершить.

В последнее время, когда фактическая история нашего столетия постепенно становится известной всё более широкому кругу людей, чаще говорят уже не о будто бы совершившихся неслыханных злодействах «черносотенцев» (ибо ложь таких обвинений начинает обнаруживаться со всей очевидностью), но именно о «потенциальном», о «готовившемся» – в случае их прихода к власти – беспрецедентном терроре и деспотизме.

Очень характерен в этом отношении рассказ того же Иоффе об «Общероссийском монархическом съезде», созванном «черносотенцами» в мае 1921 года в немецком городе Рейхенгалле (то есть по сути дела уже в эмиграции). От речи на этом съезде бывшего «черносотенного» депутата Н.Е. Маркова, объясняет нам Иоффе, «веяло угрозой кровавого разгула мрачной реакции. «Царь и плаха сделают дело, – писала «Правда»(30 августа 1921 г. – В.К) о Рейхенгалльском съезде. – Царь и плаха на лобном месте ожидают русские трудящиеся массы в случае победы контрреволюции…»[7]

Этот прогноз особенно любопытен потому, что Иоффе не раз говорит в своей книге о принципиальном отказе Н. Е. Маркова и его единомышленников от участия в братоубийственной гражданской войне. Так, редактируемый Н.Е. Марковым журнал «Двуглавый орёл» провозглашал в марте 1921 года: «Государь не решился начать междоусобную войну, не решился сам и не приказал того нам». Эти слова приведены Г.З. Иоффе, и как-то ещё можно его понять, когда он цитирует – в качестве «документа эпохи» – газету «Правда», которая пугала читателей «черносотенной» плахой на Лобном месте (на Красной площади), по своему невежеству полагая, что на этом «месте», с которого в XVI-XVII веках объявляли народу правительственные указы (в том числе, естественно, и указы о казнях), будто бы устанавливалась когда-либо плаха… Да, «Правду» 1921 года всё же можно понять и, как говорится, простить. Но ведь Г.З. Иоффе говорит об «угрозе кровавого разгула мрачной реакции» – то есть разгула «черносотенцев» и лично от себя самого, хотя он как трудолюбивый историк не может не знать, что ничего подобного соответствующие партии никогда не предпринимали. … Ведь вовсе не «чёрные», а красные и – в меньшей мере (хотя бы потому, что у них было меньше сил) – белые обрушили на Россию кровавые «разгулы» и «бани», и тем не менее самую опасную, самую пугающую «угрозу» и «готовность» усматривают почему-то именно в «черносотенцах», хотя они никак не отличались в подобного рода делах в ходе гражданской войны, которая и велась-то, как мы видели, между большевиками и с другой стороны – кадетами (красные нередко называли своих противников не «белыми», а именно «кадетами») и эсерами.

Но-скажут, конечно, мне – а как же я забываю о страшных событиях, совершавшихся ещё до 1917 года – о «чёрном терроре», погромах, да и обо всей кошмарной деятельности этих ужаснейших лидеров «черносотенных» партий – Маркова, Пуришкевича, Дубровина и т.п.?

Прежде всего следует ещё раз повторить, что всё, связанное с понятием «черносотенство», подверглось поистине ни с чем не сравнимому «очернению».

В опубликованной сравнительно недавно, в 1975 году, статье А. Латыниной о Розанове, где этот «черносотенец» (сиё слово постоянно возникает в статье) характеризовался как (цитирую статью) «прожжёный циник», «лжец», «изувер», «ханжа», «прислужник», «шовинист», «доносчик», «беспринципный предатель», «субъект», сводивший воспитание людей к «скотоводству»(!) и т.п. и т.д. Ныне, без сомнения, едва ли бы кто решился писать так о Розанове… Мы уже видели, как ещё в 1975 году «принято» было «характеризовать» личность «черносотенца» В.В. Розанова. Разумеется, троица «черносотенных» лидеров (Пуришкевич, Марков и Дубровин) никак не может быть поставлена рядом с гениальным мыслителем.

В среде «черносотенцев» не только не имелись, но и были просто немыслимы такие фигуры беспощадных профессиональных убийц, как эсер Савинков (которого до сих пор представляют в романтическом ореоле!), не говоря уже о его многолетнем друге, патологическом убийце – провокаторе Азефе (Азеве).

В 1909 году, когда первая революционная волна уже улеглась, видный левый кадет (и не менее видный деятель российского масонства) В.П. Обнинский подвёл итог предшествующим событиям в обширном сочинении «Новый строй».

Кадет этот в своём рассказе вынужден был так или иначе отмежеваться от левых партий, погрязших в своём безудержном терроре и постоянном провоцировании всяческих бунтов и беспорядков. В.П. Обнинский осмелился даже сказать о «легендарном» предводителе восстания на Черноморском флоте в 1905 году лейтенанте Шмидте следующее: «… Это был человек с весьма поколебленной психикой, если не душевнобольной… В любой момент он готов был выступить в качестве главаря военного бунта» (с.83). Тем не менее из Шмидта всё же сделали чуть ли не «спасителя» России, и сбитый с толку Борис Пастернак сочинил о нём восторженную поэму…

Кадеты и октябристы в самом деле не причастны прямо и непосредственно к тому жесточайшему кровавому террору, который обрушили на Россию «леваки». Но, как мы увидим, они в 1905-1908 годах всячески поддерживали левых террористов, и не случайно возник тогда афоризм, согласно которому эсеры – это те же кадеты, но с бомбой…

В высшей степени показателен в этом отношении эпизод из написанных много лет спустя «Воспоминаний» лидера кадетов П.Н. Милюкова. Он рассказывает о том, как в марте 1907 года председатель Совета министров П.А. Столыпин предложил Государственной думе :

«Выразите глубокое порицание и негодование всем революционным убийствам и насилиям. Тогда вы снимите с Государственной думы обвинение в том, что она покровительствует революционному террору, поощряет бомбометателей и старается им предоставить возможно большую безнаказанность».

«Черносотенные» депутаты (коих пытались объявить пособниками террора) тут же, по словам Милюкова, «внесли предложение об осуждении политических убийств», заметив при этом: «Ведь очевидно же, что К.-Д. (кадеты – В.К) не могут одобрить убийств». Столыпин в «доверительной беседе» сказал Милюкову то же самое. Но… «я стал объяснять, — вспоминает далее Милюков, — что не могу распоряжаться партией… Столыпин тогда поставил вопрос иначе, обратившись ко мне уже не как к предполагаемому руководителю Думы, а как к автору политических статей в органе партии – «Речи». «Напишите статью, осуждающую убийства; я удовлетворюсь этим». Должен признать, что тут я поколебался… я сказал тогда, что должен поделиться с руководящими членами партии .. Прямо от Столыпина я поехал к Петрункевичу. Выслушав мой рассказ, старый наш вождь… страшно взволновался: «Никоим образом! Как вы могли пойти на эту уступку хотя бы условно?… Нет, никогда! Лучше жертва партией, чем её моральная гибель…» (Под жертвой имеется в виду возможный запрет кадетской партии за её фактическую поддержку терроризма; кстати, запрет этот, без сомнения, Столыпин вовсе не планировал).

И Милюков наотрез отказался осудить бесчисленные убийства и насилия красносотенцев, хотя в то же самое время он не жалел проклятий в адрес «черносотенных» террористов (которым приписывали тогда всего лишь два убийства).

Кадеты впоследствии проклинали за аморальность большевиков, но, как выясняется, они были едины с ними в своей уверенности, что всё совершаемое против существующей власти в конечном счёте всецело «морально».

В своё время газета «Земщина» («черносотенная» — В.К) выступила со статьёй, в которой доказывала, что «Речь» (кадетская, под редакцией П.Н. Милюкова. – В.К) получает огромные суммы из Финляндии, которые идут на содержание кадетской партии (ибо она поддерживала стремление Финляндии получить независимость. – В.К).

*         *         *

Но обратимся непосредственно к проблеме «черносотенного» террора. Речь идёт… о книге С.А. Степанова «Чёрная сотня в России (1905-1914)», изданной в Москве в 1992 году (ранее, в 1981 году, в Якутске вышла его книга «Банкротство аграрной программы черносотенных союзов»). Этому посвящён целый раздел его книги, который так и озаглавлен – «Чёрный террор». И выясняется, что, во-первых, террористические акты начались только летом 1906 года, когда на счету красносотенных террористов имелось уже великое множество политических убийств; далее, «черносотенцам» вменяли в вину всего лишь три убийства и одно неудавшееся покушение на убийство; что, наконец, даже эти четыре террористические акта не вполне ясны и оставляют по меньшей мере странное впечатление…

Повторяемые в различных изданиях утверждения, согласно которым большевики Ф.А. Афанасьев и Н.Э Бауман были будто бы убиты «черносотенцами», имеют, так сказать, метафорическое значение; ведь оба эти убийства произошли во время стихийных массовых беспорядков в октябре 1905 года, а первая имевшая отношение к террору «черносотенная» организация – Союз русского народа – только начала формироваться в ноябре… Степанов упоминает о гибели большевиков в рассказе о «неорганизованных» столкновениях взбудораженных царским манифестом 17 октября 1905 года человеческих толп.

Когда же начался реальный «чёрный террор»? 18 июля 1906 года в Териоках под Петербургом был двумя выстрелами из револьвера убит кадетский депутат Думы М.Я. Герценштейн. Весьма осведомлённый лидер партии националистов (которая, будучи близка к «черносотенцам», всё же не разделяла ряд важнейших их устремлений). В.В. Шульгин убедительно объяснил впоследствии причину особой ненависти правых к Герценштейну:

«Говоря об аграрном вопросе в 1-й Государственной думе…. Герценштейн произнёс неосторожное слово, которое ему стоило жизни… В то время «освободителям» удалось поднять в некоторых губерниях волну так называемых аграрных беспорядков, то есть попросту волну погромов (выделено мною. – В.К) помещичьих усадеб. Погромы эти иногда сопровождались насилиями и убийствами, но ещё чаще заканчивались поджогами… пылали эти «дворянские гнёзда», из которых вылупилась вся культура России. «Освободители» 1905 года очень хорошо понимали, что… поместное землевладение… составляет один из оплотов Исторической России… Вот такие сцены Герценштейн назвал в своей речи «иллюминациями». Слово это болезненно прокатилось по всей России… многие прекрасно поняли: то, что для одних тяжкая трагедия… то другим (то есть «освободителям») доставляет явную или плохо скрываемую радость. В результате Герценштейн был убит кем-то из-за угла. Кем – не удалось установить (выделено мною. – В.К), но в причине, толкнувшей убийцу на месть, не приходится сомневаться».[8]

Начальник Петербургского охранного отделения в 1906-1908 годах полковник А.В. Герасимов в своих написанных в эмиграции воспоминаниях утверждал, что убийство М.Я. Герценштейна было организовано не Союзом русского народа – но ни много ни мало тогдашним петербургским градоначальником В.М. фон дер Лауницем, который ранее, до начала 1906 года, был тамбовским губернатором и прямо и непосредственно столкнулся с крайне разрушительными «аграрными беспорядками» – эти самыми герценштейновскими «иллюминациями». И не исключено, что именно он «метил» в депутаты. Революционеры в свою очередь вскоре отомстили Лауницу: 3 января 1907 года он был убит террористической группой Зильберберга.

Но завершим тему «чёрного террора». Кроме убийства Герценштейна (в 1906 году) и Иоллоса (в 1907 году), «черносотенцы», как полагают, убили ещё бывшего депутата Думы трудовика А.Л. Караваева (в 1908 году), но, заключает в своей книге С.А. Степанов, «от длинного списка (что это был за «список», он не объясняет. – В.К) намеченных террористических актов пришлось отказаться». Итак, красносотенцы и не думали отказываться от тысяч «намеченных» убийств, а «черносотенцам» пришлось остановиться на третьем по счёту… Это можно понять только в том смысле, что «черносотенцы» ни в коей мере не были «готовы» к «кровавой бане», никак не «могли бы» утопить в крови всю Россию» – в отличие или, вернее, в противоположность красносотенцам…

Теперь же следует подвести итоги разговора об «облике» главных партий эпохи Революции.

Уже не раз шла речь о необоснованном, хотя и общепринятом, противопоставлении «черносотенных» лидеров, превращённых в неких чудовищ, и благопристойных кадетских и октябристских лидеров. Так в последнее время в ряде сочинений нарисован очень симпатичный образ лидера октябристов А.И. Гучкова (1862-1936); по этому пути пошёл даже серьёзнейший историк Революции – В.И. Старцев. В предисловии к книге «Александр Иванович Гучков рассказывает…» (М., 1993) он, в частности, не без восхищения очерчивает вехи романтически-авантюрной биографии Гучкова.

Безусловно, всё это не могло не вызвать у русских людей глубокой симпатии к личности Александра Ивановича… Гучков завоевал себе роль одного из ведущих политических деятелей страны и, в частности, репутацию высшего авторитета в военных делах; поле Февраля он вполне закономерно стал военным министром.

Впрочем, борьбу за этот пост он начал намного раньше и не нашёл лучшего способа свержения военного министра (с 1909 по 1915 год) В.А. Сухомлинова как объявить его германским шпионом (или хотя бы прямым пособником шпионов). После шести месяцев безуспешного следствия его отправили под домашний арест, но при Временном правительстве он был осуждён на пожизненную каторгу. Только в 1960-х годах историки доказали полнейшую безосновательность гучковских обвинений в адрес Сухомлинова.

Но обвинение Сухомлинова в измене было, увы, только началом. 1 ноября 1916 года Милюков, идя по стопам Гучкова, произнёс в Думе знаменитую речь, обвиняющую в измене уже и председателя Совета министров, и даже императрицу…

… Совершенно ясно, что в глазах Милюкова любые средства были хороши для осуществления его заветной цели: уничтожить в России историческую власть и сесть самому на её место. Для окончательного подтверждения истинности приговора, выносимого Милюкову, следует сказать ещё о том, что всего через полтора года после своей речи об измене, о сговоре власти с Германией сам Милюков призвал германскую армию оккупировать Россию!..

В мае 1918 года, находясь в занятом германской армией Киеве, Милюков (это показала, в частности, современный историк Н.Г. Думова) принял решение «убедить немцев занять Москву и Петербург», ибо для них «выгоднее иметь в тылу не большевиков… а восстановленную с их помощью и, следовательно, дружественную им Россию». К чести большинства членов ЦК Кадетской партии, они категорически отвергли сей милюковский план возвращения кадетов к власти.

..Кадетский лидер, юрист М.Л. Мандельштам, совершенно точно сформулировал правовую оценку поведения Милюкова: «Призыв врага на территорию отечества есть преступление, которое карается смертной казнью».

Итак, Милюков, нагло приписывавший измену родине высшим носителям российской исторической власти, сам, как оказывается, осуществлял реальную, действительную измену. В июне 1918 года он вступил в прямой контакт с начальником немецкой контрразведки Гаазе; своего рода жестокая ирония судьбы состояла в том, что под именем Гаазе фигурировал великий герцог Эрнст-Людвиг Гессенский и Рейнский  — старший брат российской императрицы Александры Фёдоровны, — той самой, которую Милюков всего полтора года назад обвинял в изменнической деятельности в пользу Германии…[9] Преступные махинации Милюкова, слава богу, в конце концов вызвали решительный протест кадетской партии, и он вынужден был уйти (фактически был изгнан) с поста председателя её ЦК, который занимал в течение более десяти лет.

… Гучковско-миллюковское обвинение высшей власти в измене и шпионаже не только явилось пусковым механизмом Февральской революции, но и имело далеко идущие тяжкие последствия. Это обвинение было вполне доступно сознанию любого солдата, рабочего и крестьянина и, овладевая этим сознанием, обретало поистине страшную разрушительную силу. «Оружие», сконструированное Гучковым и Милюковым, было затем, в октябре 1917 года, успешно использовано большевиками, обвинившими Керенского в намерении сдать Петроград германской армии. Обвинение опять-таки являлось абсолютно безосновательным – и даже не потому, что Керенский не был способен на предательство, а потому, что он (как это давно выяснено) был фатально связан политической – в частности, масонской – клятвой с врагами  Германии и, даже ясно сознавая гибельность продолжения войны для своей собственной власти, всё же никак не мог прекратить войну.

Тем не менее, именно обвинение в «измене» сыграло решающую роль в том, что, по сути дела, никто не стал защищать Временное правительство в момент большевистского переворота. Ленин с середины сентября 1917 года начал постоянно пропагандировать это обвинение и с особенной радостью сообщал 7 октября (то есть за две с половиной недели до большевистского переворота) делегатам Петроградской городской конференции большевиков, что «среди солдат зреет убеждение в заговоре Керенского»[10].

К 25 октября это «убеждение» вполне «созрело» (конечно, под воздействием неослабевавшей пропаганды), и у Временного правительства не оказалось никаких защитников. То есть целиком повторилась ситуация Февраля – когда также не было сколько-нибудь серьёзного сопротивления силам, свергавшим историческую власть, объявленную Милюковым и компанией пособницей Германии.

Необходимо добавить к этому, что «атмосфера», созданная в стране в 1915-1917 годах широкомасштабной кампанией по разоблачению изменников и шпионов в высших эшелонах  власти, не могла рассеяться сколько-нибудь быстро (во всяком случае, при жизни тогдашних поколений людей). И когда нынешние крикуны обвиняют «народ» в том, что он в 1937-1938 годах со странной лёгкостью верил любым судебным процессам над высокопоставленными «изменниками» и «шпионами», необходимо вспомнить о первосоздателях такой общественной атмосферы – Гучкове и Милюкове со товарищи. Ясно, что судьба того же генерала от кавалерии Сухомлинова через двадцать лет повторилась в судьбах маршалов Блюхера, Егорова, Тухачевского…

… Гучков и Милюков, добиваясь своих целей, проявили крайнюю, в сущности смехотворную, недальновидность. Им казалось, что полностью дискредитировав верховную власть, они, наконец, займут её место и станут более или менее «спокойно» управлять Россией, ведя её к победам и благоденствию. Между тем предпринятая ими кампания привела к дискредитации власти вообще (и из их собственных рук власть выпала через всего лишь два месяца). Россия погрузилась в хаос полнейшего безвластия до тех пор, пока большевики посредством жесточайшей диктатуры не восстановили государство. – и это был, без сомнения, единственно возможный выход из создавшегося положения…

Стоит привести здесь по-своему замечательное позднейшее высказывание генерала Сухомлинова. Временное правительство за отпущенный ему срок не успело загнать его в «каторжные норы»; после некоторых мытарств он в октябре 1918 года эмигрировал и в 1924 году издал в Берлине книгу «Воспоминания», которая заканчивалась так: «Залог для будущей России я вижу в том, что в ней у власти стоит самонадеянное, твёрдое и руководимое великим политическим идеалом (то есть идеалом коммунистическим – В.К) правительство…Что мои надежды являются не совсем утопией, доказывает, что такие мои достойные бывшие сотрудники и сослуживцы, как генералы Брусилов, Балтийский, Добровольский, свои силы отдали новому правительству в Москве».[11]

Но, говоря о роковой разрушительной роли Милюкова, Гучкова и им подобным, нельзя умолчать и о том, что часть «черносотенцев» и близких к ним «националистов» приняла прямое участие в разоблачении мнимого предательства Российской власти. То «рукопожатие», которым Пуришкевич обменялся с Милюковым в 1914 году, воистину оказалось символическим; вскоре после подрывной милюковской речи на заседании Думы прозвучало, в сущности, мощно подкрепившее её выступление Пуришкевича (19 ноября)…

Объявив «я самый правый!», Пуришкевич определил смысл своей разоблачительной речи так: «Бывают, однако, моменты, гг., когда должно быть приносимо в жертву всё».

Именно так: «всё». И он нанёс прямо-таки сокрушительный удар по верховной власти, утверждая (с опорой на различные мнимые «факты»), что «дезорганизация» охватившая Россию, «составляет несомненную систему… Эта система создана Вильгельмом и изумительно проводится при помощи немецкого правительства, работающего в тылу у нас..»

…Само же упомянутое выступление Пуришкевича 19 ноября «вызвало шквал аплодисментов, впервые ему рукоплескали либералы и левые… Подобного выражения энтузиазма IV Государственная дума ещё не знала».[12]

…Пуришкевича за его роль в подрыве власти простили не только либералы, но даже и – позднее – большевики. Сразу после Октябрьского переворота он попытался создать антибольшевистскую подпольную организацию, был арестован ВЧК, судим ревтрибуналом и приговорён… к «общественнополезным работам». А всего через несколько месяцев, 1 мая 1918 года, Пуришкевич был амнистирован и без помех уехал в Киев, а затем в Добровольческую армию (где, впрочем, не играл сколько-нибудь существенной роли). Между тем почти все другие главные деятели «черносотенных» партий были в 1918-1919 годах расстреляны без суда.

Как же это понять? Речь Пуришкевича показала, что он (подобно большинству его противников) в ответственнейший момент выступил, в сущности, не как политик, а как политикан: характернейшая черта политиканства (в отличие от реальной политической деятельности) состоит в сосредоточении на сегодняшних, даже сиюминутных целях и интересах, без ответственного понимания и предвидения последствий того или иного действия. Фактически присоединившись к либералу Милюкову, Пуришкевич окончательно дискредитировал Российскую власть, которую он вроде бы всеми силами стремился отстаивать… Естественно, его речь вызвала настоящий восторг в антиправительственных кругах.

И едва ли будет ошибкой утверждение, что именно политиканство во многом и отвращало выдающихся деятелей культуры от «черносотенных» лидеров и возглавляемых ими организаций (хотя, конечно, немалую роль играла здесь и клеветническая кампания против них в либеральной печати, лжеинформации которой подчас невозможно было не поддаться). С.Н. Булгаков вспоминал: «Чем дальше, тем напряжённее становились отношения с Гос. Думой, которая от Пуришкевича до Милюкова принимала революционный характер».[13]

… «Политика» Пуришкевича только с особенной наглядностью демонтировала полное поражение «черносотенцев», — правда, поражение практическое, а не духовное: так, ореол поклонения, который окружает сегодня «ретроградные» лики Розанова или Флоренского, свидетельствует об их духовной победе. Нет сомнения, что ещё будут очищены от налепленной на них беспросветной грязи и фигуры «черносотенных» политиков, пусть они даже и не «лучше» других политиков.

— А как же, — воскликнут, конечно же, многие, — оценивать те кровавые погромы, которые эти политики организовывали?!

Тут перед нами предстаёт, без всякого преувеличения, всемирная проблема; русское – даже древнерусское – слово «погром» вошло во все основные языки мира.

Правда о погромах[14]

Главное и наиболее тяжкое обвинение, висящее на «черносотенцах», прежде всего на Союзе русского народа, – это, конечно, обвинение в организации погромов, выразившихся не только в разрушении и грабеже имущества евреев, но и в многочисленных убийствах. Русское слово «погром», известное уже по письменным памятникам XVI века и означающее «разорение», «опустошение» в XX веке было превращено всвоего рода кошмарный символ Российской империи. «Pogrom» внедрили во все основные языки мира, как бы «доказывая» тем самым, что дело идёт об именно и только русском явлении. Проклятия в адрес России как «страны погромов», даже «родины погромов», звучат уже более ста лет.

Разобраться в существе дела невозможно безобращении к истории – в том числе и к истории уже далёких времён. А чтобы не возникло подозрений в тенденциозности освещения истории, я буду основываться, главным образом, на созданной вскоре после погромов наиболее значительными еврейскими учёными России, Европы и США, изданной в 1908-1913 годах в Петербурге шестнадцатитомной Еврейской энциклопедии (в дальнейшем обозначается буквами «ЕЭ» — В.К).

Как сообщается в ЕЭ, издавна, с первых веков нашей эры, жившие в западноевропейских странах евреи лишь изредка вступали в конфликты с основным населением этих стран.

Однако, начиная с XII века, ситуация резко изменилась, и в конечном счёте евреи Западной Европы пережили настоящую «катастрофу», – вернее, целый ряд (цитирую ЕЭ) «катастроф, разразившихся над ними в эпоху крестовых походов. При первом походе цветущие общины на Рейне и Дунае подверглись полному разгрому, во втором походе (1147) особенно потерпели евреи Франции… в … третий поход (1188)… разыгрался страшный мартиролог английских евреев. Завершением этого тяжёлого периода было изгнание евреев из Англии в 1290 году, прошло 365 лет, пока им вновь было разрешено поселиться в этой стране. Везде на христианском Западе мы видим одну и ту же мрачную картину. Евреи, изгнанные из Англии (1290), Франции (1394), из многих областей Германии, Италии с Балканского полуострова в период 1350-1450 гг. бежали преимущественно в славянские владения. Здесь евреи нашли верное убежище и достигли известного благосостояния». И ещё о судьбе евреев в Испании: «В 1391 г. в одной лишь Севилье чернь убила 30000 евреев. Тысячи людей были брошены в тюрьмы, подвергнуты пыткам и преданы костру». А в 1492 году «несколько сот тысяч евреев (то есть все жившие тогда в Испании- В.К) должны были оставить страну». (ЕЭ, т.7, стр. 453-454).

Весьма характерно, что в 1987 году английский историк С. Хейлайзер опубликовал работу под названием «Первый холокост: Инквизиция и новообращённые евреи Испании и Португалии», в которой основательно утверждает, что события XV-XVI веков вполне сопоставимы с тотальным уничтожением евреев германским нацизмом (слово «холокост» — буквально – «всесожжение» — обычно употребляется на Западе по отношению к трагедии еврейства во время Второй мировой войны).

Под «славянскими владениями», где нашли «верное убежище» и достигли «известного благосостояния» пережившие катастрофу западноевропейские евреи, ЕЭ имеет в виду прежде всего Польшу; там в XV-XVI веках «евреи, как сказано в ЕЭ, — являлись необходимым звеном между дворянством и крепостными крестьянами; торговля и промышленность (точнее, доходные ремесла – В.К) были сосредоточены в их руках. Но в «середине XVII века наступил кризис также для евреев Польши» (там же). Так, если в XV-XVI веках польские евреи пребывали в ненарушаемом «благосостоянии», то в XVII веке, «когда шляхта (то есть польское дворянство – В.К) окрепла (точнее — развилась – В.К) экономически, она стала вести антиеврейскую политику» (т. 12, с. 706), что привело к самым тяжёлым последствиям для евреев Польши.

В западноевропейских странах это произошло значительно раньше; там уже «до 1500 года погибло около 380000 (!) евреев; надо полагать, что всего их числилось в это время 1 000 000 на всём земном шаре» (т. 11. с. 527); следовательно, в Западной Европе было уничтожено тогда около 40 процентов евреев всего мира.

В XIII-XV веках евреи, как мы видели, изгоняются из почти всех западноевропейских стран; в ЕЭ показано, что вопрос там стоял самым жёстким образом – либо изгнание, либо полное уничтожение.

И евреи «бежали с Запада в Восточную Европу, главным образом в Польшу.

Только со времени буржуазных революций XVII-XVIII веков они начали понемногу возвращаться на Запад – и прежде всего, естественно, в наиболее близкие к Польше Германию и Австрию. А во Франции и Англии их в XIX веке было слишком немного для того, чтобы «сосредоточить» в своих руках финансово-торговую деятельность. ЕЭ сообщала, что даже в начале XX века во Франции было всего 86 тысяч евреев (то есть 0,2 процента – два человека на тысячу основного населения), в Италии 47 тысяч, а в Испании 2,5 тысячи (т. 11, с. 531, 528). Другое дело – Германия, где в это время жили уже около 600 тысяч евреев, а тем более Австрия, где их количество превышало 2 миллиона человек.

Как сказано в ЕЭ, «замечается перемещение еврейского населения вплоть до 60-70 гг. XIX века из восточной части Европы». И с конца 70-х годов и начала 80-х годов в разных местах Европы – в Германии, Австрии и (даже! – В.К) Франции вспыхивает злобная антисемитская агитация» (т. 7, с. 457).

Во многих немецких городах ненависть горожан к евреям вскоре привела к насилиям. Правительства должны были защищать евреев вооружённой силой» (как позднее и в Российской империи). Впоследствии снова «в Германии вспыхнуло (1878) антисемитское движение. Результатом антисемитской  травли был процесс о поджоге синагоги в Нейштеттине (1884), процесс о ритуальном убийстве (1892) в Ксантене и коницкое дело 1899 г» (т.6, с. 363-367). И в Австрии также «нарастает антисемитизм, который проявляется в экономическом бойкоте, в погромах (особенно в конце 1890-х годов), в фактическом лишении евреев прав (т.7, с. 459).

Короче говоря, постоянно пропагандируемое мнение, что-де в новейшее время погромы характерны именно для России, является очевидной фальсификацией.

*         *         *

В XIV веке Литва, воспользовавшись резким ослаблением и, особенно, раздробленностью Руси после монгольского нашествия отторгла у неё громадную территорию. Если до монгольского нашествия западная граница Руси проходила по реке Буг (и даже западнее её), то есть за тысячу километров от Москвы, то в XIV веке она оказалась немногим западнее города Ржева, то есть всего лишь в двухстах (!) километрах от Москвы. Только к последней трети XVII века граница с Польшей передвинулась на запад до Днепра и лишь в конце XVIII века вернулась на Буг.

За четыре с лишним столетия (XIV-XVIII) на отторгнутых Литвой и Польшей землях даже сформировались самостоятельные украинский и белорусский народы, что едва ли бы произошло, если бы эти земли пребывали в границах единой Руси. Но так или иначе возвращение этих земель в состав России, завершившееся к концу XVIII века, было, надо думать, более «естественным» для них историческим уделом, нежели существование их под польской властью (любопытно, что Украина – то есть «окраина» – получила это своё название ещё при польской власти, и обозначало оно тогда восточный «край» Польши, а позднее, напротив, западный «край» России).

Тем не менее, как ни удивительно, многие русские люди повторяют заведомо несостоятельную версию об участии России в «разделах Польши» (в 1772-1795 годах). Действительно, польские земли «разделили» тогда между собой Австрия и Германия (точнее, Пруссия), а Россия только возвратила в свои границы исконно русские или, скажем так, исконно восточнославянские земли (они и сегодня входят в состав Украины и Белоруссии).

Правда, после Отечественной войны 1812 года, в ходе которой польские войска чрезвычайно активно выступили на стороне Наполеона, России – в порядке своего рода «наказания» поляков –  были отданы по решению общеевропейского конгресса 1815 года в Вене уже в самом деле польские земли с центром в Варшаве, которым присвоили статус относительно автономного Царства Польского, просуществовавшего до 1917 года. И вот это действительно было со стороны России узурпацией, «разделом» Польши, хотя его и оправдывали агрессивными действиями поляков в 1812 году.

В Польше евреи жили издавна, по меньшей мере с IX века, но подавляющее большинство польских евреев принадлежали к потомкам тех, кто вынужден был, начиная с XII-XIII веков бежать из западных стран. Постепенно евреи заселили и отторгнутые Литвой и Польшей от Руси земли. Но здесь они вступили в острый конфликт с коренным населением (украинским и белорусским), которое по мере течения времени всё более тяготилось польским владычеством над ним. «Крестьянская масса усматривала в евреях исполнителей воли польской шляхты. Сбрасывая с себя политическое и экономическое иго, она обрушилась с одинаковой яростью на помещиков и евреев (т. 15 с. 645). Да, с 1630-х до 1770-х годов евреи на принадлежавших тогда Польше восточнославянских землях испытывали тяжелейшие погромы, а подчас даже просто массовые убийства. После же возвращения этих земель в состав России (во время «разделов Польши» в 1772-1795 годах) погромы полностью прекратились и начались здесь снова – уже по другим причинам – только в 1880-х годах, то есть более чем через столетие.

Написанная видным еврейским историком Ю.И. Гессеном (1871-1939) первая часть статьи ЕЭ «Погромы в России» начинается так: «Первые по времени три случая погрома евреев произошли в Одессе в 1821, 1859 и 1871 годах. Это были случайные явления (вернее, как мы увидим, не «случайные», а не имевшие непосредственного отношения к России – В.К), вызвавшиеся, главным образом, недружелюбием к евреям со стороны местного греческого населения» (т. 12, с. 611); «греческая колония играла в то время главную роль в Одессе как в управлении, так и в торговле». Следовательно, «это был в сущности «греческий» погром, так как зачинщиками и почти единственными участниками были греки-матросы с прибывших кораблей (то есть даже не российские граждане – В.К) и присоединившиеся к ним одесские греки» (там же, с. 55).

Действительная история погромов в Российской империи берёт своё начало в 1881 году. 15-17 апреля состоялся первый погром в Елисаветграде, и целая волна более или менее значительных инцидентов продолжалась затем до 1884 года; она затронула более 150 (!) городов, местечек, селений. Именно тогда русское слово «погром» постепенно становится обозначением прежде всего и главным образом противоеврейской акции.

Российское правительство обвиняли и продолжают обвинять чуть ли не в организации погромов, но нельзя не обратить здесь внимание на тот факт, что ради борьбы с погромами правительство немедля создаёт специальную законодательную норму. Однако человеческие жертвы присущи позднейшим погромам (1903-1906 гг), а в 1880-х годах, согласно разысканиям Ю.И. Гессена, «в большинстве случаев беспорядки ограничились разгромом шинков, значительно реже бывало так, что «имущество евреев подвергалось разграблению, а в единичных случаях произошло и избиение»[15]. Историк также выяснил, что только в двух случаях (из 150. – А.М) дело дошло до гибели одного еврея (то есть погибло двое); это произошло, очевидно, непреднамеренно (то есть не было «установки» на убийства). А вместе с тем Ю.И. Гессен сообщил, что усмирявшие погромщиков «солдаты стреляли и убили несколько крестьян»; согласно опубликованным позднее документальным данным было убито даже не «несколько» в общепринятом смысле этого слова, а 19 крестьян[16] (это ясно показывает отношение власти к погромщикам). Словом, в 1880 годах происходили именно погромы – то есть разрушения и грабежи.

Сам тот факт, что первые погромы в Российской империи произошли только более чем через сто лет после возвращения отторгнутых некогда Польшей и затем заселённых, в частности и евреями, земель, ясно свидетельствует: острый конфликт между евреями и основным населением этих земель возник лишь с определённого исторического момента. Он возник спустя два десятилетия после Крестьянской реформы, когда основное население было – на пути «прогресса» — вовлечено в торгово-финансовые отношения. Гессен заключал: «Действительно, еврейское население южных губерний находилось в удовлетворительных экономических условиях… между тем местное крестьянство переживало чрезвычайно тяжёлые времена, не имея в своём распоряжении достаточно земли, чему отчасти (это слово явно «смягчает» реальное положение вещей – В.К) содействовали богатые евреи, арендуя помещичьи земли и тем возвышая арендную плату, непосильную для крестьян» (с. 219, 220).

Нетрудно понять, что система новых экономических отношений (в том числе арендных) сложилась именно после реформы 1861 года и через два десятилетия, в 1880-х годах, привела к погромам.

Таким образом, в 1880-х годах в России повторилось то, что происходило в странах Западной Европы (гораздо раньше вступивших на путь «прогресса») накануне эпохи Возрождения и непосредственно в эту эпоху. Но повторилось, надо прямо сказать, в несоизмеримо менее жестоком и широкомасштабном виде. Вспомним также, что в XIX веке погромы (ранее, чем в России) произошли в Австрии и Германии.

Обо всём этом необходимо знать потому, что иначе не будет ясна несомненная искусственность и, более того, злонамеренность «превращения России в некую «страну погромов» (или даже их «родину»), — почему, мол,  и само это всемирно известное слово пришло именно из русского языка.

*         *         *

Первый действительно страшный кровавый погром разразился на территории Российской империи начиная с 7-го по 8 апреля 1903 года в Кишинёве. Здесь погибли тогда 43 человека, из которых 39 были евреями. Подробную картину этого погрома даст объёмистый 1-й том «Материалов для истории антиеврейских погромов в России», изданный в Петрограде в 1919 году известными еврейскими историками С.М. Дубновым и Г.Я. Красным-Адмони.

Проведя расследование, прокурор А.И. Поллан (отнюдь не враждебный евреям человек) писал 11 апреля 1903 года о ходе событий в Кишинёве, начиная с 6 апреля:

«Молодёжь, состоящая преимущественно из подростков, начала бить стёкла в еврейских домах, выбрасывать их имущество и уничтожать его… К вечеру, когда пригласили войска, были арестованы 62 человека. На другой день, 7 апреля, беспорядки возобновились. Некоторые евреи, защищая своё имущество, начали стрелять из револьверов, и один из них, который застрелил одного из буянов, был немедленно убит. Затем были убиты и ранены многие евреи. В настоящее время убитых уже насчитывают более 40. Из христиан убиты 3 человека. Убитых евреев из огнестрельного оружия нет»[17].

В позднейшей записке А.И. Поллан сообщал о выяснившемся к тому времени факте, который вызвал наибольшее ожесточение погромщиков: «Следствием установлено, что убит был один христианский мальчик» (там же, с. 203). В дальнейшем были убиты и несколько еврейских детей.

При этом следует учитывать, что в Кишинёве, согласно переписи 1897 года, на 108403 человека населения приходилось 50257 человек иудейского вероисповедания (то есть 46,3%); это объясняет особую напряжённость столкновения.

Наконец, необходимо иметь в виду, что Кишинёв и Бессарабская губерния (позднее Молдавия) вообще представляли собой — с точки зрения отношений основного населения и евреев – настоящий пороховой погреб, для взрыва которого достаточно было и одного револьверного выстрела.

В.В. Розанов, который позднее провёл лето в Бессарабии, так изложил представления местных жителей о ситуации, создавшейся в Бессарабской губернии (текст этот, затерявшийся в подшивках газеты «Новое время», разыскал и опубликовал в журнале «Литературная учёба» В.Г. Сухач:

«Сила его (речь идёт об экономической силе еврейства. – В.К) всегда больше силы окружающего населения, хотя бы евреев была горсточка, и даже всего пять-шесть семей, ибо эти пять-шесть семей имеют родственные, общественные, торговые, денежные связи с Бердичевом и Варшавой, да и с Венгрией, с Австрией: в сущности со всем светом. И этот «весь еврейский свет» поддерживает каждого Шмуля из Сахарны (бессарабская местность, где жил Розанов. – В.К), и «Шмуль в Сахарне» забирает всю Сахарну в свои руки, уже для пользы не своей, а всего совокупного еврейства, ибо, укрепившись здесь, он немедленно призывает сюда родственников, родичей, единоверцев в помощь себе (стоит сообщить, что в 1897 году, всего через 50 лет в Бессарабской губернии проживало евреев в 11 раз больше чем в 1847 году; см. ЕЭ. т. 4 с. 373, 377. – В.К), в компанию с собою, в сущности за один обеденный стол с собою, где они кушают тёмную молдавскую Сахарну, кушают её посевы, её птицу, её скот, всё это скупая за бесценок через моментально образуемые синдикаты и не подпуская никакого чужого покупателя ни к какому продукту, сырью, свеженине. Сахарна пашет, работает, потеет, а евреи её пот превращают в золото и кладут в карман. Они имеют «у своих» бесконечный кредит под свои способности, под свою живость, под свою оборотливость. Какая с ними конкуренция, когда в каждой точке они – «все», а всякий русский, хохол, валах – «один»….»

Если возвратиться к сделанному по материалам ЕЭ обзору истории конфликта евреев с основным населением, нетрудно убедиться, что дело, как правило, доходило в какой-то момент до погромов – будь то в Англии, Франции, Германии или Австрии. То есть все «туземцы» оказывались несостоятельными.

Это, надо думать, означает, что экономический конфликт был неразрешим на экономической же почве. И в самом деле: евреи в начале XX века составляли 4 с небольшим процента населения Российской империи, но если говорить о людях, занятых в торговле, то согласно переписи 1897 года в городах империи их насчитывалось 618 926, и 450 427 из них были евреи (ЕЭ, т. 13, с. 649), то есть торговцев всех других национальностей имелось 168 499 человек – почти в три раза (точно в 2,7) меньше! При таких условиях собственно экономическое соревнование, конечно, было невозможно: конкурентам евреев недоставало для соревнования на равных более 280 000 торговых людей.

Эти цифры характеризуют положение в Российской империи в целом: но тут же в ЕЭ отмечено, что «одни евреи сообщают Бессарабии торговое движение» (там же, с. 647).

В Бессарабской же губернии 1903 года всё было, так сказать, обнажено, и жители усматривали в забравших в свои руки торговлю евреях безнаказанных грабителей (см. приведённый выше текст В.В. Розанова). И дело обстояло, очевидно, примерно так же во всех странах, где конфликт обострялся в конечном счёте до погромов.

Так, историк Владлен Сироткин недавно написал послесловие к двум посвящённым кишинёвскому погрому документальным повестям эмигранта Семёна Резника, объединённых под заглавием «Кровавая карусель».

Однако едва ли Резник в своей книге «пытается понять» именно это, так как в его повестях не раз сообщается о национальной принадлежности кишинёвских погромщиков, и речь идёт только о молдаванах, некоторые из коих даже не знают ни слова по-русски. Это вполне понятно, ибо Бессарабия (ныне Молдавия) вошла в состав Российской империи лишь в 1812 году и не могла менее чем за столетие стать собственно «русской» провинцией (кстати сказать, после 1917 года, когда Бессарабия – до 1940 стала провинцией Румынии, погромы там происходили постоянно).

Что же касается кровавых событий 1903 года в Кишинёве, сотни погромщиков были после них осуждены, а представители местных властей во главе с губернатором были с позором отправлены в отставку – прежде всего за то, что не обеспечили своевременных и решительных действий военной силы для пресечения погрома.

Завершая разговор о нелепости версии, согласно которой погромы инспирировались правительством, напомню ещё раз, что после того, как Бессарабия оказалась под властью Румынии, погромы там не только не прекратились, но приобретали подчас более ожесточённый характер. В обобщающей статье на эту тему, опубликованной в 1931 году говорится о противоеврейских погромах в Бессарабии: «Первая волна… прокатилась в 1919-1920, вторая – в 1925. Наконец, уже при правительстве  Маниу (пришло к власти в 1928 году – В.К) имел место ряд еврейских погромов»[18].

Это лишний раз показывает, что дело не в характере государства, а в описанном выше конфликте внутри самого населения.

*         *         *

Обратимся теперь непосредственно к проблеме соотношения погромов и «черносотенцев». Как мы видели, погромы начались в Российской империи в 1881 году, за четверть века до создания первой «черносотенной» организации. Так что никак нельзя считать погромы «черносотенным» изобретением. Напомню и о безоговорочном, даже можно сказать, яростном осуждении кишинёвских погромщиков, прозвучавшем из уст одного из корифеев «черносотенства» — епископа Антония Волынского.

Впрочем, с «черносотенцами» связывают главным образом или даже исключительно более поздние погромы 1905-1906 годов, то есть времени первой российской революции. И поскольку евреи (чего никак нельзя опровергнуть) играли главную роль в этой революции, а, с другой стороны, «черносотенцы» исповедовали непримиримо антиреволюционные убеждения, как-то само собой возникла своего рода аксиома: погромы 1905-1906 годов организовывали «черносотенцы» (или даже, более того, целиком их осуществляли).

Погромы, разразившиеся в октябре 1905 года, далеко превзошли все предшествующие (разумеется, если говорить о погромах в Российской империи); жертвы их исчислялись сотнями. И вина за них приписывается «черносотенцам» — хотя надо прямо сказать, ровно никаких сколько-нибудь достоверных сведений об этом не существует, их просто нет.

Наиболее чёткая и достаточно подробная информация о погромах 1905-1906 годов дана в специальной статье о них, принадлежащей Д.С. Пасманику. Статья написана в 1912 году, когда все сведения ещё можно было получить от очевидцев, а с другой стороны, уже прошло необходимое для изучения фактов время. Д.С. Пасманик (1869-1930) – один из виднейших еврейских политических и научных деятелей того времени, автор более десятка книг и множества статей, посвящённых экономическим и социологическим проблемам. На его статью о погромах 1905-1906 годов опирались позднее все действительно серьёзные исследователи, касавшиеся этой темы.

«17 октября 1905 года, — пишет Д.С. Пасманик – был опубликован Высочайший манифест, обещавший новое государственное устройство, а с 18 октября начались погромы. Погромы в разных местах произведены в 660 городах, местечках и деревнях почти одновременно: между 18 и 29 октября, и так как в некоторых местах погромы повторялись, то всего погромов было за 12 октябрьских дней 690. После октябрьских дней погромы произошли в Тальсене, Белостоке и Седлеце[19](это уже было в следующем, 1906 году)».

Д.С. Пасманик дал здесь же анализ причин октябрьских погромов: «Мелкая буржуазия играла главную роль в эти ужасные дни. Здесь, очевидно, действовал антисемитизм на экономической почве. Она (мелкая буржуазия, то есть прежде всего торговцы. – В.К) имела в виду одно: уничтожить ненавистного конкурента. В некоторых местах стимулом служило обвинение евреев в революционности, а в большинстве случаев – простое желание воспользоваться чужим добром. Крестьянство участвовало в погромах исключительно в целях обогащения за счёт еврейского добра…» (с. 619, 620).

Итак, Д.С. Пасманик пришёл к выводу, что октябрьские погромы имели «экономические» причины, а роль «пускового механизма» сыграл Манифест 17 октября, который – как показано во множестве свидетельств и исследований – создал в стране всеобщую атмосферу безвластия, вседозволенности, безнаказанности, которые, кстати сказать, гораздо, даже неизмеримо сильнее, нежели в погромах, выразились в различных революционных акциях.

В Еврейской энциклопедии… есть специальная статья» Союз русского народа» (соответствующий том — на «С» — вышел в 1912 году), в которой этой политической организации дана, понятно, весьма негативная оценка, но нет даже намёка на то, что Союз русского народа причастен к противоеврейским погромам (см. т. 14, с. 519; статья начинается словами «Союз возник в конце 1905 года…», — а ведь погромы разразились в октябре). (позднее, после 1917 года, многие уже не стеснялись врать напропалую)». «После покушения на Столыпина – на Аптекарском острове (12 августа 1906 года; 27 человек убиты, 32 ранены, в том числе дети. – В.К) – Союз русского народа снова начинает говорить о народном самосуде».

Помимо этого, нельзя не отметить, что Белосток и Седлец (Седльце) – это чисто польские города, (а Тальсен – ныне Талсы – латышский)… Председатель Главного совета Союза русского народа А.И. Дубровин заявил, что евреи «своими преступлениями, довели до преступления русский народ», – то есть недвусмысленно определил погромы как преступление.

*         *         *

В заключение этой главы целесообразно возвратиться к проблеме октябрьских – то есть совершившихся ещё до образования «черносотенных» организаций – погромов.

Современный исследователь, С.А. Степанов, тщательно анализируя результаты погромов, столкнулся с ещё одной «загадкой»: выяснилось, что в ходе октябрьских погромов погибли 1622 человека, и евреев среди погибших было 711 (то есть 43%), а ранены были 3544 человека, и в их числе 1207 евреев (34%) (с. 56,57). Стремясь понять, почему это так, С.А. Степанов пришёл к следующему выводу: «Погромы не были направлены против представителей какой-нибудь конкретной нации» (с. 57). Позднее в беседе с корреспондентом он заявил ещё более категорически: «… вы допускаете распространённую ошибку, называя погромы еврейскими… Погромы совершались … против революционеров, демократически настроенной интеллигенции и учащейся молодёжи.[20]

Иную «разгадку» даёт в своей уже широко известной книге «Бесконечный тупик» (1988; издана в 1997) Д.Е. Галковский. Он исходит, в частности, из сообщения очевидца октябрьского погрома в Одессе Исаака Бабеля:

«Евреев били на Большой Арнаутской… Тогда наши вынули пулемёт и начали сыпать по слободским громилам».

Д.Е. Галковский комментирует эту цитату из Бабеля так: «Пулемёт. В 1905 году, когда только-только поступил на вооружение (пулемёты вообще были употреблены впервые в англобурской войне 1899-1902 годов. – В.К) Громилы били (кулаками, а по ним сыпали из пулемёта). Ну, что же не было погромов? Были, конечно, были, – иронизирует Д.Е. Галковский. — Были еврейские погромы. В 80-х годах прошлого века их называли антиеврейские погромы. А потом приставка «анти» куда-то отвалилась. Так что были погромы. Еврейские. Вооружённые до зубов еврейские погромщики, часто в униформе, хладнокровно расстреливали… Или специально учиняли беспорядки, провоцировали русское население…

В книге Степанова собраны сведения о том, что как раз в Киеве и Одессе, а также в окрестных городах и селениях имели место особо сильные и решительные действия еврейской «самообороны» (хотя сам автор книги, так же, как и Пасманик, не сделал из этого каких-либо выводов). Он сообщает, например, что в Киеве «сыновья Л.И. Бродского (известный сахарозаводчик-миллионер. – В.К) застрелили из винтовок двух и ранили трёх нападающих (в том числе по ошибке убили помощника пристава, охранявшего дом)», причём «власти ограничились лёгким порицанием» (с. 60).

Зная об этом, уже не удивляешься цифрам, предоставленным в сборнике материалов о погромах, изданном С.М. Дубновым и Г.Я. Красным-Адмони: в октябре 1905 в Киеве «во время  погрома убиты были 47 человек, в том числе 25% евреев», то есть 12 человек (с. 293; лиц других национальностей, следовательно, 35 человек).

В городе Стародубе (между Киевом и Брянском), как сообщает С.А. Степанов, «явилась еврейская организация самообороны, состоящая из 150 человек молодых евреев и револьверными выстрелами разогнала толпу громил» (с. 65); слово «разогнала» (часто ещё говорилось «рассеяла») – это, конечно же, не очень точное «определение», это скорее, эвфемизм, ибо пули ведь отнюдь не только «разгоняют»… Были и превентивные меры «самообороны»: «В черносотенные шествия в Одессе были брошены три бомбы. Охранка установила личность одного из покушавшихся. Им оказался анархист Яков Брейтман» (с. 54). С.А. Степанов сообщает, что «11 мая 1905 года (то есть ещё за полгода до погромов. – В.К) в Нежине, уездном городе Черниговской губернии (в 120 км от Киева. – В.К), были задержаны Янкель Брук, Израиль Тарнопольский и ПинхусКругерский, которые разбрасывали воззвания на русском языке: «Народ! Спасайте Россию, себя, бейте жидов, а то они сделают вас своими рабами». Одновременно с этим в Чернигове сионисты-социалисты распространяли воззвания на еврейском языке, призывавшие «израильтян» вооружиться. В октябре 1905 года они шли на демонстрациях под знамёнами с надписями «Наша взяла», «Сион» (с. 58).

Как уже сказано, более 80 процентов октябрьских погромов 1905 года произошло «вокруг» Киева и Одессы, где, очевидно, были сильные центры еврейского сопротивления (а подчас, как выясняется, и превентивного действия). Сопротивление в свою очередь поражало ответные вспышки. Отсюда и удивляющее обилие погромных «очагов» в этих регионах. Свою роль, без сомнения, сыграли и те провокации, о коих сообщает С.А. Степанов.

В связи с этим целесообразно сказать ещё о ложности широко пропагандируемого представления, что погромы привели к повальной эмиграции, к бегству евреев из России (как когда-то с Запада), главным образом в США. С первого взгляда может показаться, что это действительно так: ведь в 1880-1890-х годах из России выехали (по подсчётам ЕЭ) примерно 550 тысяч евреев, а в 1900-1913 – около 860 тысяч (то есть эмиграция возрастала). Естественно возникает соблазн видеть в этом повторение того, что произошло в конце Средневековья с евреями Западной Европы, перед которыми стояла дилемма: либо быть уничтоженными, либо бежать в Восточную Европу.

Но едва ли такое сравнение сколько-нибудь уместно. Во-первых, несмотря на громадность эмиграции еврейское население Российской империи продолжало расти. Как показано в ЕЭ, эмигрировали в 1880-1913 годах в среднем 50 тысяч человек в год (то есть приблизительно 1 процент еврейского населения), и всё же (цитирую) «эмиграция, однако, не в силах поглотить весь годичный прирост населения (еврейского. – В.К), исчисляемый примерно в 1,5-2 %», то есть рождаемость обеспечивала прирост на 75-100 тысяч человек в год (в полтора-два раза больше эмигрированного «убытка»!) (т. 16 с. 265).

И если в 1897 в Империи было 5 млн. 60 тыс. евреев, то в 1917-м – 7 млн. 250 тыс (Народы России. Энциклопедия. М., 1994, с. 25)

Во-вторых,- и это наиболее важно – эмиграция в своей основе явно была вызвана не погромами, а совсем иными причинами. Это неоспоримо доказано специалистом в данной области К. Форнбергом (И.Х. Розенбергом). Он родился в 1871 году в России, а с 1903 года жил в США, продолжая тесно сотрудничать с еврейскими учёными России. Опираясь на знание ситуации и в США, и в России, он подготовил скрупулёзное исследование о еврейской эмиграции, в котором доказал, что нельзя «объяснить эту эмиграцию исключительно или даже главным образом политическими причинами» (ЕЭ, т.2, с. 239).

К. Форнберг убедительно доказал, что в конце XIX-начале XX века рост эмиграции из России в США целиком и полностью соответствовал росту их тогдашней эмиграции в США вообще (то есть из любой страны) и, более того, росту всей европейской (а не только европейских евреев) эмиграции в США (так, в 1880-1890-х годах в США эмигрировали в целом 8,5 млн. человек и в том числе 550 тыс. российских евреев, а в 1900-1913 – 3 млн человек и в том числе 860 тысяч российских евреев: таким образом, «рост эмиграции в целом и еврейской – почти одинаковы: на 53% и на 56%).

Но дело не только в этом. К. Форнберг показал, что «еврейская эмигрирующая масса почти целиком состоит из бедняков» (т.2, с. 244). И особенно выразительны такие данные: в Российской империи торговцы составляли 38,6 процента еврейского населения; между тем в числе эмигрантов в США торговцев было всего-навсего 0,9 процента!

88,2 процента эмигрантов составляли еврейские ремесленники и люди, находившиеся «в личном и домашнем услужении»; а между тем в составе уже «натурализовавшегося» еврейского населения США торговцев было 29,3 процента. Это означает, что многие прибывшие в США ремесленники и прислуга добивались здесь своих целей (т.2, с. 244).

Хорошо известно, что именно торговцы были первыми и главными жертвами погромов; более всего громились магазины, шинки и лавки. Но, оказывается, как раз торговцы-то, в сущности, вообще не эмигрировали из России (менее одного процента эмигрантов).

*         *         *

Итак, погромы, имевшие место в Российской империи, невозможно, немыслимо сопоставлять с «катастрофами», пережитыми в своё время евреями Западной Европы, когда вопрос стоял категорически – либо бегство, либо гибель – и когда, по сведениям ЕЭ, погибли 380 000 человек, 40 процентов тогдашнего мирового еврейства. В России же погибли менее 1000 человек; но и это явно было обусловлено схватками погромщиков с еврейской «самообороной», схватками, в которых погибло больше погромщиков, нежели евреев (кстати, никаких сведений о сопротивлении евреев во время их западноевропейской катастрофы нет; по-видимому, оно было абсолютно невозможно).

Достаточно часто погромы в России «сопоставляют» с другой, позднейшей катастрофой, пережитой евреями Европы в период господства германского нацизма. Это прямо скажем, наглейшее сопоставление несопоставимого; ведь в 1940-х годах, погибло — как утверждают, от 4 до 6 миллионов евреев (то есть от 40 до 60 процентов еврейского населения Европы и «ставилась задача» их полного уничтожения.

Между тем в российских погромах, нередко превращавшихся, как мы видели, в сражения, погибли менее одной тысячи евреев (то есть 0,0002 процента евреев России) и примерно столько же людей других национальностей.

В городе Томске на здании главного корпуса Томского Государственного университета систем управления и радиоэлектроники, на проспекте Ленина, 40 (бывшее здание управления Сибирской железной дороги) расположены на стене две памятные металлические доски.

На первой изображено:		На второй отлито в металле:
1905-1925 Вечно будет жить память о первых борцах и мучениках за дело рабочего класса В здании Сиб. ж.д. погибло от рук черносотенцев 1359 Здравствующим ветеранам первой революции слава		Здание Управления Сибирской железной дороги, где 20 октября 1905 года черносотенцами при поддержке войск расстреляли и заживо сожгли несколько сот человек

Истинная причина травли «черносотенцев»

Ради чего же всячески клеветали на «черносотенцев», превращая их в как бы ни с чем не сравнимых чудовищ?

Из изложенных в этой моей книге (в её целом) фактов естественно вытекает вывод: «вина» Союза русского народа и «черносотенцев» вообще заключалась не в каких-либо действиях (ибо если не все, то абсолютное большинство их «акций» выдумано их противниками), но в словах, — в том, что они писали и говорили.

Да, «вина» этих чудовищных «черносотенцев» состояла по сути дела в том, что они говорили (как впоследствии стало вполне очевидно) правду о безудержно движущейся к катастрофе России, — правду, которую никак не хотели слышать либералы и революционеры.

Видный «черносотенный» деятель П.Ф. Булацель обращался в 1916 году к либеральным депутатам Думы: «Вы с думской кафедры призываете безнаказанно к революции, но вы не предвидите, что ужасы французской революции побледнеют перед ужасами той революции, которую вы хотите создать в России. Вы готовите могилу не только «старому режиму», но бессознательно вы готовите могилу себе и миллионам ни в чём не повинных граждан. Вы создадите такие погромы, такие варфоломеевские ночи, от которых содрогнутся даже «одержимые революционной манией» демагоги бунта, социал-демократии и трудовиков!»[21]…К уничтожению существующего порядка самым активным образом стремились обладавшие громадными капиталами предприниматели, способная мощно воздействовать на умы и души интеллигенция и могущий выставить организованные человеческие массы рабочий класс.

С апреля 1906 года по февраль 1917 года в России имело место двоевластие – власть правительства во главе с царём и, с другой стороны, власть – правда, это была в большей мере власть над общественным сознанием, чем практическая, — Государственной думы. Вначале Дума выступала как почти открыто революционная сила, затем правительство предприняло различные меры для того, чтобы в состав каждой новой Думы (их было четыре) попало как можно меньше «левых» депутатов. В конечном счёте каждая Дума оказывалась всё же в оппозиции к правительству – притом, по мере течения времени, нараставшей оппозиции.

При этом необходимо учитывать реальный механизм формирования правительства и Думы. Первое создавалось – при всех возможных оговорках – как бы из самого себя, по воле царя и немногих ближайших к нему лиц. Думу же – опять-таки при любых оговорках – создавала всё же страна в целом –те волости, уезды, города, губернии, которые, несмотря на вводимые правительством ограничения, в той или иной степени проявляли свою волю при выборах депутатов. И постоянно возникавшее и нараставшее стремление Думы «свалить» правительство в конечном счёте выражало волю страны, или, точнее, её наиболее активных сил.

Нынешняя Дума (ранее Верховный Совет) всё-таки – при любых возможных оговорках – тоже создавалась страной, а правительство, если говорить начистоту, несколькими десятками людей в Москве, которые и «выбирали» остальных правительственных лиц, пусть даже иногда из самой «глубинки». Но вместе с тем ясно, что дореволюционная Дума была в основе своей «прогрессивна», а сегодняшняя – за исключением отдельных «фракций» — «консервативна».

Перед 1917 годом у «черносотенцев» не было ровно никаких «шансов» на победу. И как уже отмечено, опасения, и подчас даже откровенный страх либералов перед угрозой мощного «черносотенного» отпора были совершенно беспочвенными. В этих опасениях лишний раз выражалась недальновидность либеральных идеологов, их неспособность понять реальный ход истории.

Здесь необходимо уяснить, что к моменту начала «черносотенного» движения в силу целого ряда различных обстоятельств и тенденций установилось такое положение, что любое –именно любое – критическое суждение в адрес евреев оценивалось в интеллигентской среде как нечто совершенно недопустимое; те, кто «позволял» себе высказать публично такие суждения, становились поистине отверженными.

*         *         *

Как уже говорилось, необходимо разобраться в самом этом слове, этом термине «антисемитизм», который издавна употребляют в качестве почти безотказного оружия. В словарях «антисемитизм» определяется как «вражда», «ненависть», «непримиримое» отношение к евреям – подразумевается, понятно, к евреям вообще, то есть всем людям, имевшим, так сказать, «несчастье» принадлежность к этой национальности, — совершенно независимо от их воззрений и поступков.

Были этого рода люди и в орбите «черносотенцев», однако те, кто обвиняет в антисемитизме движение в целом и его основных деятелей, заведомо лгут или, в лучшем случае, заблуждаются. Это становится ясно хотя бы из следующего достаточно знаменательного факта.

В своём обзоре событий 1905-1908 годов левый кадет В.П. Обнинский писал, как в разгар революционных событий влиятельный «черносотенец», богатый рыботорговец И.И. Баранов произнёс речь, в которой «уверял, между прочим, что «евреи в члены Союза (русского народа. – В.К) безусловно не принимаются, хотя бы и исповедовали православную веру». Приведя это высказывание, В.П. Обнинский счёл нужным тут же опровергнуть это «уверение» и сообщить, что «оба органа печати, обслуживавшие Союз – «Московские ведомости» и «Россия»,- руководились  то время лицами еврейского происхождения» (!)[22].

…факт остаётся фактом: евреи, о которых писал Обнинский, играли исключительно существенную роль в «черносотенном» движении. Через 80 лет после Обнинского о них писал уже известный нам советский историк А.Я. Аврех. Процитировав опубликованную редактором газеты «Россия» И.Я. Гурляндом статью, которая в глазах этого историка имела заведомо антисемитский характер, А.Я. Аврех с не совсем ясной целью добавил: «Комментарии, как говорится, излишни, но стоит сказать, что Гурлянд был евреем, как и знаменитый Грингмут – первый основатель первого Союза русского народа (правда, под другим названием)».[23]

О В.А. Грингмуте всё же будет уместно напомнить, что он действительно был основоположником и главой первой по времени политической «черносотенной» организации – Русской монархической партии (впоследствии она почти целиком влилась в Союз русского народа) и редактором наиболее основательной «черносотенной» газеты «Московские ведомости».

Роль В.А. Грингмута в «черносотенном» движении невозможно переоценить. Его неожиданная смерть в конце 1907 года (ему было всего 56 лет) нанесла непоправимый ущерб движению. Тот же А.Я. Аврех сообщал, что даже много позднее, «8 апреля 1915 года один из руководителей «черносотенного» движения, С.А. Кельцев, писал: «Первоначально в Союзе (имелся в виду Московский Союз русского народа. -В.К) насчитывались тысячи членов и масса сочувствующих, всегда готовых примкнуть к Союзу». Но, «к сожалению» преждевременная смерть «основателя и вдохновителя Союза» В.А. Грингмута привела к тому, что «отделы Союза заглохли и большинство из них фактически прекратило даже своё существование».[24]

Очень важное значение имела для «черносотенцев» и деятельность И.Я. Гурлянда. Он родился в 1868 году в Бердичеве, в весьма известной еврейской семье; отец его был главным раввином Полтавской губернии, дядя (брат отца) – видным историком еврейской культуры и раввином Одессы. Отец, который позднее занялся юриспруденцией, удостоился звания почётного гражданина. В 1993-м году появился пространный очерк А. Лихоманова в «Вестнике Еврейского университета в Москве».

Очерк этот, впрочем, проникнут духом «разоблачения»: И.Я. Гурлянд без каких-либо доказательств характеризуется здесь как «снедаемый огромным честолюбием человек»[25], именно поэтому-де и ставший непримиримым и опасным врагом своих одноплеменников-евреев. Как нечто совершенно недопустимое преподносится в этом биографическом очерке тот факт, что «завязывается дружба И.Я. Гурлянда с В.М. Пуришкевичем. Лидер Союза Михаила Архангела поддерживает с Ильёй Яковлевичем переписку они дружат семьями» (с. 150).

Сразу же после прихода к власти в 1917 году Временного правительства началось систематическое преследование всех имевших отношение к «черносотенству». Как сказано в биографическом очерке А. Лихоманова, Гурлянда допросить не удалось. Бросив семью, не успев уничтожить компрометирующие его документы, он бежал за границу в первые дни после Февральской революции… у него были весьма веские основания срочно покинуть страну после революции, и его позиция по еврейскому вопросу сыграла тут не последнюю роль» (с. 142, 152). Скажу ещё о малоизвестном: в 1921 году И.Я. Гурлянд издал в Париже повесть в стихах «На кресте», в центре которой драматическая судьба еврея — патриота России.

Нет сомнения, что в среде «черносотенцев» были антисемиты в точном значении этого слова. Но поистине нелепо обвинять в антисемитизме движение в целом и его ведущих, обладавших правом решать те или иные важнейшие вопросы деятелей, ибо эти деятели тесно сотрудничали с евреем И.Я. Гурляндом и избрали еврея В.А. Грингмута одним из главных руководителей своего движения (он, в частности, был председателем Русского собрания и 1-го — 4-го съездов русских людей»[26], в которых принимали участие делегаты всех «черносотенных» организаций).

Нетрудно предвидеть, что у иных живущих «инстинктами» нынешних читателей рассказ о В.А. Грингмуте и И.Я. Гурлянде вызовет крайне отрицательное отношение: эти евреи, скажут они, были специально засланы в «черносотенство», чтобы разлагать его изнутри. Но следует задуматься хотя бы над тем, почему и сегодня, хотя прошло уже около столетия, этих деятелей продолжают рьяно «разоблачать» в еврейских кругах? И.Я. Гурлянд… став уже в 1906 году ближайшим и влиятельнейшим соратником председателя Совета министров П.А. Столыпина (что может быть истолковано как огромный успех на карьерном пути), И.Я. Гурлянд позднее завязывает дружбу с В.М. Пуришкевичем, которая никак не могла способствовать карьерным интересам, — хотя бы уже потому, что Столыпин относился к Пуришкевичу весьма двойственно (ведь последний, например, откровенно заявил на одном из заседаний Думы, что видит «в правительстве П.А. Столыпина, стремящего ввести у нас конституционный строй, политического противника».[27] В.Е. Жаботинский, решительно возражавший против – по его определению – «несоразмерного участия евреев в Революции, которая не даст им «ничего доброго», не считается антисемитом, а между тем И.Я. Гурлянд…, клеймится как враг и предатель евреев, как паталогический еврей-антисемит.

*         *         *

В связи с этим стоит отметить один по-своему замечательный «вывод», к которому пришёл современный историк Владлен Сироткин, опубликовавший не так давно две «разоблачительные» статьи о «черносотенцах». Он клеймил их за «антисемитизм», но в какой-то момент словно бы «прозрел» и написал следующее: «Для идеологов черносотенства (тогда, как и сейчас) «евреи» — категория не национальная, а политическая».[28] Тем самым В. Сироткин по сути дела полностьюполностью снял с «черносотенцев» обвинение в антисемитизме, то есть именно в национальной ненависти, хотя едва ли он ставил перед собой такую цель. Тем не менее Сироткин здесь же привёл одно достаточно весомое «доказательство», сообщив, что «при Союзе русского народа открыли филиал тех самых гонимых евреев», и даже «власти зарегистрировали в Одессе устав общества евреев, молящихся Богу (разумеется, своему Богу. – В.К) за Царя» (с. 50).

Это были, очевидно, люди, которые понимали или хотя бы предчувствовали, что революционный катаклизм не даст им счастья, — чего никак не понимали, например, в конечном счёте уничтоженные созданным ими же строем Г.Е. Зиновьев или Л.Б. Каменев. В. Сироткин с явным одобрением писал об уже знакомом читателю моей книги А.Я. Аврехе, который до самой кончины в декабре 1988 года превозносил Революцию и проклинал «черносотенцев»: «историк Арон Яковлевич Аврех (которого я лично знал), не считавший себя ни евреем, ни русским, а только марксистом-интернационалистом».

Да, речь идёт о тех, о ком В.Е. Жаботинский не без презрения писал ещё в 1906 году, что «они задорно «побежали на шумную площадь творить еврейскими руками русскую историю».

Как ни прискорбно, в эпоху Революции в еврейской среде оказалось чрезвычайно большое количество людей, одержимых этой самой разрушительной активностью. Причину этого вполне основательно и убедительно раскрыл И.Р. Шафаревич в своей работе «Русофобия», созданной в 1978-1982 годах и опубликованной впервые в 1988-м:

«В конце XIX века устойчивая, замкнутая жизнь религиозных общин, объединявших почти всех живших в России евреев, — писал Шафаревич, – стала быстро распадаться. Молодёжь покидала религиозные школы и патриархальный кров и вливалась в русскую жизнь — экономику, культуру, политику, всё больше влияя на неё. К началу XX века это влияние достигло такого масштаба, что стало весовым фактором русской истории… оно… особенно бросалось в глаза во всех течениях, враждебных тогдашнему укладу. В либерально-обличительной прессе, в левых партиях и террористических группах евреи, как по числу, так и по их руководящей роли, занимали положение, совершенно несопоставимое с их численной долей в населении». Этот, как пишет далее Шафаревич, «прилив почти точно совпал с «эмансипацией», началом распада еврейских общин. Совпадение двух кризисов (в России в целом и в российском еврействе – В.К) оказало решающее воздействие на характер той эпохи».[29]

Работа И.Р. Шафаревича вызвала совершенно беспрецедентную волну всякого рода нападок и обвинений – что ясно свидетельствует о её высокой значительности. Разумеется, его на разные лады обвиняли в антисемитизме.

*         *         *

Участие евреев в Революции было, конечно, огромным и уж, разумеется, никак «несоразмерным» (по определению В.Е. Жаботинского) с долей евреев в населении России. Вместе с тем, как писал в работе Л.П. Карсавин, «глупо» думать (хотя это и ранее делали, и теперь делают многие), что «будто евреи выдумали и осуществили русскую революцию. Надо быть очень необразованным исторически человеком и слишком презирать русский народ, чтобы думать, будто евреи могли разрушить русское государство» (с. 415). Но даже самый что ни есть «черносотенный» идеолог Н.Е. Марков писал о роковом феврале 1917 года: «Тут за дело взялись не бомбометатели из еврейского Бунда, не изуверы социальных вымыслов, не поносители чести Русской Армии Якубзоны, а самые заправские российские помещики, богатейшие купцы, чиновники, адвокаты, инженеры, священники, князья, графы, камергеры и всех Российских орденов кавалеры»[30].

Н.Е. Марков почему-то забыл прибавить к этому перечню и ряд членов самой императорской фамилии – в том числе великого князя Кирилла Владимировича (прадеда сегодняшнего «претендента» на Российский престол юного Георгия Михайловича), который уже 1 марта явился в качестве единомышленника в «революционную» Думу, причём «на его шинели красовался алый бант».[31]

Роль евреев выросла до предела уже после разрушения Русского государства. Совершенно несоразмерное участие евреев во всём, что делалось после октября 1917 года, чаще всего «объясняют» и, более того, «оправдывают» тем, что ранее они испытывали, мол, абсолютно нестерпимые притеснения и ограничения. Так, одна современная журналистика, узнав из предоставленных ей архивных материалов о том, что в руководстве ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ вплоть до начала 1950-х годов громадную роль (никак не соразмерную с их долей в населении) играли евреи, пытается объяснить и, в сущности, «оправдать» это именно гонениями на евреев до 1917 года. Речь идёт о Евгении Альбац, издавший в 1992 году объёмистую разоблачительную книгу об «органах безопасности»…

Ещё в 1877 году Достоевский заметил, что евреи имеют «больше прав или, лучше сказать, возможности ими пользоваться, чем само коренное население»[32]. И он был вполне прав. Так, Еврейская энциклопедия сообщала, что в 1886 году, когда евреи составляли немногим более 3 процентов населения Российской империи, в общей численности студентов университетов их было (притом не считая евреев, перешедших в христианство) 14,5 процента – то есть каждый седьмой студент был еврей. Это почти в 5 раз превышало их долю в населении страны! (ЕЭ. т.XIII, с. 57). В 1911 году в Петербургском университете это «представительство» равнялось 17,7 процента, в Киевском – 0 процентам, в Новороссийском – 34 процентам, Харьковском – 2,6 процента и сравнительно меньше было в Московском[33].

В 1928 году, когда абсолютно никаких ограничений для евреев в сфере высшего образования не

было, их доля в общем количестве студентов составляла 13,5 процента – то есть не больше, чем до 1917 года. Для ясности напомню, что «нормы», которые безуспешно пыталось навязать правительство (в 1886 году, за тридцать лет до победы Революции, доля студентов Иудейского вероисповедания составляла 14,5 процента), составляли для Петербурга и Москвы всего 3процента, для Центральной России – 5 процентов, а для территорий, находящихся в так называемой «черте оседлости»- 0 процентов.

К этой «черте» мы и обратимся. В связи с ней постоянно утверждается, что до 1917 года евреи были «загнаны в гетто», в некие «резервации» или даже своего рода концлагеря. Но, во-первых, территория, входившая в «черту оседлости», превышала территории Германии и Франции, вместе взятых. Далее, никто не «загонял» евреев в места их проживания на этой территории, перед нами очередной миф, начисто разоблачённый, например, тем же В.Е. Жаботинским, который писал в 1936 году: «Я тут разочарую наивного читателя, который всегда верил, что в гетто нас силой запёр какой-то злой папа или злой курфюрет (или в России  — злой царь. – В.К). Гетто  образовали мы сами, добровольно, по той же причине, почему европейцы в Шанхае селятся в отдельном квартале»[34].

Ко времени возвращения отторгнутых Польско-Литовским государством западных земель в состав России жившие на этих землях евреи были, в сущности, таким же постоянным – «оседлым»- населением, как украинцы и белорусы. После же исчезновения государственной границы между этими землями и Российской империи в целом – евреи – в отличие от украинцев и белорусов — обнаружили страстное стремление переселяться в центр империи, и прежде всего в главные её города, в том числе в столицы. Между тем в действительности как раз евреи стремились к утверждению своего особого статуса (другие этносы тогда вообще не ставили перед собой подобных целей).

Завершая эту главку моего сочинения, предвижу, что иные читатели «найдут» в ней пресловутый «антисемитизм». Но с этим нельзя согласиться, ибо всё, что сказано на предыдущих страницах, явно не вызвало бы протеста у такого национально мыслящего еврея, каким был В.Е. Жаботинский, ни у русского по духу еврея И.Я. Гурлянда.

Что же в действительности произошло в 1917 году?

На этот вопрос за восемьдесят с лишним лет были даны самые различные, даже прямо противоположные ответы. Но остаётся почти не известной либо преподносится в крайне искажённом виде точка зрения «черносотенцев», их ответ на этот нелёгкий вопрос. Член Главного совета Союза русского народа П.Ф. Булацель провидчески – хотя и тщетно – взывал в 1916 году к либералам: «Вы готовите могилу себе и миллионам ни в чём не повинных граждан».

Начать уместно с того, что сегодня явно господствует мнение о большевистском перевороте 25 октября (7 ноября) 1917 года как о роковом акте уничтожения Русского государства, который в свою очередь привёл к многообразным тяжелейшим последствиям, начиная с распада страны. Но это – заведомая неправда, хотя о ней вещали и вещают многие влиятельные идеологи. Гибель Русского государства стала необратимым фактом уже 2 (15) марта 1917 года, когда был опубликован так называемый приказ № 1. Он исходил от Центрального исполнительного комитета (ЦИК) Петроградского – по существу Всероссийского – совета рабочих и солдатских депутатов, где большевики до сентября 1917 года ни в коей мере не играли руководящей роли; непосредственным составителем «приказа» был секретарь ЦИК, знаменитый тогда адвокат Н.Д. Соколов (1870-1928), сделавший ещё в 1900-х годах блистательную карьеру на многочисленных политических процессах, где он главным образом защищал всяческих террористов. Соколов выступал как «внефракционный социал-демократ».

Приказ № 1, обращённый к армии, требовал, в частности, «немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов. Всякого рода оружие должно находиться в распоряжении комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам. Солдаты ни в чём не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане»[35]  и т.д.

Если вдуматься в эти категорические фразы, станет ясно, что дело шло о полнейшем уничтожении созданной в течение столетий армии – станового хребта государства; одно уже демагогическое положение о том, что «свобода» солдата не может быть ограничена «ни в чём», означало ликвидацию самого института армии. Не следует забывать к тому же, что приказ отдавался в условиях грандиозной мировой войны, и под ружьём в России было около одиннадцати миллионов человек; кстати последний военный министр Временного правительства А.И. Верховский свидетельствовал, что приказ № 1 был отпечатан «в девяти миллионах экземпляров».[36]

Для лучшего понимания ситуации следует обрисовать обстоятельства появления приказа. 2 марта Соколов явился с его текстом – который уже был опубликован в утреннем выпуске «Известий Петроградского совета», перед только что образованным Временным правительством. Один из его членов, В.Н. Львов, рассказал об этом в своём мемуаре, опубликованном вскоре же, в 1918 году: «Быстрыми шагами к нашему столу подходит Н.Д. Соколов и просит нас познакомиться с содержанием принесённой им бумаги. Это был знаменитый приказ номер первый. После его прочтения Гучков (военный министр. – В.К) немедленно заявил, что приказ немыслим, и вышел из комнаты. Милюков (министр иностранных дел. – В.К) стал убеждать Соколова в совершенной невозможности опубликования этого приказа (он не знал, что газету с его текстом уже начали распространять – В.К). Наконец и Милюков в изнеможении встал и отошёл от стола. Я (то есть В.Н. Львов, обер-прокурор Синода – В.К) вскочил со стула и со свойственной мне горячностью закричал Соколову, что эта бумага, принесённая им, есть преступление перед родиной. Керенский (тогда – министр юстиции, с 5 мая — военный министр, а с 8 июля – глава правительства. – В.К) подбежал ко мне и закричал: «Владимир Николаевич, молчите, молчите!», затем схватил Соколова за руку, увёл его быстро в другую комнату и запер за собой дверь»[37].

А став 5 мая военным министром, Керенский всего через четыре дня издал свой «Приказ по армии и флоту», очень близкий по содержанию к соколовскому; его стали называть «декларацией прав солдата». Впоследствии генерал А.И. Деникин писал, что «эта декларация прав» окончательно подорвала все устои армии»[38]. Впрочем, ещё 16 июля 1917 года, выступая в присутствии Керенского (тогда уже премьера), Деникин не без дерзости заявил:

«Когда повторяют на каждом шагу (это, кстати, характерно и для наших дней. – В.К), что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие». Генерал сказал далее: «Развалило армию военное законодательство последних месяцев» (цит. изд, с. 114); присутствующие ясно понимали, что «военными законодателями» были Соколов и сам Керенский…

Но нельзя не сказать, что «прозрение» Деникина фатально запоздало. Ведь согласился же он 5 апреля (то есть через месяц с лишним после опубликования приказа № 1) стать начальником штаба Верховного главнокомандующего, а 31 мая (то есть  вслед за появлением «декларации прав солдата») – главнокомандующим Западным фронтом. Лишь 27 августа генерал порвал с Керенским, но армии к тому времени уже, в сущности, не было. Лишь гораздо позднее стало известно, что Соколов, как и Керенский, был одним из руководителей российского масонства тех лет, членом его немногочисленного «Верховного совета». Нельзя не отметить также, что Соколов в своё время положил начало политической карьере Керенского (тот был одиннадцатью годами моложе), устроив ему в 1906 году приглашение на громкой процесс над прибалтийскими террористами, после которого этот тогда безвестный адвокат в одночасье стал знаменитостью. Вообще, говоря о февральском перевороте и дальнейшем ходе событий, никак невозможно обойтись без «масонской темы». Эта тема особенно важна потому, что о масонстве ещё до 1917 года немало писали и говорили «черносотенцы»; в этом, как и во многом другом, выразилось их превосходство над любыми тогдашними идеологами, которые «не замечали» никаких признаков существования масонства в России…, более того — высмеивали их. В СССР эта тема до 1970-х годов, в сущности, не изучалась (хотя ещё в 1930 году были опубликованы весьма многозначительные – пусть и предельно лаконичные – высказывания хорошо информированного В.Д. Бонч-Бруевича).

Первой работой, в которой был всерьёз поставлен вопрос об этом масонстве, явилась книга Н.Н. Яковлева «1 августа 1914», изданная в 1974 году. В ней, в частности, цитировалось признание видного масона, кадетского депутата Думы, а затем комиссара Временного правительства в Одессе Л.А. Велихова: «В 4-й Государственной думе (избрана в 1912 году. – В.К) я вступил в так называемое масонское объединение, куда входили представители от левых прогрессистов, левых кадетов, трудовиков (Керенский), с.-д. меньшевиков (Чхеидзе, Скобелев) и которое ставило своей целью блок всех оппозиционных партий Думы для свержения самодержавия (указ.изд., с. 234)…

И к настоящему времени неопровержимо доказано, что российское масонство XX века, начавшее свою историю ещё в 1906 году, явилось решающей силой Февраля прежде всего именно потому, что в нём слились воедино влиятельные деятели различных партий и движений, выступавших на политической сцене более или менее разрозненно. Скреплённые клятвой перед своим и одновременно высокоразвитым западноевропейским масонством, эти очень разные, подчас, казалось бы, совершенно несовместимые деятели – от октябристов до меньшевиков – стали дисциплинированно и целеустремлённо осуществлять единую задачу. В результате был создан своего рода мощный кулак, разрушивший государство и армию.

Решающая роль масонства в Феврале обнаружилась со всей очевидностью, когда — уже в наше время — было точно выяснено, что из 11 членов Временного правительства первого состава  9 (кроме А.И. Гучкова и П.Н. Милюкова) были масонами. В общей же сложности на постах министров побывало за почти восемь месяцев существования Временного правительства 29 человек, и 23 из них принадлежали к масонству!

Ничуть не менее важен и тот факт, что в тогдашней «второй власти» — ЦИК Петроградского Совета – масонами являлись все три члена президиума – А.Ф. Керенский, М.И. Скобелев и Н.С. Чхеидзе – и два из четырёх членов Секретариата. Поэтому так называемое двоевластие после Февраля было весьма относительным, в сущности, даже показным: и в правительстве, и в Совете заправляли люди «одной команды».

*         *         *

Масонам в Феврале удалось быстро разрушить государство, но затем они оказались совершенно бессильными и менее чем через восемь месяцев потеряли власть, не сумев оказать, по сути дела, ровно никакого сопротивления новому, Октябрьскому перевороту. Прежде чем говорить о причине бессилия героев Февраля, нельзя не коснуться господствовавшей в советской историографии версии, согласно которой переворот в феврале 1917 года был якобы делом петроградских рабочих и солдат столичного гарнизона, будто бы руководимых к тому же главным образом большевиками.

Начну с последнего пункта. Во время переворота в Петрограде почти не было сколько-нибудь влиятельных большевиков. Поскольку они выступали за поражение в войне, они вызвали всеобщее осуждение и к февралю 1917 года пребывали или в эмиграции в Европе и США, или в далёкой ссылке, не имея сколько-нибудь прочной связи с Петроградом. Из 29 членов и кандидатов в члены большевистского ЦК, избранного на VI съезде (в августе 1917 года), ни один не находился в февральские дни в Петрограде. И сам Ленин, как хорошо известно, не только ничего не знал о готовящемся перевороте, но и ни в коей мере не предполагал, что он вообще возможен.

Что же касается массовых рабочих и демонстраций, начавшихся 23 февраля, они были вызваны недостатком и невиданной дороговизной продовольствия, в особенности хлеба, в Петрограде. Но дефицит хлеба в столице был, как следует из фактов, искусственно организован. В исследовании Т.М. Китаниной «Война, хлеб, революция (продовольственный вопрос в России. 1914- октябрь 1917)», изданном в 1985 году в Ленинграде, показано, что «излишек хлеба (за вычетом объёма потребления и союзных поставок) в 1916 г. составил 197 млн. пудов (с. 219); исследовательница ссылается, в частности, на вывод А.М. Анфилова, согласно которому Европейская Россия вместе с армией до самого урожая 1917 г. могла снабжаться собственным хлебом, не исчерпав всех остатков от урожаев прошлых лет» (с. 338). И в уже упомянутой книге Н.Н. Яковлева «1 августа 1914» основательно говорится о том, что заправилы Февральского переворота «способствовали созданию к началу 1917 года серьёзного продовольственного кризиса… Разве не прослеживается синхронность –с начала ноября резкие нападки (на власть. – В.К) в Думе и тут же крах продовольственного снабжения!» (с. 206).

Иначе говоря, «хлебный бун» в Петрограде, к которому вскоре присоединились солдаты «запасных полков», находившихся в столице, был специально организован и использован главарями переворота.

На фронте постоянно испытывали нехватку снарядов. Однако к 1917 году на складах находилось 30 миллионов (!) снарядов – примерно столько же, сколько было всего истрачено за 1914-1916 годы (между прочим, без этого запаса артиллерия в Гражданскую войну 1918-1920 годов, когда заводы почти не работали, вынуждена была бы бездействовать). Если учесть, что начальник Главного артиллерийского управления в 1915-феврале 1917 гг. А.А. Маниковский был масоном и близким сподвижником Керенского, ситуация становится ясной; факты эти изложены в упомянутой книге Н.Н. Яковлева (см. с. 195-201). Но этого мало. Фактически руководившей армией начальник штаба Верховного Главнокомандующего (то есть Николая II) генерал М.В. Алексеев не только ничего не сделал для отправления 23-27 февраля войск в Петроград с целью установления порядка, но и, со своей стороны, использовал волнения в Петрограде для самого жёсткого давления на царя и, кроме того, заставил его поверить, что вся армия – на стороне переворота.

Советская историография пыталась доказать, что-де основная масса «бунтовщиков» – в том числе солдаты – боролась в 1917 году против «буржуазного» Временного правительства за победу большевиков, за социализм-коммунизм. Но это явно не соответствует действительности. Бунтовавшие в 1917 году солдатские массы, свидетельствовал генерал от кавалерии (с 1912 года) А.А. Брусилов, перешедший, в отличие от Деникина, на сторону большевиков, «совершенно не интересовал Интернационал, коммунизм и тому подобные вопросы, они только усвоили себе начала будущей свободной жизни»[39].

Троцкий и его сподвижники смогли оказаться у власти именно и только благодаря этому русскому бунту, который означал ликвидацию власти вообще. Большевики ведь, в сущности, не захватили, не завоевали, но лишь подняли выпавшую из рук их предшественников власть; во время Октябрьского переворота даже почти не было человеческих жертв, хотя вроде бы совершился «решительный бой». Но затем жертвы стали исчисляться миллионами, ибо большевикам пришлось в полном смысле слова «бешено» бороться за удержание и упрочение власти.

При этом дело шло как о вертикали власти (новые правящие «верхи» — и «низы», которых ещё нужно было подчинить»), так и об её горизонтали – то есть об овладении всем гигантским пространством России, ибо распад государственности после Февраля закономерно привёл к распаду самой страны. Речь шла о событиях, описанных в «Очерках русской смуты» А.И. Деникина так: «Весь май и июнь (1917 года. – В.К) протекали в борьбе за власть между правительством (Временным, в Петрограде. – В.К), и самочинно возникшей на Украине Центральной Радой, причём собравшийся без разрешения 8 июня Всеукраинский военный съезд потребовал от правительства (Петроградского.– В.К), чтобы оно немедленно признало все требования, предъявляемые Центральной Радой. 12 июня объявлен универсал об автономии Украины и образован секретариат (совет министров). Центральная Рада и секретариат, захватывая постепенно в свои руки управление дискредитировали общерусскую власть, вызывали междоусобную рознь («Вопросы истории», 1990, № 5, с. 146-147).

Возникновение «независимых государств» с неизбежностью порождало кровавые межнациональные конфликты, в частности в Закавказье. Страдали и жившие здесь русские: «В то время как закавказские народы в огне и крови разрешали вопросы своего бытия, — рассказывал 75 лет назад А.И. Деникин, — в стороне от борьбы, но жестоко страдая от её последствий, стояло полумиллионное русское население края (Закавказья.- В.К).

Важно осознать, что катастрофический распад страны был следствием именно Февральского переворота, хотя распад этот продолжался, конечно, и после Октября. «Бунт», разумеется, развёртывался с сокрушительной силой и в собственно русских регионах.

После разрушения веками существовавшего государства народ явно не хотел признавать никаких форм государственности. Об этом горестно писал в феврале 1918 года видный меньшевистский деятель, а впоследствии один из ведущих советских дипломатов, И.М. Майский (Ляховецкий, 1884- 1975):«Когда великий переворот 1917 г. (имеется в виду Февраль. – В.К) смёл с лица земли старый режим, когда раздались оковы и народ почувствовал, что он свободен, что нет больше внешних преград, мешающих выявлению его воли и желаний, — он, это большое дитя, наивно решил, что настал великий момент осуществления тысячелетнего царства блаженства, которое должно ему принести не только частичное, но и полное освобождение».[40]

Само бытие России попросту невозможно, немыслимо без мощной и твёрдой государственной власти; власть западноевропейского типа, о коей грезили герои Февраля для России заведомо и полностью непригодна.

И, взяв в октябре власть, большевики в течение длительного времени боролись вовсе не за социализм-коммунизм, а за удержание и упрочение власти, — хотя мало кто из них сознавал это с действительной ясностью. То, что было названо периодом «военного коммунизма» (1918-начало 1921 года), на деле являло собой «бешеную» по слову Троцкого, борьбу за утверждение власти, а не создание определённой социально-экономической системы; в высшей степени характерно, что, так или иначе утвердив к 1921 году границы и устои государства, большевики провозгласили «новую» экономическую политику (НЭП), которая в действительности была вовсе не «новой», ибо по сути дела возвращала страну к прежним хозяйственным и бытовым основам. Реальное «строительство» социализма-коммунизма началось лишь к концу 1920-х годов. Между тем к 1921 году подавляющее большинство – примерно 90 процентов – промышленных предприятий просто не работало (ни по-капиталистически, ни по-коммунистически), а крестьяне работали и жили, в общем, так же, как и до 1917 года (хотя имели до 1921 года очень мало возможностей для торговли своей продукцией).

В свете всего этого становится ясно, что народ в первые годы после Октября (как и после Февраля) оказывал сопротивление новой власти (причём любой власти – и красных, и белых), а не ещё не существовавшему тогда социализму-коммунизму. И главная, поглощающая все основные усилия задача большевиков состояла тогда – в утверждении и укреплении власти как таковой.

Михаил Пришвин – единственный из крупнейших писателей, проживший все эти годы в деревне, — записал 11 сентября 1922 года: «…крестьянин потому идёт против коммуны, что он идёт против власти».

*         *         *

Борьба Красной и Белой армий вовсе не была борьбой между «новой» и «старой» властями; это была борьба двух «новых» властей – Февральской и Октябрьской. Запад издавна и даже извечно был категорически против самого существования великой-мощной и ни от кого не зависящей России и никак не мог допустить, чтобы в результате победы Белой армии такая Россия восстановилась. Запад, в частности в 1918-1922 годах, делал всё возможное для расчленения России, всемерно поддерживая любые сепаратистские устремления. С ноября 1917 года Деникин был одним из вожаков формирующейся Белой – Добровольческой – армии, а с сентября 1918-го, после кончины М.В. Алексеева, стал её главнокомандующим. Между тем Колчак лишь через два месяца после этого, в ноябре 1918 года, начал боевые действия против большевиков в Сибири и тем не менее был тут же объявлен Верховным правителем России.

Александр Васильевич Колчак был, вне всякого сомнения, прямым ставленником Запада и именно поэтому оказался Верховным правителем. В отрезке жизни Колчака с июня 1917-го, когда он уехал за границу, и до его прибытия в Омск в ноябре 1918 много невыясненного, но и документально подтверждаемые факты достаточно выразительны. «17 (30) июня, — сообщал адмирал самому близкому ему человеку А.В. Тимиревой, — я имел совершенно секретный и важный разговор с послом США Рутом и адмиралом Гленноном. Я ухожу в ближайшем будущем в Нью-Йорк. Итак, я оказался в положении, близком к кондотеру»[41], — то есть наёмному военачальнику. В начале августа только что произведённый Временным правительством в адмиралы («полные») Колчак тайно прибыл в Лондон, где встречался с морским министром Великобритании и обсуждал с ним вопрос о «спасении» России. Затем он опять-таки тайно отправился в США, где совещался не только с военным и морским министрами (что было естественно для адмирала, но и с министром иностранных дел, а также – что наводит на размышления – с самим тогдашним президентом США Вудро Вильсоном).

В октябре 1917 года Колчака нашла в США телеграмма из Петрограда с предложением выставить свою кандидатуру на выборы в Учредительное собрание от партии кадетов; он тут же сообщил о своём согласии. Но всего через несколько дней совершился Октябрьский переворот. Адмирал решил пока не возвращаться в Россию и поступил… «на службу его величества короля Великобритании. В марте 1918-го он получил телеграмму начальника британской военной разведки, предписывавшему ему «секретное присутствие в Маньчжурии»- то есть на китайско-российской границе. Направляясь (по дороге в Харбин) в Пекин, Колчак в апреле 1918 года записал в дневнике, что должен там «получить инструкции и информацию от союзных послов. Моя миссия является секретной, и хотя догадываюсь о её задачах и целях, но пока не буду говорить о ней»(цит. изд., с. 29). В конце концов в ноябре 1918 года Колчак для исполнения этой «миссии» был провозглашён в Омске Верховным правителем России. Запад щедрее снабжал его, чем Деникина; ему были доставлены около миллиона винтовок, несколько тысяч пулемётов, сотни орудий и автомобилей, десятки самолётов, около полумиллиона комплектов обмундирования и т.п. (разумеется, «прагматический» Запад доставил всё это под залог в виде трети золотого запаса России…)[42]

Все подобные факты ясно говорят о том, что Колчак – хотя он, несомненно, стремился стать «спасителем России – на самом деле был, по его же собственному слову, «кондотьером» Запада, и в силу этого остальные предводители Белой армии, начиная с Деникина, должны были ему подчиняться.

Что же касается Запада, его планы в отношении России были вполне определёнными. О них чётко сказал в 1920 году человек, которого едва ли можно заподозрить в клевете на западную демократию. Речь идёт о корифее российского либерализма П.Н. Милюкове. Летом 1918 года из-за своего прямого сотрудничества с германской контрразведкой он вынужден был уйти с поста председателя кадетской партии, и, хотя в октябре того же года принёс за это «покаяние», ему уже не пришлось играть ведущую роль в политике. 4 января 1920 года он написал из Лондона своей сподвижнице, знаменитой графине С.В. Паниной, находившейся тогда в Белой армии на Дону:

«Теперь выдвигается (на Западе- В.К) в более грубой и откровенной форме идея эксплуатации России как колонии ради её богатств и необходимости для Европы сырых материалов».[43]

*         *         *

Чтобы со всей очевидностью понять относительную «незначительность» войны между Белой и Красной армиями в общей картине того времени, достаточно обратиться к цифрам человеческих потерь в этой войне. Благодаря недавнему рассекречиванию архивных материалов выяснено, что в 1918-1922 годах так или иначе погибли 939755 красноармейцев и командиров[44]. Что касается Белой армии, о её потерях есть только ориентировочные суждения; согласно одним из них количество погибших было примерно то же, что и в Красной, согласно другим – значительно меньше.

Допустим, что в общей сложности – обе армии потеряли всё же около 2 миллионов человек. Но в целом человеческие жертвы – даже не считая умерших в условиях всеобщей разрухи малых детей[45] – составили за 1918-1922 годы примерно около 20 миллионов человек – то есть на целый порядок больше! Ведь из тех 147,6 миллиона человек, которые жили на территории будущего СССР (в границах до 1939 года) в 1917 году, за следующие десять лет исчезли – согласно вполне достоверным данным переписи 1926 года – 37,5 миллиона человек, то есть каждый четвёртый  (точно 25,5%)! Для осознания всей громадности людских потерь тех лет следует вдуматься в следующее сопоставление. В 1926 году, как и в 1917-м в стране жили именно 147 млн человек (это совпадение даёт особенную наглядность), и за следующие десять лет (то есть в 1927-1936 годах), несмотря на тяжелейшие потери в период коллективизации, из этих 147 млн. умерли 21,7млн. человек – то есть почти на 16 миллионов (!) меньше, чем за предыдущие десять лет, в 1917-1926 годах, (всё это рассматривается мною в специальной статье)[46].

Понятно, что из 37,5 миллиона людей, умерших за первое десятилетие после 1917 года (не считая детей до 10 лет), многие ушли из жизни в силу «естественной» смертности; но около 20 миллионов были жертвами Революции (во всём объёме этого явления). Даже по официальной статистике, к концу 1922 года в стране было 7 миллионов (!) беспризорников – то есть лишившихся обоих родителей – детей.[47]

Как уже говорилось, потери Красной и Белой армий, взятых вместе, не превышают двух миллионов военнослужащих; остальные около 18 миллионов – это так называемое мирное население, гибель которого тогда, по существу, не «учитывалась». И это с беспощадной очевидностью показывает, что «главное» было не в самом по себе столкновении Белой и Красной армий.

Когда эта глава моего сочинения уже была сдана в набор, на прилавках появилась книга не раз упомянутого выше У. Лакера «Чёрная сотня. Происхождение русского фашизма», изданная в Москве «при поддержке» пресловутого «Фонда Сороса». Поэтому было бы неправильным умолчать о ней в этом сочинении.

Нечто подобное фашизму, без сомнения, имело место в России XX века. Так, например, 17 сентября 1918 года в одной из влиятельнейших тогда газет, «Северная Коммуна» было опубликовано следующее беспрецедентное требование члена ЦК РКП(б) и председателя Петросовета Г.Е. Зиновьева (с 1919-го- глава Коминтерна): «Мы должны увлечь за собой девяносто миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить – их надо уничтожить»[48]. И, как было показано выше, за последующие четыре года жертвами стало даже в два раза больше людей – примерно 20 (а не 10) миллионов.

Но Лакер об этом даже не упоминает и пытается углядеть фашизм в совсем иных явлениях; к тому же он определяет его уже в самом заглавии книги, как «русский». Основы этого фашизма заложил, как утверждает Лакер, Союз русского народа, который оказывается, исповедовал «расизм»,[49] как и впоследствии германские фашисты.

Лакер сделал нужным сделать оговорку: «Чистокровный, примитивный расизм нельзя было внедрять в стране, где половина населения была нерусского происхождения.. Можно было ещё взять курс на изгнание или уничтожение всех нерусских, однако такое решение было бы чересчур радикальным для партии, которая хотя и шла к фашизму, но была ещё далека от этих неясных целей» (с. 64-65).

Что сказать по этому поводу? Провозглашение половины населения империи «нерусским» — это фальсификация, грубая даже и для уровня Лакера. Ведь любой чуть-чуть знакомый с проблемой человек знает, что для Союза русского народа «русскими» являлись в равной мере все три восточнославянских племени, более того, самыми многочисленными сторонниками Союз располагал среди малороссов-украинцев. И потому русские (великороссы, малороссы и белорусы) составляли не 50, а около 70 процентов населения страны.

Продолжение следует: Глава 2

Литература:

[1] Кожинов В. Россия   Век 20 (1901-1939) ЭКСМО-Пресс,  Москва, 2002 с. 18-46

[2] Миронов Б.Н. История в цифрах. Л., 1992, с. 136

[3] «Вопросы истории», 1992 № 2-3, с. 82

[4] Родионов И.А. Два доклада. СПБ, 1912, с.79, 77, 71.

[5] Цит. по кн.: Ольденбург С.С. Царствование Императора Николая II  Мюнхен, 1949, т.2, с.256,257.

[6]Слащов-Крымский Я.А.  Белый Крым  1920г,  М., 1990, с. 40

[7] Булгаков С.Н. Христианский социализм. Новосибирск, 1991, с.270

[8] Иоффе Г.З. Крах российской монархической контрреволюции  М., 1977, с. 280

[9] Шульгин В.В. Что нам в них не нравится…» СПб, 1992, с. 234

[10]Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и её разгром (октябрь 1917-1920)  М., 1982, с.110, 114, 117. Историк, правда, назвала здесь великого герцога Гессенского и Рейнского «принцем».

[11] Ленин В.И. Полное собрание сочинений, 5-е издание, т. 34 с. 348

[12] Цит. по кн.: Шульгин В. Годы. Воспоминания бывшего члена Государственной думы.   М., 1979, с. 267

[13] Политическая история России в партиях и лицах.  М., 1993.  с. 335-336

[14]Булгаков С.Н., цит. соч., с. 300, 308 (выделено мною. – В.К)

[15]Кожинов В.  Россия Век XX (1901-1939). Москва Эксмо-Пресс, 2002, с. 87-115.

[16]Гессен Ю. История еврейского народа в России. Москва – Иерусалим, 1993.

[17] Материалы для истории антиеврейских погромов в России, т. II Восьмидесятые годы Пгр-М., 1923, с. 529-542

[18] Материалы для истории антиеврейских погромов в России, т. 1, 1919, с. 135-137.

[19] Малая советская энциклопедия, т. 6 М., 1931, с. 627-628.

[20] Еврейская энциклопедия, т. 12, с. 618, 622.

[21] «Родина», 1992,  № 2, с. 19.

[22] Цит. по кн.: Марков Н.Е. Война темных сил. М., 1993, с. 147.

[23]Обнинский В.  Новый строй. М., 1909, с. 271.

[24]Аврех А.Я.   П.А. Столыпин и судьба реформ в России.   М., 1991, с. 237.

[25]Аврех А.Я. Царизм и IV Дума. 1912-1914 гг.    М., 1981, с. 227.

[26] «Вестник Еврейского университета в Москве», 1993, № 4, с. 147

[27] Русские писатели  т.2, с. 44.

[28] Цит. по кн.: Дякин В.С.  Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907-1911 гг.   Л., 1978, с. 132

[29] Сироткин В.Г.  Вехи отечественной истории.  М., 1991, с. 52

[30] Шафаревич И.Р.  Сочинения в трёх томах.    М., 1994, т.2, с. 142-143, 158.

[31] Марков Н.Е. , цит. соч., с.121

[32] Старцев В.И.  Внутренняя политика Временного правительства первого состава.   Л., 1980,  с. 61.

[33] Достоевский Ф.М.  Полн. собр. соч.  в 30-ти томах, т. 25.  Л., 1983, с. 86

[34] «Вестник Еврейского университета в Москве», 1994, № 1, с. 42

[35] Бела Моше.  Мир Жаботинского.  Иерусалим-Москва, 1992, с. 153.

[36] Войсковые комитеты действующей армии.  Март 1917-март 1918 г. М., 1981, с. 18.

[37]Верховский А.И.  На трудном перевале   М., 1959, с. 207.

[38] Цит. по кн: Старцев В.И. Внутренняя политика Временного правительства первого состава.  Л., 1980, с. 69

[39] Деникин А.И.  Очерки русской смуты. «Вопросы истории», 1990, № 8, с. 78

[40] Брусилов А.А. Мои воспоминания.  М., 1983, с. 233

[41] Минувшее. Исторический альманах. 1. М., 1990, с. 309.

[42] Цит. по кн.: Иоффе Г.З. Колчаковская авантюра и её крах  М., 1983, с. 16

[43] См.: Дроков С.В.  Александр Васильевич Колчак «Вопросы истории», 1991, № 1, с. 61

[44] Цит. по кн.: Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и её разгром (октябрь 1917-1920 гг).  М., 1982, с. 337

[45] Гриф секретности снят. Потери вооружённых сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование. М., 1993, с. 54.

[46] Поскольку в 1918-1922 годах не велась статистика новорождённых, невозможно достоверно выяснить количество умерших детей.

[47]Кожинов Вадим. Жертвы насилия. Истинные наши потери с 1917 по 1941 год.  «Москва», 1994, № 6, с. 126-139

[48] Малая Советская Энциклопедия, т. 1, М., 1929, с. 703.

[49] Цит. по кн.: История советской литературы. Новый взгляд. Ч.2..М., 1992, с. 28

[50]ЛакерУолтер  Чёрная сотня. Происхождение русского фашизма   М., 1994, с. 64.

Материалы книги «Россия из века в век» напечатаны с разрешения и согласия автора Анатолия Ивановича Матвеева.