Россия из века в век Глава 5

Глава пятая

Говорят Сталинские наркомы, конструкторы

Час испытаний настал[1]. Нарком авиационной промышленности Шахурин А.И.

22 июня 1941 года утром меня поднял звонок правительственного телефона. – Товарищ Шахурин, — услышал я голос Молотова, — началась война. Фашистские войска вероломно напали на наши западные границы. Немецкая авиация бомбит приграничные аэродромы и города. Срочно приезжайте в наркомат.

Я позвонил дежурному по наркомату. Передал ему слова Молотова и попросил немедленно вызвать всех заместителей и начальников главков.

Дежурный секретарь сообщил: — Звонил Николай Алексеевич, просил срочно связаться с ним. Позвонил Вознесенскому. Он спросил, известно ли мне о нападении фашистской Германии. Я сказал о разговоре с Молотовым. – Другого пока ничего нет, — заметил Вознесенский и предложил приехать к нему в девять часов на совещание по разработке мобилизационных мероприятий.

Собрался весь руководящий состав наркомата. Я передал сообщение Молотова и Вознесенского. – Продумайте, — закончил я своё выступление, — что нужно немедленно сделать по каждому главку, по каждому заводу, чтобы увеличить выпуск боевой техники. Сейчас меня вызывают к председателю Госплана СССР. После возвращения мы соберёмся снова и заслушаем предложения. А сейчас вызывайте своих сотрудников и действуйте. Ровно в девять часов я был в Госплане. Собрались все заместители председателя Госплана и наркомы.

Вознесенский начал своё выступление внешне спокойно. Война, сказал он, предстоит тяжёлая. Нужна быстрая и всеобщая мобилизация всех наших ресурсов. Перед наркоматами оборонной промышленности стоит задача изыскать заменители остродефицитных материалов, а также материалов и изделий, которые до сегодняшнего дня мы получали из-за границы. Он предложил срочно, в течение суток, разработать план максимального увеличения производства вооружения для армии, учитывая, что мобилизационные планы, подготовленные заранее всем известны.

Заводы переходили на круглосуточную работу. Весь руководящий и инженерно-технический состав перевели на казарменное положение.

С началом налётов на Москву меня стали вызывать на станцию метро «Кировская». Сюда во время воздушной тревоги перебирались члены Политбюро.

В один из таких приездов Сталин, обращаясь к А.А. Андрееву и показывая на меня, заметил:

— Вот авиационная промышленность, несмотря на трудности, вызванные войной, работает ритмично, как часы.

С сожалением приходится констатировать, что никто из нас не предполагал, что война грянет так внезапно.

Никто не мог предполагать, что очень скоро мы лишимся половины европейской части страны, важной в экономическом отношении.

Наркомат авиационной промышленности развернул большую работу по созданию новых баз снабжения и перебазированию многих заводов-поставщиков в тыл страны.

Одной из мер, улучшавшей снабжение авиазаводов, было создание комплексной бригады ведущих научных работников Всесоюзного института авиационных материалов и ответственных работников Главснаба наркомата. Бригаде, состоявшей из 35 человек, предстояло с представителями других наркоматов помочь разместить заказы авиапромышленности на предприятиях Урала и Сибири, а предприятиям-поставщикам – освоить новые марки чёрных и цветных металлов, других материалов, обеспечить быстрое решение связанных с этим технологических и организационных вопросов.

Пример – Создалась угроза выпуску моторов, так как «Соломка» (плоская радиаторная трубка из цветных металлов не более 1,5-2мм в диаметре) шла в масляные радиаторы.

По указанию ЦК обязанности начальника цеха по производству «Соломки» возложили на наркома цветной металлургии П.Ф. Ломако, а парторга ЦК – на секретаря обкома.

Сначала удалось получить один килограмм, затем два, в конце концов, дело пошло. Через месяц производили уже по нескольку тонн. Задачу решили.

Очень облегчала руководство заводами прямая связь по ВЧ. Распределяли топливо и электроэнергию лично председатель Госплана Вознесенский и заместитель Председателя Совнаркома А.И. Микоян.

К Вознесенскому или Микояну приходилось ездить почти изо дня в день. Обычным делом стали и ежедневные поездки в Наркомат путей сообщения.

Бывало, нашим эшелонам присваивали воинские номера, они шли по «зелёной улице».

Выручал нас и наш лётный отряд, который был создан ещё перед войной для срочной доставки материалов и изделий заводам. Он состоял из самолётов Ли-2 в грузовом варианте.

По одному или несколько самолётов имели и все крупные заводы. С началом войны… лётный отряд усилили, в нём стало насчитываться около 60 самолётов.

Особенно остро стал вопрос о значительном выпуске штурмовиков. В связи с превосходством гитлеровцев в танках в первый период войны начались поиски средств их уничтожения.

Штурмовик конструкции Ильюшина (Ил-2, Ил-4) оказался очень эффективен в борьбе с ними. Некоторым заводам предложили перейти к выпуску бронированных самолётов. Такое задание получил в частности завод, директором которого был А.Т. Третьяков.

Меня и директора завода вызвали к Сталину:

— Когда начнёте давать штурмовики? – спросил Третьякова Сталин.

— Думаем, что сможем это сделать через два месяца при условии, если завод будет понемногу снижать выпуск прежней продукции.

— Сколько вы сейчас выпускаете самолётов?

— Двадцать, — отозвался Третьяков.

— Хорошо, — согласился Сталин, — можете снизить выпуск. Но за каждый старый самолёт дадите новый.

Правительство разрешило уменьшать выпуск истребителей на этом заводе даже больше, чем просил директор.

Однако названный срок начала выпуска штурмовиков контролировался жёстко.

Представители С.В. Ильюшина вместе с заводским коллективом преодолевали вставшие перед ними трудности. Когда возникали затруднения, которые нельзя было разрешить без главного конструктора, Сергей Владимирович без промедления являлся на завод.

Через месяц после начала работ детали, узлы, агрегаты стали поступать на общую сборку. Заводской коллектив уже готов был начать выпуск первых штурмовиков, но правительство решило эвакуировать завод на Волгу. Оттуда «летающие танки» пошли на фронт во всё возрастающем числе.

А заводы наращивали выпуск самолётов. Август дал больше продукции, чем июль. Сентябрь – больше, чем август. В последней декаде сентября выпуск поднялся до ста боевых машин в сутки.

Ряд заводов и многие работники наркомата за обеспечение постоянно нарастающего выпуска самолётов были удостоены правительственных наград. В первых числах сентября награждённых вызвали в Москву. Для многих это было неожиданно. Идёт война, а тут поездка в Кремль – за орденами. Один этот факт имел немаловажное значение.[2]

… В эти трудные для всей страны дни ко мне обратились известные лётчицы Марина Раскова и Валентина Гризодубова с просьбой помочь в создании женских авиационных соединений.

С Мариной Михайловной Расковой я был знаком с 1935 года, когда она училась на командном факультете Военно-Воздушной академии. Это было ещё до рекордных перелётов, которые принесли Гризодубовой  и Расковой широкую известность. В то время Марина Михайловна была уже майором.

— А не трудно это будет вам? – спросил Марину.

— Конечно, трудно. Мы это знаем, но иначе не можем.

— А почему обращаетесь ко мне?

 — Мне и Гризодубовой всё обещают доложить об этом вопросе Наркому обороны, но до сих пор не доложили, а время идёт. Просим вас помочь нам. У нас все девушки летают на У-2, но есть и летающие на бомбардировщиках и истребителях.

— А почему хотите создать именно женские соединения, а не войти в общие?

— Мы хотим быть равными с мужчинами и показать, на что способны.

— Какие же соединения вы намерены создать?

— Мы просим, чтобы нам разрешили сформировать соединение ночных бомбардировщиков на самолётах У-2, полк пикирующих бомбардировщиков на Пе-2 и полк истребителей.

Я доложил Сталину просьбу Расковой и Гризодубовой.

— А что, — сказал он, — это хорошая инициатива.

Командование ВВС дало указание приступить к созданию женских авиационных полков. И эти полки были сформированы.

Марина Михайловна формировала полк из самолётов Пе-2 недалеко от наших заводов.

И вот полк сформирован и отправлен на фронт. Бесстрашно дрались девушки этого полка с врагом. Но Марины с ними уже не было. Во время перелёта на фронт самолёт Расковой потерпел катастрофу. Погиб весь экипаж.

Сталин распорядился похоронить Раскову в Москве. Похороны были организованы на Красной площади. С горьким чувством вложил я урну с прахом в нишу Кремлёвской стены.

29 сентября 1941 года открылась конференция трёх держав – Советского Союза, США и Великобритании.

Делегацию нашей страны возглавлял народный комиссар иностранных дел В.М. Молотов. Главным в американской делегации был Аверелл Гарриман – доверенное лицо президента Рузвельта, крупный бизнесмен и дипломат, будущий посол США в СССР, ведавший в то время поставками по ленд-лизу. Английскую делегацию возглавлял представитель премьер-министра У. Черчилля, министр военного снабжения, один из «газетных королей» Великобритании – Лорд Уильям Бивербрук, влиятельная в Англии личность.

Вечером я приехал к Сталину и в кабинете или на его квартире докладывал о ходе переговоров. Сталин никогда не был огорчён нашими сообщениями, видимо полагая, что это только начало, что если о чём-то и не удаётся договориться, то это не главное. Сейчас идёт разведка, выяснение наших возможностей к сопротивлению, стойкости нашего духа, нашей потенциальной мощи. Сумеем ли мы оказать необходимый отпор фашистской армии, которая перед этим сокрушила всё на своём пути? О некоторых необходимых поставках мы договорились.

На заключительном заседании выступил А. Гарриман, который подчеркнул, что Советский Союз снабжает Великобританию и США большим количеством сырьевых материалов, в которых эти страны нуждаются.

— Лорд Бивербрук и я, — отметил он, — от имени наших правительств подтверждаем получение от Советского правительства крупных поставок русских сырьевых материалов, которые значительно помогут производству вооружения в наших странах.

На этом же заседании был подписан протокол о поставках и согласовано коммюнике об окончании работы конференции.

Запомнился прощальный тост Сталина на обеде, который был дан в Кремле поздно вечером 1 октября 1941 года:

— За успешное Сотрудничество Союзников и за их победу над общим врагом!

Вернувшись домой, я повесил на место свой штатский костюм, который не надевал почти до конца войны.

На ВОСТОК

Так мы работали до момента, когда возникла необходимость снимать со своих мест заводы, расположенные в европейской части СССР. Больше ста предприятий авиационной промышленности и более тысячи заводов других отраслей перебрасывались в Заволжье, на Урал, в Сибирь, Среднюю Азию, на Дальний Восток.

На колёсах и в движении оказалась почти вся авиапромышленность. А эвакуировать только один самолётный или моторный завод – значит демонтировать и погрузить 3-5 тысяч единиц оборудования…, и 10-15 тысяч, а то и более работников, а с семьями – до 50 тысяч человек. Эвакуацию осуществили в кратчайшие сроки.

В целом эвакуация проходила планомерно и организованно. Общее руководство ею осуществлял Совет по эвакуации при ГКО.

Так эвакуировались запорожский и таганрогский заводы, успев под артиллерийским обстрелом погрузить в эшелон и отправить по назначению все до последнего винтика.

В октябре началась эвакуация заводов Москвы.

Основную массу людей отправляли по железной дороге. Товарные вагоны оборудовали деревянными нарами. Установили железные печки-«буржуйки», как в годы гражданской войны. Их топили углём, шпалами, всем, что попадалось под руку. Трудно было с питанием.

Частично эвакуация шла по рекам. Люди и заводское имущество отправляли пароходами и на баржах. Так уехали на восток многие рабочие и их семьи с завода, производившего двигатели Климова.

… 15 октября в одиннадцать часов утра находившихся в Москве наркомов вызвали в Кремль. Молотов стоя сказал, что все мы сегодня должны покинуть Москву и выехать в те места, куда перебазируются наши наркоматы, — в города Заволжья, Урала, Сибири. В Москве остаются лишь оперативные группы наркоматов по 20-30 человек.

Вернувшись в наркомат, позвонил Сталину:

— Только что, как и другие наркомы, получил указание о выезде из Москвы. Но наши предприятия ещё не закончили эвакуацию. Прошу разрешить остаться. Сталин сказал:

— Хорошо, оставайтесь.

16 октября – только вернулся с завода в наркомат. – звонок: срочно вызывали в Кремль, на квартиру Сталина.

Разделся и прошёл по коридору в столовую. Одновременно из спальни появился Сталин. Поздоровался, закурил и начал молча ходить по комнате. На нём, как всегда, были куртка и брюки, заправленные в сапоги. Я увидел, что в месте сгиба они были худые. Сталин поймал мой удивлённый взгляд и неожиданно сказал:

— Обувку увезли.

В этот момент в комнату вошли Молотов, Маленков, Щербаков, Косыгин и другие. Сталин поздоровался, продолжая ходить взад-вперёд. Все стояли. Сесть он никому не предлагал. Внезапно Сталин остановился и спросил:

— Как дела в Москве?

Все промолчали. Посмотрели друг на друга и промолчали.

Не выдержав, я сказал:

— Был на заводах утром. На одном из них удивились, увидев меня: а мы, сказала одна работница, думали, что все уехали. На другом – рабочие возмущены тем, что не всем выдали деньги: им сказали, что увёз директор, а на самом деле не хватило в Госбанке дензнаков.

Сталин спросил у Молотова:

— А Зверев где?

Молотов ответил, что нарком финансов в Горьком.

Сталин сказал:

— Нужно немедленно самолётом перебросить дензнаки.

Я продолжил:

— Трамваи не ходят, метро не работает, булочные и другие магазины закрыты.

Сталин обернулся к Щербакову:

— Почему?

И, не дождавшись ответа, начал ходить

— Сам не видел, но рассказывают, что на заставах есть случаи мародёрства, — закончил я, — останавливают машины  и грабят.

Сталин ещё походил немного и сказал:

— Ну, это ничего. Я думал, будет хуже.

И, обратившись к Щербакову, добавил:

— Нужно немедленно наладить работу трамвая и метро. Открыть булочные, магазины, столовые, а также лечебные учреждения с тем составом врачей, которые остались в городе. Вам и Пронину надо сегодня выступить по радио, призвать к спокойствию, стойкости, сказать, что нормальная работа транспорта, столовых и других учреждений бытового обслуживания будет обеспечена.

Помолчав ещё немного, Сталин поднял руку:

— Ну, всё.

И мы разошлись, каждый по своим делам.

Удивило лишь молчание Берии, который отвечал за информацию и обеспечение порядка. (Шахурин нечаянно в лице Берии нажил врага).

В последних числах октября, поздно вечером, мне позвонил Сталин и спросил:

— Как дела?

Я сказал, что московские и подмосковные заводы в основном эвакуированы, эвакуируются и другие предприятия, а многие уже разместились на новых местах. Попросил разрешения слетать в Куйбышев, посмотреть каково положение там.

Сталин согласился:

— Летите. Помогите разместить заводы. Ускорьте строительство. Очень нужны самолёты.

…. Работали от темна до темна, где не было освещения. И посменно, круглые сутки, если электросеть уже провели.

…Начал говорить об этом с женщинами – работниками, эвакуированными из Воронежа, стал объяснять, когда будет столовая, нормальное жильё, хотя бы по комнате на семью. А они: потерпим.

На фронте ещё труднее. Скорее бы начать выпускать самолёты. Скорее! Это было наше общее желание. Будущие заводы не позднее чем через два-три месяца должны были дать фронту боевую технику.

Если оставались нерешённые вопросы, часов в десять-одиннадцать вечера ехали в город. Здесь в одном из зданий помещался филиал Совнаркома, которым руководил заместитель Председателя Совнаркома и председатель Госплана Н.А. Вознесенский.

Каждому наркомату было отведено по одной — две комнате, оборудованные телефонной связью. Независимо от того, в какой город эвакуировался тот или иной наркомат, в Куйбышеве находились его представители.

… Вознесенский всегда был человеком принципиальным, не терпел сделок с совестью, требовательно относился к себе и к подчинённым.

.. Однако, проявляя строгость и взыскательность, ценил людей и заботился о них.

Телефонные переговоры из Куйбышева занимали много времени – в три-четыре раза больше, чем из Москвы. К тому же слышимость плохая, связь часто прерывалась. Иногда и вовсе нельзя было по тем или иным причинам переговорить с каким-либо заводом…

…В результате я пришёл к твёрдому убеждению, что в интересах дела наркомат должен оставаться в Москве. И с этим доводом согласились. Весь основной состав наркомата оставался в столице.

Вскоре я вылетел в другой город, куда тоже было перебазировано несколько заводов. Они обосновались в 18-20 километрах от города.

Зима пришла рано, сразу с большими снегопадами и сильными морозами. В ноябре наступили лютые холода. Как увидел всё это, сразу направился в областной комитет партии – посоветоваться и просить помощь. Приехал в обком и вдруг застал необычную тишину и безлюдье. Времени только шесть вечера, а в обкоме почти никого. Зашёл в приёмную, спрашиваю:

— Можно ли переговорить с первым секретарём?

— Нет, хозяина не будет до восьми часов, он с пяти до восьми обедает.

Я был поражён. А тут во время войны – три часа на обед и на дневной сон?! Покоробило меня и выражение «хозяина не будет». Ну, думаю, и нравы!

Не застав на месте секретаря, спрашиваю:

— А где секретарь по промышленности?

— Все будут в восемь вечера.

Прошу разрешения воспользоваться правительственным телефоном.

Докладываю обстановку. На заводы ежедневно пребывают эшелоны с оборудованием и людьми, а селить их негде, приходится рыть землянки. Возить людей из города на завод трудно, но в такой ситуации хоть какой-то выход из положения, пока не будет жилья.

Нужна срочная помощь местных руководителей. Но у секретаря обкома, видимо, слишком спокойный характер. За неделю только один раз был на заводе. Заехал на полчаса, сказал: «Ну, если что, звоните!» — и уехал.

— Хорошо, ответили из Москвы, — разберёмся.

Вскоре первым секретарём этого обкома был избран С.Б. Задионченко, в прошлом секретарь одного из обкомов партии на Украине.

И вот я снова в Куйбышеве. За несколько дней картина здесь сильно изменилась…. В местах окончательной сборки стали появляться первые фюзеляжи самолётов, крыльев и т.п.

Здесь и застал меня праздник Октября. Вечером в ноябре в оперном театре открылись торжественные заседания партийного актива…. Почти все пришли прямо с заводских строительных площадок, из цехов, не успев забежать домой.

Только участники заседания расселись, как было объявлено, что начинается трансляция доклада Сталина с торжественного заседания в Москве на станции место «Площадь Маяковского».

Узнать, что в Москве проводится торжественное заседание, было до того радостно и неожиданно, что трудно передать

..Прозвучал знакомый голос, очень далёкий и тихий. Слова, полные веры в победу. Вся страна ещё теснее объединялась для решительного отпора врагу. К этому партия призывала весь народ.

После заседания, которое было очень коротким, поехали по заводам.

… Утром 7 ноября в Куйбышеве состоялся парад войск и демонстрация трудящихся. Шли сибирские части. Вместе с местными формированиями они уходили на фронт. Парад принимал К.Е. Ворошилов. Это был суровый и незабываемый момент.

На трибуне кроме Ворошилова были М.И. Калинин, А.А. Андреев, секретарь обкома Владимир Никитин и командующий округом. На трибуне я увидел заместителя председателя Совнаркома СССР М.Г. Первухина и наркома угольной промышленности В.В. Вахрушева.

В Москву я возвращался 10 ноября и сразу же был принят Сталиным. Он выслушал меня, не перебивая. Лишь когда речь зашла о директоре для моторных заводов, спросил:

— Кого вы рекомендуете?

К этому времени решение о директоре уже созрело. Я назвал имя Баландина.

— Он же был вашим заместителем?

— Да. Но лучшего директора такого завода не найти.

— А он действительно справится? – уточнил Сталин.

Я сказал, что Баландин считается у нас «эталонным» директором. Лучше него нет.

Баландин вместе с другими специалистами задолго до войны внедрял конвейерную сборку моторов. Таких конвейеров не было тогда даже за рубежом, всё сделали своими руками, по своим проектам.

Директора завода Василия Петровича стали называть «эталонным» директором за то, что он не только умело руководил производством, но и оперативно улаживал все возникавшие конфликты с конструкторами,  военпредами и т.д. Это был самоотверженный, преданный делу работник, умевший опереться на партийный и заводской коллективы. Однако примерно через год после моего назначения наркомом я был вызван к Сталину и он, познакомив меня с докладной запиской первого заместителя наркома внутренних дел, с показаниями двух заключённых на В.П. Баландина предложил его арестовать.

Прочитав записку, я сказал Сталину:

— Баландин работал и до моего назначения. Буду совершенно объективен, если скажу, что он добросовестный, знающий дело работник. К тому же показания не прямые, а косвенные. Этот слышал от того, а тот от другого. Считаю его арест неправильным.

Сталин согласился:

— Хорошо, пусть проверят дополнительно.

И всё же спустя два месяца Василия Петровича арестовали уже без моего согласия.

Воспользовавшись паузой, я напомнил Сталину, что Баландин уже около двух месяцев отстранён от должности и арестован, и повторил, что за время нашей совместной работы я никаких претензий к нему не имел, считал и считаю его честным коммунистом. На другой день меня вызвали к Сталину вместе с Дементьевым и Яковлевым. Разговор опять зашёл об этих заводах.

Я снова сказал, что вопрос о директоре нужно решать как можно скорее. Вновь прозвучало имя Баландина. Дементьев и Яковлев поддержали меня.

— Ну хорошо, — согласился Сталин, — подумаем.

Этот разговор произошёл в восемь часов вечера, а около полуночи он уже входил в мой кабинет. Я был рад, что Сталин прислушался к нашему мнению, что, как известно, бывало не всегда. Причём на другой день он даже позвонил мне и сказал:

— Сделайте так, чтобы Баландин, во-первых, быстрее поехал на завод, а во-вторых, остался в должности заместителя наркома, чтобы у него не было никакой обиды.

Я позвонил Баландину и передал ему слова Сталина.

Однако, несмотря на все организационные меры и наши усилия, выпуск самолётов катастрофически падал, а положение на фронтах, хотя немцев и отбросили от Москвы, оставалось напряжённым.

В середине ноября наркомат дал меньше самолётов, чем в начале. В конце – меньше, чем в середине, в первой половине декабря  — меньше, чем в первых числах.

Всего в декабре – критическом для нас месяце – авиапромышленность изготовила 600 самолётов.

И вот в середине декабря ЦК партии вынес решение о том, что Наркомат авиапромышленности  подводит фронт. Такая оценка была для всех нас совершенно неожиданной.

… Горько было, но, поразмыслив, понял, что это решение – оружие, которое нам дано в руки. Поняв это, я всё увидел совершенно в другом свете.

Вызвал своих заместителей и начальников главков. Сказал товарищам, что ЦК партии очень сурово оценил положение в авиапроизводстве. Но очень справедливо.

Обстановка на фронте острая, нужно удесятерить усилия, чтобы поднять выпуск самолётов в самые сжатые сроки.

Для этого необходимо послать на заводы, где есть затруднения с отладкой двигателей и самолётов, бригады из сотрудников НИИ и наших ведущих учёных, а также людей, которые могут помочь наладить дело. Главное, самим быстрее организоваться.

Следить за продвижением каждого эшелона, за выпуском каждого самолёта. Диспетчерский отдел должен работать с такой чёткостью, чтобы всё, что происходит на заводах, было известно наркомату буквально по часам.

Стали разбираться конкретно. По каким причинам задерживается размещение и развёртывание ряда заводов? Какая нужна помощь? С какими обкомами связываться и о чём просить их. На следующий день в наркомат приехала комиссия. Спрашиваем:

— Как вы  собираетесь работать?

Отвечают:

— Занимайтесь своим делом, а мы всё посмотрим и решим.

Затем они ещё несколько раз приезжали в наркомат. А потом меня одного или с кем-либо из заместителей стали вызывать в ЦК.

Тут уже не ограничивалось лишь обсуждением. Прямо по телефону соединялись с заводами-поставщиками. Вызывали наркомов других отраслей. Давали указания транспортным организациям.

Две недели спустя комиссия закончила работу. Нам было сказано:

— Доложили о том, что вы работаете правильно и только нуждаетесь. Примерно в это же время все директора крупнейших заводов получили телеграммы за подписью Сталина, в которых он требовал быстрее наладить производство, сделать всё возможное и сверхвозможное, чтобы снабдить фронт крайне необходимой продукцией. В одной из них, посланной на завод, производивший штурмовики, говорилось, что эти самолёты «нужны нашей Красной Армии теперь как воздух, как хлеб».

Обращение ЦК к заводским коллективам всколыхнуло людей. На требования партии они ответили напряжённым трудом.

Самолёты идут на фронт

Теперь, когда эвакуация авиазаводов и кадров самолётостроителей в основном была завершена, главное заключалось в том, чтобы ввести в строй эвакуированные предприятия, создать новые центры авиапроизводства, наладить систему кооперирования эвакуированных предприятий друг с другом и с местными заводами. Изыскать недостающую рабочую силу, обеспечить заводы электроэнергией, металлом, топливом, сырьём, приспособить для новых условий железные дороги и иные виды транспорта, сделать многое другое.

Новые крупные корпуса, строительство которых шло и в 30-40 градусные морозы осваивали по частям. Покрывали что-то крышей, отгораживали площадку стенкой и устанавливали станки. Шли дальше, а станки начинали работать. Не хватало на заводе тепла и пара – один из цехов стал получать пар от локомотива.

В начале декабря 1941 года поднялся в воздух первый штурмовик, выпущенный заводским коллективом воронежцев, прибывшим на новое место.

…. В конце декабря с завода ушёл первый эшелон со штурмовиками, сделанными на новом месте. Готовые самолёты пришлось разобрать, чтобы отправить их на фронт по железной дороге, так как местный аэродром ещё не работал.

Уже в январе 1942 года выпуск достиг 900 самолётов, а в мае авиапромышленность впервые после эвакуации выполнила напряжённое плановое задание ГКО.

… Однако были такие аспекты материального обеспечения, которые можно было решать лишь в государственном масштабе.

Мы, например, много потребляли авиабензина и смазки. После армии, ВВС, шла авиапромышленность. Ведь испытывался каждый самолёт и каждый мотор.

Так что приходилось подчас вступать в острую «схватку» за бензин и смазку. Обстановка разрядилась, когда приняли решение возложить обеспечение нас горюче-смазочными материалами на специальное управление Вооружённых Сил. Тогда споры наши с военными закончились.

Ещё более сложной оказалась проблема обеспечения лесом. Наши самолёты в основном были смешанной конструкции – металл и дерево, и авиационный лес имел для нас особое значение.

Дерево, которое применялось в авиапромышленности, было особым. Оно добывалось так называемым, приисковым методом. Специально обученные люди из нашей лесной приёмки, а их было человек двести, уходили в леса и ставили на пригодных деревьях специальные клеймы. В основном нас интересовала сосна и берёза. Только эти две породы шли в дело. Деревья выбирались прямослойные, имевшие мало сучков. Клеймились они зимой и в течение зимы отправлялись на заводы наркомата лесной промышленности.

Вывести отобранный лес нужно было до наступления весны, потому что в апреле или мае деревья, попадая на солнце, трескались. А такая древесина нам уже не годилась.

…Если учесть, что от заготовленной древесины после переработки, обработки, отбраковки и т.д. в производство шла лишь малая часть, то понятно, сколько требовалось леса, чтобы производить две, три, а затем и более трёх тысяч самолётов в месяц. И это только для одной авиапромышленности.

Вопрос об авиалесе стоял очень остро. Даже для лошадей, которые использовались на вывозке древесины, был установлен особый паёк. В Главснаблесе ввели специальную должность — заместитель начальника Главлесосбыта по авиационной древесине.

В первый период войны неожиданно острой проблемой стало обеспечение производства самолётов проволокой для заклёпок.

Каждый, кто летал на самолётах военной поры или видел их, знает, какое огромное количество заклёпок находилось на поверхности фюзеляжа, крыла и оперения. Заклёпка – важнейший элемент самолёта.

Помогли учёные. Охлаждённая водой при выходе из печного отверстия, удерживаемая в воздухе силами поверхностного натяжения и достаточно прочной окисной плёнкой, струя жидкого металла обеспечивала блестящую и гладкую поверхность проволоки, прочность которой не уступала прежней, изготавливавшейся традиционным способом.

Проволока для заклёпок перестала быть проблемой. Важность сделанного высоко оценило правительство. Создатели этого метода были удостоены Государственной премии.

Выпуск самолётов всё время увеличивался. Происходила их модернизация, и иногда и освоение новых типов, и мы постоянно нуждались в новых материалах, вместе с тем постоянно увеличивалось потребление старых.

… Яркой личностью был заместитель наркома по снабжению Михаил Васильевич Хруничев. Правда, проработал он сравнительно недолго до весны 1942 года, но сделал  много, особенно если учесть, что это был самый трудный период.

Когда весной 1942 года создавался наркомат боеприпасов, возглавивший его Б.Л. Ванников согласился пойти на эту должность, поставив одним из условий подбор заместителей. И первым, кого он назвал, был М.В. Хруничев.

После войны Хруничев работал уже наркомом авиационной промышленности.

В это труднейшее время были созданы в ЦК партии авиационные отделы, а на местах, в ЦК партии республик и обкомах, введена должность секретаря обкома по авиапромышленности.

Работники авиационных отделов ЦК могли обратиться к кому угодно, минуя наркомов или руководителей соответствующих хозяйственных управлений, непосредственно к партийным организациям и хозяйственникам, прямо к тому или иному коммунисту.

Иногда, когда я бывал у Сталина, туда вызывали и заведующих авиационными отделами ЦК. Поднимая какой-то вопрос, Сталин часть работы, помимо того, что делалось каждодневно, возлагал на руководителей этих отделов, нередко посылая их на места, для того, чтобы они помогли наркомату решать те или иные возникающие проблемы. Чаще всего это касалось увеличения выпуска самолётов и моторов, освоения новой техники, налаживания снабжения авиазаводов и т.д.

Только молодость (заведующих авиационных отделов ЦК), а были они даже моложе меня, помогала им выдержать неимоверное напряжение, с которым в эти годы работал весь центральный аппарат и аппарат ЦК в первую очередь.

Примерно с весны 1942 года на наших складах начали появляться материалы, прибывшие по ленд-лизу из США, Канады и Англии. Наиболее ощутимыми были поставки сырья алюминия. Что касается проката из лёгких сплавов и авиатросов тонких размеров, то как правило, вследствие длительной морской транспортировки примерно около половины его приходило в негодность из-за коррозии.

В итоге импортный прокат запускался преимущественно на внутризаводские нужды, в самих самолётах применялся исключительно отечественный металл.

«Поставки по ленд-лизу составляли ничтожную долю наших потребностей и существенного значения не имели, а если учесть качество и всё остальное, то тем более».

… Летом 1942 года меня вызвали в ГКО и спросили, кого из наркомата можно послать в район Персидского залива для приёмки самолётов, которые должны были в скором времени начать поступать туда из США. Я назвал начальника отдела самолётного производства наркомата Анатолия Иосифовича Евтихова, очень способного специалиста и организатора.

— Хорошо, — согласились со мной, — свяжитесь с Микояном.

Евтихов уехал с группой военных на место, а вскоре от него пришла телеграмма примерно такого содержания:

Вокруг пустыня, больше ничего нет. Так как он теперь перешёл как бы в подчинённые Микояна, Анастас Иванович ответил: «Мы вас послали не для того, чтобы вы жаловались, а для того, чтобы наладить дело».

Пришла и другая телеграмма: Нужно 200-300 рабочих для сборки самолётов. Самолёты прибывали морем, в трюмах пароходов, в разобранном виде.

 Наркомат взял с заводов необходимое количество квалифицированных сборщиков. Из Ирана истребители и бомбардировщики уже шли на советско-германский фронт своим ходом. Причём они шли в полной боевой готовности, вместе с командирами авиационных частей и подразделений и сразу же вступали в бой на Кавказе, где в ту пору началась тяжёлое сражение.

Наладив техническую сторону перегонки самолётов, Евтихов вернулся в Москву.

.. Поставки металла для авиации с заводов Урала и Сибири уже в 1942 году поднялись до 70 %, а в 1943 году увеличились до 84 % при росте числа выпуска самолётов.

… За годы предвоенных пятилеток советский народ построил большое число крупных предприятий, освоил выпуск десятков тысяч новых видов машин, приборов, многих марок стали, химических материалов, кабельной продукции и другого.

 В начале 1942 года стали возвращаться в Москву многие институты авиационной промышленности. Уже в первой половине года вернулись Центральный аэрогидродинамический институт, Центральный институт авиационного моторостроения, Всесоюзный НИИ авиационных материалов и другие. … Около половины работавших на предприятиях авиапромышленности составляли женщины.

Был и ещё один резерв увеличения самолётного парка – ремонт и восстановление боевых машин, повреждённых в боях.

Многие самолёты, побывавшие под огнём противника и получившие повреждения, возвращались на аэродромы. Вот тут-то и спешили к самолёту, словно к подбитой птице, рабочие из фронтовых ремонтных бригад.

Ремонту самолётов в полевых условиях ГКО придавал большое значение. Наркомат направил в авиачасти значительное количество ремонтных бригад, которые выполняли исключительно важную работу.

Только ремонтники завода, где директором был А. Белянский, вернули в строй за годы войны свыше 6 тысяч самолётов, в основном штурмовиков.

С января 1942 года Наркомат авиапромышленности начал планировать полевой ремонт самолётов как задание, за которое нужно было отчитываться. Был создан специальный ремонтный главк.

Авиазаводы производили запасные части для ремонта самолётов – один групповой комплект на десять выпущенных самолётов, а также запчасти россыпью.

 Выпуск самолётов и моторов стал стремительно нарастать, особенно со второй половины 1942 года, когда началось новое наступление гитлеровцев, на этот раз на сталинградском и кавказском направлениях.

В это же время, в августе 1942 года, в Москву прилетел У. Черчилль. Целью его визита, с одной стороны, было сгладить как-то обострившуюся обстановку во взаимоотношениях между нашими странами из-за затяжки с открытием второго фронта, а с другой – посмотреть на месте, долго ли мы ещё продержимся и стоит ли нам помогать.

Запомнился приём, который проходил в Кремле в честь Черчилля.

Представляя нас, нескольких наркомов, которые были на приёме, Сталин пошутил не очень, на мой взгляд, удачно.

Подведя Черчилля ко мне, он сказал:

— Вот наш Нарком авиационной промышленности, он отвечает за обеспечение фронта боевыми самолётами, и если он этого не сделает, мы его повесим.

И он сделал выразительный взмах рукой.

Сделав вид, что мне очень понравилась эта шутка, я весело засмеялся. Смех, однако, был для публики. Сам я представлял это и по существу.

Подобное Сталин повторил,  представляя генерала А.В. Хрулёва, ведавшего снабжением Красной Армии.

Проведя Черчилля к наркому вооружения Д.Ф. Устинову, Сталин сказал:

— Это наш самый молодой нарком.

С назначением Дмитрия Фёдоровича я перестал быть самым молодым наркомом.

… Черчилль, видимо, тоже полагал, что он своё дело сделал, разрядив в какой-то степени, этим визитом напряжённость во взаимоотношениях. Это было действительно так. Его приезд имел в то время большое значение.

Забегая вперёд, скажу, и о втором визите У. Черчилля в Москву в октябре 1944 года. Этот приезд протекал в более благоприятной атмосфере, хотя острых вопросов и в это время оставалось немало. Многие из них уже были предвестниками отдельных трещин, что потом в совокупности с другими факторами привело к более серьёзным разногласиям между союзниками.

В честь Черчилля состоялся большой приём. Сталин впервые поехал в английское посольство. И даже провожал Черчилля и Идена на аэродром.

Союзники

В октябре 1942 года по просьбе союзников мы разрешили их представителям побывать на наших авиационных заводах.

Даже в это время в определённых американских и английских кругах не верили, что Советскому Союзу удастся справиться с трудностями и что мы сумеем выстоять. Кое-кто считал, что мы никогда не сможем наладить и авиационное производство в нужном масштабе, так как это требует многих благоприятных факторов. Да и временное превосходство противника в воздухе тоже, видимо, не способствовало убеждённости в том, что нам удастся когда-нибудь превзойти в выпуске самолётов и моторов наших противников.

Американцы побывали на одном из заводов, который был эвакуирован из Москвы на Волгу. Завод выпускал бронированные штурмовики Ильюшина – хорошо известные «летающие танки». На завод приехал представитель президента США Рузвельта Уэндел Уилки вместе с представителем американского посольства Стенли и сопровождавшими их лицами.

По стечению обстоятельств Стенли уже был на этом заводе раньше, до его эвакуации. Теперь он увидел его снова. И конечно, не мог не изумиться хорошо спланированному огромному заводу со светлыми, высокими корпусами, полностью насыщенными станочным парком и другим современным оборудованием. Ко времени приезда американцев завод выпускал 15 штурмовиков в день и имел внушительные заделы в заготовительных цехах.

Стенли внимательно всматривался в лица рабочих:

— Да, этот завод, на котором я был в Москве. Я узнал многих. В инструментальном цехе начальник его, указывая Стенли и Уилки на юношу у станка, сказал, что это сын директора завода. Американцы были чрезвычайно удивлены. Директор завода А.Т. Третьяков подтвердил это. Почти в каждом цехе рабочие задавали вопрос:

Когда будет второй фронт? Уилки отвечал, что с этой целью он и приехал сюда, чтобы скорее во всём разобраться.

Уилки увидел множество самолётов на аэродроме, наблюдал за их испытаниями в воздухе. Бреющие, почти у земли, стремительные полёты, крутые подъёмы, пикирование – всё это в массовом масштабе произвело на представителя США и сопровождающих его лиц огромное впечатление.

Вернувшись в Москву, Уилки заявил:

— Русские в очень опасном положении, но при всём том их моральное состояние превосходно.

В дни наиболее острых боёв за Сталинград осенью 1942 года, когда фронт требовал всё больше самолётов, я получил указание выехать на Саратовский завод и обеспечить отправку с заводского аэродрома ежедневно полка самолётов, готовых к бою, максимально разгрузить аэродром, на котором скопилось много самолётов. И, кроме того, совместно с местными товарищами посмотреть готовность Саратова к обороне. Последнее задание было вне моей компетенции, и я сказал:

-Товарищ Сталин, я военный инженер и вряд ли смогу разобраться с готовностью Саратова к обороне.

На это Сталин ответил:

— Я тоже гражданский человек, а вы как член ЦК ВКП(б) обязаны разобраться в этом. Посмотрите оборонительные сооружения, подумайте, что ещё можно сделать для обороны в самом Саратове.

Вылетели рано утром вместе с будущим маршалом авиации Г.А. Ворожейкиным, у которого были свои задачи по формированию авиачастей.

Завод работал с полным напряжением. Однако нужно добиться, чтобы не только с завода, но и с аэродрома – после отстрела в тире, облёта в воздухе заводскими лётчиками и приёма военными лётчиками – самолёты в таком же ритме уходили на фронт. В этом суть задания.

Чтобы давать полк готовых к бою самолётов ежедневно, нужно летать и днём и ночью. Пришлось договориться с местной противовоздушной обороной. Для ночных полётов отбираем самых лучших, самых опытных лётчиков. Дело налаживается.

Отправляем самолёты своим ходом на ближайший военный аэродром. На самолёте У-2 лечу на этот аэродром, хочу своими глазами увидеть, кому мы вручаем самолёты.

Лейтенантов среди лётчиков не вижу, только сержанты. Спрашиваю:

— Какой налёт имеете на боевых самолётах?

Отвечают:

— Полтора-два часа, и то, чаще всего, на старых самолётах, редко кто летал на новых.

Спрашиваю у командиров:

— Как будет происходить освоение новой материальной части?

— Теорию им объяснили во время учёбы, познакомили и с особенностями самолётов, ну а здесь даём один-два полёта и потом – на Сталинград. Время не ждёт.

Воевали молодые лётчики беззаветно..

По второму заданию я встретился с первым секретарём обкома Павлом Тимофеевичем Комаровым, с председателем облисполкома И.А. Власовым. Когда осматривали оборонительные сооружения, я, не являясь специалистом этого деда, ничего существенного сказать не мог.

Заметил только про себя, что, высаживаясь в Саратове, в сторону Сталинграда идут в пешем строю крупные подразделения.

… Когда в строю шагали сотни людей, пыли поднималось так много, что только первые ряды могли идти без масок, а все остальные – в противогазах.

Вернувшись в Москву, я доложил о выполнении задания. По поводу новых пополнений заметил, что на мой взгляд, вряд ли целесообразно так изматывать людей… в облаках пыли в противогазах. Сталин не согласился со мной:

— Нет, — сказал он, — им нужно пройти вместе в строю и побывать на привалах. Они должны узнать друг друга, иначе это не часть. Они ведь только сформированы.

Наверное, он был прав.

Врага ждал сокрушительный удар. В этот удар вкладывалась мощь и многих из более чем 25 тысяч самолётов, произведённых нашими заводами в 1942 году. Выпустив в 1941 году более 15 тысяч самолётов, мы превысили уровень 1940 года больше чем вдвое. Теперь этот уровень был превзойдён почти вчетверо.

Авиапромышленность давала во второй половине 1942 года ежемесячно почти на тысячу самолётов больше, чем год назад.

И этот поток всё возрастал.

Больше и лучше

На первый план выдвигалось требование повышения производительности труда, сокращения трудоёмкости производства. Технологи и конструкторы работали непрерывно и весьма успешно над снижением трудоёмкости производства самолётов. При массовом изготовлении боевой техники каждое, даже небольшое, усовершенствование оборачивалось заметным выигрышем  — ускорением постройки самолёта, увеличением числа выпускаемых машин.

В газете «Труд» за 8 мая 1975 года, где говорилось:

«В рассказах ветеранов Новосибирского авиационного завода имени Чкалова о трудовых делах военных лет нередко упоминается легендарная фреза. Фрезу эту сделал рационализатор коммунист И.И. Монаков. А помогал ему инженер комсомолец К. Беляк. Осенью 1942 года Монаков впервые использовал эту быстрорежущую сложную фрезу и приспособление, позволяющее вместо одной детали обрабатывать сразу двадцать восемь.

Норму он выполнил на 14900 процентов. Чудо-фреза позволила ему одному выполнить работу пятнадцати фрезеровщиков, 55 слесарей, 63 строгальщиков и 15 размётчиков. Так до конца войны Монаков и работал практически за полтораста человек».

Движение за звание фронтовых бригад. Нередко фронтовым бригадам присваивались имена героев войны: Зои Космодемьянской, Лизы Чайкиной, капитана Гастелло, имени 28 гвардейцев-панфиловцев и другие.

На заводе, который возглавлял А.А. Белянский, в апреле 1942 года было 167 фронтовых бригад, в декабре – 412, а в 1943 году уже более 500. Первенство в соревнованиях держала бригада коммуниста Извекова. Она вырабатывала до 500-600 процентов при отличном качестве продукции, а временами достигала 800-900 и даже 1000 процентов. Это была одна из лучших фронтовых бригад авиапромышленности. Она долгое время удерживала переходящее знамя Наркома авиапромышленности и ЦК ВЛКСМ, которое после окончания войны было оставлено на заводе на постоянное хранение.

Особенно трудно нам пришлось весной 1943 года, примерно за месяц до начала сражения на Курской дуге. Начиная с марта, погода выдалась капризная: то оттепель, то мороз, то дождь, то снег с заморозками. И вот на истребителях, которые базировались в этой зоне и были доставлены туда задолго до начала боёв, начала коробиться фанерная обшивка крыльев. Были случаи, когда обшивку в полёте срывало.

О случившемся командующие фронтами сообщили непосредственно в Ставку, мы пережили тревожные часы. Сталин потребовал немедленного ответа. Мы заверили, что всё будет исправлено в течение двух недель. Это несколько успокоило его, но всё же на прощание он сказал:

— Смотрите!

В течение суток более чем на десяти самолётных заводах были созданы ремонтные бригады, которые возглавили технологи и инженеры.

Эти бригады…. вылетели в авиачасти. Туда же прибыли один из заместителей наркома, начальник и главный инженер главка. Нарком химической промышленности М.Г. Первухин лично следил за доставкой на фронт необходимых лакокрасочных материалов. Спустя десять дней мы доложили ГКО, что все самолёты (в ремонте нуждались несколько сот самолётов) готовы к бою.

В наркомате прошла конференция по качеству.

Совещание по качеству состоялось и в ЦК партии. Присутствовали все парторги ЦК, многие главные инженеры, начальники ОТК, почти все отраслевые секретари обкомов, первые секретари обкомов и горкомов, которые находились в это время в Москве. Это было небывалое совещание, в нём участвовало около 500 человек.

По каждому заводу, по каждому объекту намечались конкретные организационно-технические мероприятия с точными сроками устранения тех или иных дефектов.

На всех крупных заводах появилось новая фигура – главный контролёр качества. Каждого из них утверждал ЦК.

Поточное производство, конвейер – вот что становилось одним из главных направлений во всей нашей деятельности.

Поток – передовой метод организации труда, позволявший при небольших материальных затратах в короткий срок значительно увеличить выпуск продукции путём лучшего использования производственных площадей, оборудования и сокращения производственного цикла.

Внедрение потока, конвейерного производства, помогало увеличить производительность труда иногда в несколько раз.

В течение года на заводе Баландина появилось более 60 поточных линий. Внедрение поточных линий позволило снизить трудоёмкость при изготовлении одного двигателя на 150 часов, высвободить более 400 рабочих и свыше 100 станков.

С установкой поточных линий на заводах, производивших бомбардировщик ТУ-2, трудоёмкость изготовления этого самолёта уменьшилась почти в три раза.

… на поток в авиапромышленности перевели до 70-80 процентов производства, в том числе конвейерами охватывалось до половины всех видов работ.

К концу 1943 года мы производили почти 3 тысячи боевых самолётов в месяц. За 1943 год ВВС получили почти 35 тысяч самолётов.

Авиапромышленность Германии не смогла достичь этих показателей. Конструкторское бюро Климова В.Я. создало более мощный двигатель – ВК-107а, который в ноябре 1943 года был запущен в серийное производство. Этот двигатель развивал мощность 1650 лошадиных сил. Вершиной конструкторской деятельности Климова в годы войны был двигатель ВК-108АВ, который, правда, в серии не строился.

КБ А.Д. Швецова создало форсированный двигатель АШ-82фн, обладавший мощностью 1850 л.с., двигатель стал использоваться на истребителях Лавочкина, но и на бомбардировщиках ТУ-2, Пе-8 и в других самолётах.

Вскоре мощность Швецовского двигателя возросла до 2 тысяч л.с.. Впоследствии КБ Швецова поставило на испытание двигатель мощностью 4500 л.с.. Такой мощности в то время не имел ни один зарубежный двигатель.

Продолжало совершенствовать двигатели КБ А.А. Никулина. В 1943 году конструкторы создали двигатель АМ-42 мощность 2 тысячи л.с. Он устанавливался на новый штурмовик Ильюшина ИЛ-10.

..была разработана модификация мотора АМ-42. Этому мотору присвоили марку АМ-43. мощность его равнялась почти 3 тысячи л.с.

После войны Микулин вспоминал:

«Таким образом, двигатель АМ-34 был настолько перспективно задуман и сконструирован, что, пройдя гос. испытания в 1931 году с мощностью 750 л.с., он без изменения размеров хода и диаметра поршня, с сохранением рабочего объёма в 46 литров, а также без увеличения габаритных размеров трудами конструкторов ОКБ и работников завода за 14 лет увеличил свою мощность в четыре раза, что является беспрецедентным в практике авиамоторостроения».

И в других типах двигателей мы зачастую превосходили зарубежные образцы воюющих стран.

.. Скорости полёта, достигнутые к концу войны, были аэродинамическим пределом для винтомоторных самолётов.

Выход был в замене поршневого двигателя двигателем совершенно иного типа, а именно реактивным.

Особо хочу сказать об авиадизеле, работы над которым в нашей стране начались в тридцатые годы.

Чем он привлекал? Большой экономичностью, высокой противопожарной безопасностью, надёжностью. Оказалось, что создать авиадизель значительно труднее бензинового. Наиболее удачной была конструкция, выполненная под руководством инженера А.Д. Чаромского.

В 1936 году после перелёта самолёта с авиадизелем из Воронежа в Москву отмечалось, что задание правительства выполнено и «с созданием авиадизеля сделано большое дело для страны».

…В начале войны на самолётах с авиадизелями было совершено несколько полётов в глубокий тыл Германии, в том числе и на бомбардировку Берлина. В ту пору за границей не было авиадизелей. И всё же окончательно двигатель не был освоен.

Когда началась война, производственные мощности заводов, производивших авиадизели, переключили на изготовление танковых дизельных двигателей, а КБ по авиадизелям, эвакуированное в Казань, стало помогать одному из моторных заводов в выпуске бензиновых двигателей.

В июне 1942 года приняли решение возобновить производство авиадизелей. Чаромский был вызван в Кремль к Сталину.

… перед войной Александр Дмитриевич вместе с другими товарищами был арестован и работал в Особом техническом бюро. Арестован по наговору. И когда Сталин спросил Чаромского, в каком состоянии находится работа над авиационными дизелями, то услышал от конструктора:

— Не по своей вине я был оторван от этой работы.

— Я знаю, — ответил Сталин, — но мы хотим назначить вас главным конструктором завода по авиадизелям. Надо организовать коллектив и продолжать совершенствовать авиадизели.

От Сталина Чаромский вернулся в место, где он находился под стражей (там уже были оформлены документы), а затем появился в наркомате у меня в кабинете.

ГКО дал заводу задание  — в короткий срок освоить производство авиадизеля, в то же время продолжая серийный выпуск прежних моторов. Завод в короткий срок освоил производство совершенно нового двигателя.

… Авиадизель ставился главным образом на дальний бомбардировщик Ер-2. Первые самолёты мы встречали в Москве вместе с конструктором авиадизелей Чаромским.

К концу войны КБ Чаромского разработало авиадизель мощностью 3500 лс, а затем по проекту одного из помощников главного конструктора В.М. Яковлева построили двигатель мощностью 6 тысяч л.с.

Однако он прошёл лишь заводские испытания. В авиации наступала пора газовых турбин.

Для авиационной промышленности авиадизелестроение было лишь эпизодом.

По технико-экономическим показателям авиадизели оказались оптимальными для танков, тракторов, большегрузных автомобилей, морских и речных судов, тепловозов, маломощных электростанций и других объектов. Постановка дизелей на танки намного увеличила дальность их хода и уменьшила пожарную опасность.

Чаромскому в середине войны присудили Государственную премию за создание авиадизеля.

Всего за годы войны в серийное производство было запущено 23 типа авиационных двигателей, что свидетельствовало о бурном развитии авиационного моторостроения в СССР.

С большой теплотой вспоминаю заместителя наркома и начальника моторного главка А.А. Завитаева.

Доводилось мне бывать с Завитаевым у Сталина. Хотя разговоры подчас бывали острыми, Алексей Александрович вёл себя с достоинством, выдержка никогда не изменяла ему. Помнится, однажды Сталин упрекнул нас в том, что мы всё ещё мало производим моторов.

— Почему у автомобилистов получается столько двигателей, сколько мы им заказываем, — говорил он, — а у вас нет?

— Но ведь там и двигатели другие, — возразил Завитаев, — точности другие, допуски другие, мощности другие. Если взять суммарную мощность наших двигателей, то она намного превзойдёт автомобильные.

— А нам не нужна суммарная мощность. Нам нужно количество двигателей, — ответил Сталин.

— Будет и количество, — заверил Завитаев, — дайте срок.

Обещание это авиапромышленность выполнила.

Насколько остро одно время стоял вопрос о выпуске моторов, можно судить по тому, что Сталин часто сам звонил на заводы, были случаи, когда просил, а не требовал, как обычно, увеличить выпуск хотя бы на один мотор, зная возможности того или иного завода.

Вспоминает директор завода М.С. Комаров:

«Я был в сборочном цехе, когда диспетчер сообщил мне, что нужно срочно позвонить А.Н. Поскрёбышеву. Вернувшись в кабинет, я набрал номер телефона, который дали мне. Поднял трубку Поскрёбышев и сказал: «С вами будет говорить товарищ Сталин, подождите у телефона, я доложу».

— Здравствуйте, товарищ Комаров, — сказал Сталин, — можете ли вы в ближайшее время увеличить суточный выпуск хотя бы на один мотор?

Я ответил:

 — Трудно и даже вряд ли возможно.

Сталин отозвался:

— Подумайте. Нужно это сделать. Очень необходимы фронту штурмовики Ильюшина.

Под впечатлением разговора я пошёл в цех коленчатых валов, где до недавнего времени работал начальником цеха.

… Обратился к шлифовальщикам с просьбой увеличить обработку за смену (11 часов) хотя бы на полколенчатого вала.

— Мы бы это сделали, товарищ директор, — отозвались шлифовальщики, — но покормите нас хотя бы хорошими щами. Видите, как мы опухли, еле ноги таскаем.

Посоветовавшись с работниками ОРСа, я принял решение забить несколько свиней, имеющихся на откормочной базе комбината питания. По внутренним талонам организовали питание этих рабочих.

Через неделю завод повысил сдачу моторов на один в сутки, а в последующем мы ещё увеличили выпуск нужных фронту двигателей:

Надо только сказать, что расходовать мясо самостоятельно в то время мы не имели права, мясо распределялось централизованно.

Нас ожидала крупная неприятность, но благодаря вмешательству наркома всё обошлось благополучно».

Сталин звонил на этот завод ещё не раз.

Однажды он спросил М.С. Комарова, что задерживает выпуск моторов?

— Песок, — ответил он

— Как песок? – изумился Сталин

На заводе всего двухдневный запас песка, необходимого для формовки, и производство может остановиться.

— Почему ни к кому не обращаетесь?

— Обращался. Но говорят, нет вагонов, чтобы завести песок.

— Песок будет, — сказал Сталин и положил трубку.

К исходу следующего дня на завод подали эшелон песка, которого хватило недолго.

Нарастающий выпуск самолётов и моторов был омрачён бомбёжкой некоторых наших заводов противником в середине 1943 года.

..пострадали отдельные заводы, особенно самолётостроительный с Саратове. Восстановление завода заняло немногим более двух месяцев. В мае, до бомбёжки саратовцы выпустили 286 самолётов, в июне, когда была бомбёжка – 173, в июле завод дал 57 боевых машин, а в августе – 115. В сентябре выпуск составил 242 самолёта, в октябре завод дал 280 самолётов. В последующем эта цифра ещё возросла.

К началу войны у нас уже имелась броневая авиационная сталь. Эта сталь применялась для защиты наиболее жизненно важных частей самолёта – мотора, кабины, радиатора, прежде всего у штурмовиков. Авиационная броня отличалась от обычной тем, что обладала свойством не сдерживать энергию пули или снаряда, а разрушить их.

Если применялась обычная броня, то для остановки пуль калибра 7,62 и 12,7 миллиметра её толщина должна была составлять соответственно 15 и 35 миллиметров. Один квадратный метр такой брони весил от 120 до 280 килограммов.

И вот учёные предложили другую броню, при столкновении с которой пуля разрушалась. Сердечник пули ломался о несимметричные контуры сделанной ею же пробоины.

А за первым листом шёл второй лист брони, которую пуля или снаряд авиационной пушки пробить уже не могли.

Вот такую так называемую экранированную броню, состоявшую из двух раздельных листов, и создали наши учёные С.Т. Кишкин  и Н.М. Скляров в ходе войны.

Мы смогли заменить металлические бензиновые баки сначала на фибровые, затем на мягкие баки (стенки из резины и ткани). Это ещё больше отвечало требованиям живучести боевых самолётов.

Противник же так и не смог заменить металлические баки на более жизнестойкие.

В 1942 году, когда немцы были ещё в Можайске, наркомат провёл на одном из заводов первую технологическую конференцию. На ней было положено начало неизвестному до тех пор принципу непрерывной разливки металла. Все наши металлургические заводы перешли полностью на этот метод отливки слитков – как прокатные, так и трубопрессовые.

За рубежом это вошло в практику лишь в шестидесятых годах, после закупки у нас соответствующей лицензии.

Говорю об этом потому, что мало кто знает истоки этого дела.

.. Мы выиграли воздушную битву у люфтваффе и потому, что на протяжении всей войны не переставали трудиться деятели нашей науки.

.. Теперь, когда огонь войны всё дальше уходил на запад, требовалось увеличить продолжительность полёта самолётов-истребителей, которые часто использовались как истребители сопровождения дальней бомбардировочной авиации. В итоге отдельные самолёты, как например, ЯК-9Д(дальний) удалось спроектировать так, что дальность его полёта действительно стала больше. Усиливали мы и вооружение. Некоторые наши самолёты-истребители уже имели не только 37-, но 45-миллиметровую пушку.

Продолжал совершенствоваться штурмовик Ильюшина. Сначала появился Ил-8, а затем Ил-10.

..В ходе войны немецкие авиаконструкторы попытались построить самолёт, похожий на наш «летающий танк». Однако из этого замысла ничего не вышло. У гитлеровцев не оказалось ни подходящей конструкции, ни нужного двигателя.

..Неизбежность разгрома гитлеровской Германии была уже очевидна, и ЦК партии направлял наше внимание на перспективные вопросы.

..И это позволило нам почти сразу же после войны выпускать реактивные самолёты.

.. Конструктор В.Я. Климов совместно с Центральным институтом авиационного моторостроения построил мотокомпрессорный двигатель – лучшее, что могли дать моторостроители в это время. Он расходовал горючего в три раза меньше, чем прямоточный двигатель, и в десять раз меньше, чем жидкостно-реактивный, поэтому и мог работать дольше.

Его поставили на боевой истребитель Микояна и Гуревича. Испытания состоялись в начале 1945 года. Самолёт достиг 825 километров в час, — всего на 40 километров меньше, чем реактивный гитлеровский самолёт МЕ-262.

.. Наиболее перспективными оказались замыслы двигателиста Архипа Михайловича Люльки. Ещё до войны он начал работать над турбореактивным двигателем, и весьма успешно.

Но война помешала достроить двигатель. Люлька вместе с ленинградскими танкостроителями был эвакуирован на Урал и там стал помогать в разработке усовершенствованных танковых двигателей.

Однако час Архипа Михайловича пришёл, когда наркомат предложил ему возглавить в одном из институтов отдел турбореактивных двигателей.

Вскоре Люльке представлялась возможность познакомиться с немецким реактивным двигателем с подбитого МЕ-262.

Сходство двигателей, спроектировавших и построенных по разные стороны от линии фронта, оказалось чрезвычайно большим.

Даже степень сжатия, количество ступеней, тяга турбин были почти одинаковыми. Однако у гитлеровцев двигатель уже стоял на самолёте.

Фирмы «Юнкерс» и «БМВ» разрабатывали турбореактивные двигатели с 1939 года. Они прошли испытания к концу 1942 года.

Гитлеровцы упустили время для развёртывания этой работы. Когда же начался поворот в войне, политические и военные руководители Германии стали делать ставку на «сверх-оружие», в котором известное место занимала реактивная авиация. Наиболее удачным оказался самолёт конструкции Мессершмитта МЕ-262.

Хотелось бы сказать и о мало, кому известной странице отечественного самолётостроения — создании в этот период в нашей стране беспилотной авиационной военной техники, связанной с именем учёного и конструктора Владимира Николаевича Челомея.

Выяснилось, что на базе такого двигателя можно построить снаряды типа самолётов-снарядов и подвешивать их под тяжёлые бомбардировщики. Не долетая до цели несколько сот километров, лётчики могли отправить эти снаряды в дальнейший полёт.

Самолёты в данном случае не входили бы даже в зону противовоздушной обороны противника.

Челомею было сказано:

— Продолжайте совершенствовать двигатель, а мы подумаем, как развернуть эту работу.

Дальнейшей толчок развитию беспилотной техники дало появление у гитлеровцев самолётов-снарядов ФАУ-1, которые в июне 1944 года, после высадки союзных войск в Франции, впервые применили для ударов по Англии.

Узнав о применении фашистами нового оружия, а это случилось 13 июня 1944 года, меня, А.А. Новикова и В.Н. Челомея вызвали в ГКО и поставили задачу: создать новое оружие-беспилотную боевую технику.

Появилось соответствующее решение ГКО. Челомей был назначен главным конструктором и директором соответствующего завода. Уже в декабре 1944 года десятки отечественных самолётов-снарядов были испытаны с помощью самолётов Пе-8, а позже на самолётах Ту-2 и ТУ-4. Эффект их применения оказался чрезвычайно сильным. В начале 1945 года мы были уже готовы применять его.

Но ЦК ВКП (б), Советское правительство приняли решение отказаться от применения этого оружия. Не менее сильное и пожалуй, более эффективное, чем у врага, оружие у нас было, и гитлеровцы знали о нём. Но мы не стали уподобляться фашистским варварам «воевавшим» с помощью своих ФАУ с мирными жителями Британских островов. Ведь наибольший эффект приносило применение самолётов-снарядов по городам, где было много мирного населения. А советский народ сражался только с гитлеровской армией, а не с мирными жителями Германии.

Поэтому готовые к бою эскадрильи тяжёлых бомбардировщиков с подвешенными к ним снарядами, получившими название «10Х»(десятая модификация неизвестного оружия), так и не взлетели со своих аэродромов для нанесения боевых ударов.

Но эта работа не была напрасной: всё сделанное позволило нам уже в послевоенное время начать мирное освоение космоса, в чём большая заслуга известного учёного, конструктора авиационной, ракетной и космической техники, дважды Героя Социалистического Труда, академика Владимира Николаевича Челомея.

Коллегия наркомата заслушала доклад академика А.И. Берга по радиолокации. В наркомате появилось Главное Управление по радиолокации. На базе одного из приборных предприятий был создан первый завод по производству радиолокационных средств опознавания и обнаружения. В сентябре 1944 года из армии был отозван Я.М. Сорин, которому поручили создание Центрального КБ по этой проблеме. Успешно и быстро создавалась в авиапромышленности новая отрасль — самолётная радиоэлектроника.

Оснащение радиолокационным оборудованием нового самолёта А.Н. Туполева – ТУ-4 стало значительным явлением.

Во второй половине 1944 года мы начали часть заводов передавать гражданской промышленности.

Несмотря на это, в 1944 году советская авиаиндустрия произвела рекордное количество самолётов – 40241. Полное господство в воздухе было закреплено бесповоротно.

Испытания в бою

Сталин остро реагировал на неблагоприятные сообщения о недостатках самолётов, моторов или вооружения в бою.

Правда, когда Сталин сам ставил какую-либо задачу или выдвигал предложение, можно было сказать:

— Разрешите посоветоваться с заместителями, конструкторами и заводами?

На это он обычно соглашался, но предупреждал:

— Только не очень долго почёсывайте в затылках!

Зато ответ типа «не знаю» выводил Сталина из равновесия.

Вспоминается случай, когда командующий ВВС и его заместитель разъехались по фронтам как представители Ставки.

За командующего оставался начальник Военно-воздушной академии имени Н.Е. Жуковского известный авиатор генерал Н.А. Соколов-Соколёнок.

Только я вернулся в наркомат – вызов к Сталину. Вижу, вызван и Соколов-Соколёнок. Входим к Сталину. Я был в генеральской форме, но поздоровался, как обычно:

— Здравствуйте, товарищ Сталин!

Соколов-Соколёнок вытянулся в струнку, щёлкнул каблуками и чётко доложил: Такой-то прибыл по вашему приказанию.

Сталин не любил подобных представлений. Все, кто часто бывал у него из Генштаба или с фронтов, знали это и официального ритуала не придерживались.

Оглядев Соколова-Соколёнка, Сталин поморщился и начал спрашивать, как идёт формирование разных частей: истребительных, штурмовых, бомбардировочных, сколько имеется самолётов как комплектуется личный состав. А Соколов-Соколёнок отвечает лишь одно:

— Не знаю!

Это не знаю, другое не знаю…

— Как это не знаю! – возмутился Сталин. – Как вы можете приходить ко мне и отвечать на мои вопросы «не знаю».Да я вас немедленно арестую! Вы зачем там сидите?

Многие из поставленных вопросов я знал, в частности, данные по комплектованию материальной части, и поэтому попытался доложить об этом. Но Сталин, не сбавляя тона, приказал Соколову-Соколёнку:

— Чтобы не позднее чем через два часа все необходимые сведения были у меня в письменном виде!

Мы вышли из кабинета. В приёмной Соколов-Соколёнок, бледный и взволнованный, сказал, обращаясь ко мне:

— Это меня-то, Соколова-Соколёнка, арестовать?

Я заметил:

— А ты что думал? Давай скорее в ВВС, пригласи генерала Никитина, он всё знает, и готовь справку, не теряя времени.

Как-то в сентябре 1942 года мне позвонил Поскрёбышев и сказал, чтобы я срочно явился к Сталину.

— Жуков докладывает из Сталинграда, — сказал он, — что оружие на последних самолётах, поставленных в одну из авиадивизий, не стреляет. Почему?

Для меня это было полной неожиданностью.

— Не могу сейчас сказать, товарищ Сталин, — ответил я, — должен переговорить с заводом.

— Переговорите.

Прямо от Поскрёбышева я позвонил на завод. Оказалось, что и на заводе об этом ничего не знают.

— Мы всё проверили перед отправкой, и всё стреляло, — ответил директор.

Тогда я сказал

— Немедленно летите в Сталинград, разберитесь!

Вскоре мне доложили, что в одном дефекте виноваты «пушкари», вышла из строя небольшая пружинка на пушках, а в другом – завод.

Были слабо натянуты тросы, которые приводились в движение чашечкой пушки, и она не стреляла. Прежде чем этот трос монтировать, полагалось как следует вытянуть, убрать «слабину».

Сталин сказал, что дефекты надо немедленно устранить, но я уже позвонил в наркомат вооружения и всё, что было необходимо, передал на завод. В течение двух дней заводская бригада и вооруженцы исправили всё да ещё отремонтировали немало самолётов, с теми или иными поломками, вернувшимися из боя.

Жуков доложил Сталину о боеготовности авиадивизии, добрым словом отозвался о заводской бригаде.

С большим доверием относился к истребителю Ла-5 будущий Трижды Герой Советского Союза и маршал авиации И.Н. Кожедуб. Вот его мнение об истребителе Лавочкина.

«Выполняя полёт за полётом, я вроде сроднился с ним, узнал все его повадки. Не любил этот самолёт, когда лётчик допускал потерю скорости. Я учёл его нрав. И он меня понимал, слушался. На нём я сбил 45 самолётов»

В 1944 году И.Н. Кожедуб пересел с Ла-5 на Ла-7 и сбил ещё 17 вражеских машин. «На Ла-7 я не боялся вступать в бой с любым количеством самолётов противника и побеждал его, — вспоминал он впоследствии. – Были случаи, когда мы парой «Лавочкиных» вели бой против 40 вражеских самолётов и одерживали победу».

Непрерывно совершенствовались самолёты и конструкции А.С. Яковлева. В конце 1941 года впервые на фронте появились истребители Як-7, которые приняли участие в воздушных боях под Москвой.

Его скорость на высоте более 3,5 тысяч метров достигала почти 600 километров, а потолок превышал 10 километров.

КБ Яковлева создало впоследствии ещё более совершенный истребитель, получивший наименование Як-9 и ставший самым массовым истребителем Советских ВВС в годы Великой Отечественной войны. Этих истребителей было построено свыше 14 тысяч.

Модифицированный Як-9 – Як-9Т, вооружённый 37-миллиметровой пушкой, стал грозой для «Фокке-вульфов».

Был создан и Як-9У (улучшенный), на котором стоял мощный новый мотор Климова. Максимальная скорость Як-9У составляла 700 километров в час, а дальность – почти 900 километров. КБ Яковлева разработало в 1943 году ещё один самолёт – Як-3.

«На Як-3 мы бьём врага, как хотим», — писали лётчики французского авиаполка «Нормандия-Неман», а через их руки прошли истребители многих стран мира.

Кроме Пе-2 другим фронтовым бомбардировщиком был самолёт конструкции А.Н. Туполева. Испытание показали, что Ту-2 превосходил все существовавшие в то время фронтовые бомбардировщики. Его скорость почти на 100 километров превышала скорость основного серийного немецкого бомбардировщика «Юнкерс-88».Однако выпуск ТУ-2, начавшийся было в 1942 году, прервался и был продолжен во второй половине 1943 года.

Почему так случилось?

ТУ-2 запустили в серию на одном из сибирских заводов. Завод не был до конца построен, шло формирование коллектива, который состоял из рабочих и инженеров местного и эвакуированного заводов. А машина сложная. Наконец полк ТУ-2 направили на Калининский фронт для войсковых испытаний.

Командующий авиацией фронта был в то время бывший начальник Лётно-исследовательского института.  М.М. Громов – человек очень основательный и неторопливый в выводах. Почти каждый день я звонил по телефону командиру дивизии, в которой испытывали ТУ-2, узнавал об их участии в боях. Мне отвечали, что лётчики отзываются о самолёте высоко, боевые и лётные качества бомбардировщика хорошие, он не только метко поражает наземные цели, но и успешно сражается с истребителями противника. А к Сталину никаких сообщений не поступало.

То, что говорил я, его почему-то не убеждало. Положение на фронтах было в ту пору острым, а так как испытания затягивались, он стал настаивать на снятии ТУ-2 с производства. Как мог, я доказывал, что этого делать не следует, необходимо дождаться официального отчёта о фронтовых испытаниях самолёта. А отчёта, как на грех, всё нет и нет. Сложившаяся ситуация очень раздражала Сталина. И однажды он сказал мне сердито:

— Вы что, продались Туполеву? Почему не даёте предложений о снятии самолёта с производства? Нам очень нужны сейчас истребители.

Пришлось повторить, что машина хорошая, очень нужная фронту. Мы затратили большие усилия, чтобы оснастить её и наладить производство. Сталин разговор продолжать не стал.

А через два дня, вызвав меня к себе, сказал, обращаясь к находившемуся у него Маленкову:

— Пишите: снять с производства самолёт ТУ-2. Обязать НКАП Шахурина и директора завода Соколова организовать на этом заводе производство истребителей.

Поразмыслив немного, Сталин спросил:

— Какие истребители там поставить?

Я ответил:

— Если вопрос решён окончательно, то на этом заводе лучше выпускать истребители Яковлева. Нам легче организовать их производство, так как сравнительно близко находится другой завод, который уже их делает. Он может помочь по-соседски.

— Когда начнётся выпуск?

— Разрешите посоветоваться и завтра назвать срок?

— Хорошо, согласен!

Производство ТУ-2 прекратили и начали готовиться к выпуску истребителей, как всегда, когда есть решение в очень высоком темпе.

А дней через двадцать приходит акт о фронтовых испытаниях туполевского бомбардировщика – объёмистая прошнурованная книга с грифом «Совершенно секретно». Много подписей – лётчиков, инженеров, командиров полка и дивизии. А сверху «Утверждаю Генерал-майор авиации М. Громов». Оценка самолёта очень высокая.

Примерно часов в пять-шесть вечера меня вызвали к Сталину. Вхожу в кабинет. Сталин один. На длинном столе, покрытом синим сукном, лежит экземпляр акта испытаний ТУ-2.

— Оказывается, хвалят машину. Вы читали?

— Да, читал. Зря сняли самолёт с производства. И сколько я упрёков от вас получил.

— И всё-таки вы неправильно поступали, — вдруг сказал Сталин.

— В чём?

    — Вы должны были жаловаться на меня в ЦК.

Сказал и пошёл дальше по кабинету, попыхивая трубкой. Это не было шуткой с его стороны. Он говорил вполне серьёзно и для того момента, может быть, искренне.

Я промолчал. Никому из нас в голову не могло прийти писать на Сталина в ЦК. В лучшем случае над этим посмеялись бы. После паузы я заявил:

— На месте эвакуационного завода сейчас восстанавливается завод по производству бомбардировщиков. Это предприятие, конечно, не такое крупное, как в Сибири, но наладить выпуск ТУ-2 можно.

Сталин отозвался:

— Хорошо, готовьте решение.

Туполевский бомбардировщик начали выпускать. За годы войны удалось сделать около 800 машин.

Со Сталиным можно было спорить, как я уже говорил, по практическим вопросам хозяйственной деятельности, доказывать нецелесообразность того или иного мероприятия, даже предложенного им, и спорить настойчиво. Но бывало, что все попытки, как в истории с туполевским бомбардировщиком, что-то доказать Сталину оказывались без результативными.

— Это мы уже слышали, — говорил он, — и переубедить его оказывалось невозможным.

Можно привести и такой пример. Самолёт С.В. Ильюшина – штурмовик Ил-2 ставился в серийное производство на одном из заводов.

Сталин предложил перевести на этот завод и ОКБ Ильюшина, которое находилось в Москве. Мотив: освоение и налаживание серии при этом будет проходить значительно быстрее, возникающие трудности конструкторы тут же устранят.

Я возражал, подчёркивая, что ОКБ – сложный организм, очень много людей, своё опытное производство и т.д.

Переброска стольких сил в другой город может ослабить производство, часть конструкторов просто потеряем. Освоение серийных самолётов это вряд ли ускорит, а вот создание новых, точно, задержит. Ведь когда опытная машина идёт в заводском варианте, конструкторы работают уже над следующей. На завод для освоения посылается группа во главе с заместителем главного конструктора, она и разрешает все вопросы. А как быть, если самолёт ставят в производство сразу на двух или нескольких заводах? Тогда опять переводить?

Сталин ссылался на пример моторостроительных опытно-конструкторских бюро: они все находятся при моторостроительных заводах, в разных местах страны, и это полезно для дела.

Сталин настоял на своём. Решение о переводе ОКБ Ильюшина состоялось. Издали соответствующий приказ по наркомату. Но, по-честному, за его исполнением никто не следил. Потому что выполнить этот приказ – значило «развалить» ОКБ.

Не могу сказать, знал ли об этом Сталин. С.В. Ильюшин выезжал на этот завод, как ездил он и на другие заводы, особенно эвакуированные. Но ОКБ  продолжало быть в Москве.

В ходе войны, когда потребность фронта в самолётах ещё не удовлетворялась, Сталин предложил передать всё станочное оборудование ОКБ заводам. Снова я возражал, убеждал, что, во-первых, оборудования у конструкторов не так много, а во-вторых, они всё время работают над модернизацией самолётов и, станки им нужны. Сталин заявил твёрдо:

— Сейчас я серийщик, выпуск самолётов должен нарастать.

И решение состоялось, но, признаюсь, и его мы спустили на тормозах.

Труднее обстояло с дальней бомбардировочной авиацией.

Ещё за несколько лет до войны конструкторский коллектив В.М. Петлякова создал дальний бомбардировщик (ТБ-7 (Пе-8), воплотивший последние достижения передовой авиационной науки и техники. И превосходивший по дальности полёта аналогичные зарубежные образцы, в том числе и американскую, «летающую крепость», «ВОИНГ В-17». Однако освоение самолёта затянулось. В 1940 году и в первой половине 1941 года выпустили всего 11 боевых машин.

Когда же началась война и потребовалось резко увеличить парк дальней бомбардировочной авиации, решили сделать это за счёт ИЛ-4, освоенного уже в серийном производстве, хотя он не мог заменить Пе-8 по своим лётно-техническим и боевым данным.

Всё же к концу войны нам удалось несколько увеличить  и парк Пе-8, а также модифицировать его.

На самолёте установили форсированные швецовские двигатели, которые позволили увеличить скорость бомбардировщика до 450 километров в час, а максимальную дальность полёта до 6 тысяч километров.

Создавались Пе-8, способные поднять и донести до цели 5-тонную бомбу. «Пятитонку» сбрасывали, в частности, на Кёнигсберг, где имелись мощные железобетонные укрепления. На Пе-8 совершили и сверхдальние перелёты. В апреле 1942 года на этом самолёте доставили в Лондон советскую дипломатическую миссию, а в мае состоялся полёт в США и обратно.

В составе авиации дальнего действия (АДД) эти «тяжёлые крейсеры» использовали в первую очередь для нанесения бомбовых ударов по особо важным целям.

Ещё один дальний бомбардировщик – Ер-2 конструкции Р. Бартина и В.Г. Ермолаева с большим радиусом действия, обладавший хорошими пилотажными качествами, с дизельными двигателями мог брать максимальную бомбовую нагрузку до 5 тонн, причём внутри фюзеляжа помещалась бомба весом 2 тонны. Самолёт имел усиленное пушечное вооружение. Создавался он в Сибири. Оттуда боевые машины перелетали в Москву и далее на фронт, покрывая расстояние более 4 тысяч километров по необорудованной трассе.

Самолётам Ер-2 в боевом и пассажирском вариантах с авиадизелями принадлежит честь первых беспосадочных перелётов по этому маршруту.[3]

Основным дальним бомбардировщиком оставался в течение всей войны ИЛ-4. Нам удалось несколько увеличить дальность полёта этой машины, улучшить её вооружение, установить на неё более совершенные и более мощные двигатели, что сказалось на лётно- технических характеристиках самолёта. По многим данным ИЛ-4 не уступал зарубежным образцам подобного класса, а иногда и превосходил их.

В середине войны Гитлер пригласил к себе ведущих авиационных конструкторов, чтобы обсудить вопрос об отставании авиационной техники. Появление на советско-германском фронте самолётов С.А. Лавочкина с двигателями воздушного охлаждения и новых истребителей А.С. Яковлева делало всё более очевидным наше превосходство над противником. Как вспоминает в своей книге Хейнкель, конструкторов вызывали поодиночке, и с каждым он вёл доверительный разговор, который начинал словами:

— До сегодняшнего дня я не вмешивался в дела Люфтваффе, считая нашу авиацию самой сильной в мире. Но ужасное разочарование, которое я испытываю на протяжении последних двух лет, заставляет меня стать на этот прямой путь выяснения сути дела. Я требую безукоризненно честных ответов на вопросы, которые я задам, и такой же безупречной правдивости в раскрытии истины…

 Ни появление  «Фоккс-Вульфа-190» с мотором воздушного охлаждения, ни его дальнейшая модернизация, ни постоянное совершенствование самолётов Мессершмитта, на которых устанавливали всё более мощное вооружение, более сильные двигатели и более надёжную броневую защиту, не очень помогли гитлеровцам. Потенциальные возможности нашей конструкторской мысли и авиаиндустрии оказались выше.

В начале 1942 года новые самолёты составляли в истребительной авиации 46,4 %, а к концу войны – 96,2 %. Ещё контрастнее было соотношение в бомбардировочной авиации. На 1 января 1942 года «старых» машин у нас было 81,9 %, а к началу 1945 года их осталось лишь 14,5 %.

Используемые в качестве штурмовиков в начальный период войны самолёты И-153, И-15 бис и другие (а они составляли тогда более 80% парка штурмовой авиации) уже к концу 1943 года были полностью вытеснены Ил-2.

Мы перестали выпускать самолёты старых марок. Из восьми типов истребителей, производившихся в 1941 году, к концу войны осталось только три.

За это время количество типов бомбардировщиков сократилось с девяти до пяти. Из 18 типов боевых самолётов, выпускавшихся в начале войны, к 1945 году осталось лишь 10.

Почти в два раза сократилось за это время количество типов моторов.

Из общего количества боевых самолётов всех назначений больше всего было произведено штурмовиков конструкции Ильюшина – 40 тысяч, затем истребителей конструкции Яковлева – 37 тысяч и истребителей конструкции Горбунова, Лавочкина, Гудкова – 22 тысячи.

Фронтовых бомбардировщиков Петлякова создано 11 тысяч, фронтовых бомбардировщиков Туполева – около 800. Истребителей Микояна и Гуреева выпустили 3,5 тысячи.

Таким образом, в годы Великой Отечественной войны было осуществлено не просто техническое оснащение ВВС, а можно сказать, их полное перевооружение новыми видами боевой техники.

Начиная с 1943 года авиапромышленность Германии резко стала увеличивать выпуск самолётов. В 1944 году их было произведено рекордное количество – 37,9 тысячи. Однако самолётный парк Люфтваффе по сравнению с 1943 годом остался, можно сказать, прежним, так как за 1944 год потери ВВС на всех фронтах составили необычайно большую цифру – свыше 32 тысяч боевых самолётов.

За боевые заслуги в боях с немецко-фашистскими захватчиками около 200 тысяч лётчиков, штурманов, инженеров, техников, стрелков-радистов и механиков были награждены орденами и медалями. 2420 авиаторам было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, из них 29 женщинам-лётчицам, 65 человек были удостоены этого звания дважды, а А.И. Покрышкин и И.Н. Кожедуб стали трижды Героями.

Как нарком авиапромышленности, я состоял в Военном совете ВВС и поддерживал деловые контакты со многими прославленными авиационными военачальниками.

Бывая иногда в Ставке при обсуждении заданий авиации дальнего действия (АДД), я всегда восхищался выдержкой её командующего генерала А.Е. Голованова, чёткой аргументацией выдвигаемых им предложений.

Вспоминаю, как однажды в кабинете Сталина возник разговор о необходимости бомбардировки немецких аэродромов, находившихся в Северной Норвегии. Гитлеровцы наносили оттуда удары по Мурманску, а также по арктическим коммуникациям, по которым шли морские конвои союзников. Сталин сказал, что надо разбомбить эти аэродромы, ослабить возможности противника в совершении этих акций. И тут же предложил Голованову использовать наши тяжёлые бомбардировщики Пе-8. Подумав, Александр Евгеньевич ответил, что это будет трудно сделать.

— Почему?- спросил Сталин.

— На севере нет подходящих аэродромов для этих самолётов. Длина взлётно-посадочных полос не подходит для тяжёлых «петляковых».

— Нам нужно нанести очень мощные удары, — повторил Сталин, — а это лучше всех могут сделать наши Пе-8.

Но Голованов настаивал на том, что это невозможно.

— Что вы предлагаете в таком случае? – рассердился Сталин.

— Нужно перебросить на север дивизию ИЛ-4. Им тоже будет тяжеловато, но с тех аэродромов эти самолёты уже взлетали.

Сталин остался недоволен, но принял предложение Голованова. По аэродромам противника в Северной Норвегии были нанесены неожиданные и точные удары.

Только несколько позже я узнал, что А.Е. Голованов в первые дни войны лично водил на бомбёжку один из полков дальней бомбардировочной авиации и бил немецкие танки где-то в районе Бреста. С августа 1941 года вступив в командование дальней бомбардировочной дивизией, он стал выполнять непосредственные задания Ставки Верховного Главнокомандования. Бомбила дивизия и Берлин.

Мужественный, решительный командир, став Главным маршалом авиации, продолжал отдавать все свои силы и опыт делу укрепления АДД и выполнению возложенных на неё задач.

С командующим ВВС дважды Героем Советского Союза Главным Маршалом авиации Новиковым я познакомился с момента назначения его на эту должность в апреле 1942 года, когда он был ещё генералом.

До конца войны мы работали с ним дружно и в то же время были требовательны друг к другу.

Война застала Новикова на посту командующего ВВС Ленинградского военного округа. Очень уважали Новикова не только подчинённые ему авиаторы, но и командование Ленинградского фронта и в Ленинградском обкоме партии.

Новиков часто бывал на фронтах, организуя взаимодействие между войсками и воздушными армиями, используя опыт боёв в руководстве ВВС.

 Необходимый деловой контакт между командованием ВВС и Наркоматом авиапромышленности был.

.Справедливости ради нужно сказать, что ни я, ни Новиков не защищали «своих». А это уже было важно.

Чаще чем с Новиковым, который очень много находился на фронтах, мне приходилось встречаться с его заместителем и начальником штаба ВВС генералом Фёдором Яковлевичем Фалалеевым. Нужно было быть очень компетентным человеком в различных авиационных вопросах, чтобы вести успешно огромную работу, нередко напрямую контактируя со Сталиным.

Испытание. Нашествие^[4]. Нарком вооружения Устинов Д.Ф.

На рассвете 22 июня у меня в квартире зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал голос Н.А. Вознесенского.

— Говорит Вознесенский, — сказал он. – Война, Дмитрий Фёдорович. Германские войска перешли нашу границу. Война. Прошу прибыть ко мне… Я тут  же позвонил В.М. Рябикову, передал ему известие о начавшейся войне и попросил сообщить об этом всем заместителям наркома, секретарю парткома, срочно собрать их в наркомате, потом поручил дежурному по наркомату вызвать начальников главков и отделов, а через них всех сотрудников – ведь было воскресенье – и поспешил  в наркомат.

Здесь прежде всего подписал письмо Наркому обороны маршалу Тимошенко С.К. Просьба, содержащаяся в письме имела для нас особое значение. Суть её состояла в предоставлении, в соответствии с постановлением правительства, отсрочек от призыва в Красную Армию работникам предприятий и организаций наркомата вооружения. К письму прилагался заблаговременно подготовленный расчёт распределения отсрочек по военным округам.

Поставив первоочередные задачи прибывшим в наркомат заместителям, поехал к Н.А. Вознесенскому.

В приёмной у него уже находились В.А. Малышев, А.И. Шахурин, затем подошли и другие наркомы оборонных отраслей. Ровно в девять нас пригласили в кабинет Вознесенского.

     — Все вы знаете, по какому поводу я собрал вас, — сказал он. — Нам нужно в течение ближайших суток разработать программы наращивания производства вооружения для армии с учётом имеющихся мобилизационных планов, принять меры по увеличению выпуска продукции, по строжайшей экономии и замене остродефицитных материалов, изыскать заменители тех из них, которые получаем из-за границы.

Мы в наркомате обсуждали конкретные меры по немедленному увеличению выпуска орудий, стрелкового вооружения…., когда в кабинет вошёл маршал Г.И. Кулик. Вид у него был хмурый, даже угрюмый. Поздоровавшись, он спросил:

— Можно, Дмитрий Фёдорович, несколько слов товарищам скажу?

— Пожалуйста.

— Идёт война, товарищи. Оружием, которое выпускает ваша промышленность, советские войска уже бьют врага. Но нужно больше орудий, миномётов, пулемётов, винтовок. Как можно больше. Подойдя ко мне, маршал сказал:

— Прощаюсь с вами Дмитрий Фёдорович. Сейчас иду на фронт. Начальником ГАУ назначен Н.Д. Яковлев, начальник артиллерии Киевского особого военного округа. С ним теперь и поддерживайте связь. Кулик попрощался со всеми, пожелал успехов в работе и вышел из кабинета.

23 июня руководители наркоматов обороной промышленности вновь собрались, как и было назначено, у Н.А. Вознесенского. Мне пришлось работать вместе с ним всю войну. Но никогда впоследствии я не видел его таким суровым, даже замкнутым, как тогда в первые дни.

Наркомат вооружения должен был увеличить выпуск 85-мм зенитных пушек в 2 раза, 37-мм зенитных автоматических пушек в 6 раз, противотанковых и танковых пушек и стрелкового оружия также в несколько раз.

На второй день войны, 23 июня 1941 года, Политбюро ЦК ВКП(б) ввело в действие принятый за две с половиной недели до этого мобилизационный план по производству боеприпасов.

Война Советского Союза против фашистской Германии с первого её дня и часа стала справедливой, освободительной войной против империалистического агрессора, стала войной всенародной, Отечественной. И не просто Отечественной, а ещё и Великой, потому что на карту было поставлено само существование нового общественного строя.

На военные рельсы

Программа перевода страны на военные рельсы, разработанная ЦК партии и Советским правительством, была изложена в речи Сталина, с которой он по поручению Политбюро ЦК выступил по радио 3 июля 1941 года.

30 июня 1941 года был создан чрезвычайный орган руководства – Государственный Комитет Обороны во главе с И.В. Сталиным.

В ГКО сосредоточивалась вся полнота власти в стране. Численность рабочих и служащих к концу 1941 года сократилась на 13 миллионов по сравнению с началом года. По решению Политбюро ЦК при Совнаркоме был создан Комитет по учёту и распределению рабочей силы.

В феврале 1942 года Президиум Верховного Совета СССР издал Указ «О мобилизации на период военного времени трудоспособного городского населения для работы на производстве и в строительстве». За счёт государственных трудовых резервов только в 1942 году получили квалификацию около 1,3 миллиона рабочих.

Ответственность за состояние дел в отдельных отраслях промышленности была возложена на членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК, являющихся в то же время членами ГКО. Так вопросами производства вооружения и боеприпасов ведал Н.А. Вознесенский, самолётов и авиамоторов – Г.М. Маленков, танков – В.М. Молотов, продовольствия, горючего и вещевого имущества – А.И. Микоян.

Парторги ЦК партии в начальный период войны возглавляли парторганизации на 1170 промышленных предприятиях. Большую роль в переводе экономики на военные рельсы сыграло создание уже в самом начале войны новых наркоматов – танковой промышленности, а затем и миномётного вооружения, которые возглавили В.А. Малышев и П.И. Паршин.

*         *         *

В крайне неблагоприятной обстановке начала войны приходилось одновременно с развёртыванием массового выпуска вооружения эвакуировать предприятия и организовывать производство в новых местах размещения. Руководил этой работой Совет по эвакуации во главе с кандидатом в члены Политбюро ЦК Н.М. Шверником. Проекты решений об эвакуации предприятий подготавливались наркоматами и рассматривались с участием наркомов или их заместителей на Совете, после чего утверждались Политбюро ЦК и ГКО.

В начале июля ГКО определил для нас 26 заводов намеченных для перемещения из центральных районов на Восток. Первым потребовалось эвакуировать киевский «Арсенал».  Я позвонил Н.А. Вознесенскому. Для него моё сообщение о решении ЦК Компартии Украины и Военного совета Юго-Западного фронта об эвакуации «Арсенала» тоже оказалось неожиданным.

— Ни один завод, — сказал он, — не может быть эвакуирован без решения правительства. Таков порядок, и его никому не позволено нарушать. Так и объясните Киеву.

А по «Арсеналу» подготовьте решение. Сегодня же представьте его в Совет по эвакуации. Особо укажите даты не только начала, но и завершения перебазирования, а также день, когда завод должен приступить к выпуску продукции на новом месте. Меня особенно беспокоит, не отразится ли прекращение «Арсеналом» производства зенитных платформ на выпуске 37-мм пушек? У вас есть какие-нибудь соображения?

— Можно, Николай Алексеевич, освоить производство платформ на Коломенском паровозостроительном заводе. Нужны буквально день-два.

— Хорошо. Сегодня в тринадцать часов представьте проект постановления Совнаркома.

Я обратился к Н.Э. Носовскому начальнику главка наркомата.

— Нужно срочно подготовить проект Постановления Совнаркома об организации производства зенитных платформ на Коломенском заводе и проект решения Совета по эвакуации по «Арсеналу». Ещё один вопрос надо решить. Попробуем включить в постановление правительства пункт об установке трёхсот 37-мм. зенитных пушек на автомашины.

Нужно было согласовать вопрос о зенитках с Н.Д. Яковлевым. Николай Дмитриевич сразу же поддержал предложение включить такой пункт в постановление. В тот же день оно было принято правительством.

Я связался по телефону с директором «Арсенала» Г.П. Шардиным. – Эшелоны спланируйте так, чтобы обеспечивался последовательный и быстрый монтаж оборудования. С прибытием последнего эшелона должен начаться выпуск продукции. Немедленно отправьте на место группу опытных и энергичных специалистов для конкретного согласования вопросов с размещением оборудования и людей.

29 июня из Киева ушёл первый эшелон, а 14 августа – последний, 36-й.Всего было отправлено 1100 вагонов. Вместе с оборудованием эвакуировалось 2500 рабочих, итр и служащих. Все материальные ценности были вывезены полностью. Опыт перебазирования «Арсенала», а затем и других наших предприятий мы широко использовали при эвакуации основной массы заводов и учреждений, которая проводилась позднее, в октябре 1941 года.

Организованно и чётко прошла эвакуация оборонных заводов из Москвы и Подмосковья в дни, когда развернулись ожесточённые сражения на подступах к столице.

3 октября был оставлен Орёл, а ещё через три дня – Брянск. 7 октября поздно вечером я был приглашён на заседание Совета по эвакуации.

— Государственный Комитет Обороны, — сказал Н.М. Шверник, — принял решение об эвакуации ряда оборонных предприятий из Москвы, Московской области и Тулы. Предложения наркомата вооружения о новых базах размещения артиллерийских, стрелковых, патронных заводов, проектных институтов и конструкторских бюро утверждаются. Но по оптическим заводам имеются некоторые уточнения. В частности, один из заводов предлагается разделить и эвакуировать не в Новосибирск, а в Свердловск и Уральск. Что вы скажете по этому поводу, товарищ Устинов?

— Прошу всё же утвердить наше предложение, — поднялся я, — разделение завода создаст большие трудности. Что касается условий размещения, то мы, Николай Михайлович, уже проработали этот вопрос с секретарём Новосибирского обкома М.Н. Кулагиным. Нам выделяют для завода здания институтов: инженеров транспорта, здания Кузбассугля, Главунивермага, гостиницы, Сибзапзолота, автогаража, областного управления и другие помещения. Мы просим Совет по эвакуации временно закрыть Институт инженеров транспорта, произвести досрочный выпуск. Кроме того, мы просим разрешить Новосибирскому облисполкому закрыть 15 школ, чтобы в них можно было разместить рабочих. Дополнительно к этому мы немедленно развернём строительство бараков и землянок. Членов семей эвакуированных рабочих временно разместим в расположенных вблизи города сельских районах.

— Хорошо, — сказал Шверник. – Согласимся с предложением наркомата. Эвакуацию заводов начинайте немедленно. На первые пять дней вам выделяется по пятьсот вагонов ежесуточно. Не допускайте простоев. О ходе эвакуации докладывайте ежедневно. Секретарям обкомов и крайкомов ВКП(б) и председателям исполкомов указания об обеспечении прибывающих работников и членов их семей жилплощадью и питанием нами даны.

— Николай Михайлович, — снова поднялся я, — есть ещё одна просьба. Прошу дать указание наркому торговли об организации питания в пути следования эшелонов.

В постановлении Совета по эвакуации был включён пункт, обязывающий наркомторг обеспечить питанием эвакуированных работников и членов их семей на всё время следования эшелонов.

14 октября немецко-фашистские войска захватили Калугу и ворвались в Калинин.

15 октября меня вызвали в Кремль, где я встретил и других наркомов. Собрались в зале заседаний Совнаркома. После недолгого ожидания вошёл В.М. Молотов и без всяких предисловий сказал: — Сегодня же все наркомы должны выехать из Москвы в места, установленные для размещения их наркоматов по плану эвакуации. Наш наркомат первоначально намечалось эвакуировать в Ижевск, затем в Киров. Но к середине октября выяснилось, что Ижевск и так уже перенаселён, что из Кирова связь с заводами в центральной части страны и в Поволжье недостаточно надёжна.

Поэтому ещё 13 октября я обратился в ГКО с просьбой о размещении аппарата наркомата во главе с В.М. Рябиковым в Перми. В Москве при себе просил оставить оперативную группу с соответствующим персоналом общим количеством 80 человек.

ГКО утвердил представленный нами проект постановления. Около четырёх месяцев находился наркомат вооружения в Перми. Основная его часть возвратилась в столицу после разгрома немецко-фашистских войск под Москвой, к 24-й годовщине Красной Армии.

Небольшая оперативная группа наркомата вооружения находилась в Куйбышеве, где правительство было поручено представлять Н.А. Вознесенскому. К концу 1941 года было эвакуировано 80 процентов всех предприятий промышленности вооружения. С заводов вывезено около 54 тысяч единиц различного оборудования, в том числе почти 40 тысяч металлорежущих станков. К новым местам базирования переехало около 150 тысяч человек.

В конце 1941 года я приехал на Урал, на завод имени М.И. Калинина. Стоял сорокаградусный мороз. Но цехи работали. Работали под открытым небом – крыш не было. У большинства станков на перевёрнутых ящиках – подростки. В проходах «горнушки» — так рабочие называли круглые металлические короба с дырами для тяги.

«Горнушки» топили круглосуточно. Около них и отогревались ребята, когда мороз совсем уж допекал, и снова брались за дело.

Вопреки всему уже через месяц -полтора после перемещения заводы начинали давать продукцию. Но всё-таки они эти месяц-полтора не работали.

Например, в последнем квартале 1941 года ожидалось уменьшение выпуска 25-мм и 37-мм зенитных автоматических пушек на 2500, 7,62 мм самозарядных винтовок и пистолетов-пулемётов более чем на 450 тысяч, пулемётов – на 24 тысячи, орудийных, авиационных прицелов и панорам – на 35 тысяч, артиллерийских буссолей и стереотруб на 5400.

Эти расчёты давали возможность ГКО реально планировать обеспечение вооружения соединений и частей Красной Армии и проведение операций на фронте с учётом снижения выпуска военной продукции. Оно началось в октябре и упало до минимального уровня в ноябре. Но уже в декабре падение было приостановлено. А с начала 1942 года наметился общий его рост, который не снижался затем всю войну. Быстро нарастал военно-промышленный потенциал восточных районов страны. Только за первые полгода войны 1523 промышленных предприятий, в том числе более 1300 крупных, были переброшены в Поволжье, на Урал, в Западную и Восточную Сибирь, в Казахстан и Среднюю Азию.

В целом к середине 1942 года перестройка народного хозяйства на военный лад была полностью завершена.

В неимоверно трудных условиях первого периода навязанной СССР войны она убедительно доказала огромные преимущества перед капиталистической экономикой.

Наиболее наглядно эти преимущества показала эвакуация. Несомненно, это – одна из наиболее драматических и славных страниц героической эпопеи Великой Отечественной войны.  Полтора миллиона вагонов с оборудованием, сырьём, топливом, людьми ушло на Восток. Эвакуировались свыше 10 миллионов человек.

Расчёты врага на то, что оккупацией части территории и выводом из строя промышленности западных и центральных районов СССР удастся дезорганизовать экономическую жизнь страны, сорвать снабжение действующей армии и флота, потерпели крах.

Успешное проведение эвакуации, быстрый ввод в строй огромного индустриального комплекса на Востоке – это была крупная экономическая победа Советского Союза.

Победа, одержанная на самом тяжёлом для нас этапе войны и во многом предопределившая грядущий разгром фашистской Германии.

Остановить врага

В середине июля 1941 года меня вызвал И.В. Сталин. Выглядел он очень усталым. Белки глаз заметно отливали желтизной. Виски густо высеребрила седина. Он сказал, что обстановка на фронте трудна. Оставлены Смоленск и Кишинёв. На ленинградском и киевском направлениях – тяжёлые оборонительные бои. В результате бомбовых ударов врага по предприятиям нарушается производство некоторых видов вооружения. В частности, Сталин прямо поставил вопрос о строительстве завода-дублёра по производству 20-мм авиапушек, предложил посоветоваться с Госпланом и согласованные соображения доложить ему.

На следующий день я доложил И.В. Сталину, что завод-дублёр по производству 20-мм авиационной пушки целесообразно разместить в Поволжье, вблизи одного из крупных авиапредприятий, на базе строящегося там газомоторного завода.

Потребуется передать его наркомату вооружения и выделить дополнительно несколько тысяч строителей.

О сроках ввода в строй и необходимом оборудовании попросил разрешения доложить позднее. Вскоре было принято постановление ЦК партии и Совнаркома по этому вопросу.

Вскоре строительство развернулось широким фронтом. Ежедневно на строительной площадке работало более пяти тысяч человек. Возведение производственных корпусов продвигалось быстро. Один из них, площадью 13 тысяч квадратных метров, строители обязались сдать через две, а второй, примерно такой же, — через три недели. Подсчёты показывали, что новому заводу потребуется около полутора тысяч станков.

Об этом я доложил И.В. Сталину в очередной раз. Он выразил удовлетворение темпами стройки и спросил:

— А какой выход со станками предлагаете вы?

— Нужно загрузить станкостроительные заводы по их прямому назначению. Не давать им посторонних заказов, пока они полностью не удовлетворят потребности оборонных заводов в станках.

Сталин тут же позвонил А.И. Микояну.

— Товарищ Микоян, — сказал он, — вот тут мы с товарищем Устиновым решаем вопрос о пуске очень нужного завода. Дело упирается в станки. Их нет. Прошу вас внимательно изучить этот вопрос и доложить о решении вместе с планом на четвертый квартал.

Несколько опережая события, замечу, что наше предложение было учтено в квартальном плане и это, конечно, сказалось на решении проблемы со станками. Но всё же она в 1941 году стояла очень остро.

Часть станков для производства пушек получили с тульских заводов. Но вернусь к разговору в кабинете Сталина.

— Станки вы получите, — сказал он, переговорив с Микояном.

— А сколько вы рассчитываете давать пушек в месяц?

— Две тысячи, товарищ Сталин.

— Сегодня, я думаю, с этим можно согласиться. Но производство нужно обязательно наращивать. Наши возможности по выпуску самолётов растут. Представленный мною проект постановления ГКО Сталин оставил у себя. На следующий день проект был утверждён.

А уже в третьем квартале 1941 года новый завод начал выпускать продукцию.

В такие же сроки вводились в строй и другие заводы, создавались новые производства на базе предприятий, выпускавших до войны мирную продукцию. В результате за второе полугодие 1941 года в три раза увеличилось количество заводов, производивших стрелковое оружие, в два с половиной  — патроны, в пять раз – миномёты.

В предвоенное время промышленность вооружения имела свою собственную прочную металлургическую базу.

У нас было мощное и всестороннее развитое производство специальных высококачественных орудийных сталей, специального профильного и листового проката, кузнечно-прессовое оборудование.

По существу крупные артиллерийские и оружейно-пулемётные заводы олицетворяли собой объединения металлургии и машиностроения, обеспечивавшие широкомасштабное производство поковок, штамповок и других металлургических заготовок.

В тяжёлых боях первых дней и недель войны 45-мм и 76-мм пушки подтвердили свою высокую эффективность в борьбе с вражескими танками.

Вот почему 12 июля 1941 года ГКО принял решение восстановить производство 45-мм и 76-мм пушек.

Надо было возобновить выпуск этих систем на заводах, где они изготовлялись раньше и где имелась необходимая база, организовать производство на ряде других военных и некоторых гражданских предприятий.

Вновь привлечённым предприятиям была передана вся необходимая техническая документация.

30 июля мне позвонил И.В. Сталин и сказал:

— В Государственный комитет Обороны поступил доклад Маршала Кулика о том, что для обеспечения артиллерийским вооружением вновь формируемых в первой половине августа стрелковых дивизий недостаёт 335-45-мм противотанковых пушек и 200-76-мм. Кулик пишет, что их можно получить только за  счёт увеличения поставок от промышленности.

— Совсем недавно Кулик, да и Тимошенко докладывали, мне совсем другое. Заверили, что у нас орудий именно этих калибров хватит с избытком. Просили прекратить их производство. Но за это спрос с них. Вам, товарищ Устинов, нужно тщательно взвесить ваши возможности по увеличению поставок этих пушек армии. Сделайте это срочно и доложите мне лично.

Без точных и обоснованных расчётов идти к И.В. Сталину было нельзя. Он как-то подчеркнул, что теперь война и каждый нарком оборонной отрасли промышленности должен быть постоянно готов дать чёткий ответ, сколько и какого вооружения у него есть сегодня, будет завтра и послезавтра.

Наиболее важные данные Сталин заносил в небольшую записную книжку, которую постоянно держал при себе. Подготовив необходимые материалы, я отправился на улицу Кирова, где в небольшом особняке находилась Ставка и работал Сталин. Заседание ГКО, Ставки и Политбюро ЦК  происходили у него в кабинете без официальной процедуры окончания работы одного органа и начала работы другого.

После обычного приветствия Сталин сказал:

— Ну что же, товарищи, послушаем наркома вооружения, что он может доложить по противотанковой артиллерии.

— Промышленность вооружения, — начал я, — не сможет поставить войскам названное маршалом Куликом артиллерийских систем в указанный срок. Завод, который раньше выпускал 45-мм пушки, эвакуирован на Восток. В пути ещё находятся инструмент и оставшиеся после прекращения производства в январе этого года заготовки. На новом месте выпуск может начаться не раньше конца сентября.

— А почему не могут выполнить заказ заводы, которые не эвакуируются, в частности, Еляна?

— Завод восстанавливает производство 76-мм дивизионной пушки УСВ, товарищ Сталин. Но в названный Куликом срок покрыть потребности фронта не сможем.

Я обосновал конкретные сроки ввода мощностей по производству этих пушек на предприятиях наркомата и ориентировочные цифры наращивания общего объёма их производства.

Выслушав меня, Сталин довольно долго молчал, а затем ни к кому не обращаясь, сказал:

— Теперь ясно. Мы допустили серьёзную ошибку, можно сказать, непростительный просчёт. Я прошу наркомат вооружения и Госплан каждый месяц представлять график ежедневного выпуска противотанковых орудий по заводам. За выполнение графика будем следить и спрашивать строго.

Выпуск орудий быстро рос. Уже в августе он в шесть, а в сентябре – в одиннадцать с половиной раз превысил показатели июля.

Уже месяц столица была на осадном положении. Кровопролитные бои шли на ближних подступах к Москве. Продолжалась эвакуация предприятий.

Сталин ещё больше осунулся и ссутулился. Прочитав проект он сказал:

— В первом абзаце надо указать, что производство противотанковых орудий имеет исключительное, подчёркиваю, исключительное значение для нашей армии. Запишите. А поскольку это так, нужно, кроме того записать, что на привлекаемых к производству пушек заводах должны ежемесячно выделяться дополнительные централизованные фонды на каждого работающего: муки – 10 килограммов; крупы и рыбы по 2 килограмма; сахара – 1 килограмм; табаку- по 100 граммов. В закрытых столовых продавать по 200 граммов хлеба без карточек.

— Вменить в обязанность секретарям обкомов: Свердловскому-Андрианову, Сталинградского-Чуянову, Молотовского – Гусарову, Горьковского – Родионову, Удмуртского – Чекинову, Ярославского – Патоличеву – повседневно заниматься работой заводов, изготавливающих 45-мм противотанковые и 76-мм дивизионные пушки УСВ; оказывать всемерную помощь в выполнении указанного постановления и ежедекадно докладывать ГКО о ходе выполнения программы.

Сталин пошёл к столу, из-за моего плеча прочитал написанное и продолжил:

— Запишите ещё один пункт. ГКО предупреждает всех народных комиссаров и директоров заводов об исключительной ответственности за выполнение указанного постановления и за бесперебойное снабжение артиллерийских заводов Наркомата вооружения и устанавливает, что невыполнение заказов для выпуска 45-мм и 76-мм пушек будет рассматриваться ГКО как государственное преступление.

Постановление было тут же перепечатано на машинке. Подписав его, Сталин сказал:

— Теперь принимайте меры к выполнению постановления. Докладывайте нам, как идёт реализация.

Для того чтобы обеспечить выполнение программы выпуска 45-мм и 76-мм пушек с заводов временно снимался ряд заказов, в том числе на 25-мм и 85-мм зенитные пушки, 57-мм противотанковую пушку, 107-мм горный миномёт и некоторые другие.

Естественно, всё технологическое оснащение, оборудование и полуфабрикаты по этим заказам сохранялись в полной готовности.

Вопрос о снятии с производства 57-мм противотанковой пушки (ЗИС-2) в конце 1941 года объясняется чересчур упрощённо, а порой и неверно.

Вспоминается, как в двадцатых числах июля 1941 года Вознесенский поставил передо мной и маршалом Куликом, который как заместитель наркома обороны ещё продолжал тогда заниматься вопросами вооружения, задачу изучить перспективы организации производства ряда артиллерийских систем, опытные образцы которых, в том числе 57-мм противотанковой пушки ЗИС-2, были разработаны на заводе, руководимым А.С. Еляном.

На 22 июля был назначен смотр образцов. Он проводился во дворе наркомата обороны. Присутствовали Вознесенский, Малышев, маршал Кулик, руководящие работники нашего наркомата.

Пояснение давал главный конструктор завода В.Г. Грабин. После осмотра орудий орудийные расчёты показали боевую работу на них. Всем нам опытные образцы понравились.

— Скажите, Василий Гаврилович, — спросил маршал Кулик Грабина, — почему выпуск ЗИС-2 идёт так туго? Ведь пушка принята на вооружение и пущена в производство ещё в мае. А завод выдал пока считанные единицы орудий. В чём дело?

— Основная причина заключается в том, что завод не может освоить как следует изготовление ствола из-за его большой длины. При обточке ствол гнётся. Но я уверен, что скоро мы решим эту задачу.

— Ваш ответ, товарищ Грабин, — сказал Вознесенский, — ещё раз подтверждает, что переход к серийному производству новой системы требует времени. А его-то у нас как раз нет.

Поэтому временно сняли с производства 57-мм пушки – ред.

Мы у себя в наркоме организовали широкий фронт работ и контроль за выполнением программы выпуска 45-мм и 76-мм пушек. На заводы Урала и Приуралья отправились Ванников, Мирзаханов, Новиков. Карасёв и я выехали в Поволжье. Карасёв направился на один завод, а я – на другой.

Вместе с директором завода А.С. Еляном, парторгом ЦК ВКП(б)Проскуриным и главным инженером Олевским пошли по цехам. Завод первым среди артиллерийских предприятий наркомата переводил производство орудий на поток.

Выполнение ежедневного графика стало нормой.

К концу 1941 года развернулось общее наступление Красной Армии. Она очистила от захватчиков Московскую и Тульскую области, ряд районов Калининской, Ленинградской, Орловской и Смоленской областей. Местами враг был отброшен более чем на 400 километров.

Только за два последних месяца 1941 года было выпущено 45-мм и 76-мм дивизионных пушек больше, чем за предшествующие четыре месяца войны.

Большую роль в борьбе против танков врага в битве под Москвой сыграли противотанковые ружья.

Ещё 16 июля, за неделю до начала войны, Вознесенский поинтересовался, как продвигается доработка противотанкового ружья Н.В. Рукавишникова.

— Рукавишников жалуется, что ему ставят палки в колёса, — сказал Николай Алексеевич, — а испытатели будто бы преувеличивают недостатки системы и попросту придираются к ней. Так что разберитесь, Дмитрий Фёдорович.

Выяснилось, что после снятия с производства в конце июля 1940 года противотанкового ружья Н.В. Рукавишников продолжал работу над его усовершенствованием. Но последние полигонные испытания … 23 июня 1941 года показали всё ещё значительный процент задержек при стрельбе. Требовалась дальнейшая доработка ружья.

А вскоре о противотанковом ружье заговорил Сталин. Случилось это в начале июля после одного из заседаний ГКО.

— Тимошенко и Кулик, — сказал Сталин, — обратились с просьбой срочно начать массовый выпуск противотанкового ружья Рукавишникова.

— Наши бойцы героически дерутся с фашистскими танками, — продолжил Сталин, — применяя бутылки с горючей смесью и гранаты.  Другого орудия ближнего боя у них нет. А оно могло быть!

Могло, если бы наши военные в своё время более здраво подошли к оценке противотанкового ружья. Тогда они недооценивали его возможности и переоценили броневую защиту немецких танков.

 Но сейчас мы знаем, что броня у большинства из них не превышает сорока миллиметров. Как раз для противотанкового ружья! Сталин помолчал, потом обратился ко мне:

— Товарищ Устинов, скажите можно ли начать выпуск противотанкового ружья Рукавишникова, и если можно, то сколько потребуется времени для налаживания производства?

— Выпуск ружья можно начать, товарищ Сталин, — ответил я. – Но сейчас оно проходит окончательную доводку после испытаний. На это потребуется не меньше месяца.

— Учитывая важность задачи, — сказал Сталин, — поручите ещё одному, а для надёжности – двум конструкторам, пусть поработают так, чтобы в самое короткое время мы имели хорошее противотанковое ружьё.

Эта задача была поставлена перед конструкторами В.А. Дегтярёвым и С.Г. Симоновым. Созданные ими в короткий срок – с момента получения задания, и до первых пробных выстрелов прошло всего 22 дня – образцы успешно выдержали полигонные испытания, о чём я доложил в середине августа Сталину. Он слушал с большим интересом, то и дело уточнял некоторые вопросы.

— Ружьё Симонова, товарищ Сталин, самозарядное, в магазине пять патронов.

— Чем же оно отличается от ружья Рукавишникова? Ведь его ПТР тоже самозарядное, под пять патронов?

— Да, товарищ Сталин. Бронепробиваемость, баллистические, весовые и габаритные характеристики обоих ружей равноценны. Но ружьё Симонова проще, легко разбирается на две части и в походном положении имеет меньшие габариты по длине. Оно обладает преимуществами перед ружьём Рукавишникова в разборке и сборке, в обнаружении и устранении задержек.

— Проще – это хорошо, — заметил Сталин. – Проще, значит надёжнее. На марше ружьё Симонова смогут нести два солдата?

— Да, товарищ Сталин.

— Это тоже неплохо. А каковы оба эти ружья в стрельбе?

— Из того и другого сделано примерно одинаковое количество выстрелов – больше тысячи. Ружьё Симонова не имело поломок, а ружьё Рукавишникова – две. Так что есть основания считать ружьё Симонова более живучим.

— Вот видите? Это – результат простоты. Она имеет немаловажное значение и в производстве, особенно массовом. Эту сторону дела вы тоже учли?

— Конечно, учли, товарищ Сталин. Число заводских деталей в ружье Симонова на треть меньше, чем в ружье Рукавишникова. На его изготовление требуется на 60 процентов меньше станкочасов и на 30 процентов — общего времени. Мы считаем целесообразным принять на вооружение противотанковое ружьё Симонова и начать его массовое производство.

— Хорошо. А что у Дегтярёва?

— Дегтярёв изготовил однозарядное ружьё. Оно легче магазинного. А бронепробиваемость имеет такую же. Ружьё очень технологично, товарищ Сталин. Его можно почти целиком изготавливать на токарных станках. Массовый выпуск ружья Дегтярёва мы можем организовать гораздо быстрее, чем магазинного.

29 августа образцы ПТР были представлены наркоматом вооружения совместно с наркоматом обороны в ГКО. Осмотр их членами ГКО и правительства проходил в Кремле. В тот же день оба образца ПТР были приняты на вооружение. Заводы наркомата получили задание срочно освоить и развернуть их массовое производство.

Ещё в довоенное время В.А. Дегтярёв немало сделал для создания автоматического стрелкового оружия. Были приняты на вооружение пистолет-пулемёт, ручной, станковый, танковый, авиационный, крупнокалиберный пулемёты.

История не знала другого такого примера, когда на оснащении армии одновременно находилось бы столько образцов оружия одного конструктора. В 1940 году В.А. Дегтярёву, второму после И.В. Сталина, было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Четырежды он отмечался Государственной премией СССР, в том числе за ПТР.

С.Г. Симонов также внёс  большой вклад в развитие отечественного стрелкового оружия. Кроме ПТР на вооружении Красной Армии находилось созданные им самозарядная винтовка и самозарядный карабин.

Он возглавил ряд КБ оборонных заводов. В послевоенное время ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. С.Г. Симонов дважды удостаивался Государственной премии СССР, в том числе за противотанковое ружьё.

Спустя около двух месяцев, в октябре Ковровский завод (где и конструировалось ПТР Дегтярёва) выпустил первую партию ПТР, а в ноябре – более пяти тысяч. Фронтовикам ружья пришлись по душе.

Ковровские оружейники помогли наладить изготовление таких же ружей на Ижевском заводе.

Массовое производство ПТР Симонова было налажено уже к концу 1941 года. Технический инспектор гитлеровской армии вынужден был констатировать, что советское ПТР Симонова может считаться наиболее совершенным и эффективным оружием из всех известных в то время ПТР калибра 13-15 мм.

Задача ГКО – резкое увеличение выпуска стрелкового оружия. Основным образцом такого оружия в нашей армии была винтовка Мосина образца 1891 года, модернизированная в 1930 году. Во второй половине 30-х годов на вооружение был принят пистолет-пулемёт Дегтярёва ППД, после пистолет-пулемёт Шпагина (ППШ). Единственно, что было взято в ППШ без каких-либо изменений – это дисковый магазин от ППД, который очень нравился И.В. Сталину.

Уже в 1942 году производство дисковых магазинов стало отставать от производства ППШ и оружие нечем  было комплектовать. С большим трудом удалось убедить Сталина в необходимости организовать значительно более простое и удобное по технологии производство коробчатых магазинов (бойцы называли их рожками). И комплектовать ими ППШ наряду с дисковыми.

Это позволило намного увеличить поставки очень полюбившегося бойцам оружия. За три  месяца выпуск пистолетов-пулемётов ППШ был увеличен более чем в девять раз.

Одновременно налаживалось производство ППШ и на других предприятиях. Массовый выпуск ППШ был организован в Вятских Полянах, на московских предприятиях – на автозаводе, инструментальном, станкостроительном заводах, на фабрике спортинвентаря, на «Красном штамповщике», заводе счётно-пишущих машин, деревообделочных станков и других. В ноябре трудящиеся столицы дали первые 400 автоматов, в декабре – уже 14 тысяч, а в последующие пять месяцев – свыше 155 тысяч. Всего за войну Москва дала фронту три с половиной миллиона автоматов ППШ.

Мне довелось присутствовать при разговоре И.В. Сталина с Н.С. Хрущёвым, который в ту пору был первым Секретарём ЦК КП(б) Украины и одновременно членом Военного совета Юго-Западного фронта.

Дело было в начале ноября. Хрущёв просил направить войскам фронта несколько десятков тысяч автоматов ППШ. Сталин ответил, что просьба будет удовлетворена по мере возможности, но и украинские товарищи не должны сидеть и ждать, что им пришлют. Надо, мол, приспособить некоторые заводы к производству автоматов, как это делают Москва, Ленинград, другие промышленные центры, а наркомат вооружения окажет в этом всемерную помощь.

Во втором полугодии 1941 года было выпущено свыше полутора миллионов винтовок и карабинов – в два раза больше, чем в первом полугодии, в восемь раз увеличился выпуск автоматов, и в десять  — пулемётов.

Наркомат вооружения поддерживал постоянную связь с фронтами, ГАУ НКО, управлением вооружения ВМФ и ВВС.

В первые месяцы войны это было особенно важно, так как в жестоких боях с врагом наше оружие проходило всестороннюю проверку.

Многочисленные сообщения с фронтов на заводы, в наркомат, ЦК ВКП(б), ГКО свидетельствовали о том, что оно действовало в общем безотказно. Но были отдельные случаи задержек, поломок деталей, других недостатков. О них также сообщали обычно сразу в вышестоящие органы, вплоть до председателя ГКО.

В тех трудных условиях первого полугодия войны такие сообщения вызывали острую реакцию, хотя сам Сталин к ним относился, как правило, спокойно.

В начале июня 1942 года более тысячи рабочих, ИТР и служащих промышленности вооружения были награждены орденами и медалями. Мне было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Такого же звания удостоились Ванников, Новиков и директора заводов А.И. Быховский, Л.Р. Гонор, А.С. Елян.

К середине ноября 1942 года Красная Армия вела ожесточённые оборонительные сражения на Волге и Северном Кавказе и одновременно в районе Ржева, Великих Лук и под Ленинградом.

Перелом. На поток

В конце ноября 1942 года поздно ночью мне позвонил Сталин:

— Товарищ Устинов, как у вас обстоят дела с самоходной артиллерией?

— Идёт доработка 76-мм самоходных орудий после испытаний в войсках.

— И каковы перспективы?

— Пока ничего утешительного. Необходимы серьёзные изменения в конструкции.

— Плохо, товарищ Устинов. Время не ждёт. Нам нужна самоходная артиллерия. Нужна безотлагательно. Это – оружие наступления. И если мы всерьёз намерены наступать, нам надо иметь такое оружие. Иметь в достаточном количестве.

— Думаю, товарищ Устинов, следует на ближайшем заседании ГКО обсудить этот вопрос. Готовьтесь.

Заседание состоялось 2 декабря.

— Нам надо наладить производство самоходной артиллерии, — сказал Сталин. – Мы вынуждены торопиться с её созданием по двум причинам. Во-первых, нашим войскам нужно подвижное и мощное орудие, способное в наступлении сопровождать танки и пехоту, уничтожать различные укрепления противника. Во-вторых, стало известно, что в Германии ведётся работа над созданием тяжёлых танков и штурмовых самоходных орудий. Значит, мы должны иметь достаточно мощное оружие против них. Послушаем товарищей Малышева и Устинова.

По нашим докладам ГКО принял решение, по которому наркоматы вооружения и танковой промышленности обязывались в кратчайший срок освоить производство новых систем самоходных артиллерийских установок (САУ) на базе имевшихся образцов танков и артиллерии.

Для совместного комплексного проведения работ в Свердловск приехали заместитель наркома танковой промышленности Ж.Я. Котин – главный конструктор тяжёлых танков КВ и ИС с группой конструкторов, представитель главного артиллерийского и главного бронетанкового управлений наркомата обороны, главный конструктор артиллерийского завода Гуренко. На правах хозяина был главный конструктор Уральского артиллерийского завода Фёдор Фёдорович Петров.

И работа началась. Параллельно с созданием эскизов и чертежей общей компоновки будущей машины – её корпуса, узлов, деталей – разрабатывались технологические процессы и необходимая оснастка, которые понадобятся при её производстве.

Проектирование, изготовление деталей, сборка узлов проходили практически одновременно. Люди трудились самоотверженно, сутками не выходя из цехов.

К началу 1943 года удалось запустить в производство новую самоходную установку с 122-мм орудием СУ-122.

Создана она была на базе танка Т-34.

В январе 25 установок СУ-122 были отправлены на фронт под Ленинград. Там, как выяснилось впоследствии, как раз противник проводил испытания первых опытных образцов тяжёлых танков Т-VI «тигров». Г.К. Жуков рассказал мне потом, что за короткое время все фашистские «супертанки» были подбиты советскими СУ-122. Гитлер, когда ему доложили об этом, а потом представили вещественные доказательства – доставленные с восточного фронта «тигры» с пробитой насквозь бронёй, был взбешён. Он потребовал от конструкторов усилить броню. Её толщина была доведена в лобовой части до 85-100 мм. Усилилось и вооружение «тигров» — они стали оснащаться пушками калибра 88 мм.

Под Ленинградом удалось захватить один из новых фашистских тяжёлых танков. Он был доставлен в Москву, где его тщательно изучили конструкторы. Особенности этой машины были в полной мере учтены при создании и совершенствовании САУ.

Основой для проектирования новой, тяжёлой самоходной артиллерийской установки СУ-152 явилась СУ-122.

СУ-152 вооружили хорошо показавшей себя в боях 152 мм гаубицей – пушкой конструктора Петрова на шасси тяжёлого танка КВ. В феврале 1943 года СУ-152 прошла испытания, была принята на вооружение и начала поступать в войска.

СУ-122 и СУ-152 приняли участие в Курской битве и показали себя надёжным и мощным оружием. Работы над созданием и совершенствованием САУ продолжались вплоть до окончания войны.

Помимо тех, о которых я уже рассказал, Красная Армия получила самоходные установки СУ-85, СУ-100, ИСУ-122, ИСУ-152.

За годы войны наша промышленность дала фронту около 22 тысяч САУ различного типа.

Только Уралмаш выпустил 2500 самоходок. Путь последней СУ-100 был самый короткий. Своим ходом она взошла на чугунный постамент на заводской площади и навечно  застыла на нём.  В память о героических днях Великой Отечественной войны на  цоколе постамента начертано:

Снарядами, танками,

Тоннами стали

Уральцы священную

Клятву держали.

Перевод производства на поток позволял сдавать продукцию по строго регламентированным графикам: суточным, двухчасовым и даже одночасовым. Например, затраты времени на изготовление винтовки были благодаря поточной системе сокращены более чем на треть – вместо 13 человекочасов по довоенной норме затрачивалось всего 8 с половиной часов.

Коллектив завода сумел уже к концу 1941 года увеличить впуск винтовок в 5 раз, а к концу 1942 года – в 9 раз, что позволяло ежесуточно оснащать оружием целую стрелковую дивизию. Всего же за время войны на заводе было достигнуто тридцатикратное увеличение выпуска винтовок.

Постепенно на поток перешло производство и на артиллерийских заводах. В числе первых был завод, который возглавлял Елян. Пушка на потоке! Такого не знала мировая практика за все пять с лишним веков существования артиллерии.

Каждый узел артсистемы создавало специальное сборочное отделение, которое уже готовый узел передавало на общую сборку.

В результате внедрения конвейерной сборки себестоимость орудий значительно снизилась. Военная приёмка на протяжении всей войны оказывала промышленности вооружения большую помощь.

На заводе Еляна было увеличение выпуска орудий в течение 1942 года по сравнению с довоенным уровнем более чем в 16 раз. Себестоимость продукции снизилась почти наполовину. Орудиями, выпущенными заводом сверх плана, было оснащено 13 полков и 19 танковых бригад. Большие достижения коллектива завода были отмечены в июне 1942 года высокой наградой Родины – орденом Трудового Красного Знамени.

Мы решили провести техническую конференцию Наркомата вооружения по внедрению новой технологии и подготовке производства в условиях военного времени. В ней приняли участие представители ведущих артиллерийских заводов, НИИ и лабораторий, а также нашего наркомата и ГАУ Красной Армии. Конференция проходила при заводе Еляна в начале июля 1942 года.

Обстановка на фронте в то время была очень тяжёлая. Наши войска после 250 дней героической обороны оставили Севастополь. Враг занял Крым и Донбасс, создал непосредственную угрозу Сталинграду и Северному Кавказу. Ему вновь удалось захватить стратегическую оборону.

В этих условиях каждое новое орудие, танк, самолёт, каждая новая винтовка и автомат были необходимы как воздух. Обстановка требовала увеличения поставок вооружения.

Только с 17 июля по 5 августа 1942 года Ставка Верховного Главнокомандования направила в район Сталинграда из своего резерва 26 стрелковых и танковых соединений, много артиллерийских и миномётных частей.

От количества и качества оружия в значительной степени зависел исход битвы на Волге.

19 ноября войска Юго-Западного и правого крыла Донского, а на следующий день и Сталинградского фронтов перешли в решительное контрнаступление, которое переросло затем в общее наступление Красной Армии. Все мы выстояли. И не только выстояли. Советские люди сделали гораздо больше. Своим трудом на фронте и в тылу они сумели пересилить врага, обладавшего огромной экономической и военной мощью.

18 января 1943 года – прорвана блокада Ленинграда.

В нашей победе нашёл убедительное подтверждение непреложный закон войны, сформулированный В.И. Лениным: «Побеждает на войне тот, у кого больше резервов, больше источников силы, больше выдержки в народной толще».^[5]

Сражается мысль

В конце декабря 1942 года на заседании ГКО были рассмотрены итоги работы советской экономики в первом периоде войны. После доклада Вознесенского поднялся Сталин.

— Кризис в состоянии народного хозяйства страны мы, можно сказать, преодолели, — сказал он. – Товарищ Вознесенский доложил, что выпуск боевой техники в Советском Союзе в настоящее время по всем показаниям превосходит выпуск вооружения Германией и её сателлитами. Но враг ещё силён. Гитлер понял, что «молниеносной войны» у него не вышло. И если после лета и осени сорок первого года он дал указание о сокращении военного производства, то теперь принимает лихорадочные меры для его расширения. Не случайно во главе военного производства поставлен Шпеер, а соответствующие органы вермахта введены в состав германского министерства вооружений и военной промышленности.

Нам хорошо известно о том, что фашистское руководство перераспределяет ресурсы, проводит насильственную мобилизацию населения оккупированных стран. С весны этого года начался массовый угон в Германию наших граждан с захваченных фашистами территорий. Широко используют гитлеровцы и труд военнопленных. Всё это, по существу, дармовые источники людских ресурсов. Эксплуатируют их как рабов, хуже рабов.

Сталин помолчал, оглядел нас пристально и неторопливо.

— В результате производство вооружения в фашистском блоке стало нарастать. В частности, по сравнению с сорок первом годом на сегодняшний день выпущено самолётов и танков примерно наполовину больше, орудий калибра 75 мм и выше в 1,8 раза, миномётов – в два с лишним раза.

Противник безусловно, попытается вновь захватить стратегическую инициативу. Допустить этого мы не можем.

Обращаясь к Вознесенскому, Сталин продолжал:

— Госплану надо тщательно взвесить и учесть все наши резервы.

Возможности наращивания производства за счёт перераспределения материальных ресурсов и рабочей силы мы, по существу, уже исчерпали. Значит, дальнейший рост должен быть обеспечен за счёт внутренних возможностей каждой отрасли промышленности.

Создаётся впечатление, что мы ещё длительное время будем воевать с Германией один на один. Союзники не торопятся с открытием второго фронта, так что рассчитывать надо только на себя.

В годы Великой Отечественной войны Урал стал могучим арсеналом страны. Он принял значительную часть (свыше 700) крупных промышленных предприятий, эвакуированных из западных районов.

Так была ещё раз подтверждена необходимость увеличения калибра авиационного оборудования. Об этом в середине июля (1942 года. – А.М), то есть примерно за две недели до моей встречи с конструкторами, говорил мне Сталин.

— Важно, — отметил он, — ускорить изготовление пробной серии 37-мм авиационных пушек Шпитального. Установка пушки такого калибра на наших самолётах позволит более эффективно бороться за господство в воздухе.

Решено было изготовить эту партию на заводе М.А. Иванова без разработки технологии и изготовления инструмента и приспособлений. Это давало выигрыш во времени и позволяло сократить срок до полутора месяцев.

Когда я доложил об этом Сталину, он недовольно хлопнул ладонью по столу и поднялся:

— Полтора месяца – слишком долго. – Сталин посмотрел на висевшие на стене портреты Суворова и Кутузова и спросил:

— Вы, товарищ Устинов, знаете как ценил время Суворов?

«Деньги дороги, жизнь человеческая – ещё дороже, а время дороже всего». Так он говорил. Думаю, что правильно.

В условиях войны выигрыш времени имеет особое, часто решающее значение. Это вопрос достижения технического превосходства над противником. К создателям оружия он относился не в последнюю очередь.

Надо, товарищ Устинов, хорошенько подумать, как нам сократить время изготовления опытной партии пушек до минимума.

— Можно, товарищ Сталин, изготовить 20 пушек в Туле параллельно с основным заводом. Тульский завод имеет опыт по изготовлению авиационных пушек. Это позволит выиграть время.

Сталин согласился с предложением и мы сразу развернули работу. Энергично взялся за дело Б.Г. Шпитальный. Борис Гаврилович ещё в довоенные годы при участии И.А. Комарицкого создал авиационный пулемёт, который по скорострельности превосходил все существовавшие прежде образцы подобного оружия.

Перед самой войной он был удостоен высокого звания  — Героя Социалистического труда. Опытные образцы 37-мм авиационных пушек созданы досрочно. Установленные на самолётах ЛаГГ-3, они прошли первые войсковые испытания на фронте.

Бригада испытателей КБ, выезжавшая на фронт, сообщила, что за пять боёв было сбито семь вражеских самолётов. Кроме того, во время последнего боевого задания лётчики вывели из строя пять средних танков.

Б.Г. Шпитальный немедленно передал эти сведения И.В. Сталину. При этом он заключил, что 37-мм авиационная пушка является именно тем оружием, которое обеспечивает превосходство наших самолётов в стрельбе по воздушным, да и по наземным целям. Дело только за количеством пушек.

Сталин написал на докладной Шпитального:

«Т. Устинову. Нужно срочно поставить производство авиационных 37-мм пушек. Прошу сегодня ночью сообщить мне о принимаемых мерах. И. Сталин».

В ту же ночь я доложил Сталину о сроках развёртывания серийного выпуска этих пушек.

Благодаря самоотверженности рабочих, инженеров и техников производство 37-мм авиационных пушек с ежемесячным выпуском около 300 штук было освоено в самые короткие сроки.

Однако пушка была чересчур тяжёлой, что затрудняло вывод самолётов из пикирования. Кроме того, пушка была, как говорят производственники, нетехнологичная и очень материалоёмкая.

Один только кожух весил 70 килограммов, а его обработка включала около 200 операций.

Чрезвычайная важность и серьёзность проблемы были таковы, что я тотчас вылетел на место. В течение недели я всесторонне изучил вопрос, пока не убедился, что пушку Шпитального нужно действительно снять с производства.

Докладывая это Сталину, я предложил взять за основу конструкцию Нудельмана-Суранова (НС-37) – авиапушку более лёгкую и перспективную, а после изготовления опытной серии провести сравнительные испытания обеих конструкций в войсках. Такое разрешение было получено. С условием соблюдения установленных раньше сроков массового производства пушек.

Возвратившись на завод, я взялся за налаживание нового производства. В 1942 году пушка НС-37 была поставлена на поток. Простота технологии её производства позволяла увеличить выпуск по сравнению с 1941 годом в 9 раз.

На всём протяжении минувшей войны наряду с жестокими битвами на суше, в воздухе и на море, параллельно с напряженной борьбой военных экономик противостоящих государств шло ещё одно, не менее важное и бескомпромиссное сражение – сражение научной, конструкторской, инженерной мысли.

И в этом невидимом, но упорном и  трудном сражении советские учёные и конструкторы одержали убедительную победу над противником. Главным требованием к оружию было обеспечение его превосходства над аналогичным образцом оружия противника.

2 февраля 1943 года мне позвонил командующий артиллерией Красной Армии Н.Н. Воронов. Он был в это время представителем Ставки на Донском фронте.

— Дмитрий Фёдорович, поздравляю, — услышал я взволнованный голос Николая Николаевича. – Операция фронта по ликвидации окружённого противника успешно завершена! Победа, Дмитрий Фёдорович, победа! Победа и наших бойцов и нашего оружия.

Замечательно проявило себя наше оружие! Поздравляю!

После поражения под Сталинградом противник принимал чрезвычайные меры для восполнения понесённых им потерь в живой силе, вооружении и технике. Любой ценой превзойти СССР в оснащении армии военной техникой и оружием – этого требовал от учёных и конструкторов третьего рейха Гитлер.

В марте 1943 года в Кремле состоялось совещание руководителей металлургической, топливной, ряда оборонных отраслей промышленности, электростанций, железнодорожного транспорта, директоров и главных инженеров некоторых заводов. Проводил совещание И.В. Сталин. Общий обзор военно-стратегической обстановки делал Г.К. Жуков. Он отметил, что наши стратегические резервы в результате проведённых в ходе зимне-весенней кампании операций оказались на исходе. Фронты нуждались в пополнении личным составом, оружием, боевой техникой, боеприпасами.

С получением вооружения Ставка намечала осуществить важные меры по техническому переоснащению армии.

— Как видите, — подытожил доклад Жукова Сталин, — всё упирается сейчас в экономику, в работу нашего тыла. Мы должны окончательно закрепить перелом в войне. А для этого нам нужно военно-техническое превосходство над противником. Так стоит вопрос. Послушаем наркомов промышленности, что они намерены делать, чтобы решить его. В первую очередь – как они будут ликвидировать узкие места. Узких мест в каждом наркомате было немало.

У нас, например, всё больше давала себя знать нехватка топлива, электроэнергии, металла. Когда я доложил конкретные данные связанных с этим производственных потерь по предприятиям наркомата вооружения, Сталин нахмурился.

 — Товарищ Вознесенский, — сказал он, — вы знаете об этих фактах?

— Знаю, товарищ Сталин.

— И какие меры принимаете?

— Даны дополнительные задания наркоматам чёрной металлургии, электростанций, угольной промышленности. В ближайшее время заводам вооружения будет оказана помощь.

— Подключитесь к решению этой задачи  и вы, товарищ Маленков.- Сталин помолчал, а затем снова повернулся ко мне:

— Но и вы, товарищ Устинов, не полагайтесь на дядю, а поищите внутренние резервы на своих предприятиях.

В августе 1942 года решением ГКО было создано Центральное артиллерийское конструкторское бюро (ЦАКБ) при наркомате вооружения. Возглавил ЦАКБ Герой Социалистического Труда Василий Гаврилович Грабин, главный конструктор завода  — крупный специалист в области проектирования и производства артиллерийского вооружения.

Решением ГКО от 11 августа 1942 года было создано Специальное Конструкторское бюро гладкоствольной артиллерии (СКБ). Возглавил СКБ выдающийся конструктор миномётного вооружения Борис Иванович Шавырин, впоследствии Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий. Под его руководством и при непосредственном участии были разработаны и приняты на вооружение 50-мм ротный, 82-мм батальонный, 107-мм – горно-вьючный и 120-мм полковой миномёты, прекрасно проявившие себя на фронтах Великой Отечественной войны.  Усилиями СКБ в короткий срок были модернизированы 82, 107 и 120 мм миномёты, завершены работы по созданию 160-мм миномёта – самого мощного в период второй мировой войны.

В ЦАКБ в качестве самостоятельного подразделения вошло проектно-конструкторские бюро завода «Большевик» в г. Ленинграде. Оно занималось вопросами артиллерийского вооружения для ВМФ и береговой обороны. В начале войны по решению правительства это  КБ было эвакуировано на сталинградский завод «Баррикады». Ленинградцы остались самостоятельной конструкторской организацией – КБ-2. Это бюро подчинялось непосредственно директору завода.

Когда гитлеровцы подошли вплотную к Сталинграду и возникла угроза захвата города, ГКО принял решение об эвакуации КБ-2 в Сибирь. Теперь же, когда было создано ЦАКБ, КБ-2 вошло в его состав. В 1944 году КБ-2 возвратилось в Ленинград и продолжало работать как филиал ЦАКБ.

Разработкой новых образцов авиационного вооружения занималось и ЦАКБ. Кроме того, в системе наркомата в 1944 году был создан НИИ, который занимался научно-теоретическим обоснованием конструирования стрелково-пушечного вооружения авиации. Осуществлял он и самостоятельное проектирование и изготовление новых образцов оружия и боеприпасов.

В апреле 1943 года мы провели расширенный пленум технического совета наркомата вооружения с привлечением ГАУ и главного бронетанкового управлений Красной Армии.

ГКО принял решение создать облегчённую 152-мм гаубицу и начать её серийное производство. Срок изготовления опытных образцов был установлен небывало жёсткий – немногим больше двух недель. Возвратившись из Кремля, я сразу же позвонил на Урал главному конструктору завода Ф.Ф. Петрову.

— Какие установил сроки ГКО? – спросил Петров.

— Сроки такие, что к первому маю мы должны представить на государственные испытания пять опытных образцов.

Через два дня Петров позвонил мне:

— Товарищ Нарком, наше предложение такое – лафет и прицел мы думаем взять от 122-мм гаубицы М-30 образца 1938 года. На неё наложим ствол 152-мм гаубицы М-10 образца 1938 года. От этой же гаубицы и затвор используем.

Подобный вариант как один из возможных мы прикидывали и у себя в техсовете. Поэтому я сразу же задал Петрову главный вопрос:

— А как вы разгрузите лафет от избыточной энергии отдачи? Ведь надо погасить её примерно на треть.

 Создание новой гаубицы, которой присвоили наименование Д-1, продвигалось успешно. Ранним утром 30 апреля у меня в кабинете зазвонил телефон дальней связи.

— Товарищ нарком,  разрешите поздравить вас с праздником. Только что отгрузили пять гаубиц Д-1. Начальник дороги поклялся – даёт зелёную улицу эшелону!

Я тут же позвонил Сталину. Он выслушал мой доклад об отгрузке опытных образцов новой гаубицы на полигон для испытаний и непривычно тёплым голосом сказал:

— Это хорошо, товарищ Устинов. Это — по-военному. Теперь можно надеяться, что очень нужная нам гаубица появится в войсках вовремя. Передайте, товарищ Устинов, большое спасибо всем, кто работал над выполнением задания ГКО.

А с полигонными испытаниями не тяните. Новые гаубицы нам нужны как можно скорей.

Спустя два месяца, я вспомнил этот разговор и мне стало ясно, что Сталин имел в виду сражение на Курской дуге. 17 мая гаубица Д-1 после успешных полигонных испытаний была принята Государственной комиссией.

15 апреля 1943 года ГКО принял постановление «О мероприятиях по усилению противотанковой обороны».

В нём, в частности, нашему наркому вменялось в обязанность освоить производство усовершенствованных противотанковых и танковых пушек.

Теперь можно и нужно было возвратиться к противотанковой пушке калибра 57-мм ЗИС-2.

Спустя два месяца, 15 июня, по решению ГКО была принята на вооружение противотанковая пушка ЗИС-2, а уже через три недели, как раз к началу Курской битвы, она стала поступать в войска. По своим боевым качествам ЗИС-2 значительно превосходила все имевшиеся в то время аналогичные образцы противотанковых орудий иностранных армий. Она была мощнее 50-мм немецкой пушки в 2,2 раза, 37-мм американской – в 5,4 раза, 57-мм английской – в 1,6 раза.

Следует отметить, что противотанковые средства совершенствовались не только по линии создания более мощных орудий, но и путём разработки всё более эффективных снарядов.

В 1943 году были созданы и приняты на вооружение подкалиберные и кумулятивные снаряды калибров 45, 57, 76, 85 и 122 мм. Это значительно усилило возможности нашей артиллерии по борьбе с вражескими танками.

В том же 1943 году была модернизирована и 76-мм полковая пушка – первенец советского артиллерийского производства.

Опытные образцы новой пушки были изготовлены заводом, возглавляемым А.И. Быховским. Она успешно прошла полигонные, а затем и войсковые испытания и в сентябре 1943 года была принята на вооружение. Пушка была почти вдвое легче прежней, удачно сочетала в себе высокие баллистические качества и маневренность и в производстве значительно технологичнее своей предшественницы.

В советской дивизионной артиллерии уже в 1942 году на смену старой 76-мм пушке УСВ пришла новая система такого же калибра – ЗИС-3. По сравнению с прежней пушкой она имела меньший на 300 с лишним килограммов вес, характеризовалась отличной баллистикой и высокой скорострельностью.

Так по скорострельности, точности и надёжности наши 23-мм и 37-мм авиационные пушки превосходили соответствующие образцы противника. Это способствовало завоеванию советской авиацией господства в воздухе.

И в миномётном вооружении наши конструкторы ушли далеко вперёд. Это относится прежде всего к 120-мм полковому миномёту Б.И. Шавырина и 160-мм миномёту И.Г. Теверовского.

На танках КВ, Т-34 устанавливались 76-мм пушки Л-11 и Ф-32 образца 1933 года и Ф-34 образца 1940 года. Ф-34 была первой длинноствольной пушкой в мировом танкостроении. В США и Англии они появились лишь в 1944 году на танках «Шерман» и «Комета».

К моменту нападения немецкой армии на Советский Союз Германия имела на вооружение танковых войск орудие одного калибра – 37-мм, которое в течение 1942 года заменилось 50-мм пушкой. И наконец, на танке Т-VI «тигр» устанавливалась уже 88-мм зенитная пушка, но эта новинка гитлеровцев была явно недоработана.

А когда в КБ Ф.Ф. Петрова была создана цилиндрическая короткая люлька для 85, 100 и 122-мм самоходных орудий, мы получили возможность монтировать орудия таких калибров и на танках. Это ещё больше укрепило преимущества советских боевых машин перед танками противника, который не имел и не смог создать ничего, способного противостоять нашим Т-34, КВ и ИС.

Крах цитадели

К лету 1943 года фашистской Германии удалось сосредоточить на советско-германском фронте свыше 5,3 миллиона человек, более 54 тысяч орудий и миномётов, около 6 тысяч танков и штурмовых орудий и 3 тысячи самолётов.

Правительства Англии и США нарушили свои союзнические обязательства перед СССР и отказались открыть второй фронт в Европе в 1943 году.

На разгром фашизма нацеливал воинов и тружеников тыла приказ Верховного Главнокомандующего от 23 февраля 1943 года.

«Немецко-фашистская армия переживает кризис ввиду получения от Красной Армии ударов, но это ещё не значит, что она не может оправиться. Борьба с немецкими захватчиками ещё не окончена, — она только развёртывается и разгорается…. Эта борьба потребует времени, жертв, напряжения наших сил и мобилизации всех наших возможностей»^[6].

Были  приняты срочные и решительные меры по укреплению топливо-энергетической базы металлургии и транспорта, ликвидации выявившихся к концу 1942 года диспропорций в военном хозяйстве страны. Почти в два раза возросли по сравнению с 1942 годом капиталовложения в угольную промышленность, восстанавливалось угольное машиностроение. Энергичные меры принимались и для увеличения производства жидкого топлива, повышения выработки электроэнергии, улучшения работы транспорта.

Большой вклад в решение проблемы металла внесла и металлургическая база промышленности вооружения. В первый год войны она включала 35 мартеновских печей общей ёмкостью 1400 тонн и 21 прокатный стан. Свыше 40 процентов мартенов и более четырёх пятых прокатных мощностей находились на заводах вооружения в глубоком тылу. В первом периоде войны промышленность вооружения потеряла до 45 процентов ёмкостей мартеновых печей и 17 процентов прокатных станов.

За всю войну мы ввели в эксплуатацию только два новых мартена общей ёмкостью 100 тонн.

В Заволжье мы включили в артиллерийское производство четыре новых стана. Три из них раньше выполняли заказы судостроения, а один только строился.

Усилиями конструкторов и технологов, рабочих-рационализаторов и изобретателей был достигнут значительный рост производительности металлургических агрегатов и оборудования: увеличен съём металла с квадратного метра пода плавильных печей, улучшены коэффициенты, сокращены простой и сроки ремонта. В практику были внедрены скоростные плавки.

Танков и самоходных артиллерийских установок, артиллерийских орудий и миномётов в 1943 году мы произвели в два с лишним раза больше, чем Германия.

Число орудий в действующей армии в 1943 году увеличилось в пять раз по сравнению с началом войны.

130 тысяч орудий всех видов выпустили за двенадцать месяцев артиллерийские заводы.

В целях улучшения руководства военной экономикой, начиная с 1943 года, контроль за работой оборонных отраслей промышленности стало осуществлять специально созданное Бюро ГКО.

В 1943 году Красная Армия насчитывала свыше шести с половиной миллиона человек, сто пять тысяч орудий и миномётов, десять с лишним тысяч танков и САУ и столько же боевых самолётов.

На курском направлении были сосредоточены ударные силы фашистской военной машины. Группировка врага насчитывала около 900 тысяч солдат и офицеров, до 10 тысяч орудий и миномётов, почти 2700 танков и свыше 2 тысяч самолётов.

Этой группировке противостояли наши войска Центрального и Воронежского фронтов, насчитывавшие свыше 1,3 миллиона человек, 19 с лишним тысяч орудий и миномётов, почти 3,5 тысячи танков и САУ, 2900 самолётов. В тылу этих двух фронтов был сосредоточен третий, Степной фронт.

5 августа, спустя месяц после начала Курской битвы был произведён первый за время войны салют в честь освобождения Орла и Белгорода.

Финал

Наступление продолжается

Поражение фашистской Германии в Курской битве показало всему миру, что Советский Союз, его Вооружённые Силы вполне в состоянии самостоятельно, без посторонней помощи выиграть войну. За 50 дней боёв враг потерял свыше полумиллиона солдат и офицеров. Из более чем 70 немецко-фашистских дивизий, участвовавших в курской битве, 30 были разгромлены.

Гитлеровские люфтваффе лишились 3,5 тысяч самолётов. Господство в воздухе полностью и теперь уж окончательно перешло к советским Военно-Воздушным Силам.

Особенно большой урон понесли танковые войска противника. Гитлеровцы потеряли свыше четверти танков, сосредоточенных на советско-германском фронте.

К концу 1943 года в результате проведённых после Курской битвы наступательных операций Красной Армии враг был изгнан с огромной территории – с большей части Украины, из Краснодарского края, Курской, Смоленской, Орловской и Ростовской областей.

Летом 1943 года Германия перебросила с Запада 14 дивизий, крупные силы авиации.

В частности, надо было оснастить наши танки более мощной пушкой. Я уже упоминал о 88-мм танковой пушке противника, дальность прицельного огня которой вдвое превышала возможности нашей 76-мм танковой пушки.

Создание новой более мощной танковой пушки было поручено Центральному артиллерийскому бюро ещё в начале 1943 года. Параллельно работало и конструкторское бюро завода № 9. Во второй половине декабря 1943 года И.В. Сталин вызвал в Кремль Малышева, Ванникова, Федоренко и меня. Сталин высказал неудовлетворение ходам разработки и установки на танк Т-34 85-мм пушки.

Сталин коротко бросил:

85-мм пушка должна быть установлена на танк Т-34. С начала следующего года надо выпускать его только с этой пушкой.

— Отправляйтесь немедленно на завод. Для вас на Ярославском вокзале заказан вагон. Он будет прицеплен к очередному отходящему поезду. Не теряйте времени.

До нового года оставалось менее недели.

Я предложил, чтобы Малышев, Ванников и Федоренко ехали на танковый завод. Мне же целесообразно остаться у Еляна. Через четыре дня испытания были продолжены. Они закончились успешно. Лучшее качество показало орудие Д5-Т-85 конструкции Ф.Ф. Петрова. Оно и было принято на вооружение. Пушка Д5-Т-85 широко использовалась на танках ИС-1 и КВ-85, а также на самоходной артиллерийской установке СУ-85.

Что касается пушки ЗИС-С-53, она была в короткий срок доведена и тоже принята на вооружение.

Удачная компоновка противооткатного устройства, применение казённика обойменного типа позволило установить эту пушку в танк Т-34 без изменения размеров башни.

Бронебойный снаряд этой пушки надёжно поражал броню тяжёлого немецкого танка Т-VI на расстоянии тысячи метров.

А на тяжёлом танке ИС-2 успешно прошла ещё раньше боевые испытания 122-мм пушка Д-25т.

Этой пушкой была вооружена и самоходная артиллерийская установка ИСУ-122.

В 1944 году стала поступать в войска и ещё одна артиллерийская система – смонтированная на шасси Т-34 самоходная артиллерийская установка СУ-100. Она была вооружена 100-мм пушкой ДС-10С. Как орудие огневого прикрытия и сопровождения, предназначенное в основном для стрельбы прямой наводкой, СУ-100 превратилась в настоящего истребителя вражеских танков.

На дальности 500 метров она пробивала броню толщиной 160 мм, а на 2000 м – 125 мм.

В самом начале 1944 года на совещании в Госплане выступал с докладом начальник ГАУ МО

Н.Д. Яковлев, он сказал:

— Несмотря на потери, насыщенность войск вооружением к началу 1944 года по сравнению с январём 1942 года увеличилась по автоматам более чем в 25 раз, миномётам различных калибров – в 5-8 раз, противотанковым ружьям – в 17 раз, противотанковым 45-мм и 57-мм орудиям – в 7 раз, зенитным средствам – в 1,5-2 раза.

И вот вечером 27 января прогремел салют в честь полного освобождения Ленинграда от вражеской блокады.

Как впоследствии было отмечено Чрезвычайной государственной комиссией по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, в кольце блокады от голода погибли более 640 тысяч человек и почти 21 тысяча от налётов вражеской авиации и артиллерийских обстрелов.

16 мая 1944 года командующий войсками 2-го Украинского фронта И.С. Конев прислал на имя И.В. Сталина телеграмму, в которой сообщал о дефектах в 85-мм и 122-мм танковых и самоходных орудиях. В тот же день Сталин позвонил мне:

— Товарищ Устинов, пришла телеграмма от Конева. Она прямо касается вас. Конев сообщает о недостатках наших танков и самоходных орудий. В том числе вооружения. Примите самые энергичные меры для их устранения. Десяти дней вам хватит?

— Хватит, товарищ Сталин, — твёрдо ответил я.

— Через десять дней доложите в ГКО об устранении недостатков, — сказал Сталин. – Соответствующие указания даны Малышеву, Яковлеву и Федоренко. Согласуйте свою работу с ними.

24 мая в ГКО был представлен совместный протокол, подписанный наркомом танковой промышленности В.А. Малышевым, командующим бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии маршалом бронетанковых войск Я.Н. Федоренко, начальником ГАУ Красной Армии маршалом артиллерии Н.Д. Яковлевым и мною.

Все недостатки были устранены, был создан улучшенный подъёмный механизм для 85-мм танковой пушки.

В 1944 году был запущен в производство пулемёт РПД-ручной пулемёт Дегтярёва.

9 мая 1944 года Севастополь был очищен от гитлеровцев.

В 1941-1942 года Севастополь выдержал 250-дневную осаду и был оставлен только по приказу Верховного Главнокомандования.

Летом 1983 года я приехал в Севастополь для вручения городу ордена Октябрьской Революции…. и в связи с 200-летием со времени основания.

Успехи Красной Армии заставили правящие круги Англии и США отказаться от тактики проволочек и затягивания открытия второго фронта в Европе. 6 июня 1944 года он был наконец создан:

Американо-английские войска высадились на севере Франции. 23 июня на огромной территории от Западной Двины до Припяти и от Днепра до Вислы началась Белорусская операция.

Всего же наша группировка насчитывала 2,4 миллиона человек (4 фронта), 36,4 тысячи орудий, 5,2 тысячи танков и САУ, 5,3 тысяч самолётов.

Ежедневно эта группировка получала 90-100 эшелонов с боеприпасами, горючим, продовольствием, другими материальными средствами.

 В течение первых шести дней наступления наши войска разгромили 26 дивизий противника, а в начале июля замкнули кольцо окружения вокруг вражеской группировки, находившейся восточнее Минска. Несколько дней спустя москвичи стали свидетелями необычного «парада»: около 60 тысяч фашистских солдат и офицеров, захваченных в плен в минском котле, понуро брели по Садовому кольцу советской столицы. Для этих фашистских вояк война уже закончилась, закончилась позорно.

17 августа, взламывая оборону противника, наши передовые части вступили на территорию фашистской Германии.

К началу 1945 года вермахт противопоставил Красной Армии свыше двухсот дивизий и бригад численностью почти 4 миллиона человек. Они  имели 56 тысяч орудий и миномётов, свыше 8 тысяч танков и штурмовых орудий, более 4 тысяч боевых самолётов.

Кроме того, гитлеровское руководство использовало и большую часть своей так называемой армии резерва.

В разгроме берлинской группировки противника участвовало столько орудий, сколько имелось во всех государствах мира к концу первой мировой войны.

В среднем за год мы давали фронту около 100 тысяч орудий всех видов и калибров и более 70 тысяч миномётов. Это соответственно в полтора и почти в пять раз больше, чем производила промышленность фашистской Германии и оккупированных ею стран.

16 апреля 1945 года началась грандиозная Берлинская операция. Через две недели упорных ожесточённых боёв над рейхстагом взметнулось Красное знамя Победы.

Беспримерная эпопея Великой Отечественной войны советского народа продолжалась 1418 дней.

Рождение танкопрома^[7]. О наркоме танковой промышленности Малышеве В.А.

25 июня 1941 года Политбюро приняло решение об увеличении выпуска тяжёлых и средних танков. В соответствии с этим вынесены два совместных постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР:

«О производстве брони и танков КВ» и «Об увеличении выпуска танков КВ, Т-34 и Т-60, артиллерийских тягачей и танковых дизелей на III и IV кварталы 1941 года».

И хотя уже с 24 июня фактически все вопросы танкового производства сосредоточивались в руках Малышева, было решено вскоре – это произошло 11 сентября 1941 года – создать Народный комиссариат танковой промышленности во главе с В.А. Малышевым. Наркомы судостроения и станкостроения, А.А. Горегляд и И.М. Зальцман, создатель танка КВ Ж.Я. Котин, позднее А.М. Петросьянц стали заместителями Малышева.

Историческим, круто изменившим весь строй оценок, предположений и чувств Малышева, всех, кому вручалась судьба танкостроения, было решение, принятое по предложению Сталина на этом же заседании 24 июня, об эвакуации броневых станов.

Сталин неожиданно спросил: «А где у нас броневые станы?»

Заместитель Малышева в Наркомтанкопроме Михаил Попов ответил, что это известно всем присутствующим. В основном у судостроителей. У нас на Севере, в Приазовье, относительно небольшой стан есть на одном старом заводе.

— Эвакуируйте их немедленно на Урал, в Западную Сибирь.

Сам по себе демонтаж стана, прокатывающего листы длиной 10-12 метров, шириной от 3 до 4 метров – это дело колоссальной трудности. Десятки валов, электромоторов, нагревательные колодцы, система коммуникаций. Мы тут же оценили всю разумность этого предложения. Если эвакуировать их, то надо работы начинать сейчас же. Иначе можно не успеть. 26 июня судьба южного стана была обсуждена на совместном заседании представителей разных наркоматов с участием И.Ф. Тевосяна, С.З. Гинзбурга, Н.С. Казакова, И.И. Носенко. Было решено (и записано в особом документе) начать демонтаж стана в Приазовье с 15 июля, чтобы уже 15 сентября 1941 года пустить его. Директивой ГКО от 4 июля 1941 года было предложено Госплану «выработать военно-хозяйственный план обеспечения обороны страны». Была вновь создана ответственная комиссия. В комиссию вошли Н.А. Вознесенский (председатель), В.А. Малышев, М.Г. Первухин, М.З. Сабуров. В короткий срок, к 16 августа, комиссия представила этот военно-хозяйственный план на IV квартал 1941 года и на 1942 год по районам Поволжья, Урала, Западной Сибири, Казахстана, Средней Азии, где вновь предусматривалось «резкое увеличение производства танков на заводах Народного комиссариата Среднего машиностроения, а также увеличение выпуска танковых дизелей…». Малышев никогда не забудет: «Наша танковая промышленность за годы войны прошла в области внедрения техники и технологии путь, на который в довоенное время было бы затрачено 10-15 лет».

Уральский рубеж обороны

«Железные наркомы и директора»

Директора Уралмашзавода Бориса Музрукова…, в недавнем прошлом главного металлурга завода Северного, Малышев знал ещё с 1939 года. С ноября 1939 года приказом Малышева Музруков – ему было тридцать пять лет – был назначен директором Уралмашзавода. Уралмашзавод, возникший десять лет назад недалеко от Свердловска, по Верхотурскому тракту, был сейчас, в июне 1941 года, первоклассным заводом тяжёлого машиностроения. По сути дела, до войны в стране было два таких гиганта – Уралмашзавод и Новокраматорский в Донбассе.

Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества» было принято 27 июня. С приближением врага к Донбассу, Приазовью, Москве Малышев как танкостроитель терял очень многие производственные мощности. Тевосян как металлург оказывался не в лучшем положении. На территории даже одной прифронтовой Днепропетровской области работало в 1941 году 16 доменных печей, 36 мартенов, 77 железнодорожных шахт. В одном Запорожье – и Тевосян с болью осознавал это – были заводы, утрата которых наносила удар по качественной металлургии. К ноябрю 1941 года Тевосян потерял временно до двух третей своего хозяйства.

На оставшиеся к концу 1941 года в распоряжении советского тыла 8,3 миллиона тонн – от 18,3 миллиона тонн стали, произведённой в 1940 году, — претендовала вся оборонная промышленность, артиллеристы, боеприпасники и в первую очередь танкостроители.

Пока не поступил в Магнитогорск броневой стан из Приазовья, директор Магнитогорского металлургического комбината Григорий Носов с подачи заместителя главного механика Николая Рыженко освоил прокатку броневого листа на третьем блюминге, сделанном на Уралмашзаводе.

Война народная, война священная 1941 года обретала свою силу, грозную и беспощадную

«Это война священная, ибо священен народный гнев против чванливых германо-фашистских насильников.

Это священная война, ибо священна любовь народа к своей Родине, к своей земле.

Это священная война, ибо священны свобода и счастье, добытые в тяжёлых боях народами нашей страны…» — писала «Красная Звезда» 28 июня 1941 года.

Малышев понимал, что он сейчас проектирует не только новую комбинацию межзаводских взаимосвязей, прорубает русла для грузопотоков – от Магнитки до Москвы, от Горького до Свердловска и далее. Это было важно. Без такого проектирования переселение свыше десяти миллионов человек, вывоз десятков тысяч вагонов с оборудованием могло бы породить невиданную толчею нового «вавилонского столпотворения».

Ещё важнее было то, что он, руководствуясь решениями ЦК ВКП(б), созданного 30 июня 1941 года Государственного комитета обороны (ГКО), стремился создать и в тылу атмосферу войны народной за победу, сражения, в котором нельзя отступать ни на шаг. В Челябинске комиссия Малышева создала перелом на главном оборонном участке, строительстве временного танкового корпуса. Малышев пошёл на временную приостановку строительства металлургического завода, чтобы использовать мощности Челябметаллургстроя.

В двухдневный срок передали сюда же механизмы, стройматериалы, транспорт и Стальконструкция и Троицкпромстрой, Уралтяжстрой и др. В результате концентрации материальных и людских ресурсов, большого трудового подъёма цех площадью 27 тысяч квадратных метров, объёмов 385500 кубометров был сооружён за 75 дней.

Скоро выяснилось очень обрадовавшее Малышева обстоятельство: Советская артиллерия, оснащённая новейшими артсистемами, созданными в КБ главных конструкторов В.Г. Грабина, Ф.Ф. Петрова и других, изготовленными на артиллерийских заводах нередко под прямым руководством наркомов вооружений и боеприпасов Д.Ф. Устинова и Б.Л. Ванникова, очень успешно громит вражеские танковые клинья.

Позднее станет известно, что с 22 июня до середины июля гитлеровцы потеряли до 50 процентов своих танков! Это был общий успех Советской армии и тыла.^[8]

Но несли потери, лишались боевой техники и наши части. Оставшиеся в строю КВ и Т-34 использовали всё чаще в засадах, ставили на остриё атаки, прикрывая их бронёй и огнём шедшие следом устаревшие БТ и Т-26.

«Если бы на каждый полк хотя бы по десятку новых танков с их 76-миллиметровой пушкой! — говорили танкисты.

— Дали бы мы врагу жару…» — вспоминает о тех днях генерал Л.М. Сандалов, участник боёв под Брестом, начальник штаба центрального фронта.

И в июле, и в августе, и даже в сентябре 1941 года танки шли в действующую армию со старых гнёзд советского танкостроения. На линии Ленинград — Москва- Тула- Брянск- Харьков-Днепропет­ровск располагалась главная военно-промышленная база страны.

Малышев в сентябре первым ощутил эти удары. Но в июле, и  в августе эта линия, за исключением авиазаводов, эвакуированных в первую очередь, ещё действовала, и действовала предельно напряжённо.

Кировский завод в Ленинграде (и его смежник – Северный завод) сражался почти как завод-воин, во фронтовых условиях.

Находясь ещё в Ленинграде, он ради увеличения выпуска КВ и пушек всё же пережил эвакуацию в пределах самого города.

Связано это было прежде всего с тем, что, после того как было принято решение ГКО от 12 июля 1941 года о развёртывании производства 76-миллиметровых полковых и дивизионных пушек, пришлось размещать узлы на других ленинградских заводах.

Бывший начальник производства Кировского завода (в последующем главный инженер Уралмашзавода) Михаил Умнягин вспоминает эти дни:

— Разложил пушку в разобранном виде в кабинете директора. Спешно были приглашены – после решения обкома директора до пятидесяти предприятий. Стволы, противооткатное устройство делали мы в цехе, где когда-то делали тракторы, а остальное – и это при программе 40-50 пушек в день — делали наши смежники.

Малышев звонил неоднократно и требовал одного: «Размещайте детали КВ на всех заводах Ленинграда!».

Ведущий завод, руководимый Ю.Е. Максарёвым, отправлял новые тридцатьчетвёрки непрерывно, нередко прямо с экипажами из рабочих-добровольцев. На завод вскоре прибыли сормовичи, чтобы в условиях почти прифронтовых научиться новому делу.

Этот же завод давал дизель-моторы В-2 и для своего танкового завода, и для Сталинградского тракторного.

В этих же условиях, когда был дорог каждый танк на боевой позиции, когда Урал ещё не сказал своего слова, Малышев заложил фундамент особого огромного танкового цеха, дававшего уже повоевавшим, повреждённым танкам новую жизнь. И нередко вторую и третью!

Началось подлинное рождение ГУРТа (Главного управления по ремонту танков). Малышев постоянно повторял:

— Подбитый танк – это не утиль, не отходы войны. Тысячи деталей, составляющих танк, — это наша мука в производстве. – Это склад деталей «россыпью». В изобилии деталей счастье ремонтников. Танк никогда не уничтожить целиком.

В худшем случае можно из двух-трёх танков возродить один. Надо научиться давать танку «вторую жизнь» — в ближайшем тылу, на ремонтных заводах.

На всех фронтах станет вскоре привычной и фронтовая «летучка», где есть и аппаратура для сварки, и станки, и небольшие подъёмные краны, где теснятся в замасленных фуфайках полувоенные-полурабочие. Под огнём врага будут они вытаскивать танки, спешно ремонтировать их. А нередко, взяв винтовки, гранаты, приспособив танковые пулемёты без щитка, они же будут и сражаться с врагом.

Через эту ремонтную службу – в дальнейшем и в Воронеже, и в Сталинграде, и в Харькове возникнут целые заводы ГУРТа – промышленность Урала и Поволжья будет тысячами нитей связана с фронтом.

Был Горький, этот «внутренний порт России», как назвал когда-то этот город Пётр Первый, с заводами «Красное Сормово» и гигантом автозаводом, насчитывавшим тогда – это Малышев знал прекрасно – несколько десятков тысяч рабочих.

Первая пятилетка создала на Волге эту «промежуточную» — как сейчас было видно! – линию обороны, на флангах которой находились Горький и Сталинград.

Малышев с первых же дней войны сразу же стал искать путей развёртывания танкового производства в Поволжье, прежде всего в Горьком. Этот город на Волге стал вскоре подлинной кузницей оружия. Отсюда шли на фронт и «катюши», и пушки, и бронепоезда, нёсшие на броне давний патриотический призыв нижегородца Козьмы Минина:

«Не раз народ менял соху на меч, и сила его от этого возрастала. Захотим помочь Московскому государству –ничего нам не пожалеть… Но чтобы ратным людям ни в чём нужды и порухи не было бы. Лучше смерть, чем иноземное лихо…» Горький будет давать сотни и тысячи танков!

Среди множества предвоенных конструкций лёгких танков был плавающий танк Т-40, созданный в 1940 году. Толщина бронелиста на этом танке 14 миллиметров, оружие – два пулемёта (один из них крупнокалиберный – 12,7 миллиметра), экипаж – два человека, скорость на суше – 46 километров, на воде – 6 километров в час.

Выяснилось: 30-миллиметровая броня фашистского танка Т-Ш – это тоже в известной мере НИ («на испуг»). Наша 57-миллиметровая противотанковая пушка в борьбе с такой бронёй имела большой запас мощности.

Нечто подобное было и в танкостроении – нужна была машина более дешёвая, без избытка мощности, как у КВ и Т-34, машина лёгкая, которая тем не менее могла бы бороться с немецкими танками. Такой машиной и стала модификация Т-40 – лёгкий танк Т-60. Вес его 6,4 тонны, броня – 20 миллиметров, на него поставили 20-миллиметровую сверхскорострельную («швак-20») пушку. Снаряд её был подкалиберный: в тяжёлый «мягкий» корпус снаряда вставлялся калёный сердечник — стержень, который и пронизывал броню вражеских машин.

Малышев снова в дороге. Главная цель поездок в Горький и 2 июля 1941 года, и в последующие месяцы состояла, конечно, в том, чтобы положить начало производству Т-34 на «Красном Сормове». Но одновременно Малышев вместе с рядом работников вёл работу и на автозаводе – решался вопрос о Т-60. В этом деле ему и помогли бывший главный инженер Горьковского автозавода Павел Кучумов, начальник главка Александр Аравин, крупнейший специалист по броне Артемий Хабахпашев, мартеновец Дмитрий Поликарпов.

В итоге было выпущено фактически за 1941-1942 годы шесть тысяч танков Т-60 и уже в 1943 году свыше восьми тысяч Т-70 (улучшенная модификация Т-60), имевшая уже и броню в 45 миллиметров и пушку калибра в 45 миллиметров.

Хабахпашев рассказывает: «Идея Малышева не умерла. Эвакуированный из Коломны паровозостроительный завод, как и автозавод, стал… делать СУ-76 – любимую пехотой самоходную пушку. Маршал Рокоссовский скажет впоследствии: «Особенно полюбились солдатами самоходные артиллерийские установки СУ-76. Эти лёгкие, подвижные машины поспевали всюду, чтобы выручить пехоту, а пехотинцы, в свою очередь, готовы были грудью заслонять их от огня вражеских бронебойщиков и фаустников».

За производство Т-60 коллектив автозавода и группа работников во главе с директором И.К. Лоскутовым были награждены орденами Ленина.

Танк Т-34 на «Красном Сормове» — на старейшем заводе. «Красное Сормово» — старейший русский завод. В декабре 1939 года ему исполнилось девяносто лет, он был универсальным машиностроительным предприятием, строил теплоходы, землечерпалки, танкеры, буксиры, даже ледоколы, был способен изготовить и прокатный стан и массивный дизель мощностью в 4500 лошадиных сил.

Малышев помнил торжество весной 1937 года. На первомайский праздник в Москву по вновь открытому каналу Москва-Волга двинулись из Сормова целая флотилия теплоходов и двенадцати катеров, названных именами прославленных лётчиков-Байдукова, Белякова, Водопьянова, Громова, Доронина, Каманина, Леваневского, Ляпидевского, Молокова, Слепнева, Чкалова, Коккинаки.

В ночь на 3 июля в кабинете главного инженера завода Г.И. Кузьмина собрались руководители всех ведущих служб заводоуправления, начальники цехов, партийный комитет завода, конструкторы.

В постановлении ГКО № 1, подготовленном аппаратом наркомата и СНК СССР, было чётко и недвусмысленно сказано, что Сормовский завод обязан уже в сентябре дать фронту первые машины, собранные из готовых узлов и деталей. С октября завод должен развернуть серийный выпуск танков.

В помощь «Красному Сормову» привлекаются одиннадцать других предприятий страны, в числе которых Горьковский автозавод, Горьковский завод фрезерных станков и другие.

— Главное и первое, — сказал Малышев, — состоит в том, чтобы отрешиться от беспечности и благодушия в оценке и понимания того, как будет проходить начавшаяся война, что происходит в действительности.

Вопрос гораздо более серьёзен, чем о нём думают многие, и стоит так: или мы, мобилизовав все силы в тылу и на фронте, разобьём фашистов, или, наоборот, мы, как страна, попадём в рабство с одновременным физическим истреблением лучшей части наших людей. Третьего не дано.

Главная идея директивы Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года: «Теперь всё зависит от нашего умения быстро организоваться и действовать, не теряя ни минуты времени, не упуская ни одной возможности в борьбе с врагом».

Урал идёт в наступление

Бойцы, погибавшие в атаках 1942 года, не узнавшие даже, «наш ли Ржев наконец» (А. Твардовский), наш ли вновь Киев, Брест, Севастополь, балтийские матросы, что в холодной воде Финского залива руками отводили плавучие мины с фарватера эскадры, уходившие в августе 1941 года из Таллина в Кронштадт, не успевали обратиться к будущему. Они творили это будущее тем оружием, которое вручила им Родина, той осознанной яростью, верой в правое дело, даже мечтой о празднике победы, который будет и на нашей улице.

И те зарубежные историки, что в своих субъективных построениях уравнивают подвиг защитников древнего Могилёва, остановивших врага на Днепре, выигравших двадцать три драгоценных для страны июльских дней 1941 года, и «активность патрулей» в оазисной войне союзников с Роммелем, конечно же, «лисом пустыни», захват курортных городков Сицилии, едва ли поймут грозное величие народа, сражавшегося в полуосвещённых, наскоро переоборудованных цехах.

Уже 28 июля, потерпев поражение на Смоленском направлении, Гитлер заявил, что «промышленный район вокруг Харькова важнее, чем «Москва».

Эвакуация

И неудивительно, что уже вскоре после войны мысль о совершённом чуде, не объяснимом ничем, возникала в головах многих, кто задумался об эпопее эвакуации.

В 1947 году, когда был вновь восстановлен завод «Запорожсталь», эта гигантская «Магнитка качественных сталей», директору завода А.Н. Кузьмину пришлось принимать делегацию американских инженеров. Они остановились в прокатном стане.

Слябинг, обжимной стан, который был уникальным в Европе в 1941 году и таковым остался в 1947 году, работал в огромном, величиной с Красную площадь, цехе.

Клешни крана опускались в нагревательный колодец, выхватывали слиток весом в восемь тонн, огненно-красный, с окалиной, и опускали на рольганги. Валки втягивали его, выталкивали и снова втягивали, делая более плоским, толкая наконец после последнего обжима к «ножницам», которые с силой в две тысячи тонн входили в раскалённую полосу металла.

— Действительно ли всё это оборудование было вывезено с завода?

— Да, это так.

Американцы пожимали плечами: во время войны, в тёмные ночи, по железным дорогам, находившимся под обстрелом, по просёлкам на грузовиках вывезли всё!

Анатолий Кузьмич прибавил:

— Я отвечал, что, пожалуй, в условиях капитализма этого совершить невозможно. Это мог сделать и сделал только рабочий класс, защищающий свою Родину и самого себя.

Всего же в течение июля-ноября 1941 года на Восток было эвакуировано 1523 промышленных предприятия, из них 1300 крупных, что потребовало до полутора миллионов вагонов.

Только по железным дорогам переехало на восток более 10 миллионов человек.

25 августа прервана была железнодорожная связь с северо-западом – эвакуация северян осложнилась, маршрут её стал необычайно долгим и трудным.

18 августа в Днепропетровском обкоме партии раздался звонок. Звонил, как рассказывает второй секретарь Днепропетровского обкома К.С. Грушевой, начальник речного порта:

— Вода в Днепре падает!

— Как так падает

— Резко снижается уровень, река мелеет на глазах.

— Что же вы предполагаете?

— Что-то с Днепровской плотиной.

День, когда вражеские танки прорвались к Запорожью, к городу, где работали мартены и прокатные станы «Запорожьстали», «Днепроспецстали», выбивались после охлаждения серебристые слитки алюминия на крупнейшем заводе цветных металлов, был первым тревожным днём и для Донбасса. Враг был отброшен, но уже 19 августа в Запорожье вылетел для проведения эвакуации заместитель И.Ф. Тевосяна А.Т. Шереметьев.

Он, вероятно, был одним из первых высших руководителей советской индустрии, увидевших и исковерканную гребёнку плотины Днепрогэса и обнажившиеся пороги.

Сам взрыв плотины Днепрогэса был глухой, подземный, похожий на толчок землетрясения.

Метров на восемьдесят вырвало живую часть плотины, обнажились исковерканные глыбы бетона. Но враг был остановлен перед Запорожьем на сорок пять дней.

Эвакуация Запорожья – одна из самых успешных операций, выражавших весь народный характер войны.

Из-под носа у врага было вывезено всё оборудование, «Запорожьстали», «Днепроспецстали», завода ферросплавов и др.

Даже запас роликовых и шариковых подшипников был спасён. Сотни рабочих-механиков были доставлены в Запорожье из Донбасса, чтобы помочь выбрать, демонтировать всё – смотать кабель, усилить платформы для перевозки станин прокатных станов, отгрузить даже запасы сырья цветных металлов и металлоконструкции. 16 тысяч вагонов потребовало всё это!

Война приближалась к Харькову. Этот город, центр всех дорог, идущих из Москвы в Донбасс, из Киева на Сталинград и Среднее Поволжье, был неудобен для обороны.

Малышев знал, что опоздать с вывозом заводов этого промышленного района нельзя. Но требование ГКО было сурово и справедливо: «Выдавать продукцию до последней возможности! Начинать демонтаж лишь по приказу уполномоченного ГКО или наркомата!».

И заводы Украины работали с предельным напряжением даже после нового удара по другому звену «орбиты» танкостроения:

По городу металлургов и мастеров брони, расположенному у азовского лукоморья – город Мариуполь.

Был вывезен и уникальный пятнадцатитысячный пресс «Шлемана», один из немногих такого рода прессов в Европе, купленный незадолго до войны в Германии.

Враг яростно рассчитывал захватить его. Он знал, конечно, особенности монтажа и демонтажа его.

«О грандиозности этого агрегата говорят некоторые подробности работы. Слитки прочной стали весом в 160 тонн выхватывал из нагревательной печи огромный кран грузоподъёмностью в 300 тонн. Один патрон для «схватывания» слитка и цепи у крана весили 100 тонн. Выхватывал и подносил к прессу.

Следовало гигантское усилие, обжатие, появлялась некая огнедышащая «лепёшка», которая шла затем на стан. До установки этого пресса слитки возили ради обжатия, ради предварительной «проковки» в Новокраматорск.

До войны пресс монтировали около четырёх месяцев!

Сейчас этого времени не было… в 11 дней пресс был вывезен!»

25 октября СНК СССР и ЦК ВКП(б) поручили заместителю Председателя Совнаркома СССР Н.А. Вознесенскому «представлять в городе Куйбышеве Совет Народных Комиссаров СССР, руководит работой эвакуированных на Восток наркоматов и прежде всего наркоматов: Авиапром, Танкопром, вооружения, чёрной металлургии, боеприпасов – и добиться того, чтобы в кратчайший срок были пущены заводы, эвакуированные на Волгу, Урал и Сибирь».

Малышев именно в эти дни и раскрыл всю глубину и гибкость своего выдающегося организаторского таланта. Перегрузка памяти, недопустимые напряжения не ослабляли ясности его созидательной мысли.

Он планировал эвакуацию так, чтобы до конца работала сборка, хотя тылы этого же завода — кузница, литейная, оставив задел поковок, литья, уже двигались на Восток.

Нельзя сказать, чтобы танков выпускалось мало. В условиях, когда исчез уголь Донбасса и Подмосковья, марганец Никополя, когда в 21 раз сократился выпуск подшипников, когда утрачена была территория, где производилось до войны 68 % всей выплавки чугуна, 58 % всей выплавки стали, 60 % всего производства алюминия, танковая промышленность – это выяснилось в декабре – сделала немало. Оказалось, что с 1 июня по 31 декабря 1941 года было выпущено 4177 танков, среди которых 1853 Т-34. Много это или мало? Очень много, если учитывать условия труда и новизну самих конструкций Т-34 и КВ, эвакуацию, бомбардировки. Но у войны свой счёт. Танков должно быть столько, сколько нужно.

Директор Уралмашзавода Б.Г. Музруков и главный инженер Д.А. Рыжков 17 сентября получили срочную правительственную телеграмму

«Серия Г

Два адреса:

Свердловск, Уралмаш.

Директору завода Музрукову

Копия – гл. инженеру Рыжкову.

Прошу вас честно и в срок выполнить заказы по поставке корпусов для танка КВ Челябинскому тракторному заводу т.ч.к.

Сейчас я прошу и надеюсь, что вы выполните долг перед Родиной т.ч.к. Через несколько дней, если вы окажитесь нарушителями своего долга перед Родиной …»

В ту ночь на 17 сентября Малышев вылетел в Свердловск. Цель его была предельно ясной – дать наконец не просто танки, а уральские танки серийного производства. Поставить поточное производство на заводах Урала.

Осуществить свою мечту о заводе или группе заводов, дающих сто танков в день.

В 1942 году армия действительно получила около 25 тысяч танков, из них примерно две трети танки Т-34.

Той же ночью с 17 на 18 сентября в цехах прошли партийные собрания и в цехах завода отныне находился уполномоченный ГКО А.П. Панин.

Малышев был в этой практически затянувшейся до нового года чрезвычайной командировке в Свердловске и Челябинске (ЧТЗ).

Коллектив сборочного цеха в дальнейшем тоже совершил стремительный рывок вперёд: если в августе 1941 года на сборку корпуса (КВ.-А.М) тратилось 100-110 часов, то в октябре 30-40.

Но Малышев уже решил:

— Необходимо срочно решать вопрос о внедрении автоматической сварки и здесь, на Уралмашзаводе. И прежде всего в бронекорпусном деле.

Приказы Б.Г. Музрукова по заводу в эти дни свидетельствуют, как помогал Малышев заводу. К нему стали обращаться и задумывать дерзкое дело – создание литых башен.

И когда в 1942 году Уралмашзаводу было поручено делать целиком танк Т-34, а позднее и самоходные установки, он был готов к этому. 4 июля пилот Малышева быстро доставил первую партию чертежей танка Т-34. К 10 июля все 4 тысячи чертежей были на «Красном Сормове». А уж в октябре первые эшелоны Сормовских танков пошли на фронт под Москву.

В декабре, когда началось контрнаступление под Москвой, завод, ещё не вполне перестроившийся, резко увеличил выпуск машин. На автозаводе в Горьком тоже создали танковый конвейер, наряду с производством «катюш», миномётов, автомобилей, поковок Авиапрому.

Знаменитый Танкоград в Челябинске, рождённый на базе ЧТЗ из трёх предприятий, переживал по-своему сложную реакцию синтеза формирования единого коллектива.

Малышев видел, как различны эти сливающиеся воедино заводы: завод двигателей с его высочайшей культурой производства Ленинградский Кировский завод, уже повоевавший и, наконец, Челябинский тракторный – завод массового производства.

Позднее к ним присоединятся и московский станкостроительный завод «Красный пролетарий», сюда же попадёт из Ленинграда и лаборатория члена-корреспондента АН СССР В.П. Вологдина, возникнет цех закалки деталей токами высокой частоты (ТВЧ).

Сам Малышев вносил общегосударственный взгляд на все без исключения дела.

— Давайте мотор! Вы должны обеспечить моторами и Челябинск и завод Максарева, и сормовичей и сибиряков, — говорил Малышев.

— Речь идёт о сорока-пятидесяти моторах в сутки. Мы несомненно наладим производство В-2 и в Свердловске, будем строить ещё один моторный завод в Сибири. Но пока вы одни.

Уже 7 октября создан отдел по моторостроению во главе с инженером Я.И. Невяжским.

Малышев спешно вызвал в помощь челябинцам для монтажа молота, предназначенного для ковки коленвалов моторов В-2, главного кузнеца наркомата Владимира Глушкова.

В.И. Глушков, которому было тогда около пятидесяти лет, в своё время работал на заводах Форда. Вернувшись из Америки, он руководил постройкой великолепной по тем временам кузнецы на Горьковском автозаводе: в ней-то стахановец 30-х годов Александр Бусыгин и отковал за смену в 1935 году 1001 коленчатый вал.

Малышев подготовил приказ о создании научно-конструкторского центра. Создание коллектива, где впоследствии рождались многие новейшие машины, было одним из замечательных государственных решений Малышева.

В этот центр научно-технической мысли, опорный пункт страны в войне умов вошли и конструкторы-турбинисты с Кировского завода, среди которых были Н.М. Синёв, А.М. Люлька.

Н.М. Синёв и стал заместителем Ж.Я. Котина, Главного конструктора.

Все понимали, что фронт не мог ждать, вспоминает первый Секретарь Челябинского обкома партии Н.С. Патоличев:

«Приходилось идти на невероятные решения. Перед войной в Челябинске выстроили театр оперы и балета. Но открыть его не успели. Поселился в нём московский завод «Калибр».   На сцене — термический цех, в партере – кузнечный, в фойе – другие цехи, и перевыполнял этот «театр» свой план, несмотря ни на что.

Хорошо помню, как строился Чебаркульский металлургический завод. Это был «огневой рубеж», хотя он и находился далеко в тылу. На огромной территории были размечены контуры будущих цехов, а внутри их расчерчены места, где должны были быть установлены станки, прессы, молоты и другое оборудование. Ещё не была закончена кладка стен, а цехи уже начали давать промышленную продукцию.

Надо помнить, что вся эта работа происходила зимой, днём и ночью горели сотни костров!»

Каждый танк – от лёгкого Т-60 с Горьковского автозавода до новеньких Т-34 из Сталинграда – словно притушал этот огонь в душе Малышева, снимая частицу напряжения.

Малышев не уехал с Урала до тех пор, пока в канун контрнаступления под Москвой этот завод (Челябинский Танкоград) не отправил им первые 25 машин на фронт. Отправил через полтора месяца после отъезда с Юга (из Харькова).

«Беспощадная требовательность, негодующая ярость, с которой он учинял спрос и тут же намечал дополнительные, очень жёсткие меры исправления».

Надо строить цех для мелкого станочного оборудования завода КИМ на площадке завода.

Малышев принимает решение, учитывающее всё:

— Надо немедленно, в десять-двенадцать дней построить десять тысяч квадратных метров производственных площадей в деревянном исполнении!

Фрезерову срочно, в течение суток, дать планировку цехов с соблюдением потока, с учётом имеющихся коммуникаций.

Не дожидаясь возведения стен, ставить станки на бетонированные дорожки, ограждать временными отопительными щитами – и пускать (начали строительство 3.12.1941 – закончили 14.12.1941).

Увеличив пестроту танкового парка, появились вскоре первые партии английских «валлентайнов» и «матильд» после «шерманы» и «черчилли».

От скоростного проектирования до скоростного освоения серийной продукции должна идти единая нить высокого волевого напряжения.

«Правда», 10 июля 1941 года.

«Начиная с декабря 1941 года падение промышленного производства прекратилось, с марта 1942 года производство вновь пошло вверх, причём выпуск военной продукции  в марте 1942 года только в восточных районах страны достиг уровня производства, который имел место в начале Отечественной войны на всей территории СССР», — подчеркнул позднее в книге «Военная экономика СССР с в период Отечественной войны» Н.А. Вознесенский.

Судьба войны решалась не привходящими моментами, вроде внезапности нападения, а постоянно действующими факторами: мерой прочности тыла, моральным духом армии, количеством и качеством дивизий, вооружением, организаторскими способностями руководителей.

Удивительно, но из 92 известных и открытых элементов периодической системы Менделеева 46 элементов используются в технике танкостроения. 90 марок одних сталей идёт на танковые заводы.

Война – это сырьё, это резервы. Война удивительно быстро обнажает богатство или бедность страны тем или другим видом сырья.

На эшелонах с грузами для Танкопрома стояла в те годы литера Т..

Война – это сверхнапряжение, это страшная усталость.

Работоспособность Малышева, его умение решать вопросы, предельно далёкие друг от друга, изумляли всех.

Малышев отлично знал, что к маю 1942 года Красная Армия – численностью в 5 миллионов 500 тысяч человек – наряду с 43640 орудиями, миномётами, 3160 самолётами имела 4065 танков (из них лёгких -1995). Много это или мало?

Гитлеровская армия к маю 1942 года имела на советско-германском фронте 6 миллионов 200 тысяч солдат, до 43 тысяч орудий, 3230 танков и 3400 самолётов.

Но эти цифры ещё не выражали всего состояния танкостроения.

Производственные мощности Урала были столь грандиозны, что уже зимой 1942 года было принято решение о формировании танковых корпусов.

Как же это произошло: к маю в армии имелось 4065, а за остальные полгода заводы дадут свыше 20 тысяч?

В 1942 году после постановления ГКО о подготовке и начале серийного производства Т-34 на Кировском заводе в Челябинске прошло всего полтора месяца – и первые танки сошли с конвейера. 7 июля 1942 года С.Н. Махонин отдал первый развёрнутый приказ о начале работ, а 22 августа первые танки, прогремели гусеницами по плитам заводских цехов, двинулись в приёмочный пробег.

К сожалению, весной 1942 года армия ещё не обладала опытом эксплуатации танков и массированного применения танковых корпусов. В известном смысле промышленность ушла вперёд.

И помимо общеизвестных просчётов, ошибок, определивших неуспех Харьковской и Керченской операций (май 1942 года), как отметил П.А. Ротмистров, сыграли свою роль недостатки организационные, просчёты формирования, отсутствие опыта взаимодействия мехкорпусов с авиацией и артиллерией.

Вспоминает дважды Герой Советского Союза, Маршал бронетанковых войск Михаил Ефимович Катуков^[9] (при назначении его, генерал-майора в апреле 1942 года командиром первого танкового корпуса).

При второй встрече Яков Николаевич Федоренко сказал, что мне надо обязательно побывать у заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров и наркома танковой промышленности Вячеслава Александровича Малышева:

«- Знаете Михаил Ефимович, — начал он, — я взял за правило беседовать с каждым танковым командиром, приезжающим в Москву с передовой. Нам чрезвычайно важно знать мнение фронтовиков о машинах, которые сейчас выпускают заводы Урала. Нам необходимо точно знать, как тридцатьчервёрки и КВ показали себя в боях…

— Вот если бы – приделать к башне танка поручни, десантник чувствовал бы себя уверенней и воевал лучше. Далее Катуков попросил оборудовать все танки штыревыми антеннами, в том числе и на командирских вместо обручевидных антенн, что выделяло командирский танк и позволяло фашистам сосредоточивать на нём огонь.

Впоследствии машины на фронт стали приходить со штыревыми антеннами, с поручнями на броне башни.»

Решая сразу несколько задач: подстраховывая всю танковую промышленность на случай новых утрат, давая возможность создать и отработать новые тяжёлые танки КВ-1С и будущие модификации его, изменить общий баланс танковой техники, вытеснив постепенно лёгкие танки Т-60, Т-70.

В летние месяцы 1942 года было принято постановление ГКО о скоростном освоении и начале выпуска Т-34 на Уралмашзаводе и Кировском в Челябинске. Сроки?

Самые минимальные – полтора месяца для кировчан, около двух месяцев – для уралмашевцев.

Малышев на этот раз не мог приехать в Свердловск. В августе-сентябре 1942 года он оказался там, где танковая индустрия становилась уже настоящим фронтом, — в сражающемся Сталинграде.

Танковый конвейер Сталинграда

Малышев, заместитель Председателя СНК СССР, прилетел в Сталинград в ночь с 18 на 19 августа после краткой остановки в Саратове. Сейчас он, главный танкостроитель страны, был представителем ГКО в Сталинградском промышленном районе.

Увязнув на целых два месяца в излучине Дона, гитлеровские войска изготовились к прорыву фронта на узких участках, изготовились к «молниеносному прыжку» на берег Волги с Донского плацдарма.

По всему волжскому берегу от Камышина и до Астрахани скопилось в июльские и августовские дни 1942 года до пяти миллионов голов скота из Ростовской, Харьковской областей, Ставрополя, Северного Кавказа. Стада прорывались в Сталинград, бродили по улицам, забивали скверы.

И командующий Юго-Восточным фронтом А.И. Ерёменко, как узнал Малышев, вынужден был особо приказать работникам тыла фронта:

— Чтобы завтра я не видел в городе ни одной коровы или козы! Для перевозки скота организуйте переправы севернее и южнее Сталинграда.

Малышев ещё в Москве знал, что до 30 тысяч вагонов скапливалось на путях Сталинградского железнодорожного узла.

Своим ходом к тем же переправам через Волгу двигался тракторный парк многих МТС, совхозов Задонской стороны, Ростовской области, Ставрополья. Сталинград временами становился почти миллионным городом. Даже «Артек», Всесоюзный пионерский лагерь, после трудных дорог оказался здесь же.

К тому же шла интенсивная уборка урожая на юге и севере области, даже в прифронтовых районах, и хлеб тоже надо было спешно вывезти. Так было здесь, в Сталинграде, осенью 1941 года, когда он, Малышев, задержал при эвакуации часть оборудования Харьковского тракторного завода (ХТЗ) для усиления танковых линий на СТЗ.

И это не сразу было многими правильно понято. Уехавшие уже весной 1942 года в Рубцовск харьковчане, где строился Алтайский тракторный завод, — им так хотелось сразу уехать подальше, без ненужной якобы задержки в Сталинграде, — вероятно, только сейчас поняли: не тракторы тогда, в 1941 году, решили всё!

В Сталинград прибыли Малышев, нарком речного флота СССР З.А. Шашков, нарком пищевой промышленности СССР В.П. Зотов, заместители наркомов – В.Г. Костигов, чёрной металлургии А.Г. Шереметьев, танковой промышленности А.А. Горегляд (фактически директор СТЗ в самые трудные месяцы 1941-1942 годов), путей сообщения С.И. Багаев.

Малышев сформулировал для себя с предельной чёткостью главный смысл важнейшей нравственной перемены:

Отношение к эвакуации, даже деловитой, хорошо организованной, и в народе, и во мнении Верховного резко изменилось после оставления Ростова и Новочеркасска. Самая успешная эвакуация – это всё же оставленные города, цехи заводов, люди, на которых государство не могло уже рассчитывать как на рабочую силу, резерв армии. Эвакуация могла расти как лавина, захватывать умы. Она воздействовала и на сознание бойцов, видевших пустеющий ближайший тыл. В 1941 году эвакуация – это подвиг, величайшая победа над врагом, срыв его планов экономического подавления страны. А сейчас?

Раздражённый упрёк Верховного Главнокомандующего «Эх вы, эвакуаторы!», высказанный в связи с переездом штаба Сталинградского военного округа в Астрахань, был достаточно известен и в Москве и здесь, на СТЗ.^[10]

В ноябре 1941 года, когда Сталинград приобрёл исключительное военно-стратегическое значение для Южного фронта, — после утраты Донбасса это был единственный промышленный центр Юга, прямо подпиравший фронт, дававший танки защитникам Москвы, — Малышев снова приезжал сюда. Тяжёлое время. Тогда пришлось сменить директора Д., оставить здесь, в Сталинграде, много украинских специалистов – с тракторного завода, с завода двигателей, с одесского завода, утвердить около трёхсот изменений в первоначальную модель Т-34.

Малышев несколько раз повторял свою мысль: дальнейшего увеличения выпуска Т-34 можно добиться одним путём – упростить обработку деталей, разделить операции, ещё более полно использовать линии тракторного производства (там сейчас делались арттягачи), наконец, использовать везде, особенно на сборке, танкистов из учебных отрядов, будущие экипажи.

Эти отряды – замечательное новшество, введённое совместными усилиями Я.Н. Федоренко, начальника ГАБТУ Красной Армии и Малышева. Безвозвратно уходила в прошлое тягостная картина первых месяцев войны, даже весны 1942 года: плохо обученный танкист, заглохший мотор, жалобы: «Двигатель не «сосёт»! Посмотри».

Танковые экипажи в учебных отрядах при заводе не просто получали машины и отбывали на фронт. Они какое-то время работали и на сборке, принимали участие в испытаниях, отрабатывали приёмы вождения и стрельбы.

В те несколько последних относительно спокойных дней до 23 августа Малышев по нескольку раз объезжал заводы Сталинграда. Смежники в эти дни резко увеличили выпуск бронекорпусов Т-34 и бронезащиты для самолётов Ил-2. Полным ходом шёл ремонт танков, смена узлов, в срочном порядке для перевозки грузов, техники, пополнений была спущена баржа грузоподъёмностью в 3600 тонн, созданы два бронепоезда.

А СТЗ, изнемогавший без смежников, всё вынужденный делать у себя, отгрузил для «Красного Сормова» несколько барж с траками, изготовленными в мощном, втором в мире по величине сталеплавильном цехе, из дефицитной в эти месяцы стали Гатфиль.

Подбитые тридцатьчетвёрки, сражавшиеся до последнего снаряда, шедшие на таран, объятые пламенем, но не оставленные экипажами рабочие судоверфи встречали суровым молчанием.

Машины шли в цех, нередко ещё храня следы крови, из них извлекали убитых, полуобгоревших бойцов.

Это действовало на рабочих сильнее всяких слов.

К израненным машинам сразу же устремлялись монтажники, слесари. И вплоть до 21-22 августа танки отправляли до Гумрака ещё эшелонами, сберегая моторесурсы.

Бой шёл непрерывно. Но скоро эшелоны уже не понадобились. Начальник гарнизона города и командир 10-й стрелковой дивизии НКВД полковник А.А. Сараев склонился над картой огромного, протянувшегося вдоль Волги на 50 километров города.

Как прикрыть его силами 15-16 тысяч человек в случае внезапной опасности.

Всего 23 августа в этот день зенитчиками, истребителями, взлетавшими с левобережных аэродромов, было сбито до 90 вражеских самолётов. Враг не бомбил заводской район, рассчитывая захватить целыми и металлургические цехи «Красного октября», «Баррикад» и СТЗ.

Горели пароходы у пристаней, рвались нефтебаки, выплёскивая фонтаны нефти. Но ожидаемой паники, распада воли к борьбе не произошло.

Что же происходило во второй половине 23 августа на Сталинградском тракторном заводе.

Малышев узнал, что всего 23 августа в течение нескольких часов с завода на рубеже Мечетки вышло свыше 50 танков, 45 арттягачей, было освобождено от смазки, снаряжено 1200 пулемётов.

До 300 тысяч человек было эвакуировано в Заволжье в несколько дней. Волга превратилась в огненный рубеж.

Шли люди в спецовках, не успевшие смыть машинное масло с рук, вступали в рукопашные схватки. К замасленным пулемётам ещё приставал песок, но рабочие не дрогнув, шли в атаку.

«Ничего подобного мы никогда не видели. Генерал фон Виттерсгейм предложил командующему 6-й армии отойти от Волги. Он не верил, что удастся взять этот гигантский город!», — вспоминал позднее этот бой адъютант Паулюса полковник В. Адам.

Ночь на 27 августа Малышев провёл в особой тревоге. В эту ночь должны были прорываться на север, вверх по Волге 8 теплоходов с эвакуированными детьми, женщинами.

Командование фронта, обком партии и он, нагрузивший ряд судов остродефицитными, необходимыми в Горьком деталями танкового производства, следили за ходом операции. Но самый главный подвиг состоял в том, что находясь в трёх километрах от фронта, тракторный завод всё же работал, работал почти до середины сентября. Только в ночь на 5 октября, когда цехи заняли бойцы соединения полковника Горохова, заместитель наркома танковой промышленности И.П. Тур предписал:

«Обстрелы, бомбардировки не позволяют производить на СТЗ каких бы то ни было работ. В связи с этим Наркомат танковой промышленности СССР считает нецелесообразным дальнейшее пребывание на территории завода оставшихся там высококвалифицированных рабочих завода и отзывает их для использования на других предприятиях НК ТП».

Всего с 23 августа по 13 октября завод в условиях осады собрал и отремонтировал 200 танков и около 600 арттягачей.

Алексей Горегляд (заместитель наркома НКТП) оставался в цехах завода до октября и выехал, когда уже из Москвы позвонили и строго приказали ему вылететь на Урал. Ранней весной 1943 года, почти через месяц после того, как была добита окружённая вражеская группировка, Малышев прилетел в Сталинград.

Танки – война умов

В январе 1943 года при прорыве блокады Ленинграда по узкому коридору, отделявшему Волховский и Ленинградский фронты, на одну из советских частей двинулся не совсем обычный танк. Снаряды наших противотанковых пушек не остановили тяжёлой машины, но разворачиваясь, фашистский танк, оказавшийся неповоротливым, попал в торфяник, забуксовал и вскоре совсем завяз. Фашисты выскочили из машины, не уничтожив даже новенький технический паспорт, приборы, орудие, но их тут же перестреляли. «Захваченный танк оказался пресловутым «тигром», на который гитлеровцы возлагали большие надежды», — писал в своих воспоминаниях В.З. Романовский, командующий 2-й ударной армией.

Вскоре целый батальон «тигров», «больших машин», как говорили солдаты, появился в мартовском контрнаступлении гитлеровцев под Харьковом.

Первыми изучили живой «тигр» представители заводов, ремонтники, находившиеся в полосе боёв, затем спешно вылетевшая из Челябинска группа конструкторов из КБ Ж.Я. Котина во главе с А.С. Ермолаевым.

Выяснились и дошли до Верховного Главнокомандования – и, естественно, раньше всех до Малышева – и другие подробности.

Существовало два типа «Тигров», выпускаемых фирмами «Хеншель» и «Порше». Последняя модель не имела пулемёта. Ширина «тигра» достигла 3 метров 62 сантиметров, что сильно затрудняло его маневренность. Но лобовая броня – 100 миллиметров, пушка калибром 88 миллиметров со стволом в 56 калибров – это делало его серьёзным противником.

Гитлеровцы, бесспорно, предвкушали испуг, хаос, ломку представлений, некое «конструкторское землетрясение» в наших КБ, на полигонах, на заводах. Итак, вызов.

Как заместитель Председателя СНК СССР, Малышев располагал множеством материалов, свидетельствовавших, что и в 1943 году враг был очень силён. В 1943 году Германия производила в четыре раза больше чугуна, стали и проката, чем наша страна.

(34,6 миллиона тонн против 8,5 миллиона тонн у нас), угля – почти в шесть раз (сказывалось отсутствие Донбасса), электроэнергии – в 1,5 раза.

Танки – это война умов. Что сказал Малышеву «тигр»?

Итак, «тигр» — это толстый лобовой лист, мощная пушка и слабая маневренность, дальность хода 100 километров, а по просёлку – 80 километров.

Скорость Т-34 — 55 километров в час, её дальность хода по шоссе 300 километров.

При беглом взгляде на чудовищный дредноут, самоходную артиллерийскую установку «Фердинанд» – это 88-миллиметровая пушка, имеющая начальную скорость броневого снаряда 1000 метров в секунду. Броня лобовых деталей имела толщину до 200 миллиметров. Скорость? О скорости будто совсем забыли… 20 километров в час .Её вес – 68 тонн. «Фердинанд» с экипажем в шесть человек на целине, на обычной почве практически не мог развернуться. Основным танком, принявшим вместе с артиллерией всю тяжесть вражеского удара в Курской битве, оставалась всё та же легендарная тридцатьчетвёрка.

И так до конца войны.

В течение всего 1943 года из выпущенных 24000 танков было 17192 Т-34 и только 1423 тяжёлых танка!

Правда, в следующем, 1944 году среди выпущенных 28983 танков тяжёлые танки составляли уже 4762машины, средние – 17006. Идею создания самоходной артиллерии поддержали Г.К. Жуков и И.С. Конев. Это было уже осенью 1942 года.

«Когда же были созданы первые образцы различных видов самоходной артиллерии, на совещании, на котором присутствовали члены ГКО, а также В.А. Малышев, Я.Н. Федоренко, Н.Н. Воронов и Н.Д. Яковлев, Верховный Главнокомандующий задал вопрос: Кому будет подчиняться самоходная артиллерия?»

Проектирование артсамоходов на Кировском заводе и Уралмашзаводе – это время сверхнапряжённого труда. Конструкторы жили прямо в кабинетах, поставив кровати возле чертёжных досок, не уходя домой неделями.

И вот САУ-152 с гаубичной пушкой калибра 152 миллиметра в феврале выкатили на полигон и стали стрелять на 500 метров. На 800, 1000, 1200. Видим, что попадаем в фанерную мишень в квадрат полтора метра на полтора, то есть в силуэт «танка». И к периоду Курской битвы изготовили несколько сот этих машин. Немцы принимали их то за стационарные артиллерийские установки, то за «сверхтанки».

Горегляд А.А., исполнявший в это время, оставаясь заместителем наркома, функции директора Кировского завода, и Ж.Я. Котин вскоре докладывали в наркомат:

« Задание ГКО по проектированию изготовления артиллерийской самоходной установки со 152-миллиметровой гаубичной пушкой образца 1937 года ЭМЛ 20 на базе КВ-1С выполнено. Самоходка В-14 после заводских испытаний передана государственной комиссии».

В жаркий июльский день (5 июля), несколько раз до этого перенося срок наступления, Гитлер привёл наконец всю бронированную громаду в движение. Концентрация дивизий вермахта, танков («тигров») «фердинандов была действительно необычной. Временами создавалось ощущение, что движется сплошная стальная стена.

9 июля «Правда» сообщала: «День и ночь на Белгородском направлении  идут упорные, ожесточённые бои. Враг терпит огромный урон. Его потери в танках и самолётах ежедневно исчисляются сотнями. Поле боя покрыто множеством костров – горят немецкие танки».

Уральские самоходки, крушившие «тигров» и «пантер», прозванные вскоре – это в наибольшей мере относилось к поздней ИСУ-152 – «зверобоем», были сильнейшим оружием на оборонительном этапе битвы. Это были настоящие царь-пушки на гусеничном ходу!

Прекрасно зарекомендовала себя и новая 57-миллиметровая противотанковая пушка образца 1943 года, и особый полк минёров.

Вихрем проносились исчезая за холмами, в балках грузовики этого полка, в считанные минуты «засевая» целые полосы перед движущимися танками врага минами, сковывая манёвр, подрывая танки.

Последняя грандиозная битва на краю русского поля! Великое народное нетерпение – громить, гнать врага, поганящего священную землю, за Днепр, за Карпаты, за Вислу, — вдохновляло и армии и народ.

Сражение под Прохоровкой — это своеобразная «рукопашная» схватка двух армий была и экзаменом советского танкостроения.

Солнце в то утро, 12 июля, помогало советским танкистам. Оно хорошо освещало контуры танков и слепило глаза врагу. Первый эшелон танков 5-й гвардейской танковой армии П.А. Ротмистрова на полном ходу врезался в боевые порядки немецко-фашистских войск. Сквозная танковая атака была настолько стремительной, что передние ряды наших танков пронизали весь строй, весь боевой порядок противника. Боевые ряды перемешались. Появление такого большого количества наших танков на поле сражения явилось для врага полной неожиданностью. Управление в его передовых частях и подразделениях вскоре нарушилось.

«Тигры», менее маневренные в ближнем бою, успешно расстреливались нашими танками Т-34 с коротким дистанций.

В гигантском клубке из 1200 танков враг был поставлен перед психологически трудной для него ситуацией – невозможностью разойтись. Как ранее ни одна армия не выдерживала  русского штыкового удара, так и здесь психологический надлом врага, даже сидевшего за более толстой бронёй, сыграл свою роль.

В августе 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Малышеву было присвоено звание Героя Социалистического Труда «За выдающиеся успехи в деле выпуска танков и артсамоходов, а также в освоении новых типов боевых машин и оснащения ими Красной Армии».

К этому времени преимущество советского танкостроения стало неоспоримым. В первом полугодии 1944 года было выпущено 14 тысяч средних и тяжёлых танков и САУ.

Заводы, руководимые Героями Социалистического Труда Ю.Е. Максарёвым, Б.Г. Музруковым (Уралмашзавод), Д.Е. Кочетковым, И.М. Зальцманом, выросли в могучие комбинаты оружия.

Прославленные «тридцатьчетвёрки» завода, руководимого Ю.Е. Максарёвым, были и самыми совершенными и наименее трудоёмкими в изготовлении.

После 1943 года этот танк получил орудие калибра 85-миллиметров с улучшенной баллистикой и стал ещё более грозным в бою. Танками Т-34 в марте 1944 года была вооружена югославская танковая бригада, сражавшаяся затем на родной земле.

А Войско Польское во всех боях заключительного этапа войны, имело до 500 советских танков.

Танки рвали оборону врага и под Киевом и в Львовско-Сандомирской операции.

28 января 1944 года сомкнулись клещи очередного «котла» под Корсунь-Шевченковским  — возник «Сталинград на Днепре» для десяти фашистских дивизий.

В конце 1943 года советская конструкторская мысль сделала такой грандиозный рывок вперёд, что буквально были загнаны в тупик фашистские конструкторы. В две-три недели был изготовлен по решению ГКО опытный образец лучшего тяжёлого танка ИС-2.

На фронты пошли самоходки ИСУ-152, СУ-100. Малышев, узнав об успехах в КБ Ф.Ф. Петрова, генерал-лейтенанта технических войск, Героя Социалистического Труда, через танковых конструкторов, и прежде всего Ж.Я. Котина, мгновенно оценил всю выгоду установки в тяжёлый танк 122-миллиметровой пушки. Такого не было никогда.

Ф.Ф. Петров вспоминает:

«Уже на второй день после изучения данных о пушке директору нашего завода и мне лично позвонил по ВЧ В.А. Малышев и сказал, что он только что был с Ж.Я. Котиным у товарища Сталина с предложением установить в тяжёлый танк новую мощную 122 миллиметровую пушку.

«Товарищ Сталин сказал, что осуществление этого мероприятия намного опередит события», — добавил Малышев.

Поздравив ещё раз меня с новой пушкой, с победой, Малышев сообщил деловито: «Решение ГКО по танку и новой, для него созданной 122-мм пушке вы получите завтра вместе  с нашим значком «Отличник Социалистического соревнования Наркомтанкпрома».

Началась совместная работа в Свердловске и Челябинске.

Танк ИС-2 по всем статьям превосходил и «Тигры» и «королевские тигры»: пушка его в 1,5 раза по дульной энергии превосходила 88-миллиметровую пушку «королевского тигра». Начальная скорость бронебойного снаряда достигала 795 метров в секунду.

Кроме орудия и трёх пулемётов, на башне открыто устанавливался зенитный пулемёт калибром 12,7 мм. Скорость, проходимость, дальность хода – всем этим ИС-2 тоже превосходил вражеские машины.

Немецкое командование уже после испытаний ИС-2 под Корсунь-Шевченковским в 1944 году с участием Ж.Я. Котина, И.А. Лебедева запрещало своим танкам вступать с ним в открытый бой.

И ИС-2, и ИСУ-152, и СУ-100 были теми танками, о которых на одном из смотров боевой техники в Кремле, пояснения давал Малышев, Верховный Главнокомандующий скажет: «На этих машинах будем заканчивать войну».

Подвиги танкостроителей, и прежде всего самого Малышева, Героя Социалистического труда, награждённого также орденами Суворова и Кутузова первой степени, тремя орденами Ленина, не остались неизвестными и в то время.

Главный инженер страны

В октябре 1945 года Наркомтанкопром был упразднён и на его базе был создан Наркомат транспортного машиностроения во главе с В.А. Малышевым.

4 сентября 1945 года появился Указ Президиума ВС СССР «Об упразднении Государственного Комитета Обороны».

«В связи с окончанием войны и прекращением чрезвычайного положения в стране признать, что дальнейшее существование Государственного Комитета Обороны не вызывалось необходимостью, в силу чего Государственный Комитет Обороны упразднить и все его дела передать Совету Народных Комиссаров СССР».

Делегация Советского Союза отправилась в Потсдам на последнюю, уже без Д. Рузвельта, встречу великой тройки специальным поездом, который вёл не совсем обычный локомотив. Это был иностранный тепловоз фирмы «Алко», полученный в годы войны, так называемый «тепловоз вторжения». Тепловоз успешно провёл поезд по маршруту в 2 тысячи километров. И.В. Сталин в пути очень удивлялся тому, что потребовалось так мало остановок, что исключительно плавно идёт поезд. Один из опытнейших машинистов объяснил, что представляет собой локомотив данного типа.

Выяснилось также, что у нас с 1937 года было прекращено строительство тепловозов, что к производству этого локомотива пока не возвращались, и решено немедленно приступить к возрождению этой важной отрасли транспортного машиностроения.

В конце 1945 года одновременно с назначением Малышева Наркомом транспортного машиностроения было принято специальное решение СНК СССР (его готовил и проводил Малышев) об организации тепловозостроения на Харьковском машиностроительном заводе, ныне – имени Малышева.

*         *         *

Ни одна страна за всю историю войн не имела таких громадных потерь и разрушений как Советский Союз.

Многое было отчасти восстановлено уже в ходе войны. Но безвозвратно было уничтожено или похищено свыше 175 тысяч металлорежущих станков, 34 тысячи молотов и прессов, разрушены 62 доменные печи, 213 мартенов. Сотни городов, посёлков и сёл лежали ещё в руинах, сотни заводов – это сплошное море перепутанных металлоконструкций, деформированных взрывами и пожарами.

И как приступить к их массовому восстановлению, если из 54 железных дорог СССР 26 были полностью разрушены, а в парке подвижного состава  недоставало 16 тысяч паровозов и 428 тысяч вагонов.

Первый послевоенный пятилетний план 1946-1950 годов обязывал Наркомат транспортного машиностроения выпустить 6165 магистральных паровозов, 865 тепловозов, 435 тысяч вагонов и в 1950 году превзойти уровень 1940 года по выпуску паровозов в 2,6 раза, вагонов – в 2,9 раза. И это было ещё не всё. Транспортное машиностроение должно было дать ещё 74,5 тысячи тракторов, 79 тысяч дизелей, возродить производство речных судов на заводе «Красное Сормово».

Предстояло ещё восстановить такие крупнейшие паровозные заводы, как Ворошиловоградский, Брянский, Харьковский, и вагонные заводы: Днепродзержинский, Крюковский, Калининский и Бежицкий, докончить строительство трёх новых заводов.

Малышев стремился не просто восстанавливать производство мирной   продукции, ориентируясь на довоенные образцы, а создать новое массовое производство с ориентацией на современные типы машин. Но что изготовлять заводам?

Где новые конструкции паровозов, дизелей для мирных целей, тепловозов, тракторов? Возвращаться на ЧТЗ к довоенному С-65, не обращая внимания на то, что американская фирма «Катерпиллер» ушла далеко вперёд? К миру, оказывается, надо также было готовиться.

Уралмашевцы, создавшие уже в конце войны «группу завтрашнего дня», развернувшие проектирование экскаваторов, нефтебуровых установок, словно предугадали эти заботы Малышева. Это же случилось и с коломенцами.

Уже в 1944 году Лев Лебедянский, опытнейший конструктор-паровозник создал проект нового паровоза 1-5-е, названного вскоре «Победа» (П-0001). Он внимательно изучил американский паровоз Е сходного назначения, учёл и опыт войны. При мощности в 2200 л.с. его паровоз развивал скорость до 80 километров в час, был легче довоенного ФД на 22 процента. Проблемы первых послевоенных лет. Ни намёка – даже после неисчислимых бед и утрат войны – на лёгкую жизнь, на благодушие.

Перед лицом атомного шантажа, ощущая исторически объяснимое отставание в уровне науки и техники, советский народ героически трудился на всех участках, залечивая тяжкие раны.

Героизм этих лет был не столь открыт, не столь очевиден. В Харькове, сразу после звонка Малышева Л.Л. Терентьев, М.Н. Щукин, А.А. Кирнарский приступили к возрождению советского тепловозостроения. Один за другим к середине 1947 года с небольшим интервалом появились отечественные тепловозы ТЭ-1 и ТЭ-2. В дальнейшем, когда появился и мощный двухсекционный тепловоз ТЭ-3 мощностью в 4 тысячи л.с., когда возрождён был гигант тепловозостроения Ворошиловоградский завод имени Октябрьской революции, создалась возможность для окончательного расставания с паровозом.

На боковом щите мощного, последнего из десяти с лишним тысяч изготовленных в Коломне паровозов надпись:

1869-10420-1956

Последний паровоз постройки

Коломенского завода имени В.В. Куйбышева

В эти же годы был создан и новый трактор С-80 на Кировском заводе в Челябинске, первый послевоенный дизельный трактор, в создании которого участвовали и главный конструктор танкового КБ Н.Л. Духов.

Малышев повёл энергичную работу за снижение себестоимости, за государственный рубль.

В декабре 1947 года в «Правде» появилось постановление ЦК ВКП(б) «О реорганизации Госплана СССР и образовании Госкомитета снабжения народного хозяйства СССР и Госкомитета внедрения новой техники в народное хозяйство СССР (Гостехники СССР)».

9 января 1948 года появился Указ Президиума ВС СССР о назначении В.А. Малышева председателем Гостехники СССР. Ему предстояло на этот раз и затем вновь в 1955 году, после воссоздания Гостехники, не просто налаживать дело на отдельном участке. Произошло превращение его – в одного из стратегов народного хозяйства, в подлинного главного инженера страны. Он ещё будет возглавлять и отдельные министерства вроде Министерства судостроения (с 1950 года), затем с марта 1953 года – огромное Министерство тяжёлого и транспортного машиностроения (МТТМ). Но подлинный центр его интересов, особенно в последние годы жизни – с 1955-го по 1957-й – это Гостехника.

Этот генштаб научно-технической мысли был создан в условиях подготовки космических полётов, развития ракетостроения, пуска первой в мире атомной электростанции в Обнинске.

Скорейшая механизация трудоёмких и тяжёлых работ.

Гостехника могла наиболее полно раскрыть свою организующую роль, — на строительстве канала Волго-Дон (1950-1952).

«В отличие от первоначального проекта строительства канала, предусматривавшего привлечение более чем 500 тысяч человек, предложение Малышева и Гостехники предусматривало всего 200 тысяч человек, но с созданием и введением в эксплуатацию мощной землеройной техники – вспоминает профессор Н.Г. Домбровский.

Постановлениями Совета Министров было предусмотрено изготовление шагающих драглайнов (экскаватор –ВЧ) с ковшом 4м³ на Новокраматорском заводе и шагающего экскаватора с ковшом 14 м³ на Уралмашзаводе, скреперов, самосвалов МАЗ-525 грузоподъёмностью 25 тонн и тягачей на его базе. Этот самосвал, необходимость которого оспаривалась, Малышев отстоял. Он и явился предшественником всем известного БелАЗа, изготовляемого ныне в больших количествах».

Уже в декабре 1949 года первый 14-кубовый экскаватор был отправлен с Уралмашзавода на Волго-Дон. Весной 1950 года начался его монтаж. А ведь помимо «шагающих», работали ещё сотни скреперов, триста бульдозеров снимали земляной покров в междуречье Волги и Дона.

За два с половиной года вместо пяти было сделано всё. 31 мая 1952 года в 13 часов 55 минут навеки слились воды двух великих русских рек – Волги и Дона.

На первые самосвалы ставили танковые В-2.

Универсальный опыт машиностроителя, редкий дар понимания законов создания и организации массового производства, организаторский талант, воля к немедленному действию, государственный смысл каждого решения, исключающий ведомственный патриотизм – всё нашлось в Малышеве.

По инициативе Малышева уже на строившемся Павлодарском машиностроительном заводе удалось переделать многое, добиться за счёт применения новейших технологических процессов выпуска не 30 тысяч комбайнов в год, а 60 тысяч, трудоёмкость комбайна снизить с 210 нормо-часов до 120 нормо-часов.

*         *         *

Гостехника, генштаб технической мысли, должна подготовить, спланировать и скоординировать в объёме государства, подлинные революции и в литейном деле и в металлорезании, и в погрузо-разгрузочных работах, и в лёгкой промышленности.

Сотни новых машин, механизмов, десятки заводов строившихся по новым улучшенным проектам, получали путёвку в жизнь благодаря усилиям и энергии Малышева, министра и заместителя Председателя Совмина СССР.

10 января 1950 года по распоряжению Председателя Совета Министров СССР Малышев обязуется в семидневный срок принять дела Министерства судостроительной промышленности. Это становилось уже закономерно!

Малышев ощущал, что вся его жизнь в послевоенные годы – это не уменьшение, а возрастание нагрузок, новые участки труда (третье министерство за 5 лет).

Он замечал, что в самом его движении через те области – танкостроения, моторостроения, «атомный цех», — где промышленность стыкуется с армией, есть определённая закономерность.

Малышев знал, что флот строит вся страна, вся промышленность. На что он мог рассчитывать сейчас в 1950 году?

Уровень 1940 года по размерам добычи угля был достигнут и превзойдён в 1947 году, по производству стали и цемента – в 1948 году, по производству чугуна и добыче нефти – в 1949 году, по производству обуви – в 1950 году. Это означало одно – война задержала развитие нашей промышленности на 8-9- лет, то есть примерно на 2 пятилетки.

Избытка стали, незагруженных производственных мощностей в стране не было. В разгаре была «холодная война», не прекращались попытки блокировать торговлю Советского государства и стран, как говорили тогда, народной демократии, в 1951 году возникнет война в Корее.

Лишь в одном отношении стало к 1950 году легче дышать – 29 августа 1949 года в 7.00 была испытана первая советская атомная бомба.

Но создание атомной промышленности – Малышев знал её  становление как никто иной в государстве! – это великий интернациональный подвиг советских учёных, инженеров, рабочих, требовавших огромных капиталовложений.

Первые малышевские поездки на судостроительные заводы весной 1950 года. А.А. Горегляд до Малышева уже начал строить корпусно-сборочные цехи, где собирались секции или блоки будущего корпуса. Этот метод породил в цехах своеобразный «поток»: секции собирались, двигались в цехах с позиции на позицию. С последней позиции шли уже на стапель. Параллельный монтаж ряда блоков сменил последовательно проводившийся монтаж.

Для этого изменено было и крановое хозяйство, и внутризаводской транспорт, была применена фотооптическая разметка листов, электросварка вместо клёпки.

Судостроительные заводы в 50-е годы стремительно изменяли свой традиционный облик. Позиционная постройка корабля – передвижение его с позиций на позицию – ломала многие традиционные представления. «Стапельное время» было резко сокращено – большинство сборочных работ перенесено в цеха.

Структура самих судостроительных предприятий изменилась – появились блоки цехов, оснащённые транспортными устройствами, секции корпуса стали прибывать на стапель всё более насыщенными деталями, изделиями трубопроводов, арматурой. Передать множество деталей, которые судостроители по традициям делали «у себя»,  удорожая корабль, на специализированные производства машиностроительных заводов, было не очень приятным делом. Дальний Восток… Малышев был первым министром, побывавшим на судостроительных заводах этого далёкого края.

Осмотр одного завода был, как всегда, деловит и стремителен. Малышев был поражён простором в эллингах и теснотой сборочно-сварочного цеха.

— А ты строишь ещё один эллинг, вместо того чтобы строить сборочно-сварочный цех.

— У нас же шесть месяцев зима, товарищ министр, и мы не можем выводить корабли из эллинга и испытывать. Залив замерзает.

— У тебя же собственная мощная ГРЭС, тёплую циркуляционную воду ты гонишь в реку. Гони эту воду в наливной бассейн, выводи туда корабли и испытывай. Да ведь здесь ты можешь даже главные двигатели испытывать на полную мощность.

Сдаточная программа 1950 года была успешно завершена. И когда в первых числах января 1951 года И.В. Сталин позвонил Малышеву и поздравил его с успешным выполнением плана сдачи судов, то Малышев всё же сказал и о своих недоделках.

— Товарищ Сталин, мы не выполнили плана по валовой продукции. Кораблей было построено и сдано в несколько раз больше, чем в предвоенном 1941 году.

Так, главный конструктор ледоколов В.И. Неганов (будущий конструктор атомного ледокола «Ленин») был однажды спешно вызван в Москву — за ним был послан малышевский «дуглас»- Ли-2 – и получил назначение главного конструктора небольшого корабля. Именно этот талантливейший конструктор в сжатые сроки создал наиболее удачные корабли.

Для проверки и подготовки испытания на предельную глубину погружения подводной лодки Малышев командировал начальника главка. Испытание было хорошо подготовлено и проведено успешно. На решающем его этапе начальник главка сам вместе с экипажем пошёл на погружение.

Когда испытатели вернулись в Москву, Малышев вызвал начальника главка и очень ругал его за то, что он сам участвовал в погружении. Отпуская этого работника, Малышев положил ему руку на плечо и сказал:

— А ты молодец! Я уважаю людей, не боящихся ответственности и обладающих смелостью.^[11]

Всё в послевоенном мире – и возникновение стран народной демократии в Восточной Европе, и близкий, уже ощутимый распад колониальных империй в Азии и Африке, и новый подъём экономики Советского Союза – страшило ещё в 1945 году международный империализм.

Атомное оружие стало недвусмысленным орудием внешней политики, вмешательства империализма во внутренние дела лагеря Социализма (пепел Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 года).

*         *         *

Возглавляя в течение 10 лет один из научно-технических советов по важнейшей атомной проблеме, будучи чрезвычайно занятым своей работой министра, заместителя Председателя Совмина СССР, В.А. Малышев регулярно, без пропусков и в высшей степени демократично проводил обсуждения на заседаниях этого совета.

В ходе войны советские учёные не забывали о работах над «урановой проблемой». Из Германии всё чаще доходили угрозы применения «сверхоружия».  Стало известно, что Германия пыталась вывести из Норвегии запасы тяжёлой воды, и что караван был подорван англичанами.

Учёные-физики различных стран Европы и Америки имели огромные средства на так называемый «Манхэттенский проект», уже в декабре 1941 года получив «надзирателя в погонах» в лице бригадного генерала Лесли Гровса, в последствии в книге «Теперь об этом можно рассказать» необычайно расхваливавшего себя, как известно, и взорвали 16 июля 1945 года на 33-метровой стальной вышке в Аламогордо первую бомбу.

В декабре 1946 года в институте была И.В. Курчатовым с сотрудниками осуществлена цепная реакция в первом в Европе реакторе, а в 1948 году пущен первый промышленный уран-графитовый реактор» — вспоминает академик А.П. Александров.

— Организационная работа в развитии урановой проблемы играла громадную роль, и она с успехом решалась специально созданным правительственным органом, который возглавляли Б.Л. Ванников, А.П. Завенягин, В.А. Малышев, М.Г. Первухин, Е.П. Славский. Дело огромного масштаба развивалось невиданными темпами».

В этот период активнейшее участие Малышева, как выдающегося организатора массового производства в разработке и создании сложного технологического оборудования атомной промышленности заставило отнестись серьёзно к ходу дел в атомном цехе страны Советов.

Малышев мобилизовал сотни заводов, рудников, конструкторских бюро (в том числе бывших танковых, откуда пришёл в атомную промышленность Н.Л. Духов) для решения задач серийного производства нового оружия.

После взрыва всё было ново, многое трудно было предвидеть, и прошло немало времени, пока последствия малышевской, усвоенной ещё на паровозе, отважной привычки – «подходить близко к котлу», в упор, ощущая его жар, глядеть на пламя» — не сказались роковым образом. Сказались на нём одном.

В последующем при участии Малышева началось и строительство атомной электростанции в Обнинске, официально пущенной в июне 1954 года, и строительство атомного ледокола «Ленин» (главный конструктор В.И. Неганов, научный руководитель создания атомной силовой установки А.П. Александров), в которое было вовлечено до 500 заводов Советского Союза.

Но и этот ледокол, начало строительства которого положил Малышев, увидеть на рейде ему не довелось.

Возглавляя Минсудпром СССР, В.А. Малышев являлся одним из зачинателей и организатором работ по созданию атомного подводного флота СССР.

Первая атомная станция, первый атомный корабль, первый Спутник Земли. Звания лауреата Государственных премий, присуждённые Малышеву – учёному. «Он (Малышев. – В.Ч.) не  дожил нескольких месяцев до запуска первого искусственного Спутника Земли, но есть и его доля труда в быстрых темпах развития советской ракетной и космической техники», — писала о нём «Правда» в декабре 1967 года.

Вплоть до последних месяцев 1956 года никто, пожалуй, кроме самых близких людей, не замечал, что он очень остро переживал известия о смерти друзей и сотрудников времён войны.

Поколение маршалов  индустрии стало редеть, не дожив многих лет. Почти одновременно – с разницей в два-три года – ушли из жизни и Б.Л. Ванников и С.А. Акопов, и И.Ф. Тевосян, и С.И. Жук, и М.В. Хруничев, и И.А. Лихачёв, и А.П. Завенягин… Провожая двух последних своих современников по эпохе пятилеток и военной страды, Малышев выступил на траурных митингах на Красной площади.

20 февраля 1957 года перестало биться сердце Малышева. 22 февраля после прощания в Колонном зале Дома Союзов урна с прахом помещена в Кремлёвской стене.

Война^[12]. О главном конструкторе МиГов А. Микояна

К полудню 22 июня, когда Молотов объявил по радио о нападении Германии, только на земле было уничтожено девятьсот наших самолётов. К 30 июня 1941 года, то есть через неделю после начала боевых действий, на всём фронте от Чёрного до Баренцева моря насчитывалось всего три сотни МиГов и около пятидесяти Яков. Остальной состав нашей истребительной авиации – И-15  И-16.  Потребность в авиации была очень велика.

Как докладывали 30 июня 1941 года Совнаркому СССР представители Ставки Главного Командования на Западном фронте Маршалы Советского Союза К.Е. Ворошилов и Б.М. Шапошников, наша авиация не хуже, а лучше немецкой, но её не хватало.

Отпор советская авиация давала героический, и новые самолёты показали себя превосходно.

Подполковник Греффрат в работе «Война в воздухе», которую он представляет читателям как попытку «дать более или менее точное описание успехов и неудач немецкой авиации» пишет, что за первые 14 дней боёв гитлеровцы потеряли самолётов больше, чем в любой из последующих аналогичных промежутков времени. С 22 июня по 5 июля 1941 года  — 807 самолётов, с 6 по 19 июля – 477. «Эти потери, — пишет Греффрат, — говорят о том, что несмотря на достигнутую немцами внезапность, русские сумели найти время и силы для оказания решительного противодействия».

О втором фронте тогда и не мечтали. Вторым фронтом стал тыл, подвиг которого безмерен.

Артём Иванович в поисках неиспользованных возможностей выезжал на фронтовые аэродромы. На истребителе МиГ-3 усилили броню, дополнительно установили два тяжёлых пулемёта, оборудовали крыло подкрылками от избавления самолёта от сваливания в штопор.

Летом 1941 года МиГи были поставлены на оборону Москвы. Авиационный кулак, нацеленный на Москву, был очень силён – более трёхсот бомбардировщиков «Хейнкель-111», «Юнкерс-88» и «Дорнье-215», укомплектованных опытными экипажами, бомбившими города Польши, Франции, Англии, Югославии, Греции.

Попытки разбомбить столицу предпринимались неоднократно, но отбивались ПВО с честью. Очень многое для этого сделали МиГи, их было тогда в Московской ПВО – 170, вдвое больше, чем ЛаГГов, в полтора раза больше, чем Яков.

В августе 1941-го часть КБ переехала на восток. Микоян прилетел, сопровождая с группой ближайших сотрудников главную ценность – чертежи.

22 октября 1941 года личный самолёт В.М. Молотова на котором летели Микоян и Алексей Иванович Шахурин, сопровождаемый тремя истребителями, прилетел на место. Работа в эвакуации – один из труднейших периодов жизни микояновского коллектива.

23 декабря 1941 года телеграммой Сталина был вынесен окончательный приговор первым МиГам. Они были сняты с серийного производства ради ильюшинских штурмовиков, хотя это и усиливало временное превосходство немецкой истребительной авиации.

Мотор называют сердцем самолёта, а у МиГов отобрали это сердце. Моторы Микулина понадобились другому истребителю – истребителю танков, бронированному штурмовику Ил-2. Двигатели АМ-35, использовавшиеся на МиГах и АМ-38, ставившиеся на ИЛ-2 – близкие родственники. Переналадить производство с АМ-35 на АМ-38 было проще всего.

За четыре военного года советская промышленность освоила лишь одну совершенно новую машину — фронтовой бомбардировщик ТУ-2.

В апреле 1942 года КБ Микояна возвратилось из эвакуации. Из остатков задела по МиГ-3 противовоздушная оборона Москвы получила около полусотни дополнительных МиГов.

Летом 1942 года над территорией Советского Союза, в том числе и над Москвой начали появляться высотные немецкие разведчики на высотах порядка 12 тысяч метров в герметичных машинах. Лавочкин, Микоян и Яковлев получили приказ срочно спроектировать высотные перехватчики. Самолёты А, 2А, 3А в серию не пошли, но герметическая кабина 3А стала основой проектирования кабин последующих самолётов.

*         *         *

С удивительной отчётливостью главный конструктор ощутил предел, к которому вплотную подошла винтомоторная истребительская авиация: поршневой двигатель исчерпал себя, он не имел резервов для повышения скорости полёта, а скорость для истребителя нужна не менее, чем пушка. Только реактивный двигатель способен и дальше повышать скорость истребителя. По скорости И-250 превзошёл (правда, ненамного) аналогичный самолёт, построенный в КБ П.О. Сухого.

И-250 имел скорость 825 километров в час, на сто с лишним километров больше любого советского истребителя, каким тогда располагала армия и всего на 40 километров в час меньше, чем гитлеровский МЕ-262 с двумя турбореактивными двигателями.

18 февраля 1944 года было принято важное правительственное решение о создании НИИ по разработке и исследованию авиационных реактивных двигателей. Затем в проблему создания реактивной авиации включилась мощь всей промышленности.

И вот в 1945 году турбореактивный двигатель С-18 конструкции Архипа Михайловича Люльки собран и установлен на испытательном стенде. Вдруг сообщение, прозвучавшее, словно гром среди ясного неба – на советско-германском фронте появились фашистские реактивные истребители.

С интересом выслушал Микоян и впечатления Кочеткова о первом американском реактивном истребителе Р-59 «Эркомет» с двигателем Франка Уиттла. Испытания этого самолёта происходили в 1944 году на глазах Кочеткова, находившегося в командировке в США.

На аэродроме, с которого летал на «Эркобре» Кочетков американцы осваивали методику испытаний реактивных самолётов, изучали опыт англичан.

Трофейный немецкий двигатель ЮМО-004 ошеломил наших двигателистов прежде всего удивительным сходством с советским С-18, проходившим стендовые испытания. Логика инженерного мышления привела инженеров обеих воюющих стран к поразительному сходству результатов – те же степени сжатия, такие же турбины и примерно та же тяга. Двигатель ЮМО-004 начал разрабатываться на фирме «Юнкерс» в 1939 году. В 1942 году прошёл стендовые испытания, в июне 1943-го – лётные на истребителе МЕ-262, в июне 1944 на самолёте «Арадо-234». После разгрома Германии этот двигатель использовали как боевой трофей не только в Советском Союзе. Французские конструкторы ставили ЮМО-004 на строившийся экспериментальный реактивный самолёт.

Первый шаг к звуку

В 2 часа ночи 9 мая радио предупредило о важном правительственном сообщении. В 24 часа 10 минут Левитан объявил: безоговорочная капитуляция подписана!

12 мая 1945 года Микоян прочёл последнюю сводку Советского информбюро – длинный список пленённых генералов, астрономические цифры трофеев. Сводка заканчивалась словами: «Всего, таким образом, с 9-го по 11 мая на всех фронтах взято в плен более 560 000немецких солдат и офицеров и 45 генералов.

24 июня 1945 года – Парад Победы.

6 августа 1945 года над японским городом Хиросимой сброшена первая в истории человечества атомная бомба. Через три дня вторая – над Нагасаки. Ещё через несколько дней президент США Гарри Трумэн заявил:

— То, что мы причиняем Японии в настоящее время, даже с новыми атомными бомбами, — только небольшая часть того, что произошло бы с миром в третьей мировой войне. И такого рода заявлениями дело не ограничилось. В Европе шла невиданная в истории охота за патентами, новейшим научным оборудованием и опытными образцами военной техники гитлеровцев.

У конструктора Микояна не до конца отлаженная, но многообещающая машина. У Лавочкина – предельно отработанный, но одновременно уходящий в прошлое винтомоторный самолёт Ла-11. Какому из них отдать предпочтение. Прежде чем принять решение, Сталин вызвал Лавочкина и спросил, какой истребитель, по его мнению, рациональнее запустить в серию? Лавочкин без колебаний ответил:

— МиГ-9.

Оба самолёта были запущены в серию. Предстояло построить нулевую серию – первые десять экземпляров МиГ-9, открывшего реактивную эру Советской истребительной авиации.

Заместитель министра авиационной промышленности Пётр Васильевич Дементьев и главный конструктор Артём Иванович Микоян делили тяжесть работы вместе со всеми.

Работали в полном смысле слова и днём и ночью. Рядом со сборочными стапелями лежали матрацы. Те, кто выбивался из сил, буквально падали на них, чтобы забыться коротким тяжёлым сном. Рабочий день не знал границ. Он растягивался, продолжаясь подчас по двое и трое суток.

Почти каждый день, интересуясь, как продвигается работа над новым истребителем, на завод звонил Сталин. Когда последний истребитель выкатился из ворот сборочного цеха, на улице было уже темно. Ровно в полночь приехал секретарь обкома. В цехе, где ещё недавно всё гремело и визжало, — тишина. Начался торжественный митинг.

«Вслед за выпуском ряда истребителей с реактивными двигателями авиапромышленность США начала разрабатывать проекты тяжёлых бомбардировщиков и транспортных самолётов с реактивными двигателями».^[13]

В 1947 году при испытаниях МиГ-9 произошла история, неприятная, но, как бывает подчас, способствовавшая успеху ещё не родившегося МиГ-15.

Да, полетел Кочетков отстреливать пушки, а привёз проблему… Пороховые газы, засасываясь в двигатель, меняли режим работы компрессора. Возникла опасная тряска. Двигатель останавливался. Лучшие умы микояновского КБ искали решение этой чёртовой задачи. Они нашли его, придумав устройство, прозванное бабочкой. Наддульник на пушке преграждал пороховым газам путь к двигателю, не давал ему заглохнуть. С таким сторожем МиГ-9 можно было запускать в серию.

МиГ-15 Легенды и факты

Туполев, беспощадно строгий в суждениях, сказал:

— Миг-15 был лучший самолёт, бесспорно, лучший самолёт в мире.

Почти одновременно с МиГ-15 американцы на исследовательской базе на аэродроме «Эдвардс» в Калифорнии в непосредственной близости от Лос-Анджелеса приступили к разработке истребителя F-86 «Сейбр». В условиях «холодной войны» активность американцев, не стеснённых ни средствами, ни возможностями, побуждала советских конструкторов к ещё большему напряжению, и результат не заставил себя ждать. Один за другим полетели МиГ-9 и Як-15. Несколько позже – Ла-160, открывший советской авиации стреловидные крылья и способствовавший тем самым реализации курса на МиГ-15, взятого КБ Микояна.

Пробить дорогу к МиГ-15 было нелегко. Права на серию получили Ла-15 и МиГ-15, но массовым истребителем советских ВВС стал МиГ-15. Началась разработка пушки, стреляющей человеком. Пушка, которую назвали катапультой. В яркий солнечный день 24 июня 1947 года с бомбардировщика «Петляков-2» было впервые в СССР произведено катапультирование Г.А. Кондрашова. Итак, КБ Микояна отработало для новой машины и стреловидные крылья, и новые средства спасения. Не хватало только необходимого двигателя.

Вспоминает академик А.С. Яковлев, в ту пору заместитель министра авиационной промышленности СССР.

— Когда министр авиационной промышленности М.В. Хруничев вместе с А.С. Яковлевым доложили Сталину план командировки трёх крупнейших специалистов – самолётостроителя Микояна, двигателиста Климова, металловеда Кишкина в Англию на фирму «ПауэрДжет» для покупки реактивных двигателей, то услышали в ответ:

— Какой же дурак станет продавать свои секреты!

Руководители авиапромышленности разъяснили Сталину, что оба английских двигателя – и «Нин», и «Дервент» уже не составляют секрета и англичане продали ряду стран лицензии на их производство. Успешно завершив переговоры, делегация советских специалистов приобрела около 60 двигателей. Вспоминает Яковлев и о том, что тут же у Сталина была рассмотрена и утверждена динамика развития реактивного двигателестроения, предусматривавшая чёткую последовательность действий.

Первый из этапов, о которых шла речь к моменту этого совещания, уже был пройден. Этот переходный этап предусматривал использование для накопления опыта двигателей ЮМО-004 и БМВ-003 с тягой 800 килограммов. «Второй этап – освоение на наших заводах лицензионных английских двигателей «Дервент» с тягой 1600 кг и «Нин» с тягой 2200 кг. Третий этап – всемерное форсирование работ по отечественным реактивным двигателям силами конструкторских бюро Климова, Микояна и Люльки. Причём все двигатели рассчитывались на долголетнюю перспективу и должны были развивать тягу в 3-8 тонн».

Используя опыт англичан, через некоторое время удалось разработать отечественные РД-45 и РД-500.

Яковлев и Лавочкин построили машины под РД-500, родившийся на базе лицензионного «Дервента», считавшегося истребительным двигателем. Микоян выбрал более мощный «бомбардировщик» РД-45, созданный на основе «НинА».

30 декабря 1947 года был первый вылет МиГ-15. Ровно через год после первого вылета 30 декабря 1948 года Юганов оторвал от земли первый серийный МиГ-15. Последний экзамен был сдан блестяще.

Корейская война

Начавшаяся 25 июня 1950 года нападением южнокорейских войск на северян война почти мгновенно перестала быть гражданской. В тот день, когда начались военные действия, 25 июня 1950 года Совет Безопасности ООН (в отсутствии делегата Советского Союза и законного представителя Китая) вынес резолюцию – применить санкции против Корейской Народно-Демократической Республики (КНДР). Через день, 27 июня 1950 года, американская авиация и ВМФ начали варварские бомбардировки КНДР. Помимо самолётов, сражавшихся во второй мировой войне, американцы применили реактивные истребители, отработанные в Райт-Филдс и Эдвардсе. «Сверхкрепости», как не без оснований называла Америка тяжёлые бомбардировщики В-29, утюжили Корею.

Прикрытие же «летающих крепостей» подразделениями реактивных истребителей Р-80 и Р-84 закрепляло общее господство в воздухе^[14]. Американцы не жалели напалма. Пылали не только военные объекты – горели города, деревни, сопки. Одновременно США начали вооружённую интервенцию против Китая.

В эти критические дни, — читаем мы в книге «История внешней политики СССР», — Советское правительство по просьбе правительства КНР перебросило в северо-восточные провинции Китая несколько советских авиационных дивизий, оснащённых самолётами МиГ-15.

В воздушных боях советские лётчики сбили десятки американских самолётов. В-29 мгновенно потеряли неуязвимость. Сюрпризом МиГи оказались не только для бомбардировщиков, они сбивали Р-80 и Р-84.

После того как стало ясно, что появление МиГов резко изменило обстановку в небе Кореи, американцы выпустили свою новинку – первый реактивный истребитель со стреловидными крыльями F-86 «Сейбр». Конструкция МиГ-15 очень интересовала американцев.

Журнал «Флаинг ревю» писал, что над северокорейскими аэродромами разбрасывались листовки, предлагавшими лётчику-перебежчику, который приведёт МиГ-15, 100 тысяч долларов.

Родился самолёт, который вывел коллектив Микояна на мировую арену, заняв достойное место не только в биографии конструктора и его коллектива, но и в истории авиации.

Для Микояна МиГ-15 не просто отличный реактивный истребитель, но и первый подлинно массовый истребитель со всеми сопутствующими такому производству радостями и невзгодами, принёсший наконец подлинное творческое удовлетворение.

При решении вопроса о серийном производстве у МиГ-15 оказался достойный соперник–истребитель Ла-15 другого выдающегося советского конструктора Семёна Алексеевича Лавочкина, Миг-15 в этом соревновании победил.

Иностранные авиационные журналы широко комментировали воздушную войну в Корее. Утверждалось, что МиГ-15 превосходит любой американский самолёт, сражающийся в Корее.

Накануне больших событий

В кабинете Микояна появились новые люди – ракетчики, специалисты по радиолокации и электронике. На приборной доске всё выглядело теперь непривычно. Радиолокатор сломал традиционную схему. Его зеленоватый экран диаметром около десяти сантиметров расположился в самом центре, против пилота.

Цель обозначалась скромно – вспыхивала и гасла точка, но этого было достаточно. Локатор высмотрел, выискал цель – то, что человеку было очень трудно. Но прицеливаться должен лётчик. Завершающий аккорд операции – огонь. Радиолокационная самолётная станция не уступала по стоимости двигателю.

Оборудованные РЛС, истребители-перехватчики получили возможность сражаться ночью. Но этого оказалось мало. Развитие атомного оружия потребовало существенного увеличения дальности для перехвата атомных бомбардировщиков задолго до цели.

Возникла необходимость в барражирующих истребителях, способных длительно патрулировать и заблаговременно выходить на дальние рубежи.

В 1948 году Микоян одним из первых занялся барражирующим перехватчиком – «холодная война» не позволяла бездействовать.

При разработке И-320 и Микоян и весь коллектив выступали первопроходцами на пути к труднодостижимой цели – всепогодному истребителю. Очень скоро эти трудности разделил с Микояном и Лавочкин.

Принципиальные схемы И-320 и Ла-200 получились похожими. В то время готовил перехватчик и третий конструктор – Яковлев. Решение о постройке его самолёта Як-25 принято летом 1951 года.  Яковлев провёл испытания Як-25 в 1952 году. Этот самолёт стал ночным и всепогодным.

Как и во всём мире, цикл создания нового двигателя превышал цикл создания самолёта вдвое и составлял в среднем шесть лет. Модернизируя конструкцию и исследуя преграды на пути увеличения скорости, Микоян превращал МиГ-15 в следующего члена этой обширной семьи – МиГ-17. Завершение этого этапа позволило начать штурм звукового барьера.

После того как МиГ-17 пошёл в серию, нужно было сделать новый, ещё более трудный шаг – начать разработку первого сверхзвукового истребителя.

Истребитель МиГ-21 упрочил авторитет Микояновского КБ в мировом самолётостроении. Как писал на страницах западногерманского журнала «Флюгревю-Флюгвель» Ганс Редеманн: «Советский серийный истребитель МиГ-21 больше чем просто оружие. Он превратился в политическое оружие».

Генеральный конструктор Андрей Николаевич Туполев и главный конструктор Ту-144 Алексей Андреевич Туполев не раз приезжали на аэродром. Погода упорно мешала испытаниям.

Так продолжалось до 31 декабря 1968 года, когда наконец состоялся первый вылет первого в мире сверхзвукового пассажирского самолёта ТУ-144.

Трудное лето 41-го^[15]. О директоре Б.Г. Музрукове

Скорейшее создание эффективного оружия – вот что было узлом всех проблем. В таких обстоятельствах к провинившимся руководителям производства могли быть приняты меры военного времени. Так видный организатор промышленности Б.Л. Ванников в первые дни войны был арестован за невыполнение сверхжёсткого задания по поставке некоторого типа вооружений (правда, вскоре его по распоряжению Сталина, освободили и назначили на должность наркома боеприпасов). Становились известными и другие случаи суровых наказаний тех, кто не выполнил задание правительства.

«Августовскую программу по выпуску бронекорпусов мы не смогли сделать. Пришла в связи с этим телеграмма от председателя ГКО товарища Сталина, который строго предупреждал о том, что Уралмашзавод должен быстренько войти в график и поднять ответственность своих работников, так как срыв этих графиков грозит срывом обороны Москвы и Ленинграда. Такая пришла телеграмма строгого содержания».

Телеграмма пришла на Уралмаш по спецсвязи поздно вечером 17 сентября 1941 года. Всё руководство завода было на своих рабочих местах, поэтому телеграмму прочитали сразу:

«Свердловск     Уралмашзавод

Директору завода     Музрукову

Копия – главному инженеру  Рыжкову

Прошу Вас честно и в срок выполнять заказы по поставке корпусов для танка КВ Челябинскому танковому заводу. Сейчас я прошу и надеюсь, что вы выполните долг перед Родиной. Через несколько дней вы окажетесь нарушителями своего долга перед Родиной, начну вас громить как преступников, пренебрегающих честью и интересами своей Родины. Нельзя терпеть, чтобы наши войска страдали на фронте от недостатка танков, а вы в далёком тылу прохлаждались и бездельничали

                                                                                                                                                                              И. Сталин»

График выполнения заданий по изготовлению корпусов КВ осенью и зимой 1941 года выглядел следующим образом.

В августе изготовлено пять корпусов при плане  25, в сентябре  — 40 корпусов при плане 75. В октябре это соотношение выражается в цифрах 140-120, то есть план перевыполнен, в ноябре – 185 при таком же задании. В декабре – вновь перевыполнение: 235-220.

Наша «тридцатьчетвёрка»

В записках Музрукова есть специальный раздел, посвящённый танку Т-34.

«Советский танк Т-34 считался лучшей боевой машиной во всю войну. Танк Т-34 имел хорошую скорость, надёжную броню, цельнометаллическую литую форму башни с 76-мм пушкой (а позднее с 85-мм), обтекаемую коническую форму корпуса. Снаряд пушки при скорости 632 м/с пробивал броню немецкого танка с расстояния 1,5-2 км, тогда как пушки немецких танков Т-III и Т-IV могли поражать цель с расстояния не более 500 м, при этом лишь бортовую часть танка. Лучший немецкий танк Т- IV не выдерживал сравнения с танком Т-34.

	Т-34	Т-IV
Пушка	76 мм	75 мм
Начальная скорость  снаряда	662 м/сек	380 м/сек
Толщина брони	45-50 мм	20-40 мм
Масса	28,5 т
Максимальная скорость	55 км/час
Запас хода	300 км	200 км

В связи с эвакуацией Харьковского тракторного завода (последний состав оттуда на Восток ушёл 19 сентября 1941 года) основная тяжесть по выпуску Т-34 легла на Сталинградский тракторный завод. До сентября 1942 года СТЗ оставался головным предприятием танковой промышленности, выпуская до 40% средних танков Т-34 от их общего числа. К маю 1942 года начала проявляться тенденция к перевесу ресурсов Красной Армии над врагом

Ресурсы	Красная Армия	Армия Гитлера и его союзников
Численность армии	5,5 млн. человек	6,2 млн. человек
Артиллерия, к-во стволов	43640	43000
Самолёты	3160	3400
Танки	4065	3230
В т.ч. лёгкие	1995

К сожалению, Красная Армия ещё не обладала опытом эксплуатации танков и массированного применения танковых корпусов. Это было одной из причин неудач в Харьковской и Керченской операциях. В Крыму по вине Л.З. Мехлиса, представителя Ставки Верховного Главнокомандующего, танки КВ использовались в местах, недоступных этому виду техники.

В сентябре 1942-го Уралмаш выпустил пятнадцать танков Т-34, уже с ноября завод начал изготовлять сто и более этих машин в месяц.

21 января 1943 года, через год и четыре месяца после суровой телеграммы, присланной Сталиным в адрес руководства Уралмаша, директору завода Б.Г. Музрукову в Кремле была вручена высокая награда – Золотая Звезда Героя Социалистического Труда.

Маяк на все времена

То обстоятельство, что Музруков был вызван в ЦК КПСС не через Министерство тяжёлого машиностроения, а напрямую, вызывало некоторую тревогу. Л.П. Берия, с которым он встретился в Москве, сразу же дал понять, что речь идёт о ином, нежели возможное наказание. Выяснилось, что Политбюро и Сталин приняли решение назначить Музрукова директором создающегося химического комбината.

Когда Берия предложил ему выяснить детали у И.В. Курчатова, Музруков стал догадываться, о каком химкомбинате идёт речь.

Борис Глебович довольно быстро входил в курс дела. Развитие в стране атомного проекта осенью 1947 года проходило через критическую точку. Под вопросом оказывались его ядро – производство делящихся материалов (ДМ).

Уже летом 1940года американский физик Э. Лоуренс составил записку для Комитета Национальной академии наук США (этот Комитет курировал атомный проект). В записке указывалось: «Если бы элемент 94 (плутоний) имелся в больших количествах, вполне вероятно, что могла бы быть осуществлена ценная реакция с помощью быстрых нейтронов. В такой реакции энергия освобождалась бы со скоростью взрыва, и соответствующая система могла бы быть охарактеризована термином «Сверхбомба».

Все эти идеи в 1945 году уже были ясны и советским физикам, до лета 1941 года занимавшим достойное место в соревновании мировых научных школ.

Так, в 1937 году в Радиевом институте АН СССР был запущен первый в Европе циклотрон, в Харьковском физико-техническом институте год спустя заработал большой электростатический генератор, а в 1940 году Г.Н. Флёров и К.А. Петржак открыли явление спонтанного деления ядер урана.

В том же году Я.Б. Зельдович и Ю.Б. Харитон выполнили расчётно-техническое обоснование  осуществления цепной реакции деления ядер урана-235 при его незначительном обогащении с высвобождением колоссальной энергии.

11 февраля 1943 года Сталин подписал указ об организации работ по использованию атомной энергии в военных целях.

Научное руководство проектом осуществлял И.В. Курчатов. Для развёртывания исследовательских работ в феврале 1943 года был создан специальный научный центр – Лаборатория № 2 АН СССР (ныне – Институт атомной энергии им. И.В. Курчатова).

Основным его направлением являлось изучение возможности производства ДМ, исследование их свойств.

С фронта и со всех концов Советского Союза были направлены в его распоряжение многие бывшие его специалисты и сотрудники других организаций. Группа в Ленинграде начала готовить к отправке имущество ядерных лабораторий. Были направлены группы геологов на поиски урановых месторождений. В Радиевом институте под руководством академика Хлопина развёртывались работы по радиохимии урана.

Уже в 1944 году Курчатову был ясен принцип работы реактора, на котором мог быть получен плутоний.

Но для этого требовалось очень многое: дорогостоящие эксперименты, сложнейшее оборудование, строительство гигантских сооружений, работы огромных коллективов.

Обеспечить эти требования было невозможно в годы войны, когда вся страна работала на нужды фронта, если бы не события августа 1945 года. 6 и 9 августа 1945 года  на японские города Хиросиму и Нагасаки были сброшены американцами две атомные бомбы. Эти бомбардировки означали отнюдь не только поражение Японии – под угрозой оказывался весь мир.

В конце 1945 года президент США Г. Трумэн заявил: «Хотим мы этого или не хотим, мы обязаны признать, что одержанная нами победа возложила на американский народ бремя ответственности за дальнейшее руководство миром».

Страной, уничтожившей ядерную монополию США стал Советский Союз.

20 августа 1945 года в Москве при ГКО был создан Специальный комитет для управления всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана в военных целях, одновременно со Спецкомитетом было организовано Первое Главное управление при правительстве страны (ПГУ при СНК), которое подчинялось Спецкомитету.

Первым этапом этих работ должно было стать изделие, вскоре получившее название РДС-1 – первая отечественная бомба. Сроки выполнения – кратчайшие. Степень секретности – самая высокая.

Первым «атомным» наркомом стал Б.Л. Ванников, возглавлявший в военные годы  наркомат боеприпасов.

Распоряжением правительства СССР № 3878 от 23 марта 1946 года Главпромстрою НКВД СССР устанавливались такие сроки строительства первой очереди двух комбинатов.

№ 813 по обогащению урана (Свердловск-44) – сентябрь 1946 года; № 817 по получению плутония (Челябинск-40) – II квартал 1947 года. Комбинат № 817 и стал новым местом работы Б.Г. Музрукова.

Получение урана поручалось первому урановому заводу страны – заводу № 12 в городе Электросталь. Графит должен был изготовить Московской электродный завод. Графит должен был быть чище, чем алмазы.

К ноябрю 1946 года было получено 24 тонны урана и триста тонн графита, а в декабре они поступили на реактор в полном объёме. Историческое событие – пуск реактора Ф-1 – состоялось в восемнадцать часов 25 декабря 1946 года. Впервые на материке Евразия была получена цепная реакция деления урана. Это событие ознаменовало лишь завершение работ по созданию опытного образца уран-графитового реактора.

Через полгода уже должен был начать работу реактор промышленный – сооружение, во много раз превосходящее по сложности то, которое такими невероятными усилиями было пущено в Лаборатории № 2.

Летом 1947 года вышло постановление правительства за подписью Сталина о назначении первых начальников и главных инженеров комбината № 817: завода «А» (промышленный атомный реактор), завода «Б» (радиохимический завод), завода «В» (химико-металлургический завод), водного хозяйства.

Научным руководителем комбината (практически одновременно с назначением Е.П. Славского директором) стал И.В. Курчатов. Однако он ещё ни разу не побывал на Базе-10 (комбинат № 817). Возможно, настаивая на освобождение Славского от обязанностей директора комбината, В.Н. Малышев уже точно знал, кого можно смело рекомендовать на эту должность.

На это был способен Борис Глебович Музруков, вместе с которым нарком Малышев создавал танковую промышленность в годы войны.

Малышев высказал свои соображения Берии, который доложил о них Сталину. Его согласие на назначение Б.Г. Музрукова директором комбината № 817 было получено очень быстро.

Самый важный объект страны

В начале декабря 1947 года, когда Б.Г. Музруков впервые появился на строительной площадке, ещё не дымилась ни одна труба.

Трудности были большие. Главная из них – это отставание хода стройки от графика, утверждённого Сталиным первых заводов. Одной из главных причин являлись задержки  с поступлением проектной документации.

Музруков предложил Берии вновь назначить Славского главным инженером комбината, а Вознесенского вернуть на прежнее место. Берия согласился.

Для загрузки реактора предназначалось пятьсот тонн сверхчистого урана. Это количество было получено с большим трудом. Месторождения урановых руд на территории СССР в нужной мере ещё не разведали и не разработали. Очень пригодились те самые сто тонн немецкого урана, которые в 1945 году вывезли из Германии специально откомандированные туда Ю.Б. Харитон и И.К. Кикоин с сотрудниками. Курчатов погасил цепную реакцию, когда мощность реактора достигла 10 кВт. Это было в 0 часов 30 минут 8 июня 1948 года. Физический пуск реактора завершился успехом. 19 июня 1948 года в 12.45 И.В. Курчатов начал выводить реактор с нулевой мощности на проектную – сто мегаватт. Это значение было достигнуто 22 июня.

Реактор «А» к лету 1949 года «научился» работать без существенных сбоев. Плутоний в нужном количестве был наработан и отправлен на другой объект комбината – на завод «Б».

Реактор «А» находился в эксплуатации без трёх дней 39 лет. Только 16 июня 1987 года реактор был остановлен – и не потому, что в чём-то проявилось несовершенство его конструкции, а просто пришли другие времена.

На современном фоне подвиг создателей отечественного ядерного щита приобретает особые черты. Научная смелость и творческая энергия исследователей, самоотверженный труд строителей, слаженная и чёткая работа производственников, их преданность трудной и неизведанной ещё профессии ядерщика, личная отвага и коллективная ответственность, точный расчёт и типичные для россиян удаль и пренебрежение опасностью – всё слилось в один мощный поток, вынесший сверхсложный проект, принятый под давлением тяжёлых обстоятельств, к ошеломляющему успеху.

Таинственный, опасный и необходимый

Плутоний – металл, которого не существует в природе и который был выбран в качестве «начинки» для нашего первого атомного изделия, — накапливался в процессе работы реактора «А» внутри урановых блоков, помещённых в технологические каналы. Процент содержания плутония в облучённом уране был чрезвычайно низким. Но другого пути его получения не существовало. Урановые блоки выгружались из реактора, в течение ста (вначале сорока-пятидесяти) дней хранились под большой толщей воды в спецбассейне, а затем перевозились на радиохимический завод «Б». Плутоний как готовая продукция на заводе «Б» получался в жидком состоянии – в растворе. Прежде чем передать его для дальнейшей работы, необходимо было очистить раствор от следов радиоактивных примесей. На заводе «В» из этого раствора получали металлический плутоний и изготовляли из него детали заряда.

Следовательно, гамма и бета-излучение раствора должны быть минимальны.

Первая загрузка облучённых урановых блоков в аппарат-растворитель была осуществлена 22 декабря 1948 года. Радиохимический завод «Б» вошёл в строй. С начала стройки завода не прошло и двух лет. Сталин постоянно интересовался результатами работы у Курчатова.

В феврале 1949 года первая порция концентрата плутония, очищенного от примесей и продуктов деления урана, была передана – металлургическому заводу «В».

Летом 1949-го изготовление заряда на заводе «В» уже заканчивалось.

Начальником строительства комбината № 817 был М.М. Царевский, который впоследствии построил горно-химический комбинат в г. Железногорске, и СХК в г. Северске.

5 августа 1949 года на комбинате № 817 технический паспорт первого отечественного атомного заряда и формуляр по его приёмке были подписаны. Технический паспорт на изделие утвердил Б.Г. Музруков. Формуляр подписали И.В. Курчатов, А.А. Бочвар, Б.Г, Музруков, А.С. Займовский, Ю.Б, Харитон и руководитель военной приёмки доктор наук Кузнецов.

Заряд из плутония, изготовленный на комбинате № 817, был торжественно доставлен на железнодорожную станцию и затем отправлен литерным поездом в КБ-11.

Здесь в ночь с 10 на 11 августа физики провели  контрольную сборку, которая показала: заряд соответствует техническим требованиям, изделие РДС-1 пригодно для испытаний на полигоне.

Ещё одним литерным поездом изделие доставили до Семипалатинска, а затем перевезли на полигон. 29 августа 1949 года в семь часов утра заряд РДС-1 был дистанционно подорван сигналом с пульта из бункера.

Официальное правительственное сообщение о создании в СССР атомного оружия появилось в газете «Правда» только 25 сентября 1949 года. Советское правительство высокими наградами отметило участников первого этапа важнейших работ: организации, институты, конструкторские бюро, предприятия. Были награждены и те, кто внёс большой личный вклад в успешное развитие атомного проекта страны.

Торжественное собрание, посвящённое этому событию, прошло в Челябинске-40 (ныне г. Озёрск) в 1950 году.

От имени Президиума Верховного Совета СССР ордена и медали вручал И.В. Курчатов.

Героями Социалистического Труда стали главный инженер комбината Е.П. Славский и главный инженер завода «Б» Б.В. Громов. Ряд рабочих и специалистов были удостоены орденов Ленина, Трудового Красного Знамени и других наград. Борис Глебович Музруков к 1949 году уже имел одну «Золотую Звезду», полученную в 1943 году, за работу на Уралмаше. Поэтому, как стало известно позднее, первоначально его и Б.Л. Ванникова, тоже Героя Соцтруда, не включили в списки на эту награду: не имелось прецедента её вручения дважды.

Сталин поступил очень просто: лично вписал фамилии Музрукова и Ванникова в списки тех, кого должны были наградить самой высокой наградой СССР. Как свидетельствует Г.А. Соснин, «по воспоминаниям Б.Л. Ванникова (записанных его сыном, Рафаилом.

«Таким образом Б.Л. Ванников и Б.Г. Музруков стали первыми в Советском Союзе дважды Героями Социалистического Труда (Золотые Звёзды, полученные ими в 1949-м имеют номера II-1 и II-2 соответственно).

Следует добавить, что третьим дважды Героем Социалистического Труда в этом списке стал Н.Л. Духов, возглавлявший конструкторские работы в КБ-11.

Запрограммированные на 15-летнее отставание Советского Союза и на мировое господство американские генералы и политики не сразу поверили, что рушится разработанный ими план порабощения и уничтожения нашего народа. Даже в 1953 году Трумэн, а значит, и генштаб отказались верить, что «русские имеют достаточно технических знаний, чтобы собрать все сложные механизмы бомбы и заставить её действовать».

В 1953 году наша страна провела испытание первого в мире термоядерного комплексного устройства.

Ради будущего

Испытания 1949 года не снизили темпа и накала работ в атомной отрасли. Ещё до их проведения постановлением Совета Министров СССР от 10 июля 1948 года специалистам КБ-11 было поручено произвести теоретическую и экспериментальную проверку новых изделий  — РДС-3, РДС-4, РДС-5. Сроки устанавливались очень сжатые – до 12 января 1949 года. Речь уже тогда велась и о водородной бомбе – РДС-6. До 1 июня 1949 года нужно было осуществить теоретическую и экспериментальную проверку возможностей её создания.

Перед коллективом комбината № 817 правительство поставило задачу резко нарастить производство плутония.

Научным руководителем реакторного направления стал А.П. Александров, директор Института физических проблем. Главной новостройкой комбината становился реактор на тяжёлой  воде — разработка, которую с 1946 года курировал именно Александров.

«В.М. Константинов вспоминает:

— Вот вы упоминали о Берии. Мы не чувствовали его давления. Как будто его и не было. Старшие наши – директора, начальники наверное, боялись его. Но нами владели иные чувства – стремление быстрее и лучше делать своё дело. Такое настроение было тогда даже у заключённых, мне приходилось с ними работать».

Реакторы и заводы Челябинска-40 стали настоящей кузницей кадров и для новых родственных предприятий (они создавались в Томске и Красноярске) и для всей системы ПГУ, которое вскоре получило название Министерство среднего машиностроения Минсредмаш).

Четвёртым реактором, вошедшим в строй на территории комбината, был тяжеловодный реактор ОК-180. Самый первый исследовательский реактор этого типа был пущен в США в 1944 году. Его преимущества казались очевидными: Урана требовалось в 15 раз меньше, тяжёлый воды (она была замедлителем) в 60 раз меньше чем графита. Второй такой реактор в США вошёл в строй в 1947 году.

В апреле 1949 года первый опытный тяжеловодный реактор заработал. Ещё раньше появились распоряжения правительства по проектированию и строительству установок для получения тяжёлой воды. Первое промышленное производство этого вещества вошло в строй в 1948 году.

Соблюдение строгих режимных правил

Б.Г. Музруков по собственной инициативе, не поставив в известность соответствующие службы (что уже являлось нарушением строго установленного порядка), обратился к заместителю начальника заводской лаборатории Уралмаша. Он предложил ему перейти на комбинат № 817 в 1948 году.

«Постановлением Совета Министров СССР за № 1274-48 сс/оп (его подписал И.В. Сталин) директору комбината № 817 Б.Г. Музрукову, учитывая, что беседа с работником Уралмаша состоялась для приглашения на работу, а также принято во внимание «чистосердечное признание Музруковым своей вины», объявлялся строгий выговор с предупреждением об уголовной ответственности в случае нарушения им правил обеспечения секретности в будущем».

В.И. Шевченко пишет: «30 декабря 1949 года И.В. Сталин подписал постановления СМ СССР «О мерах по улучшению материального и культурно-бытового обслуживания трудящихся Базы-10». На привокзальной площади установили бронзовый монумент Сталину.

Так рождался новый современный город, который в марте 1954 года получил название и статус – город Озёрск».

Ныне комбинат «Маяк» — уникальное многопрофильное предприятие, которое может обеспечить ДМ не только оборонную промышленность России, но и её атомную энергетику, производить продукцию на экспорт.

В 1997 году журналист Виталий Губарев беседовал на комбинате с его тогдашним директором В.И. Фетисовым. Вот фрагмент этой беседы:

«Был у нас директором Борис Глебович Музруков. Он пришёл в 47-м и в 53-м уже ушёл. Когда пришёл ему было 43 года. А ведь при нём построено семь реакторов, вся радиохимия. Весь 20-й завод, то есть плутониевое производство, построен по сути, весь комбинат.

Музруков – это махина, это великий человек, и я могу только преклоняться перед такими людьми! И должности у нас разные, хоть и называются одинаково».

Под сенью саровских лесов

Новый объект – новая работа

В 1955 году В.М. Малышева на посту Минсредмаша сменил А.П. Завенягин. С ним у Б.Г. Музрукова, по всей видимости, хороших личных контактов не сложилось. Так что предложение перейти на работу в КБ-11 подоспело вовремя.

И учёные, во главе с Юлием Борисовичем Харитоном, попросили тогда министерство направить в институт Б.Г. Музрукова.

Первый ядерный центр СССР начал свою жизнь в лесах Мордовии в 1946 году. Таким местом и оказался бывший Саровский монастырь.

Так, в 1950 году на объект прибыл с двумя своими аспирантами  — А.Д. Сахаровым и Ю.А. Романовым – член-корреспондент  АН СССР И.Е. Тамм. Ещё раньше, в 1948 году, к работе приступил небольшой коллектив физиков-теоретиков под руководством Я.Б. Зельдовича.

Так и складывался облик уникального центра. Фронт его работ значительно расширялся. Росло число наименований различных носителей ядерных зарядов – ими становились уже не только самолёты, но и устройства, располагающиеся на кораблях и подводных лодках, а также в защитных управляемых ракетах (ЗУРах).

В недалёком будущем в строй предстояло вступить ракетам среднего и дальнего радиусов действия.Ядерное оружие должно было стать таким, чтобы применяться и в технических, и в стратегических боевых операциях, и в системе ПВО.

Город – будущий Арзамас-16 (теперь Саров).

В истории разработок ядерного оружия период 1955-1962 годов – время, когда были созданы ядерные боеприпасы (ЯБП) для всех видов Вооружённых Сил. Переданы в серию и поставлены на вооружение двадцать два типа ЯБП(созданных  ВНИИЭФ, тогда КБ-11), а вариантов, находящихся в разработке, было более пятидесяти. Проведено более двухсот лётных испытаний образцов ЯБП.

Эпоха Сталинских наркомов уходила в прошлое

Это означало, что многие причины, неизменные для неё: жестокость, единоначалие, железная, практически военная дисциплина, суровая простота как следствие всеобщего равенства в невзгодах и лишениях – стали быстро заменяться иными ориентирами. Эти новые вехи характеризовали период подъёма производства (и, соответственно, потребления) и переход общества к другой системе ценностей. Они ознаменовали собой важный этап в жизни государства: отказ, хотя и постепенный, от так называемой мобилизационной, или командной, экономики.

*         *         *

Первую «настоящую» термоядерную бомбу – РДС-37 мы испытали 22 ноября 1955 года.

Изделие было подорвано на высоте 1550 метров над Семипалатинским полигоном как бомба, сброшенная с самолёта ТУ-16.Мощность взрыва составляла 1,7 мегатонны тротилового эквивалента. Советский Союз вступил в эпоху создания термоядерных вооружений.

Доктрины и оружие

Вот как были оценены в 1960-е годы успехи КБ-11 руководством страны. Девять человек получили высшую награду СССР – «Золотую Звезду» Героя Социалистического Труда, 75 сотрудников стали лауреатами Ленинской премии, а 34 – Государственной премии, заменившей с 1955 года Сталинскую. Более шестисот работников института были награждены орденами и медалями.

Таков самый общий итог нелёгкого, но действительно блестящего периода жизни и деятельности коллектива КБ-11, который в эти годы возглавлял Б.Г. Музруков.

Музруков руководил ВНИИЭФ (КБ-11) 19 лет.

Б.В. Литвинов рассказывает о своей встрече с Б.Г. Музруковым, который рассказал как его назначили директором «Сороковки»: — «Однажды, это было в ноябре 1947 года, мне позвонил помощник Сталина Поскрёбышев и сказал, что меня вызывает к себе Сталин. Он сказал, что за мною послана машина, на которой меня привезут в Кремль, к Сталину.

…Меня ждал Поскрёбышев, он ушёл в кабинет и, выйдя оттуда, пригласил меня пройти.. Сталин повернулся ко мне, поздоровался и пригласил за стол совещаний. Мы сели, помолчали. Сталин повернулся ко мне и сказал: «Товарищ Музруков, Вам необходимо поехать в Челябинскую область и возглавить строящийся там очень секретный объект. Стройка имеет важнейшее государственное значение, без неё нельзя сделать атомную бомбу, а идёт она недопустимо медленными темпами. Вам надо исправить положение. Партия очень надеется на Вас».

Я спросил только: «Кому передать дела и когда выезжать?»

 — «Дела передайте своему первому заместителю и сразу же выезжайте, — был ответ. – До свидания и помните, что партия очень надеется на Вас. Вот вам решение ЦК о вашем назначении. Ознакомьтесь здесь. Вопросы есть?

Он передал мне вот эту бумагу. Встал и я. Он протянул мне руку, я пожал её и вышел».

28 марта 1974 года Музруков оставляет пост директора ВНИИЭФ, а 31 января 1979 он скончался.

Сталин и Хрущёв^[16]

Удивительные совпадения случаются в жизни: сын будущего Генерального секретаря ЦК КПСС Хрущёва – Леонид Хрущёв оказался в плену у немцев, так же как и Яков Сталин, только несколько позже – в марте 1943 года. Сходство ситуации на этом начинается и на этом же заканчивается, всё, что было до пленения и после, диаметрально противоположно: Леонид и Яков абсолютные антиподы по характеру, по поступкам и по убеждениям.

О Леониде Хрущёве (так же как и о Якове Джугашвили) ходило много слухов и различных рассказов о его похождениях в мирное и военное время.  Еженедельник «Версия» в трёх номерах (23,24,29 за 2000 год) опубликовал обширные материалы под заголовком «Предатель или герой?», в которых подробно излагается, как Никита Сергеевич Хрущёв сначала пытался спасти сына, а потом (став Генсеком) подтасовывал факты, изымал из архивов компромат. Очень много подлого и непристойного есть в поступках отца и сына… Ответим для себя рассказом людей, на мой взгляд, достоверно осведомлённых.

С 1 июля 1941 года по март 1942 года Леонид находился на лечение в Куйбышеве – повредил ногу при посадке самолёта и на фронт совсем не спешил – на собственных ногах гулял отменно!

Из воспоминаний (тоже лётчика) Степана Микояна:

«В Куйбышеве я ходил на процедуры в поликлинику, где познакомился с двумя старшими лейтенантами, тоже проходившими амбулаторное лечение после ранения: Рубеном Ибаррури, сыном вождя испанской компартии знаменитой Долорес, и Леонидом Хрущёвым. Леонид Хрущёв был хороший, добрый товарищ. Мы с ним провели, встречаясь почти ежедневно, около трёх месяцев. К сожалению, он любил выпивать. В Куйбышеве в гостинице жил в это время командированный на какое-то предприятие его товарищ, имевший «блат» на ликёроводочном заводе. Они покупали там напитки в расчёте на неделю и частенько распивали их в гостиничном номере. Я, хотя почти не пил, часто бывал там. Бывали там и другие гости, в том числе и девушки. Леонид, даже изрядно выпив, никогда не буянил, он становился ещё больше добродушным и скоро засыпал. Мы познакомились и подружились тогда с двумя молодыми танцовщицами из Большого театра, который был там в эвакуации, Валей Петровой и Лизой Остроградской. Когда меня уже в Куйбышеве не было, там произошла трагедия, о которой я узнал от одного приятеля Леонида, приехавшего в Москву, а потом рассказ подтвердила и Валя Петрова, которой этот приятель рассказал сразу после случившегося. По его рассказу, однажды в компании оказался какой-то моряк с фронта. Когда все были сильно «под градусом», в разговоре кто-то сказал, что Леонид очень меткий стрелок. На спор моряк предложил Леониду сбить выстрелом бутылку с его головы. Леонид долго отказывался, но потом всё-таки выстрелил и отбил у бутылки горлышко. Моряк счёл это недостаточным, сказал, что надо попасть в саму бутылку. Леонид снова выстрелил и попал моряку в голову. Леонида Хрущёва осудили на восемь лет с отбыванием на фронте (это тогда практиковалось в отношении осуждённых лётчиков). Недолечив ногу, он уехал на фронт, добившись переучивания на истребитель ЯК-7Б…»

После переподготовки в полку к именитому сынку было особое отношение, – об этом писало командование его отцу в уже печальном письме о гибели Леонида:

«Для обучения воздушному бою к Вашему сыну был прикреплён лучший боевой лётчик полка старший лейтенант Заморин, имевший на своём счету 13 лично сбитых самолётов противника. На неоднократных поверках… Леонид Никитович Хрущёв неизменно показывал отличные результаты, мастерство, напористость и отвагу, свойственные талантливым лётчикам-истребителям. И всё же, несмотря на это, командование полка продолжало дальнейшую его тренировку, под разными предлогами удерживая от боевой работы.

Настойчивые просьбы Вашего сына, который очень обижался, почему «так долго возятся», и блестящая техника пилотирования, умение вести себя в воздушном бою послужили… основой для разрешения… Хрущёву выполнять боевые задания в составе группы из 6-9 самолётов под наблюдением и контролем… Заморина… Опираясь на документ (журнал учёта боевых вылетов), скажем: 11 марта 1943 года был первый и последний день боевой работы лётчика Леонида Хрущёва. С утра он вылетел в составе группы истребителей, и Заморин «сам боя не вёл, а охранял своего ученика и наблюдал за его поведением». Собственно и боёв-то не было, а вся группа совершала тренировочный полёт.

Во время третьего вылета, в тот же день, наверное после обеда и отдыха, «Хрущёв не вернулся из воздушного боя».

Ни лётчики, ни командование не утверждают, что Леонид Хрущёв погиб, в личном деле отметка «Пропал без вести». Это случилось 11 марта 1943 года. О судьбе Леонида Хрущёва ходило много слухов, разговоров, предположений…

В конце 1989 года редакция «Военно-исторического журнала» решила разобраться в этой запутанной истории, для чего командировала подполковника Б.Е. Пестова в Центральный архив Министерства обороны в Подольске. Он нашёл документы, имеющие отношение к Л. Хрущёву, детально их проштудировал и написал статью в свой журнал о результатах поиска. Не стану пересказывать итоги его работы, позаимствую лишь то, что касается документов. О них Пестов пишет: «Работая в архивах, я обратил внимание на то, что многие страницы из личного дела Л.Н. Хрущёва оказались заменённые уже в послевоенный период».

И ещё подполковник обнаружил: из немецких трофейных документов, где могли быть следы сдачи в плен Л. Хрущёва и протоколы его допросов, изъяты 180 страниц(!)

Вот и документальное свидетельство: «Из дела 7 (папка 299 Архива Военно-исторического управления изъято для оперативного использования 180 листов. Старший лейтенант МВД Малахов»… Пестов отмечает:

«На титульном листе дела № 892 по описи № 12481 указаны и материалы допросов советских военнопленных, но в деле их не оказалось, да и старая нумерация листов изрядно нарушена. Чистка этих документов первый раз происходила в 1947 году, была продолжена в 1949, 1953 и 1954 годах… Кто и, главное, с какой целью проводил ревизию этих дел, остаётся загадкой, которую ещё предстоит разгадать историкам»… Скорее всего, это дело рук папаши, который стал генсеком и обладал неограниченными возможностями. Очень ему хотелось обелить сыночка!

Там же, в архиве, подполковник Пестов обнаружил документы о награждении ст. лейтенанта Л. Хрущёва орденом Отечественной войны 1 степени, оформленные после его гибели, но без указания «посмертно».

По сделанным подтасовкам выходит: не было ни предательства, ни суда, ни расстрела, а Л. Хрущёв погиб смертью храбрых, за что награждён.

Вот такая незадача с документами.

Но как говорится, шила в мешке не утаишь… Решил я искать сослуживцев Л. Хрущёва… Обратился за помощью к давнему доброму другу – маршалу авиации Герою Советского Союза Ивану Ивановичу Пстыго… Кстати, Пстыго, кроме звезды героя, награждён восемью орденами Красного Знамени (!!!). (У легендарных Будённого и Ворошилова было по четыре таких ордена)…

Энергичный и порывистый, Иван Иванович сразу поразил меня такими словами:

— Да предатель он – не сомневайся! И судили и расстреляли его – это абсолютно точно!

— Но мне нужен свидетель, очевидец этих событий.

— Есть очевидец!

— Кто? Могу я с ним поговорить?

— Не можешь.

— Почему?

— Умер он. Был ты знаком с Кожедубом, трижды героем, тоже маршалом авиации?

Встречались мы с ним, не одну чарку выпили в Барвихе. Но тогда я ещё не писал эту книгу. Что-то он говорил мне о Леониде Хрущёве, но я не спрашивал подробностей. А что ему было известно?

— Я его тоже об этом не спрашивал. Однажды он сам завёл разговор.

«Не хочу, — говорит, — уносить с собой эту тайну, расскажу тебе, хоть и давал подписку о неразглашении. У нас у всех, кто там присутствовал, взяли такие подписки. А случилось вот что. Служил я в той же дивизии, где и Леонид Хрущёв, только он в 18-м гвардейском истребительном полку, а я в соседнем этой же дивизии. После того как объявили о его гибели, прошло довольно много времени. Ну, погиб и погиб, многих наших ребят в те дни сбивали. Поговорили день другой и не то что забыли, а пришли новые беды и радости, заслонили то происшествие. Но однажды меня и ещё несколько лётчиков вызывает командир полка и говорит: «Поезжайте к соседям в 18-й полк. Приказано прислать представителей. Зачем, не знаю. На месте скажут».

Приезжаем. Там из других полков и подразделений обслуживания собираются такие же, как мы, представители. А личный состав 18-го полка полностью выведен на построение. Построили нас всех на поляне за границей аэродрома. Спрашиваем ребят из восемнадцатого: «По какому поводу?» — Никто не знает.

Вдруг выезжает перед строем несколько «газиков»; из них выходит начальство: наш командир дивизии и какие-то другие незнакомые, но все в форме. Из средней машины под конвоем отвели одного в сторону.

Смотрю, не узнаю, кто это, да и не видел я его раньше. А в строю восемнадцатого полка гул пошёл – видно узнали.

И вот выходит перед строем один из приехавших и говорит: «Товарищи, я прокурор. Зачитаю вам приговор военного трибунала».

И огласил анкетные данные бывшего старшего лейтенанта Хрущёва, всякие там статьи и параграфы из приговора. Всего я не запомнил. Суть преступления заключалась в измене родине и сотрудничестве с фашистами во время пребывания в плену. Приговаривается за это к расстрелу. Приговор утверждён всеми высшими инстанциями.

И тут же громко говорит: «Приводится приговор в исполнение!»

Командир 18-го полка зычно приказывает: «Слушай мою команду: кругом!» Мы все разом повернулись кругом. Фактически отвернулись от предателя. И в этот миг протрещали короткие автоматные очереди. Когда мы снова повернулись лицом к командованию, расстрелянный Хрущёв уже лежал на земле. Вот так я стал свидетелем того, о чём позднее ходило много пересудов. Не знаю, почему об этом не было объявлено в печати. Если бы объявили, не появилось бы никаких сплетен. Но тогда специально это прятали, и каждый из присутствующих расписался в бумаге, предупреждающей о неразглашении. И я в их числе».

— Вот что мне рассказал Кожедуб, — завершил Пстыго и добавил: -Я думаю, Ваня не из тех людей, кто сочиняет байки, да и незачем ему это выдумывать.

Я поблагодарил Ивана Ивановича за этот рассказ… Мне кажется, двум маршалам можно верить.

А позднее подоспели ещё вполне достоверные публикации весьма осведомлённых авторов, один из них – генерал КГБ В. Удалов, он 37 лет прослужил в контрразведке. Его воспоминания, касающиеся дела Л. Хрущёва, опубликованы в «Независимой газете» 17.02.1998 года и в «Версии» в августе 2000 года:

«Л. Хрущёв попадал в руки органов правосудия не раз. Ещё до войны он связался в Киеве с бандитами. Их поймали и по приговору суда расстреляли, а сынок Никиты Сергеевича чудом избежал наказания. После инцидента в Куйбышеве Хрущёв умолял Сталина пощадить сына. И вымолил. В первом же бою истребитель, пилотируемый Л. Хрущёвым, ушёл в сторону немцев и бесследно пропал. Версию продолжения я слышал (давно уже) из уст сотрудников отдела административных органов ЦК КПСС и КГБ СССР. Сын Хрущёва, то ли по собственной инициативе, то ли из-за вынужденной посадки, оказался в плену у немцев. То ли посчитав себя обиженным советской властью, то ли по какой-то другой причине, пошёл на сговор с немцами. Сталин приказал – выкрасть сына Хрущёва. Операцию могла провести контрразведка «СМЕРШ» совместно с партизанами. В воспоминаниях генерала Удалова коротко сказано: «После инцидента в Куйбышеве Хрущёв умолял Сталина пощадить сына».

О том, как Никита Сергеевич спасал сынка во второй раз, рассказывает в своих мемуарах генерал М.С. Докучаев – заместитель начальника 9-го Управления КГБ СССР (Охрана правительства). Цитирую очень сокращённо:

«Поскрёбышев доложил о том, что прибыл товарищ Хрущёв и ожидает в приёмной. Сталин вышел навстречу Хрущёву, они поздоровались и сели друг против друга в мягкие кресла…

— Дорогой Иосиф Виссарионович, товарищ Сталин, — начал он, а к горлу подкатил комок горечи, и слёзы выступили у него на глазах. Поборов нервное состояние, Хрущёв продолжил: — Вы знаете меня долгие годы. Всё это время я отдавал все свои силы, способности, не жалея ни себя, ни здоровья ради дела партии и социализма. Я весьма благодарен вам за оценку моего труда, считаю вас самым близким человеком нашей семьи.

Вся наша семья безмерно благодарна вам, товарищ Сталин, за то, что однажды вы оказали нам огромную помощь и душевное облегчение. Сейчас у нас снова страшное горе. Мой сын Леонид вновь совершил преступление и должен предстать перед судом. Как мне сообщили, ему грозит смертный приговор. Если это случится, то я не знаю, как переживу эту трагическую весть…

— Дорогой Иосиф Виссарионович, — при этих словах Хрущёв заплакал, а потом стал рыдать. Он всё же нашёл в себе силы продолжить: — Вся наша надежда на вас, прошу вас, помогите. Мой сын виноват, пусть его накажут сурово, но только не расстреливают. – И он снова зарыдал, уткнувшись лицом в ладони…

Раскурив трубку, Сталин ещё некоторое время молчал, глядя с сочувствием на своего товарища по партии. Чтобы не начинать с главного, он сначала сказал:

— Мне доложили о случившемся с вашим сыном. Я не сомневался, что у нас состоится встреча и разговор о нём. Только из-за большого уважения к вам, товарищ Хрущёв, я разрешил вам приехать с фронта в Москву… Мне очень хотелось бы помочь вам, Никита Сергеевич, но я бессилен сделать это. Однажды я поступился своей партийной и гражданской совестью, пошёл вам навстречу и просил суд помиловать вашего сына. Но он не исправился и совершил ещё одно, подобное первому, тяжкое преступление. Вторично нарушать советские законы мне не позволяет моя совесть и горе родственников, советских граждан, явившихся жертвами преступных действий вашего сына.

Хрущёв стоял бледный как полотно… И когда Сталин сказал: «В сложившемся положении я ничем помочь вам не могу, ваш сын будет судим в соответствии с советскими законами», Хрущёв упал на колени, умоляя, он стал ползти к ногам Сталина, который не ожидал такого поворота дела и сам растерялся.

Сталин отступал, а Хрущёв полз к нему на коленях, плача и прося снисхождения сыну. Сталин просил Хрущёва встать и взять себя в руки, но тот был уже невменяем. Сталин вынужден был вызвать Поскрёбышева и охрану.

Иосиф Виссарионович попросил вынести Хрущёва в одну из соседних комнат, пригласить врачей и привести его в чувство, после чего сопроводить до места, где он остановился»

И на сей раз Сталин пожалел Хрущёва- старшего. Как пишет Микоян в… воспоминаниях, Леонида «осудили на восемь лет с отбытием на фронте».

На фронте Леонид Хрущёв… оказался в плену у немцев. Сын Хрущёва был доставлен в Москву. «СМЕРШ» собрал документальные факты о прегрешениях Л. Хрущёва. Военный трибунал приговорил его к высшей мере наказания – расстрелу.

Можно представить в каком положении оказался Никита Сергеевич. В недавнем прошлом он дважды просил Берию, Серова, лично Сталина о снисхождении к сыну. Узнав о приговоре Военного трибунала, он обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) и просил отменить суровую кару. Как ни странно, но и тут Сталин пошёл навстречу. Вопрос о судьбе Леонида Хрущёва был вынесен на рассмотрение Политбюро.

И вот заседание Политбюро. Абакумов изложил материалы дела, приговор Военного трибунала и удалился. Первым на заседании выступил секретарь Московского обкома и горкома (он же начальник Политуправления Красной Армии и кандидат в члены Политбюро) Щербаков… Нельзя заявил он, прощать сынков именитых отцов, если они совершили преступление, и в то же время сурово наказывать других. Что тогда будут говорить в народе? Щербаков высказался за то, чтобы оставить приговор в силе. Затем слово взял Берия. Он напомнил, что Леонида Хрущёва уже дважды прощали.

Маленков, Каганович, Молотов были едины: оставить приговор в силе.

Последним выступил Сталин. Его старший сын Яков находился в плену у немцев. Своим решением Сталин как бы заранее подписывал приговор и ему. «Никите Сергеевиче надо крепиться и согласиться с мнением товарищей. Если то же самое произойдёт с моим сыном, я с глубокой отцовской горечью приму этот справедливый приговор!» — подытожил Сталин, закрывая заседание»…

Может быть, стоит привести лишь одну фразу, показывающую, какие последствия лично для Сталина имело дело Хрущёва — младшего. А сказал эту фразу Хрущёв-старший в кругу приближённых перед своим выступлением на XX съезде (1956 г.- А.М):

— Ленин в своё время отомстил царской семье за брата, а я отомщу Сталину пусть мёртвому, за сына.

Слышал эту угрозу генерал Докучаев, заслуживающий доверия, потому что был заместителем начальника Главного управления охраны КГБ СССР.

Два отца, два сына, две судьбы – и какие они несходные, какие разные даже в своём горе!…

*         *         *

Клевета на Сталина носила двойственный характер. Она была косвенной и прямой. Приведу примеры.

Можно сказать «классическим» образчиком косвенной клеветы является шокировавший делегатов XX съезда (1956 г.- А.М)^[17] намёк Хрущёва на будто бы причастность Сталина к убийству Кирова. Только в 90-х годах увидела свет брошюра А. Кирилиной «Рикошет» (СПб, 1993), на обширном документальном материале опровергающая эту абсурдную версию, которая исходила ещё от Л. Троцкого. Но не слишком ли поздно? Версия основательно, на протяжении десятилетий «поработала» на противников социализма, стараниями А. Яковлева (секретаря ЦК КПСС. – А.М) изображалась как некая достоверность и уже, во всяком случае растиражирована в тысячи раз больше, чем истина.

На ХХ съезде КПСС, начиная антисталинскую кампанию, Хрущёв ни словом не обмолвился о так называемом заговоре военных. Зато на XXII-м вынес на всеобщее обозрение как ещё один убедительный аргумент. «Жертвами репрессий стали такие видные военачальники, как Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Егоров, Эйдман и другие, — говорил Хрущёв.

— Это были заслуженные люди нашей армии, особенно Тухачевский, Якир и Уборевич, они были видными полководцами. А позже были репрессированы Блюхер и другие видные военачальники.

Как-то в зарубежной печати промелькнуло довольно любопытное сообщение, будто бы Гитлер, готовя нападение на нашу страну, через свою разведку подбросил сфабрикованный документ о том, что товарищи Якир, Тухачевский и другие являются агентами немецкого генерального штаба. Этот «документ», якобы секретный, попал к президенту Чехословакии Бенешу, и тот, в свою очередь, руководствуясь, видимо, добрыми намерениями, переслал его Сталину. Якир, Тухачевский и другие товарищи были арестованы, а вслед за тем и уничтожены» (XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчёт. Т. II М., 1962. с. 585-586).

То, что Хрущёв легкомысленно связывает с «довольно любопытным сообщением», не могло не явиться для Сталина грозным сигналом. На его месте ни один ответственный руководитель не проигнорировал бы весть о сомнительных контактах высших военачальников своей страны с германским вермахтом, как и глухие слухи из окружения Гитлера о якобы ожидаемом в СССР военном перевороте. Сигнал, по меньшей мере, требовал временного отстранения названных лиц от занимаемых должностей и тщательной проверки… (Военно-исторический журнал, 1988, № 10, с. 52).

Перед рождественскими праздниками того же года белоэмигрант Р. Смаль-Стоцкий передал в МИД Чехословакии сообщение, в котором говорилось: «Главная задача Германии состоит в настоящее время в том, чтобы разложить СССР, вызвать там внутренний переворот, устранить коммунистическое правительство и поставить у власти национальное правительство, которое заключило бы союз с Германией. Осуществление германского плана будет подготавливаться в СССР силами гестапо, которое должно привлечь к своей акции не только троцкистов, но также и другие коммунистические силы, особенно в составе армии. Сам переворот должна осуществить Красная Армия…  Переворот должен быть произведён под лозунгом борьбы против коммунизма, против наводнения страны интернационалистами и во имя национальной России. Сталину предъявляется упрёк в связи с его нерусским происхождением (там же с. 48)…

Почему Хрущёв на XXII съезде ограничился замечанием о «довольно любопытном сообщении», а не принял меры к разысканию этого первоисточника, остаётся только гадать. Документ либо сохранился, но не найден, либо припрятывается до поры, либо, наконец, уничтожен. Но кем? Самим Сталиным или же какими-то другими заинтересованными лицами?…

Почему-то не к XXII съезду, а только в 1979 году было обнаружено решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 24 мая 1937 года, излагающее… суть информации Бенеша… «Заговорщики» якобы планировали «во взаимодействии с германским генеральным штабом и гестапо … в результате военного переворота свергнуть Сталина и Советское правительство, установить … военную диктатуру»… Некоторые товарищи полагали, что это описание плана звучит «абсурдно», но разве меньшим абсурдом выглядит пережитый всеми нами реальный переворот 1985-88-91-93 годов? И потом: почему всё-таки «правдолюбец» Хрущёв упомянул всего лишь о некоем «довольно любопытном сообщении», то есть об источнике третичного-четвертичного происхождения, а не о решении Политбюро от 24 мая? Уж это-то решение он, состоя в ЦК с 1934 и в Политбюро с 1938 года должен был знать!

Что касается примеров прямой клеветы на Сталина, то их превеликое множество. Так, в своём докладе на ХХ съезде 25 февраля 1956 года Хрущёв приписал Сталину тезис о том, «что по мере нашего продвижения вперёд к социализму классовая борьба должна якобы всё более и более обостряться» (Известия ЦК КПСС. 1989, № 3, с. 139).

Этот «сталинский» тезис долго трепала печать. Однако в докладе Сталина на февральско-мартовском (1937) Пленуме ЦК, на который ссылался Хрущёв, его просто-напросто нет. Там содержится критика теории «затухания классовой борьбы», в основе своей правильная, а это совсем другое дело (См.: Косолапов Р. Слово товарищу Сталину. М., 1995. с. 307-310).

Соревнуясь в обличении Сталина, «демократы» в итоге опустились до пассажей о его якобы невменяемости. Не буду поминать здесь отдельных писателей и публицистов, которые упражнялись на данном поприще до полной утраты совести. Но известную роль в этом шабаше сыграли и учёные, прежде всего академик Н. Бехтерева, внучка знаменитого русского врача, которая в конце 80-х годов позволила себе заявить, что её дед после медицинского осмотра Сталина  назвал его параноиком и за это был отравлен. «Это была тенденция объявить Сталина сумасшедшим, в том числе с использованием якобы высказывания моего дедушки, – опровергает себя Наталия Петровна в 1995 году, — но никакого высказывания не было, иначе мы бы знали. Дедушку действительно отравили, но из-за другого. А кому-то понадобилась эта версия. На меня начали давить, и я должна была подтвердить, что это так и было. Мне говорили, что они напечатают, какой Бехтерев был храбрый человек и как погиб, смело выполняя врачебный долг. Какой врачебный долг? Он был прекрасный врач, как он мог выйти от больного и сказать, что тот – параноик? Он не мог этого сделать» (Аргументы и факты, 1995, № 32. с. 2-3).

Теперь, когда опубликована правка Сталина в макете второго издания его краткой биографии^[18], отчётливо видно, как лукавил Н.С. Хрущёв, доказывая, «что сам Сталин всячески поощрял и поддерживал возвеличивание его персоны». В качестве примера на дополнительном заседании ХХ съезда КПСС 25 февраля 1956 года Хрущёв привёл «некоторые характеристики деятельности Сталина, вписанные рукою самого Сталина в его краткую биографию. Хрущёв цитирует одно место из книги, где говорится, что в «борьбе с маловерами и капитулянтами, троцкистами и зиновьевцами, бухариными и каменевыми окончательно сложилось после выхода Ленина из строя то руководящее ядро нашей партии…, которое отстояло великое знамя Ленина, сплотило партию вокруг заветов Ленина и вывело советский народ на широкую дорогу индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства. Руководителем этого ядра и ведущей силой партии и государства был товарищ Сталин» (Сталин И.В. Соч. т. 16 с. 426). У слушателя и читателя складывается естественное впечатление, что, по Сталину, история партии представляет собой некое безлюдное пространство, где действует всего один герой. – театр одного актёра. Хрущёв добивается этого простым приёмом: он ставит многоточие там, где следует перечисление состава партийного ядра в лице Молотова, Калинина, Ворошилова, Куйбышева, Фрунзе, Дзержинского, Кагановича, Орджоникидзе, Кирова, Ярославского, Микояна, Андреева, Шверника, Жданова, Шкирятова и других (см.: там же с. 75).

Этим же приёмом Хрущёв пользуется, указывая на то место, где говорится, что Сталин «не допускал в своей деятельности и тени самомнения, зазнайства, самолюбования». «Где и когда мог какой-либо деятель так прославлять самого себя?» — риторически вопрошает «наш Никита Сергеевич» (там же с. 426). Это и в самом деле звучит эффектно, если слушатель и читатель не знают, что докладчик оборвал цитату и опустил слова: «В своём интервью немецкому писателю Людвигу, где он отмечает великую роль гениального Ленина в деле преобразования нашей Родины, Сталин просто заявляет о себе: «Что касается меня, то я только ученик Ленина, и моя цель – быть достойным его учеником» (там же. с. 75-76). Похвалы за скромность Сталин тут, разумеется, не заслуживает, но и хрущёвская «объективность» опускается ниже нуля. Сталин, как всегда, верен себе. Он жёстко связывает себя с Лениным, и эта неотторжимость, доводимая до самоотречения и продемонстрированная многократно в весьма разнообразных исторических обстоятельствах, вызывает скорее уважение, чем критику.

Сталин был человеком неробкого десятка. Трудно судить о его тернистом жизненном пути в целом, но после Октября на этом пути выделяется по меньшей мере три ситуации, которые даже для Сталина выглядят шоковыми. Первая – это заявление Ленина о возможности разрыва с ним отношений 5 марта 1922 года; вторая – самоубийство жены, Н.С. Аллилуевой, 8 ноября 1932 года; третья – нападение гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года. Теперь мы знаем, что первая ситуация зависела не только от него лично, но и вытекала из кремлёвской интриги, затеянной вокруг больного Владимира Ильича Г.Е. Зиновьевым, Л.Б. Каменевым и Л.Д. Троцким при попустительстве Н.К. Крупской и упорном противодействии сестры Ленина М.И. Ульяновой. Сталин мужественно и великодушно принял этот страшный удар. Он мог уже потом в сердцах назвать Крупскую «старой дурой», но не позволил себе ни единого выпада против учителя и вождя. Нравственному отношению к своему наставнику и предшественнику у Сталина можно только учиться.

Как этого не поймут некоторые нынешние левопатриотические лидеры, мечтающие возрождать неповторимую, самобытную Россию, хватаясь за имя Сталина, но вычёркивая вслед за «демократами» из исторической памяти народа вдохновляющий образ такого русского гения, как Ленин?…

Хрущёв лгал, утверждая, что «Сталин проявлял неуважение к памяти Ленина». Искусственно и нелепо выглядела при этом ссылка на то, что «Дворец Советов как памятник Владимиру Ильичу» (там же с. 428) так и не был построен…

Обернёмся в прошлое. На XVI съезде ВКП(б) (июнь-июль 1930 года) впервые отсутствует оппозиция линии ЦК и провозглашается развёрнутое наступление социализма по всему фронту. На нём ещё нет славословия в адрес Сталина, царит хотя и приподнятое, но в целом деловое настроение.

XVII съезд (январь-февраль 1934 года) отмечен большей эмоциональностью и проходит как «съезд победителей». Открывая его, В.М. Молотов называет Сталина «вождём и организатором наших побед», «верным продолжателем ленинского дела».

Тогда же на съездовской трибуне появляется «новенький» Хрущёв, который сначала вносит предложение о составе президиума, а потом выступает с речью. Именно он в числе первых объявляет Сталина «гениальным» и «великим вождём», говорит о его «гениальном докладе» (XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). Стенографический отчёт. М., 1934. с. 6., 145, 147). В 70-х годах Молотов вспоминал, что Сталин однажды увидел его подпись под каким-то групповым приветствием, где Сталина называли «гениальным». Он рассердился и велел это слово вычеркнуть. «Ты как сюда попал?» — спросил Сталин Молотова.  «Попал, как полагается». – «Неужели ты тоже плетёшься за всеми?». По словам Вячеслава Михайловича, славословие в адрес Сталина «целиком нельзя было прикрыть (то есть прекратить. – Ред.).Это могло бы иметь в то время отрицательные последствия. Сталину не всегда это нравилось, но в конце концов немножко и понравилось (Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. с. 242).

Ну а что Хрущёв?

В статье, посвящённой 60-летию Сталина (1939), будущий ниспровергатель «культа личности» заявит:

«Трудящиеся всего мира будут писать и говорить о нём с любовью и благодарностью.

Враги трудящихся будут писать и говорить о нём со злобной пеной у рта» (Сталин. М., 1940. с. 93). Какая всё же беспощадная штука история! Кто бы мог тогда предсказать, что такой пеной будут исходить и те, что именуют себя коммунистами. Кто бы мог знать, что морально-политическая инерция «ленинцев-антисталинцев будет неумолимо прижимать их к лагерю антиленинцев и антимарксистов.

Хрущёв о Сталине^[19]

Особенно усердствовал в клеветнических воспоминаниях Хрущёв, хотя сам он в те дни не был в Кремле рядом со Сталиным. Со слов Берии, Хрущёв пустил в обиход сплетню: «Сталин растерялся и на несколько дней отошёл от руководства, скрылся на даче в Кунцеве». Вот что говорил об этом периоде Хрущёв:

— Берия рассказал следующее. Когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Сталин был совершенно подавлен морально. Он сделал примерно такое заявление: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин нам оставил пролетарское Советское государство, а мы его про…ли». Он буквально так и выразился, по словам Берии. «Я, – говорит, — отказываюсь от руководства». И ушёл, сел в машину и уехал на ближнюю дачу. Опять-таки, ссылаясь на Берию, Хрущёв пишет:

«После того как Сталин так себя повёл, прошло несколько дней. Мы решили поехать к Сталину и вернуть его к деятельности с тем, чтобы использовать его имя и его способности в организации обороны страны. Когда мы приехали, то я по лицу видел, что Сталин очень испугался. Наверное, он подумал, не приехали ли мы арестовывать его за то, что он отказался от своей роли и ничего не предпринимает по организации отпора немецкому нашествию.

Когда мы стали убеждать, что страна наша огромная, что мы ещё имеем возможность организовываться, мобилизовывать промышленность, людей, — одним словом, сделать всё, чтобы поднять и поставить на ноги народ в борьбе против Гитлера, только тогда Сталин вроде опять немножко пришёл в себя».

Обратите внимание: кто хочет представить Сталина в таком неприглядном виде? Два члена Политбюро: Берия (если он действительно говорил это Хрущёву) и сам Хрущёв. Оба считались единомышленниками Сталина, а в тайне ненавидели его. Хрущёв открылся в этом на ХХ съезде партии, Берия – в борьбе за власть (а может быть и за жизнь) в 1953 году. Вот такие два «соратника» клевещут на Сталина. Но очень достоверные документы разоблачают их ложь^[20].

[1] Шахурин А.И. Крылья победы Воспоминания.  Издательство политической литературы  1990  М.

[2] В эти дни А.И. Шахурину, а также его заместителям П.В. Дементьеву, П.А. Воронину и директору завода А.Т. Третьякову было присвоено звание Героя Социалистического Труда. В архиве А.И. Шахурина осталась в связи с этим награждением такая любопытная запись: «В день получения Звезды Героя Социалистического труда, а дело было в сентябре 1941 года, меня вызвали к Сталину. Награды снять не успел, а вернее, даже не подумал об этом. Время напряжённое, поэтому настроение было вполне рабочее. Но Сталин, увидев меня и не имея особых причин для раздражения, моментально вспылил. Этот пыл вылился в такие выражения: «Нацепили всего на себя, может, вам только праздновать, а работать некогда». Я объяснил, что только час назад получил награду и потому так пришёл. Сам Сталин никогда не носил орденов, и все, кто работал с ним близко – секретари ЦК и наркомы – тоже. Исключение представляли военные. Они придерживались устава». — Прим. ред.

[3] Конструктор самолёта ДБ-240, переименованного в Ер-2 Бартини был незаконно арестован и все годы войны работал в особом конструкторском бюро (спецтюрьма НКВД). Полностью реабилитирован в 1956 году. – При. Ред.

[4] Устинов Д.Ф. Во имя победы военные мемуары. Москва, Военное издательство, 1988.

[5]  Ленин В.И. Полное собрание  сочинений т.39 с.237

[6] Сталин И.В. О Великой отечественной войне Советского Союза,с.94

[7]Чалмаев В. Малышев   ЖЗЛ   М., «Молодая гвардия»,   1981 

[8] Начальник Генштаба гитлеровских сухопутных войск Ф. Гальдер уже в первые недели войны всё чаще записывает в служебный дневник скупые меланхоличные сообщения о стремительно растущих потерях, о катастрофическом крушении планов «блицкрига»

«Группа армий «Юг» медленно продвигается вперёд, к сожалению, неся значительные потери. У противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твёрдое и энергичное руководство (26 июня)»

«Танковая группа Гепнера, авангарды которой ослаблены и устали, лишь незначительно продвинулась в направлении Ленинграда (12 июля)».

«Противник предпринимает мощные атаки против танковой армии Гудериана (11 ноября)»

[9] Катуков М.Е. На острие главного удара. Военное издательство МО СССР. Москва 1974 с. 145

[10] Дополняя некоторые эпизоды своей книги «Сталинградский дневник», А.С. Чуянов (первый секретарь Сталинградского обкома ВКП(б). – А.М) рассказывал автору данной книги о следующем своём разговоре с Верховным Главнокомандующим 20 июля 1942 года.

Этот разговор состоялся после того, как И.В. Сталину стало известно о переезде штаба округа вместе с В.Ф. Герасименко, командующим округом, в Астрахань.

«Едва я снял трубку, доложил о последних событиях, о работе заводов, как услышал гневный вопрос:

— Город решили сдать врагу? Что вы меня успокаиваете? Эх вы, эвакуаторы! Почему военные убежали в Астрахань?

— Товарищ Герасименко руководствовался телеграммой, полученной от одного из заместителя Верховного Главнокомандующего. Она передо мной…. «В целях обеспечения подготовки кадров для фронта выехать в Астрахань управлению, командному составу..»

Но невидимый собеседник на другом конце столь же внезапно прервал:

— Передайте Герасименко: если он не вернётся завтра к десяти часам утра, буду считать его трусом, изменником Родины, он будет судим по законам военного времени. А вам, товарищ Чуянов, поручаю принять все меры к прекращению эвакуационных настроений.

— Но если военные захотят что-то предпринять по своему плану…

[11] Этим начальником главка был Б.Е. Бутома, будущий Министр судостроительной промышленности СССР.

[12]Арлазоров М. Артём Микоян ЖЗЛ   М., «Молодая гвардия»,   1978

[13] Из сообщений зарубежной авиационной прессы

[14] Р-80 и Р-84 – истребители, проектировавшиеся в 1945 году. И по времени постройки, и по своим боевым данным они принадлежат к тому же поколению, что и МиГ-9

[15]Богуненко Н.  Музруков   ЖЗЛ   М., Молодая гвардия   2005

[16] Карпов В.В. Генералиссимус  М., «Вече»  2010, с. 298-304

[17]Косолапов  Предисловие к 14 тому Сочинений Сталина. Москва, июль 1996 г. с XXI-XXV. Том 14. Издание второе  М., «Союз», 2007.

[18] Сталин И.В. том 17 (1895-1932) Беседы с идеологами с. 617-622

[19] Карпов В.В. Генералиссимус,   Москва, «Вече», 2010, Так всё начиналось. с. 264-265.

[20] См., там же «Из записей, сделанных дежурными секретарями о посетителях И.В. Сталина с 21 по 28 июня 1941 г» где поминутно зафиксированы все посетители: 21.06 – с 18.27 до 23.00 – 13 пос, 22.06 – с 5-45 до 16-45 – 29 пос., и т.д.

Материалы книги «Россия из века в век» опубликованы с разрешения автора Анатолия Ивановича Матвеева.