Россия из века в век Глава 4

Матвеев Анатолий Иванович

Глава четвертая

Война

Начало войны[1]

В ночь на 22 июня 1941 года всем работникам Генштаба и Наркомата обороны было приказано оставаться на своих местах.

В это время у меня и наркома обороны шли непрерывные переговоры с командующими округами и начальниками штабов, которые докладывали нам об усиливавшемся шуме по ту сторону границы. Эти сведения они получали от пограничников и передовых частей прикрытия. Примерно в 24 часа 21 июня командующий КОВО Кирпонос, находившийся на своём КП в Тернополе, доложил по ВЧ, что кроме перебежчика, о котором сообщил генерал Пуркаев, в наших частях появился ещё один немецкий солдат – 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии. Он переплыл речку, явился к пограничникам и сообщил, что в 4 часа немецкие войска перейдут в наступление.

Всё говорило о том, что немецкие войска выдвигаются ближе к границе. Об этом мы доложили в 00.30 минут ночи Сталину. Он спросил, передана ли директива в округа. Я ответил утвердительно.

После смерти Сталина появились версии о том, что некоторые командующие и их штабы в ночь на 22 июня, ничего не подозревая, мирно спали или беззаботно веселились. Это не соответствует действительности. Последняя мирная ночь была совершенно иной.

Все командующие округов, кроме Д.Г. Павлова командующего войсками ЗапОВО, находились на своих местах.

В 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолётов: флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний»

Я спросил адмирала. – Ваше решение?

— Решение одно: встретить самолёты огнём ПВО флота.

Переговорив с Тимошенко, я ответил адмиралу Ф.С. Октябрьскому:

— Действуйте и доложите своему наркому.

В течение 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В.Е. Климовскихй доложил о налёте немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба КОВО генерал Пуркаев доложил о налёте авиации на города Украины.

В 3 часа 40 минут позвонил командующий ПрибОВО генерал Ф.И. Кузнецов о налёте вражеской авиации на Каунас и другие города.

Нарком приказал мне звонить Сталину. Звоню непрерывно, к телефону никто не подходит. Наконец слышу сонный голос генерала Власика (начальника управления охраны).

— Кто говорит?

— Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

— Что? Сейчас? – изумился Власик. – Товарищ Сталин спит.

— Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война.

Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили: — Подождите.

Минуты через три к аппарату подошёл Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия.

Сталин молчит. Слышу лишь его тяжёлое дыхание. Наконец, как бы очнувшись, Сталин спросил: — Где нарком?

— Говорит по ВЧ с Киевским округом.

— Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскрёбышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро.

В 4 часа я вновь разговаривал с Октябрьским. Он спокойным тоном доложил: — Вражеский налёт отбит. Попытка удара по нашим кораблям сорвана. Но в городе есть разрушения.

Я хотел бы отметить, что ЧФ во главе с адмиралом Октябрьским был одним из первых наших объединений, организованно встречавших вражеское нападение.

В 4 часа 10 минут Западный и Прибалтийский особые округа доложили о начале боевых действий немецких войск на сухопутных участках округов.

В 4 часа 30 минут мы с Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках не набитую табаком трубку. Мы доложили обстановку. Сталин недоумевающе сказал:

— Не провокация ли это немецких генералов?

— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация… — ответил Тимошенко.

— Если нужно организовать провокацию, — сказал Сталин, — то немецкие генералы бомбят и свои города.

И подумав немного, продолжал: — Гитлер наверняка не знает об этом.

— Надо срочно позвонить в германское посольство, — обратился он к Молотову. В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения.

Тем временем первый заместитель начальника генштаба Ватутин передал, что сухопутные войска немцев после сильного артиллерийского огня на ряде участков северо-западного и западного направлений перешли в наступление. Мы тут же просили Сталина дать войскам приказ немедленно организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику.

— Подождём возвращения Молотова, — ответил он.  Через некоторое время в кабинет быстро вошёл Молотов: — Германское правительство объявило нам войну. Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная пауза. Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.

— Не задержать, а уничтожить, — уточнил Тимошенко.

— Давайте директиву, — сказал Сталин, — но чтобы наши войска за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.

Трудно было понять Сталина. Видимо, он всё ещё надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом.

Вторжение развивалось на всех стратегических направлениях.

Говорят, что в первую неделю войны Сталин якобы так растерялся, что не мог выступить по радио с речью и поручил своё выступление Молотову. Это суждение не соответствует действительности.Конечно, в первые часы Сталин был растерян. Но вскоре он вошёл в норму и работал с большой энергией, проявляя излишнюю нервозность, нередко выводившую нас из рабочего состояния.

В 7 часов 15 минут 22 июня директива № 2 наркома обороны была передана в округа. Но по соотношению сил и сложившейся обстановке она оказалась нереальной, а потому не была проведена в жизнь. Заброшенные ранее немцами на нашу территорию диверсионные группы в ряде мест разрушили проволочную связь. Они убивали делегатов связи, нападали на командиров. Генштаб, в свою очередь, не мог добиться от штабов округов и войск точных сведений, и, естественно, это не могло не поставить на какой-то момент Главное Командование и Генштаб в затруднительное положение.

Тимошенко позвонил Сталину и просил разрешение приехать в Кремль, чтобы доложить проект Указа Президиума Верховного Совета (ВС) СССР о проведении мобилизации и образовании Ставки Главного Командования, а также ряд других вопросов. Сталин ответил, что он занят на заседании Политбюро и может принять его только в 9 часов.

Короткий путь от Наркомата до Кремля автомашины наркома и моя покрыли на предельно большой скорости. Со мной был Ватутин, у которого находилась карта с обстановкой стратегического фронта.

Нас встретил Поскрёбышев и сразу проводил в кабинет Сталина. Члены Политбюро уже находились там. Обстановка была напряжённой. Все молчали.

Сталин молча ходил по кабинету с нераскуренной трубкой, зажатой в руке.

— Ну давайте, что там у вас? – сказал он.

Тимошенко доложил о проекте создания Ставки Главного Командования (СГК). Сталин посмотрел проект, но решения не принял и, положив бумагу на стол, коротко бросил:

— Обсудим на Политбюро.

Осведомившись об обстановке, Сталин сказал:

— В 12 часов по радио будет выступать Молотов.

Прочитав проект Указа о проведении мобилизации, и частично сократив её размеры, намеченные Генштабом, Сталин передал Указ Поскрёбышеву для утверждения в Президиуме ВС. Этим Указом с 23 июня объявлялась мобилизация военнообязанных 1905-1918 годов рождения на территории 14-ти, то есть почти всех ВО, за исключением Среднеазиатского, Забайкальского и Дальневосточного, а также вводилось военное положение в европейской части страны.

Здесь все функции органов государственной власти в отношении обороны, сохранения общественного порядка и обеспечения государственной безопасности приходили к военным властям. Им предоставлялось право привлекать население и все средства транспорта для оборонных работ и охраны важнейших военных и народнохозяйственных объектов.

В тот же день Прибалтийский, Западный и Киевский особые военные округа были преобразованы соответственно в Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты.

Примерно в 13 часов мне позвонил Сталин и сказал:

— Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки ГК. На Западный фронт пошлём Шапошникова и Кулика. Я их вызывал к себе и дал соответствующие указания. Вам надо вылететь немедленно в Киев и оттуда вместе с Хрущёвым выехать в штаб фронта в Тернополь.

Я спросил:

— А кто будет осуществлять руководство Генштабом в такой сложной обстановке?

Сталин ответил:

— Оставьте за себя Ватутина.

Потом несколько раздражённо добавил:

— Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдёмся.

… На командный пункт (КП) Юго-Западного фронта в Тернополе прибыли поздно вечером 22 июня, и я тут же переговорил по ВЧ с Ватутиным. Николай Фёдорович сообщил, что авиация Западного фронта понесла очень большие потери. Генштаб и Нарком не могут связаться с командующими фронтами Кузнецовым и Павловым, которые, не доложив наркому, уехали куда-то в войска.

Затем генерал Ватутин сказал, что Сталин одобрил проект директивы № 3 наркома и приказал поставить мою подпись.

— Что это за директива? – спросил я.

— Директива предусматривает переход наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома противника на главнейших направлениях, притом с выходом на территорию противника.

— Но мы ещё точно не знаем, где и какими силами противник наносит свои удары, — возразил я. – Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и уж тогда принять нужное решение.

— Я разделяю вашу точку зрения, но это дело решённое.

— Хорошо, — сказал я, — ставьте мою подпись.

24 июня в наступление перешёл 8-й механизированный корпус Д.И. Рябышева в направлении на Берестечко, ….15-й механизированный корпус под командованием генерала И.И. Карпезо наступал восточнее Радехова.

Вот что записал в тот день в служебном дневнике начальник генштаба сухопутных войск германской армии генерал-полковник Гальдер:

«Противник всё время подтягивает из глубины новые, свежие силы против нашего танкового клина… Как и ожидалось, значительными силами танков он перешёл в наступление на Южный фланг 1-й танковой группы»

Наша историческая литература как-то лишь в общих чертах касается этого величайшего приграничного сражения начального периода войны с фашистской Германией. Ведь в результате именно этих действий наших войск на Украине был сорван в самом начале вражеский план стремительного прорыва к Киеву.

Из переговоров в те дни по ВЧ с генералом Ватутиным мне было известно, что на Западном и Северо-Западном фронтах командующие и штабы пока ещё не имеют устойчивой связи с командующими армиями…. Мне стало ясно, что на этих фронтах сложилась почти катастрофическая обстановка.

Николай Фёдорович говорил, что Сталин нервничает и склонен винить во всём командование Западного фронта, его штаб упрекает в бездеятельности маршала Кулика.

В последние годы принято обвинять Сталина в том, что он не дал указаний о подтягивании основных сил наших войск из глубины страны для встречи и отражения удара врага.

Не берусь утверждать, что могло бы получиться в таком случае – хуже или лучше. Вполне возможно, что наши войска, будучи недостаточно обеспеченными противотанковыми и противовоздушными средствами обороны, обладая меньшей подвижностью, чем войска противника, не выдержали бы рассекающих мощных ударов бронетанковых сил врага и могли оказаться в таком же тяжёлом положении, в каком оказались некоторые армии приграничных округов. И ещё неизвестно, как тогда в последующем сложилась бы обстановка под Москвой, Ленинградом и на юге страны.

К этому следует добавить, что гитлеровское командование серьёзно рассчитывало на то, что мы подтянем ближе к государственной границе главные силы фронтов, где противник предполагал их окружить и уничтожить. Это была главная цель плана «Барбаросса» в начале войны.(Выделено мною – Г.Ж)

Рано утром 26 июня генерал Ватутин сообщил мне на командный пункт в Тернополь:

— Дела в Прибалтике и Белоруссии сложились крайне неблагоприятно, 8-я армия Северо-Западного фронта отходит на Ригу.

11-я армия пробивается в направлении Полоцка; для усиления фронта перебрасывается из Московского военного округа 21-й мехкорпус.

Товарищ Сталин приказал сформировать Резервный фронт. В состав Резервного фронта включаются 19, 20, 21 и 22-я армии.

Основные причины поражения наших войск в начале войны состояли в том, что война застала наши ВС в стадии их реорганизации и перевооружения более совершенным оружием: в том, что наши приграничные войска своевременно не были доведены до штатов военного времени, не были приведены в полную боевую готовность и не развёрнуты по всем правилам оперативного искусства для ведения активной стратегической обороны. Все эти недостатки ещё больше увеличили преимущества противника, который и без того превосходил наши войска в количественном и качественном отношении, а так как стратегическая инициатива находилась у противника – все эти факторы сыграли решающую роль в начале войны.

Сейчас мне хотелось бы заметить, что ошибки, допущенные руководством, не снимают ответственности с военного командования всех степеней за оплошности и просчёты.

Каждый военачальник, допустивший неправильные действия не имеет морального права уходить от ответственности и ссылаться на вышестоящих. Войска и их командиры в любой обстановке в соответствии с уставом должны всегда быть готовыми выполнить боевую задачу. Однако накануне войны, даже в ночь на 22 июня, в некоторых случаях командиры соединений и объединений, входивших в эшелон прикрытия границы, до самого последнего момента ждали указания свыше и не держали части в надлежащей боевой готовности, хотя по ту сторону границы был уже слышен шум моторов и лязг гусениц.

Итак, главное командование немецких войск сразу ввело в действие 153 дивизии, укомплектованные по штатам военного времени, из них:

29 дивизий – против Прибалтийского,

50 дивизий (из них 15 танковых) против Западного особого,

33 дивизии (из них 9 танковых и моторизованных) против КОВО,

12 дивизий против Одесского военного округа и до 54 дивизий находилось в Финляндии. 24 дивизии составляли резерв и продвигались на основных стратегических направлениях.

Эти данные нам стали известны в ходе начального периода войны, главным образом из опроса пленных и из трофейных документов. Накануне войны Сталин, нарком обороны и Генштаб, по данным разведки, считали, что гитлеровское командование должно будет держать на Западе и в оккупированных странах не менее 50% своих войск  и ВВС.

На самом деле к моменту начала войны с Советским Союзом гитлеровское командование оставило там меньше одной трети, да и то второстепенных дивизий, а вскоре и эту цифру сократило.

В составе групп армий «Север», «Центр» и «Юг» противник ввёл в действие около 4300 танков и штурмовых орудий. Сухопутные войска поддерживались 4980 боевыми самолётами. Войска вторжения превосходили нашу артиллерию почти в два раза, артиллерийская тяга в основном была моторизована.

Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развёрнутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всём объёме нами не предполагался.

Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Шапошников, Мерецков и руководящий состав Генштаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов.

Далее. Накануне войны 3,4 и 10-я армии Западного ВО были расположены в белостокском выступе, вогнутом в сторону противника… Такая оперативная конфигурация войск создавала угрозу глубокого охвата и окружения их со стороны Гродно и Бреста путём удара под фланги.

Это ошибочное расположение войск, допущенное в 1940 году, не было устранено вплоть до самой войны.

Между тем дислокация войск фронта на Гродненско-Сувалковском и брестском направлениях была недостаточно глубокой и мощной, чтобы не допустить здесь прорыва и охвата белостокской группировки.

Следует указать и ещё на одну ошибку, допущенную Главным Командованием и Генштабом, о которой я уже частично говорил. Речь идёт о контрнаступлении согласно директивы № 3.

26 июня на командный пункт Юго-Западного фронта в Тернополь мне позвонил И.В. Сталин и сказал:

— На Западном фронте сложилось тяжёлая обстановка. Противник подошёл к Минску. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Кулик неизвестно где. Маршал Шапошников заболел. Можете вы немедленно вылететь в Москву?

— Сейчас переговорю с товарищами Кирпоносовым и Пуркаевым о дальнейших действиях и выеду на аэродром.

Поздно вечером 26 июня я прилетел в Москву и прямо с аэродрома  — к Сталину. В кабинете Сталина стояли навытяжку Тимошенко и мой первый заместитель Ватутин. Оба бледные, осунувшиеся, с покрасневшими от бессонницы глазами. Сталин был не в лучшем состоянии.

Поздоровавшись кивком, Сталин сказал:

— Подумайте вместе и скажите, что можно сделать в сложившейся обстановке? – И бросил на стол карту Западного фронта.

— Нам нужно минут сорок, чтобы разобраться, — сказал я

— Хорошо, через сорок минут доложите.

Обсудив положение, мы ничего лучшего не могли предложить, как немедленно занять оборону на  рубеже  реки Западная Двина-Полоцк-Витебск- Орша-Могилёв-Мозырь и для обороны использовать 13, 19, 20, 21-ю и 22-ю армии. Кроме того, следовало срочно приступить к подготовке обороны на тыловом рубеже по линии озера Селижарово-Смоленск-Рославль-Гомель силами 24-й и 28-й армий резерва Ставки. Помимо этого, мы предлагали срочно сформировать ещё 2-3 армии за счёт дивизий Московского ополчения. Все эти предложения Сталиным были утверждены и тотчас же оформлены соответствующими распоряжениями. 27 июня в 10 часов 05 минут мною по «Бодо» был передан приказ Ставки Главного Командования начальнику штаба Западного фронта генералу Климовских следующего содержания.

29 июня Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного Командования, и оба раза крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом направлении.

И как он ни обвинял Павлова, всё же нам казалось, что где-то наедине с собой он чувствовал во всём этом и свои предвоенные просчёты и ошибки.

В 6 часов 45 минут 30 июня у меня, по указанию наркома Тимошенко, состоялся разговор по «Бодо» с командующим фронтом генералом армии Д.Г. Павловым, из которого стало видно, что сам командующий плохо знал обстановку.

Положение не улучшилось. 30 июня мне в Генштаб позвонил Сталин и приказал вызвать Командующего Западным фронтом генерала армии Павлова.

На следующий день генерал Павлов прибыл. Я его едва узнал. Так он изменился за восемь дней войны. В тот же день он был отстранён от командования фронтом и вскоре предан суду.

Вместе с ним по предложению Военного Совета Западного фронта судили начштаба генерала Климовских, начальника войск связи генерала Григорьева, командующего артиллерией генерала Клича и других генералов штаба фронта.

Командующим Западным фронтом был назначен нарком Тимошенко, генерал-лейтенант А.И. Ерёменко – его заместителем. В состав фронта с целью усиления включались армии Резервного фронта. На Северо-Западном фронте обстановка продолжала резко ухудшаться.

30 июня начальником штаба Северо-Западного фронта был назначен генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин. Первым заместителем начальника Генштаба был назначен А.М. Василевский.

За первые 18 дней войны Северо-Западный фронт потерял Литву, Латвию и часть территории РСФСР, вследствие чего создалась угроза выхода противника через Лугу к Ленинграду, подступы к которому были ещё недостаточно укреплены и слабо прикрыты войсками.

На Южном фронте с территории  Румынии перешли в наступление немецко-румынские войска, нанося главный удар в направлении Могилёв-Подольский-Жмеринка.

На Северном фронте, где наступательные действия начались 29 июня, бои имели местное значение и особого влияния на общую стратегическую обстановку не оказывали.

Наши военно-морские силы Балтийского флота в связи с неудачными действиями Северо-Западного фронта, быстро потерявшего Литву, Латвию, а затем и часть Эстонии, оказались в тяжёлом положении.

Конец июля и почти весь август продолжалась борьба за Таллин и главную морскую базу флота.

В конце августа вследствие истощения наших сил и усиления вражеских войск Ставка Главного Командования приняла решение вывести корабли флота из морской базы в Кронштадт и в Ленинградскую гавань, а Таллин оставить.

Я сознательно не останавливаюсь подробно на боевых действиях ВМФ, считая, что это лучше и интереснее меня сделают адмиралы и офицеры флота.

Однако следует сказать, что взаимодействие приморских военных фронтов с ВМФ могло бы дать большой эффект, если бы в предвоенные годы были более зрело решены вопросы береговой обороны и обороны военно-морских баз. К сожалению, за эти проблемы Главное военно-морское командование, нарком обороны и Генштаб взялись с большим опозданием, и к началу войны они полностью решены не были.

Прошло почти три недели с тех пор, как Германия вторглась своими вооружёнными силами в пределы нашей страны. Уже за это время гитлеровские войска потеряли около 100 тысяч человек, свыше тысячи самолётов и около половины танков, участвовавших в наступлении.

За это время мы понесли большие потери. 28 дивизий, оказавшись в окружении, не смогли выйти из него. Значительное количество личного состава этих дивизий было пленено, сохранившие свободу перешли к партизанским методам войны. Почти 70 дивизий понесли серьёзные потери и нуждались в пополнении. Особенно в тяжёлом положении оказалась наша авиация.

Советские Вооружённые Силы, и особенно войска Западного фронта, понесли крупные потери. Соотношение сил и средств на советско-германском фронте ещё более изменилось в пользу врага.

Противник продвинулся вглубь страны на 500-600 километров и овладел важными экономическими районами и стратегическими объектами.

Гитлеровцы, явно переоценивая успех начального периода войны, строили далеко идущие человеконенавистнические планы. Однако в эти тяжёлые дни с особой силой проявилось морально-политическое единство советских людей.

Опираясь на производственные резервы, заложенные до войны, правительство установило на 1942 год план форсированного развития районов Поволжья, Урала, Западной Сибири, Казахстана и Средней Азии. В переводе всего народного хозяйства на военные рельсы этим районам суждено было потом сыграть выдающуюся роль.

Необходимо было предпринять нечто чрезвычайное, чтобы поднять с места уцелевшие заводы, передвинуть их на восток, объединить с действующими там предприятиями и, опираясь на эту часть страны, навалиться на врага, остановить его, опрокинуть.

Развернулась работа, по масштабам и характеру своему невиданная в истории. 24 июня Постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР был создан Совет по эвакуации, председателем которого был назначен Н.М. Шверник, а заместителями – А.Н. Косыгин и М.Г. Первухин. В наркоматах были образованы бюро и комитеты по эвакуации.

Более полутора тысяч предприятий, преимущественно крупных, военных, было эвакуировано в кратчайшие сроки – с июля по ноябрь 1941 года – и быстро вновь возвращено к жизни.

Приверженцы капиталистического строя не могли понять, как нашему правительству удалось осуществить в столь крупных масштабах демонтаж и перебазирование крупнейших экономических комплексов.

В преимуществе социалистического строя, основанного на общественной народной собственности, и лежит ответ на загадку «русского чуда», над разрешением которой до сих пор бьются наши идеологические противники.

Недаром Геббельс в январе 1943 года заявил: «Кажется каким-то чудом, что из обширных степей России появлялись всё новые массы людей и техники, как будто какой-то великий волшебник лепил из уральской глины большевистских людей и технику в любом количестве».

Война против фашистской Германии и её союзников полностьюотвечала классовым и национальным интересам советского народа. История всех войн подтверждает, что в ней одерживает победу тот, кто сумел создать более крепкий и организованный тыл. Это положение в одинаковой мере относится как к тылу страны в широком смысле, так и к тылу вооружённых сил.

В первых рядах защитников Родины находилось и советская интеллигенция.

Деятели литературы и искусства вели большую работу по воспитанию у народа и воинов Красной Армии горячей любви к Родине и жгучей ненависти к фашистским поработителям, бесчинствовавшим на оккупированной территории нашей страны. 410 человек – членов Союза советских писателей- героически пали на фронтах.

Своей преданностью Родине и постоянной готовностью отдать за неё жизнь советские женщины изумили всё прогрессивное человечество. Думаю, не ошибусь, высказав мнение, — наши женщины своим героическим ратным и трудовым подвигом в войне с фашистской Германией заслужили памятник, равный памятнику Неизвестному солдату, воздвигнутому в Москве у Кремлёвской стены.

Народная трудовая эпопея по эвакуации и восстановлению производственных мощностей в годы войны, проведённая в связи с этим колоссальная организаторская работа партии по размаху и значению своему для судьбы нашей Родины равны величайшим битвам Второй мировой войны.

Вступив на нашу землю, немецко-фашистские оккупанты вскоре почувствовали не только ненависть советских людей, им были нанесены ощутимые удары теми, кто ушёл в подполье.

В те дни у советского командования не было иного выхода, кроме как перейти к обороне на всём стратегическом фронте. Ни сил, ни средств для ведения наступательных, особенно крупных, операций не имелось. Нужно было создать большие стратегические резервы войск,хорошо вооружив их, чтобы превосходящей силой вырвать инициативу у противника и перейти к наступательным действиям, начать изгнание вражеских сил из Советского Союза.

Всё это было сделано, но позже – в конце 1942-начале 1943 года.

 И всё же, несмотря на ряд ошибок и порой недостаточную сопротивляемость самих войск, стратегическая оборона была в основном организована.

Как известно, во втором и третьем периодах войны, когда гитлеровцам пришлось испытать горечь поражений на советском фронте, они не смогли справиться с построением такого рода обороны, что наряду с другими фронтами и привело их к катастрофе.

Накануне войны в Красной Армии и ВМФ было свыше 563тысяч коммунистов, более трети всего личного состава армии составляли комсомольцы[2]. За первые шесть месяцев войны на фронт пришли 1 миллион 100 тысяч коммунистов.

3 июля в своём выступлении по радио Сталин от имени ЦК партии объяснил сложившуюся на фронтах обстановку и призвал советский народ незамедлительно перестроить всю жизнедеятельность и экономику страны соответственно требованиям войны с сильным, коварным и жестоким врагом.

Сталин призвал партию и народ подняться на священную борьбу с врагом, покончить с беспечностью и резко повысить бдительность.

Значительные потери в войсках и в материальной части вызвали необходимость провести ряд организационных мер, чтобы укрепить управление войсками и боеспособность частей и соединений. Временно была расформирована корпусная система управления, а её освободившиеся кадры и средства связи были использованы для укрепления армейского и дивизионного звена. В армии вместо девяти-двенадцати дивизий было решено иметь шесть.

Вдвое была сокращена численность самолётов в полках и дивизиях ВВС. Широко развернулись формирование резервов Главного Командования.

Слабость нашей оперативно-тактической обороны состояла главным образом в том, что из-за отсутствия сил и средств было невозможно создать её глубокое эшелонирование. Оборона частей и соединений, по существу, носила линейный характер.

В таких условиях развернулось ожесточённое сражение за Смоленск. 16 июля 1941 года Смоленск был занят вражескими войсками, 16-я и 20-я армии оказались окружёнными в северной части города. Однако они не сложили оружия и сопротивлялись ещё почти десять дней, задержав тем самым наступление немцев на московском направлении.

Падение Смоленска было тяжело воспринято ГКО и особенно Сталиным. Он был вне себя. Мы, руководящие военные работники, испытали тогда всю тяжесть сталинского гнева. Приходилось напрягать волю, чтобы смолчать и не возмутиться против несправедливых его упрёков.

Но обстановка требовала от нас пренебречь своим «я» и вести себя так, чтобы помочь Западному фронту преодолеть тяжёлую обстановку.

Сталин не разрешил Совинформбюро до особого его распоряжения оповестить страну о сдаче Смоленска и потребовал вернуть город любой ценой.

Вернуть Смоленск нам так и не удалось. О сдаче города было объявлено только тогда, когда нашим войскам удалось выйти из окружения и соединиться с главными силами фронта. Это было, если мне не изменяет память, в первой половине августа 1941 года.

Ставка срочно создала новый Резервный фронт обороны, развернув его в тылу Западного фронта.

Смоленское сражение занимает важное место в операциях лета 1941 года. Хотя разгромить противника, как это планировала Ставка, не удалось, но его ударные группировки были сильно измотаны и ослаблены. По признанию немецких генералов, в Смоленском сражении гитлеровцы потеряли 250 тысяч солдат и офицеров.

30 июля гитлеровское командование отдало приказ группе армий «Центр» перейти к обороне. Советские войска закрепились на рубеже Великие Луки-Ярцево-Кричёв—Жлобин.

Задержка вражеского наступления в районе Смоленска явилась крупным стратегическим успехом. В результате его мы выиграли время для подготовки стратегических резервов и проведения оборонительных мероприятий на московском направлении.

Под Смоленском родилась Советская гвардия. Здесь 14 июля 1941 года в боях под Оршей батарея капитана И.А. Флёрова впервые применила установки реактивных миномётов – легендарные «катюши». Смоленское сражение длилось почти месяц. Обе стороны понесли большие потери в людях и боевой технике.

Надо отдать должное маршалу Тимошенко. В те трудные дни он твёрдо руководил войсками, мобилизуя все силы на отражение натиска врага и организацию обороны.

Когда войска фронта закрепились на новом рубеже, Тимошенко был вызван в Ставку.

В конце июля мне позвонил Поскрёбышев и спросил:

— Где находится Тимошенко?

— Маршал Тимошенко в Генштабе, мы обсуждаем обстановку на фронте.

— Товарищ Сталин приказал вам и Тимошенко немедленно прибыть к нему на дачу, — сказал Поскрёбышев.

Когда мы вошли в комнату, за столом сидели почти все члены Политбюро. Сталин, в старой куртке, стоял посередине комнаты и держал погасшую трубку в руках – верный признак плохого настроения.

— Вот что, — сказал Сталин. – Политбюро обсудило деятельность Тимошенко на посту командующего Западным фронтом и считает, что он не справился с возложенной на него задачей в районе Смоленска. Мы решили освободить его от обязанностей. Есть предложение на эту должность назначить Жукова. Что думаете вы? – спросил Сталин, обращаясь ко мне и к наркому.

С.К. Тимошенко молчал. Да и что, собственно, он мог ответить на это несправедливое обвинение?

— Товарищ Сталин, — сказал я, — частая смена командующих фронтами тяжело отражается на ходе операций. Командующие, не успеввойти в курс дела, вынуждены вести тяжёлые сражения. В ходе Смоленского сражения маршал Тимошенко хорошо узнал войска, увидел, на что они способны. Он сделал всё, что можно было сделать на его месте, и почти на месяц задержал противника в районе Смоленска. Думаю, что никто другой больше не сделал бы.

Войска верят в Тимошенко, а это главное. Я считаю, что сейчас освобождать его от командования фронтом несправедливо и нецелесообразно.

М.И. Калинин внимательно слушавший, сказал:

— А что, пожалуй, Жуков прав.

Сталин не спеша раскурил трубку, посмотрел на других членов Политбюро и сказал:

— Может быть, согласимся с Жуковым?

— Вы правы, товарищ Сталин, раздались голоса, — Тимошенко может ещё выправить положение.

Нас отпустили, приказав Тимошенко немедленно выехать на фронт.

Когда мы возвращались обратно в Генштаб, Тимошенко сказал:

— Ты зря отговорил Сталина. Я страшно устал от его дёрганья.

— Ничего, Семён Константинович, кончим войну, тогда отдохнём, а сейчас скорее на фронт.

Этот случай был не единственным. Сталин не всегда был объективен в оценке деятельности военачальников. Я и сам это испытал. Сталин не выбирал выражений: он мог легко и незаслуженно обидеть человека, даже такого, который всеми силами стремится сделать всё, на что он способен.

На западном направлении после тяжелейших сражений в районе Смоленска бои временно стихли. Сражения не прекращались только в районе Ельни. Ельнинский выступ, захваченный немецкими войсками, был очень выгодным исходным плацдармом для удара на Москву. Немцы стремились удержать его во что бы то ни стало.

На Ленинградском направлении противник продолжал наступательные действия. Но, несмотря на успехи, ему не удалось с ходу прорваться через оборону советских войск и выйти на ближние подступы к Ленинграду.

Итоги Смоленского сражения, возросшая активность и сила сопротивления войск Северного, Северо-Западного фронтов, Балтийского флота и авиации знаменовали собой серьёзную брешь в плане «Барбаросса».

Захват Украины имел особенно важное значение для немцев. Гитлеровцы стремились быстрее захватить Украину, чтобы лишить Советский Союз крупнейшей промышленной и сельскохозяйственной базы и одновременно подкрепить свою экономику «криворожской рудой», донецким углём, никопольским марганцем и украинским хлебом.

Со стратегической точки зрения овладение Украиной обеспечивало поддержку с юга центральной группировке немецких войск, перед которой по-прежнему стояла главнейшая задача – захват Москвы.

Ставка Верховного Главнокомандования

Ставка Главного командования была создана 23 июня 1941 года. Её состав несколько отличался от проекта, предложенного Наркоматом обороны. В неё вошли: нарком обороны Тимошенко (председатель), начальник Генштаба Жуков, Сталин, Молотов, Ворошилов, Будённый, Н.Г. Кузнецов.

На протяжении всей войны Ставка находилась в Москве. Это имело большое моральное значение. В связи с угрозой вражеских ударов с воздуха в начале июля из Кремля она была переведена в район Кировских ворот в небольшой особняк с надёжным рабочим помещением и связью, а через месяц поблизости, на перроне станции «Кировская», расположились и операторы Генштаба – рабочий орган  Ставки.

30 июня 1941 года по образцу Ленинского Совета Рабочей и Крестьянской обороны в период иностранной военной интервенции и гражданской войны по решению Политбюро ЦК ВКП(б) был создан чрезвычайный орган – Государственный Комитет Обороны (ГКО) во главе с И.В. Сталиным.

ГКО стал авторитетным органом руководства обороной страны, сосредоточившим в своих руках всю полноту власти. Гражданские, партийные, советские организации были обязаны выполнять все его постановления и распоряжения. Для контроля за их исполнением в краях и областях, военно-промышленных наркоматах, на главнейших предприятиях и стройках ГКО имел своих представителей.

На заседаниях ГКО, которые проходили в любое время суток, как правило, в Кремле или на даче Сталина, обсуждались и решались важнейшие вопросы. Планы военных действий рассматривались Политбюро ЦК партии и ГКО.

Всего за время войны: ГКО принял около десяти тысяч решений и постановлений военного и хозяйственного характера.

10 июля 1941 года в целях улучшения руководства вооружёнными силами, решением ГКО Ставка Главного Командования была преобразована в Ставку Верховного Командования, а 8 августа её преобразовали в Ставку Верховного Главнокомандования[3] (СВГ).

С тех пор и до конца войны Сталин являлся Верховным Главнокомандующим.

С образованием ГКО и созданием СВГ, во главе которых находилось одно и то же лицо — Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) и Председатель Совета Народных комиссаров, было завершено создание структуры государственного и военного руководства войной.

Теперь я начал работать непосредственно с И.В. Сталиным.

Раньше мне не приходилось так близко с ним соприкасаться, и первое время я чувствовал некоторую скованность в его присутствии. К тому же сказывался мой недостаточный опыт в стратегических вопросах, и я не был уверен в точности своих прогнозов.

На первых порах Сталин разговаривал со мной мало. Чувствовалось, что он внимательно приглядывается ко мне и твёрдого мнения обо мне как начальнике Генштаба, у него пока ещё не сложилось. Но по мере того как накапливался опыт, я стал смелее и увереннее высказывать свои суждения и замечал, что Сталин начал к ним всё больше прислушиваться.

19 июля 1941 года Указом Президиума ВС СССР Сталин был назначен и народным комиссаром обороны.

Надо сказать, что с назначением Сталина Председателем ГКО, Верховным Главнокомандующим и наркомом обороны в Генштабе, центральных управлениях Наркомата обороны, Госплана СССР и в других органах правительства и народного хозяйства сразу же почувствовалось его твёрдая рука.

Каждый член ГКО получил конкретное задание и строго отвечал за выполнение планов народного хозяйства. На одного из них возлагалось ответственность за выпуск танков, на другого — артиллерийского вооружения, на третьего – самолётов, на четвёртого – снабжение боеприпасами, продовольствием и обмундированием и т.д.

Командующих родами войск Сталин лично обязал подключиться к выполнению программы производства определённой военной продукции точно в назначенное время и нужного качества.

Верховный Главнокомандующий с присущей ему энергией взялся за укрепление боеспособности противовоздушной обороны.

Он пригласил к себе группу руководящих работников ПВО и строго потребовал в двухдневный срок представить принципиальные соображения по усилению противовоздушных сил и средств, улучшению их организационной структуры и управления.

Своими советами большую и полезную помощь оказали ему командующий артиллерией КА генерал Воронов, генералы Громадин, Журавлёв, Жигарёв, Н.Д. Яковлев и другие.

Главнейшей задачей ПВО тогда было прикрытие Москвы и Ленинграда и других крупных промышленных центров, где производились танки, самолёты, артиллерийское вооружение, добывалась нефть и находились важнейшие железнодорожные коммуникации, объекты энергетики и связи.

Самая мощная группировка сил и средств ПВО была создана для обороны Москвы. В июле она уже насчитывала 585 самолётов-истребителей, 964 зенитных орудия, 166 крупнокалиберных зенитных пулемётов до 1000 прожекторов и большое количество аэростатов заграждения.

Эта организационная структура ПВО целиком себя оправдала.

В общей сложности в налётах участвовали тысячи бомбардировщиков, но лишь считанным из них (два-три процента) удалось проникнуть к городу, да и те вынуждены были сбрасывать свой смертоносный груз где попало.

Во время налётов вражеской авиации на Москву Верховный неоднократно появлялся в подземном помещении КП ПВО столицы и лично наблюдал работу по отражению воздушных сил противника. Здесь спокойно и чётко руководил генерал Д.А. Журавлёв. После налёта Сталин обычно задерживался и беседовал с офицерами-операторами. Он расспрашивал их о том, что по их мнению, ещё должна сделать Ставка, чтобы ПВО была способна выполнять свои задачи, в первую очередь для обороны Москвы.

Я до сих пор с большим уважением и благодарностью вспоминаю личный состав ПВО Ленинграда и Балтфлота…

Для улучшения управления фронтами 10 июля 1941 года ГКО образовал три Главных Командования войск направлений:

— Северо-Западное (главнокомандующий – маршал Ворошилов, член Военного совета Жданов, начальник штаба-генерал М.В. Захаров);

— Западное (главнокомандующий – маршал Тимошенко, член Военного совета Булганин, начальник штаба – генерал Маландин);

— Юго-Западное (главнокомандующий – маршал Будённый, член Военного совета Хрущёв (с 5 августа 1941 года), начальник штаба – А.П. Покровский).

По существовавшей тогда практике главкомы направлений не имели в своём распоряжении резервов войск и материальных средств, чтобы влиять на ход военных действий.

Они не могли без согласия Верховного Главнокомандующего проводить в жизнь какие-либо принципиальные решения и, таким образом, превращались в простые передаточные инстанции.

В результате в 1942 году Главные командования направлений были ликвидированы.

Начались поиски новых методов управления, которые в конечном итоге привели к возникновению эффективной формы непосредственного влияния стратегического руководства на деятельность фронтов. Так появился весьма своеобразный институт стратегического руководства – представители Ставки Верховного Главнокомандования, которые направлялись на важнейшие участки.

Представители Ставки назначались из числа наиболее подготовленных военачальников. Они во всех тонкостях знали обстановку и, как правило, являлись участниками разработки замысла и плана предстоящих операций. Ставка Верховного Главнокомандования неуклонно требовала от своих представителей руководства и полной ответственности за решение операции и наделяла для этой цели всей полнотой власти.

Кого посылала Ставка в качестве своих основных представителей в действующую армию?

Прежде всего, членов Ставки, в том числе, Ворошилова, Жукова, Тимошенко. Постоянным представителем Ставки в войсках являлся начальник Генштаба Василевский.

Кроме основных представителей Ставки в войска направлялись генералы Н.Н. Воронов, А.И. Антонов, С.М. Штеменко, Л.З. Мехлис и другие.

Лично мне за годы войны пришлось выезжать в действующую армию в качестве представителя Ставки не менее 15 раз. Так же много раз бывал на фронтах и Александр Михайлович Василевский.

От представителей Ставки Верховный требовал ежедневных докладов или донесений о ходе подготовки и проведения операций. Особо важные оценки обстановки и предложения по новым операциям, по указанию Сталина, писались от руки в одном экземпляре и доставлялись ему через Поскрёбышева.

Если по каким-либо причинам в течение суток не поступало докладов от представителей Ставки, Верховный сам звонил им по ВЧ и спрашивал: «Вам что, сегодня не о чём доложить?»

Припоминаю в этой связи один случай. Как-то в конце сентября 1942 года Верховный вызвал в Ставку из района Сталинграда меня и Г.М. Маленкова. После того, как я доложил обстановку Сталин строго спросил Маленкова:

— А почему вы, товарищ Маленков, в течение трёх недель не информировали нас о делах в районе Сталинграда?

— Товарищ Сталин, я ежедневно подписывал донесения, которые посылал вам Жуков, — ответил Маленков.

— Мы посылали вас не в качестве комиссара к Жукову, а как члена ГКО, и вы должны были нас информировать, — строго сказал Сталин.

Надобности в представителях Ставки не стало лишь тогда, когда больше чем в два раза сократился стратегический фронт борьбы и уменьшилось количество фронтовых объединений. К этому времени командующие фронтами выросли в крупных полководцев, а штабы приобрели опыт в организации и руководстве крупными операциями.

Институт представителей Ставки  просуществовал почти до конца войны. Поэтому операции завершающей кампании 1945 года уже готовились и проводились без участия представителей Ставки. Руководство действиями фронтов в этих операциях – Восточно-Прусской, Висло-Одерской и в некоторых других – осуществлялось непосредственно Ставкой прямо из Москвы. Так было и в заключительном сражении войны – Берлинской операции, когда управление фронтами взял на себя лично Верховный Главнокомандующий. Только маршал Тимошенко оставался при 2-м и 4-м Украинских фронтах до конца войны.

*         *         *

Замыслы и планы стратегических операций и кампаний разрабатывались в рабочем аппарате Ставки – в Генштабе с участием некоторых членов Ставки. Этому предшествовала большая работа в Политбюро и ГКО. У Ставки никакого другого аппарата управления кроме Генштаба не было. В апартаментах Верховного была лишь одна комната, оборудованная аппаратурой для телеграфных переговоров Сталина с главкомами, командующими фронтами и флотами.

Отсюда велись переговоры с Военными советами, отсюда иногда давались прямые указания. Обычно все приказы и распоряжения передавались через Генштаб.

При разработке очередной операции Сталин обычно вызывал начальника Генштаба и его заместителя и кропотливо вместе с ними рассматривал оперативно-стратегическую обстановку на всём советско-германском фронте: состояние войск фронтов, данные всех видов разведки и ход подготовки резервов всех родов войск. Потом в Ставку вызывались начальник тыла Красной Армии, командующие родами войск и начальники главных управлений наркомата обороны, которым предстояло практически обеспечивать данную операцию.

Затем Верховный Главнокомандующий, его заместитель и начальник Генштаба обсуждали оперативно-стратегические возможности наших войск. Начальник Генштаба и заместитель Верховного получали задачу – продумать и рассчитать наши возможности для той или тех операций, которые намечались к проведению. Обычно для этой работы Верховный отводил нам 4-5 дней. По истечении срока принималось предварительное решение. После этого Верховный давал задание начальнику Генштаба запросить мнение Военных советов фронтов о предстоящей операции. Пока работали командование и штаб фронта в Генштабе шла большая творческая работа по планированию операции и взаимодействию фронтов. Намечались задачи органам разведки, авиации дальнего действия, партизанским силам, находившимся в тылу вражеских войск, органам военных сообщений по переброске пополнений и резервов Верховного Главнокомандования, материальных запасов.

Наконец, назначался день, когда командующие фронтами должны были прибыть в Ставку для доклада операции фронта. Обычно Верховный слушал их в присутствии начальника Генштаба, заместителя Верховного и некоторых членов ГКО.

После тщательного рассмотрения докладов Сталин утверждал планы и сроки операции с указанием, на что именно следует обратить внимание. Определялось, кто персонально направлялся представителем Ставки для координации действий фронтов и кому осуществлять контроль за материально-техническим обеспечением войск, своевременной перегруппировкой войск и резервов Верховного главнокомандования.

Решение Ставки доводились до исполнителей в виде директив, подписанных Верховным и начальником Генштаба. Иногда директивы давались за подписью Сталина и его заместителя. С 1943 года директивы ставки вместе со Сталиным подписывал Антонов, поскольку заместитель Верховного и начальник Генштаба часто находились в войсках.

Общие планы материально-технического обеспечения, как правило, предварительно разрабатывались в Генштабе с участием начальника тыла Красной Армии А.В. Хрулёва, начальника Главного артиллерийского управления (ГАУ) Н.Д. Яковлева и двух начальников главных и центральных управлений Наркомата обороны, после чего докладывались Ставке или ГКО. Те фронты, которым предстояло проводить операцию, одновременно с оперативной директивой получали указания и по вопросам материально-технического снабжения.

…Сталин в годы войны выполнял пять обязанностей. Кроме Верховного Главнокомандующего, он оставался на посту Генерального Секретаря ЦК ВКП(б), был Председателем Совета Народных Комиссаров СССР и Председателем ГКО, являлся народным комиссаром обороны.

Работал он напряжённо, по 15-16 часов в сутки. Сталин высоко ценил работу Генштаба и полностью доверял ему. Как правило, он не принимал важных решений без того, чтобы предварительно не выслушать анализа обстановки, сделанного Генштабом, и не рассмотреть его предложения.

… Надо сказать, что Ставка в процессе всей войны, за исключением некоторых моментов в первый её период, правильно руководила всеми видами разведки, которая своевременно и качественно выполняла поставленные перед ней задачи, и научилась хорошо анализировать обстановку.

… Генштаб, на который Верховное Главнокомандование опиралось во всей своей деятельности, и который всю войну работал достаточно умело, как я уже говорил, Сталиным в начале войны недооценивался.

Так, например, на второй день войны, когда на многих фронтах создалась исключительно тяжёлая обстановка в управлении войсками, начальник Генштаба был послан на Юго-Западный фронт помогать командованию организовать борьбу с прорвавшимися немецкими войсками в районе Броды, Владимир-Волынского, Дубно.

Первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин на 9-й день войны, когда вопросы управления войсками приобрели исключительное значение, был взят из Генштаба и без особой надобности назначен начальником штаба Северо-Западного фронта.

Нередки были случаи, когда Сталин, не ставя в известность Генштаб, давал командующим свои указания, в результате чего происходили серьёзные организационные неувязки.

Верховным Главнокомандующим был установлен твёрдый порядок, по которому Генштаб два раза в сутки докладывал ему карту положения на фронтах со всеми изменениями за истекшее время. К карте прилагалась краткая поясняющая записка начальника Генштаба.

Важным звеном в системе органов Генштаба был особый корпус офицеров Генштаба. Наряду с ответственными работниками оперативного управления, так называемым офицерами-направленцами, они выполняли огромную работу непосредственно в войсках, в том числе в районах боевых действий. Численность корпуса офицеров Генштаба позволяла обеспечить постоянными представителями Генштаба все штабы фронтов, армий, корпусов и дивизий.

Ставка Верховного Главнокомандования видела дальше и лучше, чем гитлеровское стратегическое руководство.

Поэтому, как правило, наша Ставка отчётливо представляла себе вероятные действия немецко-фашистского командования, принимала меры, чтобы разрушить его намерения и добиться своей цели.

Конечно, деятельность Сталина не могла замыкаться в рамках руководства лишь главными операциями вооружённых сил. Война требовала твёрдой руки Верховного на всём стратегическом фронте – на суше, на воде и в воздухе, а силы, действовавшие в основных операциях, нуждались в поддержке взаимодействующих с ними войск на второстепенных направлениях.

Например, при завершении Сталинградской контрнаступательной операции был подготовлен и проведён ряд наступательных операций и на других фронтах. Их целью являлось сковывание или поражение сил и средств, которые гитлеровское командование могло перебросить на участок решающей операции, где противник нёс одно поражение за другим и крайне нуждался в резервах. Так было на юге нашей страны, на Западном и Калининском фронтах в конце 1942 – начале 1943 года. Так было и при прорыве блокады Ленинграда в январе 1943 года.

Битва на Курской дуге и её развитие планировалось в течение трёх месяцев весной 1943 года. Все последующие кампании – за 2-3 месяца до начала наступления.

О хорошо подготовленных, заранее спланированных операциях Советских Вооружённых Сил дают представление события 1943 года. Тогда, после блестящей Сталинградской битвы и изгнания вражеских войск с Северного Кавказа, последовали успешные операции под Острогожском и Воронежем с выходом на Курскую дугу. Это и позволило выпрямить фронт на московском направлении, что было тогда очень важно.

В результате разгрома ударной группировки немецко-фашистских войск в битве под Курском, на успех которой гитлеровское главное командование возлагало большие надежды, мы создали для себя выгодную обстановку на всём советско-германском фронте на протяжении всех дальнейших летне-осенних операций 1943 года.

Во всех этих операциях немецкие войска понесли крупнейшие и невосполнимые потери в людях, вооружении и боевой техники, и, что самое главное, резко снизился боевой дух немецко-фашистских войск.

Несмотря на отсутствие второго фронта в Европе, фашистская Германия была поставлена советскими войсками перед лицом военной катастрофы.

Действия советских войск оказали огромное влияние на военное положение на других фронтах мировой войны. Именно благодаря победам КА наши союзники по антигитлеровской коалиции в это время успешно сумели провести операции в Сицилии и на юге Италии.

Поражение, понесённые вермахтом в летне-осенней кампании, окончательно подорвали доверие сателлитов фашистской Германии к гитлеровскому режиму. Начался развал фашистского блока.

Для Советских Вооружённых Сил создалась ещё более благоприятная стратегическая обстановка. Ставка ВГК умело использовала её для подготовки операций 1944 года.

… Возвратившись с Тегеранской конференции, Верховный Главнокомандующий сказал:

— Рузвельт дал твёрдое слово открыть широкие действия во Франции в 1944 году. Думаю, что он слово сдержит.

Как всегда в минуты хорошего настроения духа Сталин неторопливо набил трубку табаком папирос «Герцеговина флор», чмокая губами, раскурил её и, выпустив несколько клубов дыма, медленно прошёлся по ковровой дорожке кабинета.

— Ну, а если не сдержит, — продолжал он, рассуждая вслух, — у нас хватит и своих сил добить гитлеровскую Германию.

… В узком кругу лиц, собравшихся затем в кабинете Сталина, Верховный поставил вопрос о новой форме проведения кампаний 1944 года. Предварительно он запросил мнение каждого из участников. Совещание, как обычно, проходило без протоколов.

Обсуждали, где именно следовало сосредоточить силы и средства для нового поражения основных сил противника и окончательного разгрома фашистского блока. Таких районов на всём стратегическом фронте оказалось десять. После обсуждения Верховный приказал Генштабу подготовить предварительные расчёты для проведения ударов в этих десяти районах.

Верховный неустанно контролировал подготовку операций 1944 года. Он находил в себе силы и энергию всегда держать в поле зрения всестороннее обеспечение принятых решений, уделяя особое внимание танковым войскам, ВВС, артиллерии, организации партийно-политической работы на фронтах и в тылу.

Отличительная особенность операций 1944 года – мощь ударов и их внезапность в разных районах стратегического фронта. Расчёт был сделан на то, чтобы противник, маневрируя силами и средствами, везде и всюду опаздывал, чтобы он ослаблял плотность войск именно там, где был намечен наш очередной удар. Должен сказать, что предусмотрительность Ставки полностью оправдалась.

Первый удар по гитлеровским войскам был нанесён под Ленинградом и Новгородом в январе 1944 года. В результате нашей победы под Ленинградом город был полностью освобождён от фашистской блокады. Советские войска освободили Ленинградскую и часть Калининской области и вступили на землю Эстонии.

Второй удар состоялся на Правобережной Украине. Он был очень сложным и представлял собой ряд крупных наступательных операций, проведённых в основном в феврале-марте 1944 года в районе Корсунь-Шевченковского и на Южном Буге.

Тогда немецкие войска были разгромлены и отброшены за Днепр. В итоге этого удара была освобождена вся Правобережная Украина. Советские войска вышли на рубежи, выгодные для последующего глубокого наступления в юго-восточные районы Европы, на Балканы против Румынии, где господствовала пока что диктатура фашиста И. Антонеску, против хортистской Венгрии и других сил противника.

Третий удар Красная армия нанесла в апреле-мае 1944 года в районе Одессы и Крыма. От гитлеровской оккупации были освобождены Одесса, Севастополь и весь Крымский полуостров.

Четвёртый удар на Карельском перешейке и в районе Ладожского и Онежского озёр привёл к освобождению большей части Советской Карелии и предрешил выход Финляндии из войны на стороне Германии. Для немецко-фашистских войск в Заполярье складывалась теперь невыгодная обстановка.

Пятый удар был нанесён в июне-августе 1944 года по немецким войскам группы армий «Центр» в Белоруссии, прикрывавшим основные и кратчайшие пути в Германию. Разбив наголову немецкие войска под Витебском, Могилёвом и Бобруйском, наши вооружённые силы окружили и уничтожили более 20 немецких дивизий восточнее Минска. Преследуя врага, Советские войска освободили Белоруссию, значительную часть восточной Польши и большую часть Литовской ССР. Сам противник оценил эти события как катастрофу немецких войск в операции «Багратион» в Белоруссии.

Шестой удар был нанесён 1-м Украинским фронтом в районе Львова. Войска Красной Армии форсировали Вислу и образовали крупный плацдарм за Вислой, западнее Сандомира. В то же время 1-м Белорусским фронтом были созданы южнее Варшавы два плацдарма: один – в районе Мангушева, другой – в районе Пулавы. Теперь Советские фронты получили благоприятные условия для развития решающего удара – на Берлин.

Седьмой удар привёл к окружению и разгрому немецко-румынских войск в районе Кишинёва-Ясс. Он завершился ликвидацией 22 вражеских дивизий и выходом наших войск в центральные районы Румынии. В результате этого удара, принёсшего освобождение Молдавской ССР, Румыния была выведена из войны и объявила войну фашистской Германии. Вслед за тем наш 3-й Украинский фронт и силы Черноморского флота вступили в Болгарию, где 9 сентября 1944 года произошла народная революция. Болгария вступила в войну на стороне антигитлеровской коалиции.

Восьмой удар имел место осенью 1944 года в Прибалтике. Вся ЭССР и большая часть Латвийской ССР были освобождены. Остатки разгромленных немецких армий оказались прижатыми к берегу Балтийского моря в Курляндии. 19 сентября Финляндия подписала соглашение о перемирии.

Девятый удар был нанесён в октябре-декабре 1944 года между Тиссой и Дунаем в Венгрии. В результате этого удара Германия фактически лишилась своего последнего союзника  — Венгрии. Красная Армия оказала непосредственную помощь Югославии в освобождении её столицы Белграда.

Десятый удар состоялся в октябре 1944 года на крайнем северном участке советско-германского фронта. Он завершился разгромом и изгнанием немецко-фашистских войск из Советского Заполярья и северо-восточной части Норвегии.

Главные силы противника в 1944 году понесли тяжелейшее поражение, а Советские войска вышли на выгодные исходные рубежи для завершающей кампании войны.

*         *         *

Главным же средством внезапного для противника коренного изменения оперативно-стратегической обстановки  были и оставались на протяжении всей войны резервы Ставки.

Формирование и подготовка резервов были далеко не простым и не лёгким делом. Для руководства и контроля за формированием резервов, запасными и учебными частями, для подготовки маршевого пополнения было образовано в 1941 году Главное управление формирования и укомплектования войск Красной Армии (Главупрформ) во главе с армейским комиссаром 1 ранга Е.А. Щаденко. В годы гражданской войны Ефим Афанасьевич был членом Революционного военного совета Первой и Второй конных армий. Это был требовательный человек и умелый организатор. Главупрформ сосредоточил в своих руках вопросы комплектования и создания обученных резервов всех родов войск, кроме ВВС, бронетанковых войск и артиллерии, а также контроль за направлением пополнений из запасных и учебных частей фронтам действующей армии.

Вклад тыла Советских Вооружённых Сил в победу был велик и снискал глубокую благодарность советского народа. Уже в 1941 году на оккупированных территориях развернули работу 18 подпольных обкомов, более 260 окружкомов, горкомов, райкомов и других подпольных партийных органов, свыше 300 горкомов и райкомов Комсомола[4]. Если в первый год войны в руководстве партизанским движением ещё не было должной организованности и централизации, то в последующем Ставка управляла военными действиями в тылу врага уверенно и твёрдо. Это делалось через созданный при ней 30 мая 1942 года Центральный штаб партизанского движения во главе с секретарём ЦК КП(б) Белоруссии П.К. Пономаренко.

Кроме Центрального штаба, были созданы республиканские и областные штабы партизанского движения, а при штабе фронтов – отделы по связям с партизанскими силами. Война с партизанами приносила врагу большие потери, подавляла его моральное состояние, срывала перевозки и маневрирование войсками, что особенно губительно отражалось на проводимых немецким командованием операциях.

Центральный штаб партизанского движения просуществовал до конца 1943 года. Когда в начале 1944 года большая часть советской территории была освобождена, он был расформирован, и руководство партизанскими силами полностью перешло к партийным органам республик и областей.

Особенно плодотворной работа Главного политического управления Красной Армии (Главпура) стала тогда, когда во главе его в середине 1942 года встал видный деятель партии и государства, кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б) и Московского комитета партии Александр Сергеевич Щербаков. Сталин с большим уважением и доверием относился к Щербакову. Вплоть до 1945 года А.С. Щербаков был также начальником Советского информбюро.

*         *         *

Меня иногда спрашивают, почему к началу войны с фашистской Германией мы не в полной мере подготовились к руководству войной и управлению войсками фронтов.

Большинство командного состава оперативно-стратегического звена, в том числе и руководство Генерального штаба, теоретически понимали изменения, происшедшие в характере и способах ведения Второй мировой войны. Однако на деле они готовились вести войну по старой схеме, ошибочно считая, что большая война начнётся, как и прежде, с приграничных сражений, а затем уже только вступят в дело главные силы противника. Но война, вопреки ожиданиям, началась сразу с наступательных действий всех сухопутных и воздушных сил гитлеровской Германии.

Надо признать также, что определённую долю ответственности за недостатки в подготовке вооружённых сил к началу военных действий несут нарком обороны и ответственные работники Наркомата обороны. Как бывший начальник Генштаба и ближайший помощник наркома, не могу снять с себя вины за эти недостатки и я.

Наконец, важную роль сыграло и то обстоятельство, что Сталина до последнего момента – начала гитлеровского нападения на Советский Союз – не покидала надежда, что войну удаётся оттянуть. Это в какой-то мере связало и наркома обороны, который не решался входить к И.В. Сталину с проектом создания Ставки вплоть до весны 1941 года. В конце весны мне пришлосьещё раз, уже в настоятельной форме, просить наркома доложить Сталину о необходимости рассмотреть разработанный Генштабом проект организации Ставки Главного Командования и разрешить провести его практическую проверку на больших командно-штабных учениях. На этот раз доклад состоялся, и Сталин дал согласие провести такое учение, но подальше от границы, где-нибудь на рубеже Валдай-Орша-Гомель-р. Псёл, а затем представить ему проект организации Ставки, её функциональных обязанностей и рабочих органов. Рекогносцировка рубежа для учения была проведена в мае 1941 года, но осуществить учение не удалось.

Разумеется, этот самый тяжёлый для нас первый период войны состоял не только из одних ошибок. В то время были подготовлены и не без успеха проведены крупные операции, сорван план захвата врагом Ленинграда, осуществлён разгром немецко-фашистских войск под Москвой.

Эти и другие бои и сражения многому научили командный состав. Наверху, в Ставке, особенно отчётливо было видно, что на войне ошибки ошибкам рознь: одни из них исправимы, другие исправлениям трудно поддаются.

Всё зависит от характера ошибок и их масштаба. Ошибки тактические, как свидетельствовал опыт, вышестоящее командование могло быстро ликвидировать. Просчёты оперативного масштаба выправить неизмеримо труднее, особенно если нет в распоряжении командования необходимых сил, средств или времени, чтобы ввести эти силы в дело там и тогда, когда это нужно.

Для исправления оперативно-стратегических ошибок, допущенных Ставкой и командованием некоторых фронтов летом 1942 года (Что дало возможность гитлеровским войскам выйти в район Сталинграда и на Северный Кавказ), потребовались усилия всей страны.

Оглядываясь назад, я позволю себе сказать, что никакое военно-политическое руководство любой страны не выдержало бы подобных испытаний и не нашло бы выхода из создавшегося крайне неблагоприятного положения.

Но есть и неисправимые просчёты. Такой просчёт совершило фашистское руководство гитлеровской Германии, рискнув напасть на Советский Союз. Этот просчёт проистекал из неимоверной переоценки своих сил и средств и недооценки потенциальных возможностей СССР – страны, где существует социалистический строй, где вооружённые силы, народ, партия и правительство едины.

*         *         *

Деятельность Ставки неотделима от имени Сталина. В годы войны я часто с ним встречался. В большинстве случаев это были официальные встречи, на которых решались вопросы руководства ходом войны. Но даже простое приглашение на обед всегда использовалось в этих же целях. Мне очень нравилось в работе Сталина полное отсутствие формализма. Всё, что делалось им по линии Ставки или ГКО, делалось так, чтобы принятые этими высокими органами решения начинали выполняться тотчас же, а ход выполнения их строго и неуклонно контролировался лично Верховным или, по его указанию, другими руководящими лицами или организациями.

ГКО и Ставка представляли собой два самостоятельных чрезвычайных органа, созданных решением Президиума Верховного Совета СССР, ЦК ВКП(б) и СНК СССР на период войны. Но так как Сталин возглавлял и Комитет и Ставку, то формальность обычно не соблюдалась. На совещания в ГКО часто приглашались члены Ставки и, наоборот в Ставке, при рассмотрении важных вопросов, присутствовали члены ГКО.

Совместная работа приносила большую пользу: не терялось время на изучение вопросов для проведения их в жизнь, и люди, входившие в состав этих двух государственных органов, всегда были в курсе событий. Конечно, подобная практика работы Ставки и ГКО была физически очень тяжела для их членов, но в ходе войны об этом не думалось: каждый работал в полную меру своих сил и возможностей.

Все равнялись на Сталина, а он, несмотря на свой возраст, был всегда активен и неутомим. Когда кончилась война и наступили дни сравнительно планомерного труда, Сталин как-то сразу постарел, стал менее подвижен, ещё более молчалив и задумчив. Минувшая война и всё связанное с нею сильно и ощутимо отразилось на нём.

Читатели первого издания моей книги не раз спрашивали меня, были ли ошибки в работе Ставки и Сталина как Верховного Главнокомандующего? В тех разделах книги, где рассматриваются конкретные события войны, я рассказал о некоторых ошибках и просчётах в руководстве вооружёнными силами, которые имели место. Выше я уже говорил, что с накоплением опыта ведения войны ошибки и просчёты умело исправлялись, их становилось всё меньше и меньше.

Сталин внёс большой личный вклад в дело завоевания победы над фашистской Германией и её союзниками.

Авторитет его был чрезвычайно велик, и поэтому назначение Сталина Верховным Главнокомандующим было воспринято народом и войсками положительно. Конечно, в начале войны, до Сталинградской битвы у Верховного были ошибки, которые бывают, как известно, у каждого. Он их глубоко продумал, и не только внутренне переживал, а стремился извлечь из них опыт и впредь не допускать.

Опираясь на всестороннюю помощь ЦК и организаторскую деятельность партии на местах, горячий патриотизм советского народа, поднявшегося на священную войну с фашизмом, Верховный Главнокомандующий умело справился со своими обязанностями на этом высоком посту. Очень хорошо сказал Михаил Шолохов в интервью газете «Комсомольская правда» в дни 25-летия Победы над фашистской Германией: «Нельзя оглуплять и принижать деятельность Сталина в тот период. Во-первых, это нечестно, а во-вторых, вредно для страны, для советских людей, и не потому, что победителей не судят, а прежде всего потому, что, ниспровержение не отвечает истине».

Сталин обычно работал в Кремле в своём рабочем кабинете. Это была просторная, довольно светлая комната, стены которой были обшиты морёным дубом. В ней стоял длинный покрытый зелёным сукном стол. На стенах портреты Маркса, Энгельса, Ленина. Во время войны появились кроме того, портреты Суворова и Кутузова. Жёсткие стулья, никаких лишних предметов.

Огромный глобус помещался в соседней комнате, рядом с ним – стол, на стенах различные карты мира. В глубине большой комнаты у закрытого окна стоял рабочий стол Сталина, всегда заваленный документами, бумагами, картами. Здесь были телефоны ВЧ и внутри-кремлёвские, лежала стопка отточенных цветных карандашей. Сталин обычно делал свои записи синим карандашом, писал быстро, размашисто, разборчиво. Вход в кабинет вёл через проходную комнату Поскрёбышева и небольшое помещение начальника личной охраны Верховного. За кабинетом – небольшая комната отдыха.

В комнате связи стояли телеграфные аппараты для переговоров с командующими фронтами и представителями Ставки.

Работники Генштаба и представители Ставки развёртывали карты на большом столе и стоя докладывали Верховному обстановку на фронтах, иногда пользуясь записями. Сталин слушал, обычно расхаживая по кабинету медленным широким шагом, вразвалку. Время от времени он подходил к большому столу и, наклонившись, пристально рассматривал разложенную карту. Изредка он возвращался к своему столу, брал коробку папирос «Герцеговина Флор», разрывал несколько папирос и медленно набивал трубку табаком.

Стиль работы, как правило, был деловой, без нервозности, своё мнение могли высказать все. Верховный ко всем обращался одинаково-строго и официально. Он умел внимательно слушать, когда ему докладывали со знанием дела. Сам он был немногословен и многословие не любил, часто останавливал разговорившегося  репликами – «Короче!», «Яснее!» Совещания открывал без вводных вступительных слов. Говорил тихо, свободно, только по существу вопроса. Был лаконичен, формулировал мысли ясно. Сталин требовал ежедневных докладов о положении дел на фронтах. Чтобы идти на доклад к Верховному Главнокомандующему, нужно было быть хорошо подготовленным. Явиться, скажем с картами, на которых имелись хоть какие-то «белые пятна» было невозможно. Он не терпел ответов наугад, требовал исчерпывающей полноты и ясности.

Но конечно, прежде всего, мы должны поклониться до земли нашему советскому человеку, который, отказывая себе в самом необходимом – в питании и сне, делал всё от него зависящее, чтобы выполнить задачи которые ставила перед народом Коммунистическая партия в целях победы над врагом.

Большое внимание уделялось управлению войсками. Видимо, осмыслив ошибки в этом вопросе, допущенные в первом периоде войны, Верховный не раз говорил нам с Василевским, направляя на фронты в качестве представителей Ставки, чтобы мы посмотрели с пристрастием, как тот или иной командующий руководит войсками. Должен сказать, к чести наших командующих фронтами и армиями, что они всегда помнили о долге перед Родиной, перед партией, постоянно учились сложному полководческому искусству и стали его подлинными мастерами.

Относился к членам Ставки Верховный Главнокомандующий далеко не одинаково.

Большое уважение он питал, например, к Маршалу Советского Союза Борису Михайловичу Шапошникову. Он называл его только по имени и отчеству и в разговоре с ним никогда не повышал голоса, даже если не был согласен с его докладом. Шапошников был единственным человеком, которому Сталин разрешил курить в своём рабочем кабинете.

Освобождение Шапошникова от должности начальника Генштаба и назначение его заместителем Наркома обороны по строительству укреплённых районов, когда уже развернулась Вторая мировая война, лично я считаю ошибкой.

30 июля 1941 года, когда меня назначили командующим Резервным фронтом, Шапошников стал вновь начальником Генштаба. Большое личное трудолюбие и умение Шапошникова работать с людьми оказали заметное влияние на рост общего искусства управления войсками в действующей армии и особенно со стороны Генштаба.

К сожалению, возраст, тяжёлая рабочая нагрузка и особенно болезнь не позволили ему работать всю войну в Генштабе. В мае 1942 года он передал должность своему первому и вполне достойному заместителю Василевскому, которого он высоко ценил. В июне 1943 года Шапошников был назначен начальником высшей военной академии имени К.Е. Ворошилова. С особым уважением Сталин относился и к А.М. Василевскому. Александр Михайлович не ошибался в оценках оперативно-стратегической обстановки. Поэтому именно его Сталин посылал на ответственные участки советско-германского фронта в качестве представителя Ставки.

В тех случаях, когда Сталин не соглашался с мнением Александра Михайловича, Василевский умел с достоинством и вескими аргументами убедить Верховного, что в данной обстановке иного решения, чем предлагает он, принимать не следует.

Молотов также пользовался большим уважением Сталина. Он почти всегда присутствовал в Ставке, когда рассматривались оперативно-стратегические и другие важные вопросы. Между ними нередко возникали разногласия  и серьёзные споры, в ходе которых формировалось правильное решение.

С большим вниманием прислушивался Верховный к мнению Антонова, даже тогда, когда он не являлся членом Ставки, а временно исполнял должность начальника Генштаба.

Подпись Алексея Иннокентьевича на директивах Ставки часто шла за подписью Сталина.

Вероломно напав на Советский Союз, Гитлер и его военное окружение столкнулись с армией нового типа, воспитанной в духе советского патриотизма и пролетарского интернационализма, имеющей перед собой ясную цель – оборону первой страны социализма. Советского солдата отличали глубокое сознание своей освободительной миссии, готовность идти на самопожертвование во имя свободы и независимости Родины, во имя социализма.

Авантюристская политика Германии не была случайной. Она основывалась на фашистской идеологии расового превосходства, на традиционных устоях прусского милитаризма, уже не раз приводившего Германию на край катастрофы.

Имея за своими плечами отмобилизованный военно-промышленный потенциал не только Германии, но и практически всей Западной Европы, Гитлер и его генералы сделали свою основную ставку на молниеносный разгром Советского Союза. Они переоценили свои силы и возможности и серьёзно недооценили силу, средства и потенциальные возможности Советского государства.

«План дезинформации», разработанный под руководством Кейтеля и Йодля, имевший целью показать, что немцы якобы готовятся к вторжению в Англию, был осуществлён не без пользы для Германии. В начале войны это серьёзно осложнило для нас общую установку.

Однако очень скоро выяснилось, что в целом план «Барбаросса» оказался нереальным. Основной идеей этого плана было, как известно, окружение и уничтожение главных сил Красной Армии, расположенных в приграничных военных округах.

Враг надеялся, что с потерей их советскому Верховному Главнокомандованию нечем будет защищать Москву, Ленинград, Донбасс и Кавказ. Но эти надежды немецко-фашистского командования не осуществились.

Правительство фашистской Германии и нацистское военное руководство строили свои расчёты на мифических слабостях Советского Союза. Они никак не ожидали, что в минуту смертельной опасности советский народ, сплотившись вокруг коммунистической партии, непреодолимой силой встанет на их пути. Это они сразу почувствовали на всех стратегических направлениях. Гитлеровское руководство без всяких к тому оснований считало, что Красная Армия не выстоит против немецко-фашистских войск по той причине, что во главе её стоят молодые, ещё недостаточно умудрённые опытом современных сражений военачальники.

Полной неожиданностью для гитлеровцев явилась война на территории СССР, так сказать, на два фронта: с одной стороны, против регулярных войск Красной Армии, а с другой  — против организованных партизанских сил в тылу немецких войск.

Ликвидация Ельнинского выступа противника

Шёл второй месяц войны. А широко разрекламированное обещание Гитлера уничтожить в кратчайший срок Красную Армию, захватить Москву и выйти на Волгу сорвалось. Немецкие войска повсюду несли колоссальные потери. Общий фронт противника значительно расширился. Оперативная плотность войск стала резко снижаться, и теперь их уже не хватало для одновременного наступления на всех стратегических направлениях.

29 июля я позвонил Сталину и просил принять для срочного доклада.

— Приходите, — сказал Верховный.

Захватив с собой карту стратегической обстановки, карту с группировкой немецких войск, справки о состоянии наших войск и материально-технических запасов фронтов и центра, я пришёл в приёмную Сталина, где находился Поскрёбышев, и попросил его доложить обо мне.

— Садись. Приказано подождать Маленкова и Мехлиса.

Минут через десять все были в сборе и меня пригласили к Сталину.

— Ну докладывайте, что у вас, — сказал Сталин.

Разложив на столе свои карты, я подробно доложил обстановку, начиная с северо-западного и кончая юго-западными направлениями. Привёл цифры основных потерь по нашим фронтам и ход формирования резервов. Подробно показал расположение войск противника, рассказал о группировках немецких войск и изложил предположительный характер их ближайших действий.

Сталин слушал внимательно. Он перестал шагать вдоль кабинета, подошёл к столу и, слегка наклонившись, стал внимательно разглядывать карты, до мельчайших обозначений на них.

— Откуда, вам известно, как будут действовать немецкие войска? – резко и неожиданно бросил реплику Мехлис.

— Мне неизвестны планы, по которым будут действовать немецкие войска, — ответил я  — но исходя из анализа обстановки, они могут действовать только так, а не иначе. Наше предположения основаны на анализе состояния и дислокации крупных группировок, и прежде всего бронетанковых и моторизованных войск.

— Продолжайте доклад, — сказал Сталин.

— На московском стратегическом направлении немцы в ближайшее время, видимо, не смогут вести крупную наступательную операцию, так как они понесли слишком большие потери. Сейчас у них здесь нет крупных резервов.

На Украине, как мы полагаем, основные события могут разыграться где-то в районе Днепропетровска, Кременчуга, куда вышли главные силы бронетанковых войск противника группы армий «Юг».

Наиболее слабым и опасным участком обороны наших войск является Центральный фронт. Наши 13-я и 21-я армии, прикрывающие направление на Унечу-Гомель, очень малочисленны и технически слабы. Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта, удерживающим район Киева.

— Что вы предлагаете? – насторожился Сталин.

— Прежде всего, укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трёх армий, усиленных артиллерией. Одну армию получить за счёт западного направления, другую – за счёт Юго-Западного фронта третью – из резерва Ставки. Поставить во главе фронта опытного и энергичного командующего. Конкретно предлагаю Ватутина.

— Вы что же,- спросил Сталин, — считаете возможным ослабить направление на Москву?

— Нет, не считаю. Но противник, по нашему мнению, здесь пока вперёд не двинется, а через 12-15 дней мы можем перебросить с Дальнего Востока не менее восьми вполне боеспособных дивизий, в том числе одну танковую. Такая группа войск не ослабит, а усилит московское направление.

— А Дальний Восток отдадим японцам? – съязвил Мехлис.

Я не ответил и продолжал:

— Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий.

— А как же Киев? – в упор смотря на меня, спросил Сталин.

Я понимал, что означали два слова «сдать Киев» для всех советских людей и, конечно, для Сталина. Но я не мог поддаваться чувствам, а как начальник Генштаба обязан был предложить единственно возможное и правильное, по мнению Генштаба и на мой взгляд стратегическое решение в сложившейся обстановке.

— Киев придётся оставить, — твёрдо сказал я.

Наступило тяжёлое молчание…

Я продолжал доклад, стараясь быть спокойнее.

— На западном направлении нужно немедля организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа. Ельнинский плацдарм гитлеровцы могут позднее использовать для наступления на Москву.

— Какие там ещё контрудары, что за чепуха? – вспылил Сталин.

— Опыт показал, что наши войска не умеют наступать…

И вдруг на высоких тонах бросил: — Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?

Я не мог сдержаться и ответил:

— Если вы считаете, что я как  начальник Генерального штаба способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генштаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы Родине.

Опять наступила тягостная пауза.

— Вы не горячитесь, — сказал Сталин, — А впрочем…. Мы без Ленина обошлись, а без вас тем более обойдёмся.

— Я человек военный и готов выполнить любое решение Ставки, но имею твёрдую точку зрения на обстановку и способы ведения войны, убеждён в её правильности и доложил так, как думаю сам и Генеральный штаб.

Сталин не перебивал меня, но слушал уже без гнева и заметил в более спокойном тоне:

— Идите работайте, мы тут посоветуется и тогда вас вызовем.

Собрав карты, я вышел из кабинета с тяжёлым чувством собственного бессилия. Примерно через полчаса меня пригласили к Верховному.

— Вот что, сказал Сталин, — мы посоветовались и решили освободить вас от обязанностей начальника Генерального штаба. На это место назначим Шапошникова. Правда, у него со здоровьем не всё в порядке, но ничего, мы ему поможем. А вас используем на практической работе. У вас большой опыт командования войсками в боевой обстановке. В действующей армии вы принесёте несомненную пользу. Разумеется, вы остаётесь заместителем наркома обороны и членом Ставки.

— Куда прикажете мне отправиться?

А куда бы вы хотели?

— Могу выполнять любую работу. Могу командовать дивизией, корпусом, армией, фронтом.

— Не горячитесь, не горячитесь. Вы вот тут докладывали об организации контрудара под Ельней. Ну и возьмитесь за это дело. Затем, чуть помедлив, Сталин добавил: — Действия резервных армий на ржевско-вяземской линии обороны надо объединить. Мы назначим вас командующим Резервным фронтом. Когда вы можете выехать?

— Через час.

— Шапошников скоро прибудет в Генштаб. Сдайте ему дела и выезжайте.

— Разрешите отбыть?

— Садитесь и выпейте с нами чаю, — уже улыбаясь, сказал Сталин, — мы ещё кое о чём поговорим.

Сели за стол и стали пить чай, но разговор так и не получился.

На следующий день состоялся приказ Ставки.

Сборы на фронт были недолгими. После сдачи Шапошникову обязанностей начальника Генштаба я выехал в район Гжатска, где располагался штаб Резервного фронта. Здесь только что закончилось укомплектование армий и составлялся расчёт дополнительных средств для фронта.

Бои под Ельней дали нашим войскам много полезного и поучительного для правильного понимания оборонительной тактики врага.

Нам удалось выявить и слабые стороны противника. Контратаки наших частей показали неустойчивость немецко-фашистской пехоты. Неся огромные потери от огня советской артиллерии, немецкие солдаты, как правило, не вели прицельного огня.

Несмотря на всю остроту событий в районе Ельни и большую занятость в связи с подготовкой предстоящей здесь наступательной операции, я всё время мысленно возвращался к разговору, который произошёл у меня в Ставке с И.В. Сталиным 29 июля.

Сейчас бытуют различные версии о позиции Ставки, Генштаба, командования юго-западного направления и Военного совета Юго-Западного фронта в отношении Киева.

Поэтому считаю нужным привести выдержки из разговора Сталина с командующим Юго-Западным фронтом Кирпоносом 8 августа 1941 года. Они свидетельствуют о том, что мнение Верховного Главнокомандующего и Военного Совета Юго-Западного фронта совпадали – они были против отвода советских войск из-под Киева.

У аппарата Сталин. До нас дошли сведения, что фронт решил лёгким сердцем сдать Киев врагу якобы ввиду недостатка частей, способных отстоять Киев. Верно ли это?

Кирпонос. Здравствуйте, товарищ Сталин! Вам доложили неверно… Товарищ Сталин, все наши мысли и стремления, как мои, так и Военного совета направлены к тому, чтобы Киев противнику не отдать…

Во второй половине августа, ещё и ещё раз проанализировав общую стратегическую обстановку и характер действий на западном направлении…. как член Ставки счёл себе обязанным ещё раз повторить Верховному свои прежние предположения о возможных ударах немецко-фашистских войск во фланг и тыл Центрального, а затем и Юго-Западного фронтов.

Поэтому 19 августа я послал Сталину следующую телеграмму:

«Противник… временно отказался от удара на Москву и перейдя к активной обороне против Западного и Резервного фронтов, все свои ударные подвижные и танковые части бросил против Центрального, Юго-Западного и Южного фронтов.

Возможный замысел противника разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигов-Конотоп-Прилуцк, ударом с тыла разгромить армии Юго-Западного фронта. После чего – главный удар на Москву в обход Брянских лесов и удар на Донбасс. Для срыва этого опасного намерения гитлеровского командования считал бы целесообразным по возможности быстрее создать крупную группировку наших войск в районе Глухов-Чернигов-Конотоп, чтобы её силами нанести удар в фланг противника, как только он станет приводить в исполнение свой замысел»[5].

В тот же день, 19 августа, я получил ответную телеграмму Ставки Верховного Главнокомандования:

«Ваши соображения насчёт вероятного продвижения немцев в сторону Чернигова, Конотопа, Прилуцк считаем правильными. Продвижение немцев… будет означать обход нашей Киевской группы с восточного берега Днепра и окружение наших 3-й и 21-й армий. В предвидении такого нежелательного казуса и для его предупреждения создан Брянский фронт во главе с Ерёменко. Принимаются и другие меры, о которых сообщим особо. Надеемся пресечь продвижение немцев. Сталин, Шапошников».[6]

Мучительные опасения за судьбу Центрального и Юго-Западного фронтов меня не покидали…

Дня через два позвонил начальнику Генштаба Шапошникову…

Шапошников сказал, что Верховный разрешил отвести часть войск правого крыла Юго-Западного фронта на восточный берег Днепра. Киевская же группировка наших войск оставалась на месте и должна была защищать подступы к Киеву, который решено удерживать до последней возможности.

— Лично я, — продолжал Шапошников, — считаю, что формируемый Брянский фронт не сможет пресечь возможный удар центральной группировки противника. К сожалению, — добавил он, — генерал-лейтенант Ерёменко в разговоре со Сталиным клялся разгромить противника, действующего против Центрального фронта и не допускать его выхода во фланг и тыл Юго-Западного фронта.

Я знал, что собой представляет в боевом отношении войска создаваемого в спешке Брянского фронта, и поэтому счёл необходимым ещё раз весьма настоятельно доложить по ВЧ Верховному о необходимости быстрейшего отвода всех войск правого крыла Юго-Западного фронта на восточный берег Днепра.

С моей рекомендацией и на этот раз не посчитались. Сталин сказал, что он только что вновь советовался с Хрущёвым и он убедил его, что Киев ни при каких обстоятельствах оставлять не следует. Кроме того, он, Сталин, и сам убеждён в том, что противник если и не будет разбит Брянским фронтом, то во всяком случае будет задержан.

Как известно, войска Юго-Западного фронта в скором времени тяжело поплатились за это решение Верховного, которое было построено на несерьёзных заявлениях (Кирпоноса, Ерёменко, Хрущёва – А.М). Маршал Будённый главком Юго-Западного направления в разговоре с Шапошниковым отметил: «Я прошу вас вообще обратить внимание на действия Ерёменко, который должен был эту группу противника (Гудериана – А.М) уничтожить, а на самом деле из этого ничего не получилось».

Ельнинская операция была моей первой самостоятельной операцией, первой пробой личных оперативно-стратегических способностей в большой войне с гитлеровской Германией.

С рассветом 30 августа после непродолжительной артиллерийской подготовки войска Резервного фронта перешли в решительное наступление.

Всего за период боёв в районе Ельни было разгромлено до пяти дивизий, противник потерял убитыми и ранеными 45-47 тысяч человек. Врагу дорого обошлось стремление удержать ельнинский выступ. Утром 6 сентября в Ельню вошли наши войска.

Я кратко доложил Сталину ход сражений и общие итоги Ельнинской операции.

9 сентября днём неожиданно пришла телефонограмма Шапошникова: К 20 часам того же дня меня вызвал в Ставку Верховный.

Войдя в столовую, куда меня проводил Власик, где за столом сидели Сталин, Молотов, Щербаков, Маленков и другие члены Политбюро, я сказал:

— Товарищ Сталин, я опоздал на один час.

Сталин посмотрел на свои часы и проговорил:

На час и пять минут, и добавил –Садитесь и, если голодны, подкрепитесь.

Есть я не стал и тоже молчал. Наконец Сталин оторвался от карты и, обращаясь ко мне, заметил:

-Неплохо получилось у вас с ельнинским выступом. Вы были тогда правы (имелся в виду мой доклад 30 июля).

— Мы ещё раз обсудили положение с Ленинградом. Противник захватил Шлиссельбург, а 8 сентября разбомбил Бадаевские продовольственные склады. Погибли большие запасы продовольствия. С Ленинградом по сухопутью у нас связи теперь нет. Население оказалось в тяжёлом положении. Финские войска наступают с севера на Карельском перешейке, а немецко-фашистские войска группы армий «Север», усиленные 4-й танковой группой, рвутся в город с юга.

— А как вы, товарищ Жуков, расцениваете обстановку на Московском направлении?

— По данным пленных, захваченных из войск группы армий «Центр», противник имеет очень большие потери. В некоторых частях они достигают пятидесяти процентов.

Кроме того, не завершив операцию под Ленинградом и не соединившись с финскими войсками, немцы едва ли начнут наступление на московском направлении… Во всяком случае, нам нужно быть всегда готовыми к упорным оборонительным действиям на московском направлении.

Сталин удовлетворительно кивнул, затем без перехода спросил:

— Ну как действовали части 24-й армии?

— Дрались, товарищ Сталин, хорошо, — ответил я, — особенно 100, 127, 153-я и 161-я стрелковые дивизии.

— А чем вы, товарищ Жуков, объясните успех этих дивизий и как оцениваете способности командно-политического состава армии?

Я высказал свои соображения. Минут пятнадцать Сталин внимательно слушал и что-то коротко заносил в свою записную книжку, затем сказал:

— Молодцы! Это именно то, что нам теперь так нужно.

Затем, без всякого перехода, вдруг добавил:

— Вам придётся лететь в Ленинград и принять от Ворошилова командование фронтом и Балтфлотом.

Предложение это явилось для меня полной неожиданностью но, тем не менее я ответил, что готов выполнить это задание.

    — Ну вот и хорошо, — сказал Сталин.

— Имейте в виду, — продолжал он, — в Ленинграде вам придётся перелетать через линию фронта или через Ладожское озеро, которое контролируется немецкой авиацией.

Затем Верховный молча взял со стола блокнот и размашистым твёрдым почерком что-то написал. Сложив листок, он подал его мне: — Лично вручите товарищу Ворошилову эту записку. В записке значилось: «Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву».

Перед тем, как уйти, обратился с просьбой к Верховному разрешить мне взять с собой двух-трёх генералов, которые могут быть полезны на месте.

— Берите кого хотите, — ответил Сталин.

Затем немного помолчав, он сказал:

— Плохо складываются дела у Будённого на юго-западном  направлении. Мы решили его заменить. Кого, по вашему мнению, следует туда послать?

— Маршал Тимошенко за последнее время получил большую практику в организации боевых действий, да и Украину он знает хорошо. Рекомендую послать его, — ответил я.

Пожалуй, вы правы. А кому поручим вместо Тимошенко командовать Западным фронтом?

— Командующему 19-й армией генерал-лейтенанту Коневу.

Сталин согласился и с этим. Тут же по телефону он дал указание Шапошникову о вызове Маршала Тимошенко и передаче приказа Коневу о вступлении в командование Западным фронтом.

Я собирался, уже проститься, когда Сталин спросил:

— Как вы расцениваете дальнейшие планы и возможности противника?

Так я получил ещё одну возможность привлечь особое внимание Ставки к опасному положению на Украине.

— В настоящий момент, кроме Ленинграда, самым опасным участком для нас является Юго-Западный фронт, — сказал я.

— Ещё раз рекомендую немедленно отвести всю киевскую группу на восточный берег Днепра и за её счёт создать резервы где-то в районе Конотопа.

— А как же Киев?

— Но как ни тяжело, товарищ Сталин, а Киев придётся оставить, иного выхода у нас нет.

Сталин снял трубку и позвонил Шапошникову.

— Что будем делать с киевской группировкой? – спросил он.

— Жуков настойчиво рекомендует немедленно отвести её.

Я не слышал, что ответил Борис Михайлович, но в заключении Сталин ему сказал:

— Завтра здесь будет Тимошенко. Продумайте с ним этот вопрос, а вечером переговорим с Военным советом фронта.

Прощаясь перед моим отлётом в Ленинград, Верховный сказал:

— Мы на вас надеемся. Приказ Ставки о вашем назначении будет отдан, когда прибудете в Ленинград.

Я зашёл к Василевскому, который в то время был первым заместителем начальника Генштаба. На мой вопрос, как он расценивает обстановку на участках юго-западного направления, Василевский сказал: — Думаю, что мы крепко опоздали с отводом войск за Днепр.

Зайдя к Шапошникову, я договорился с ним о личной связи. В отношении Ленинграда Шапошников был настроен оптимистически.

*         *         *

Из служебного дневника начальника генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковника Ф. Гальдера[7]

8 июля 1941 года, 17-й день войны

13.30 – доклад у фюрера (в его ставке)

2. Непоколебимым решением фюрера является сровнять Москву и Ленинград с землёй, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы. Задачу уничтожения городов должна выполнить авиация. Ни в коем случае не использовать для этого танки. (Это ответ нашей «лжедемократии» о сдаче Ленинграда немцам, чтобы после сдачи пить баварское пиво. – А.М)

«6 июля 1941 года в статье во «Франкфуртерцайтунг» по словам автора, оказалось, что русские расположили вдоль границ не все свои армии, как думали немцы. Вскоре также выяснилось, что сами немцы совершили грубейший просчёт в оценке русских резервов. До начала войны с Россией германская разведывательная служба в значительной степени полагалась на «пятую колонну». Но в России, хотя и были недовольные, «пятая колонна» отсутствовала..»[8]

*         *         *

Только за первые два месяца войны с СССР сухопутные войска вермахта потеряли около 400 тысяч человек. Кстати замечу, что с июня по декабрь вне советско-германского фронта немцы потеряли всего около 9 тысяч человек. Потери войск противника к концу летне-осенней кампании на нашем фронте составили 800 тысяч человек.

Битва за Ленинград

10 сентября 1941 года по решению ГКО я с генералами Хозиным и Федюнинским, как мы договорились с И.В. Сталиным, прилетели в Ленинград. В Смольном – в штабе фронта  вручил Ворошилову записку Сталина.

К исходу 10 сентября, руководствуясь личной запиской Верховного и без объявления официального приказа, я вступил в командование Ленинградским фронтом. 8 сентября 1941 года противник, захватив Шлиссельбург, перерезал последнюю для нас сухопутную коммуникацию и блокировал Ленинград. Враг оттеснил нашу 54-ю армию от основных сил Ленинградского фронта, но она не позволила гитлеровским войскам двинуться на восток и остановила их на рубеже Липка-Рабочий посёлок № 8- Гайтолово. С этого момента армия начала подчиняться не фронту, а непосредственно Ставвке ВГК. На Карельском перешейке финские войска, выйдя к нашей старой государственной границе, пытались продвинуться дальше, но были там остановлены.

Сообщение с Большой землёй с 8 сентября могло осуществляться только через Ладожское озеро и по воздуху, под прикрытием нашей авиации.

Ворошилов 12 сентября по заданию Сталина вылетел в 54-ю армию маршала Кулика. Генерал-лейтенанту Хозину было приказано немедленно вступить в должность начальника штаба фронта, а генерал И.И. Федюнинский в тот же день был направлен изучать оборону войск 42-й армии под Урицком и на Пулковских высотах.

Всю ночь с 10 на 11 сентября мы обсуждали с А.А. Ждановым, А.А. Кузнецовым, адмиралом И.С. Исаковым, начальником штаба фронта и некоторыми командующими родов войск фронта обстановку и дополнительные меры по обороне Ленинграда.

Военный совет в состав которого, кроме Жданова, Кузнецова и меня, входили секретари Ленинградского обкома Т.Ф. Штыков, Я.Ф. Капустин, председатель облисполкома Н.В. Соловьёв, председатель горисполкома П.С. Попков работал дружно, творчески энергично, не считаясь ни со временем, ни с усталостью. Всех этих товарищей уже нет в живых. Некоторые из этих глубоко уважаемых людей, преданных нашему общему делу, после войны стали жертвами клеветы и были уничтожены. Должен сказать, что это были выдающиеся деятели нашей партии и государства.

Они сделали всё, что можно было сделать для успешной борьбы, отстаивая город Ленина, над которым тогда нависла смертельная опасность.

Должен с большой благодарностью отметить умную организаторскую роль командующего ВВС фронта генерал-полковника А.А. Новикова. Моим заместителем по ВМС Балтийского флота был адмирал Иван Степанович Исаков. Глубоко убеждён, что Исаков был одним из самых сильных и талантливых военачальников ВМФ Советского Союза.

Гитлер торопил командующего группой армий «Север» генерал-фельдмаршала фон Лееба быстрее овладеть Ленинградом и как можно скорее высвободить подвижные соединения 4-й танковой группы для переброски их на московское направление в состав группы армий «Центр».

Проявлению активности нашей обороны способствовало и сложившееся по ходу обстановки расположение советских войск, 8-я армия укреплялась на ораниенбаумском плацдарме. При должной поддержке со стороны флота и 42-й армии она была в состоянии наносить удары по западному флангу и тылу группировки противника, отвлекая тем самым часть сил наступающих на город.

Можно было многое ожидать и от 54-й армии, находившейся под командованием маршала Г.И. Кулика. Её положение на восточном фланге узкого шлиссельбургско – мгинского коридора позволяло организовать удар по вражеским соединениям и таким образом облегчить путь продвижения войскам Ленинградского фронта.

Это могло существенно помочь обороне города и отвлечь часть сил группы армий «Север» с основного, пулковского участка. Дополнительно разработанные мероприятия по усилению обороны города предусматривали решение следующих задач, в том числе:

— действия частей фронта увязать с действиями 54-й армии, добиваясь освобождения от противника района Мга-Шлиссельбург. Условия деблокирования Ленинграда в сентябре 1941 года требовали, чтобы 54-я армия действовала более энергично и в полном взаимодействии с частями Ленинградского фронта.

Однако нам не удалось решить вопросы совместных действий так, как этого требовала обстановка.

Я позволю себе привести концовку телеграфного разговора с маршалом Г.И. Куликом, который состоялся в ночь на 15 сентября 1941 года.

Жуков.. Понял, что рассчитывать на активный манёвр с вашей стороны не могу. Буду решать задачу сам. Должен заметить, что меня поражает отсутствие взаимодействия между вашей группировкой и фронтом. По-моему, на вашем месте Суворов поступил бы иначе. Извините за прямоту, но мне не до дипломатии. Желаю всего лучшего![9]

Докладывая своё решение Ставке ВГК о создании ударной группировки 8-й армии (для нанесения контрудара), я не умолчал о разговоре с Куликом. Сталин обещал принять меры.

Вечером 16 сентября Верховный Главнокомандующий связался с ним по телеграфу и потребовал «не задерживать подготовку к наступлению, а вести его решительно, дабы открыть сообщение с Жуковым».[10]

Однако и на этот раз наступление 54-й армии затянулось и началось лишь спустя несколько дней.

17 сентября бои под Ленинградом достигли наивысшего напряжения. С утра 18 сентября противник нанёс удар на стыке 42-й и 55-й армий и, овладев городом Пушкин, стремился обойти Пулковские высоты слева, а Колпино справа и таким образом прорваться к Ленинграду.

19 сентября город подвергался артиллерийскому обстрелу в течение восемнадцати часов – с 1 часа 5 минут до 19 часов. Одновременно немецкая авиация произвела шесть налётов на город. К Ленинграду прорвалось 276 бомбардировщиков противника. В районе Петергофа в тыл вражеских войск был высажен морской десантный отряд с целью содействия приморской группе в проведении операции. Моряки действовали не только смело, но и предельно дерзко. Каким-то образом противник обнаружил подход по морю десанта и встретил его огнём ещё на воде. Они выбрались на берег и немцы побежали.

Увлёкшись первыми успехами, моряки преследовали бегущего противника, но к утру сами оказались отрезанными от моря. Большинство из них пало смертью храбрых, не вернулся и командир героического десанта полковник Андрей Трофимович Ворожилов.

20 сентября Ставка ВГК ещё раз поторопила командующего 54-й армией маршала Кулика с организацией решительного наступления. В телеграмме Кулику Верховный настаивал на немедленных действиях:

«В эти два дня 21-го и 22-го, надо пробить брешь во фронте противника и соединиться с ленинградцами, а потом уже будет поздно. Вы очень запоздали. Надо наверстать потерянное время. В противном случае, если вы ещё будете запаздывать, немцы успеют превратить каждую деревню в крепость и вам никогда уже не придётся соединиться с «ленинградцами».[11]

Однако и это распоряжение не было выполнено.

29 сентября Ставка подчинила 54-ю армию Ленинградскому фронту. Маршал Кулик был освобождён от командования, и мне пришлось назначить командующим 54-й армией генерала Хозина, не освобождая его от обязанностейначальника штаба фронта.

… В результате предельно активной и упорной обороны войск Ленинградского фронта и их массового героизма прорыв в Ленинград через Красное Село – Урицк-Слуцк-Пушкин потерпел полный провал. Гитлер был в бешенстве. Главнокомандующий северной группой войск генерал-фельдмаршал фон Лееб был снят Гитлером с должности, но и это не помогло.

В начале октября разведка фронта доложила, что немцы роют землянки, утепляют блиндажи, укрепляют передний край минами и другими инженерными средствами. Разведчики сделали правильный вывод: противник готовится к зиме.

Пленные подтвердили это предположение.

Впервые за много дней мы реально осознали, что фронт на подступах к городу выполнил свою задачу и остановил наступление гитлеровских войск. Линия обороны на подступах к Ленинграду с юга стабилизировалась и осталась без существенных изменений до января 1943 года. К этому же времени закрепились позиции сторон и на реке Свирь.

История войн не знала такого примера массового героизма, мужества, трудовой и боевой доблести, какую проявили защитники Ленинграда.

Однако, несмотря на варварские действия немецко-фашистских войск, трудящиеся ленинградских предприятий героически выполняли задачи, которые им были поручены. Так, с июля и до конца 1941 года они изготовили 713 танков, 480 бронемашин, 58 бронепоездов, свыше 3 тысяч полковых и противотанковых пушек, около 10 тысяч миномётов, свыше 3 миллионов снарядов и мин, более 80 тысяч реактивных снарядов и бомб. Выпуск боеприпасов во втором полугодии 1941 года по сравнению с первым увеличился в 10 раз.

Перед войной в Ленинграде проживало 3 миллиона 103 тысячи человек, а с пригородами – 3 миллиона 385 тысяч. Согласно Постановлению Совнаркома с 29 июня 1941 года по 31 марта 1943 года были эвакуированы 1 миллион 743 тысячи 129 человек, в том числе 414 тысяч 148 детей[12].

Я же лично считаю для себя высокой честью, что в самое трудное время мне было доверено командование всеми войсками, оборонявшими город Ленина.

С 12 января 1943 года началось наступление в районе Шлиссельбургско-Мгинского выступа. 18 января в районах Рабочего посёлка № 5 и Рабочего посёлка № 1 наступавшие части фронтов Ленинградского и Волховского соединились. Блокада Ленинграда была прервана.

Прорыв Ленинградской блокады явился большим военно-политическим событием и по своей значимости далеко вышел за пределы Советского Союза.

Президент США Ф.Д. Рузвельт в грамоте, направленной Ленинграду, писал: «От имени народа Соединённых Штатов Америки я вручаю эту грамоту городу Ленинграду в память о его доблестных воинах и его верных мужчинах, женщинах и детях, которые,будучи изолированными захватчиком от остальной части своего народа и несмотря на постоянные бомбардировки и неслыханные страдания от холода, голода и болезней, успешно защищали свой любимый город в течение критического периода с 8 сентября 1941 года по 18 января 1943 года и символизировали этим неустрашимый дух народов Союза Советских Социалистических республик и всех народов мира, сопротивляющихся силам агрессии».

18 января, в день завершения прорыва блокады, Указом Президиума Верховного Совета СССР мне было присвоено звание Маршала Советского Союза.

Испытания, которые пришлось пережить ленинградцам, кроме советских людей, никто, пожалуй бы, не выдержал.

В ночь на 17 января…захваченную машину противника удалось отбуксировать. Доставили даже формуляр танка, подобранный на снегу. Танк действительно оказался необычный конструкции. Было установлено, что это экспериментальный образец нового тяжёлого танка «тигр» № 1, направленный гитлеровским командованием на Волховский фронт для испытаний.

Захваченный танк был передан на всестороннее исследование. Опытным путём специалисты установили его наиболее уязвимые части. Результаты были незамедлительно сообщены всем советским частям. Поэтому, когда потом во время Сталинградской и Курской битв немцы применили «тигры», наши танкисты и артиллеристы уже смело вступили с ними в единоборство.

Прорыв Ленинградской блокады в январе 1943 года имел крупное военно-политическое значение и явился переломным моментом в исторической битве за Ленинград.

Были восстановлены сухопутные коммуникации, соединявшие город со страной, что значительно улучшило положение населения, фронта и флота. Наша победа окончательно устранила угрозу соединения немецких и финских войск в районе Ленинграда.

Мы совершено не собирались скрывать число жертв преступлений немецких фашистов. Мы об этом никогда не забудем!

Просто установить сразу после войны подлинные цифры жертв осады оказалось делом нелёгким. В страшную блокадную зиму 1941/42 года детально подсчитать умерших от голода было некому.

Но впоследствии чрезвычайная Государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков установила, что во время блокады Ленинграда погибли от голода около 642 тысяч человек и от налётов фашистской авиации и артобстрелов пали около 21 тысяч человек.

Битва за Москву^[13]

5 октября 1941 года из Ставки передали:

— С командующим фронтом будет говорить по прямому проводу товарищ Сталин.- Из переговорной штаба Ленинградского фронта я передал по «Бодо»: — У аппарата Жуков.

Сталин. Здравствуйте.

Жуков. Здравия желаю.

Сталин. Товарищ Жуков, не можете ли вы незамедлительно вылететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова Ставка хотела бы с вами посоветоваться. За себя оставьте кого-нибудь, может быть, Хозина.

Жуков. Прошу разрешения вылететь утром 6 октября.

Сталин. Хорошо. Завтра днём ждём вас в Москве.

Однако, в виду некоторых важных обстоятельств, возникших на участке 54-й армии, которой командовал Кулик, и высадки десанта моряков Балтфлота на побережье в районе Петергофа 6 октября я вылететь не смог, о чём доложил Верховному.

Вечером в Ленинград вновь позвонил Сталин:

— Как обстоят у вас дела? Что нового в действиях противника?

— Немцы ослабили натиск. По данным пленных, их войска в сентябрьских боях понесли тяжёлые потери и переходят под Ленинградом к обороне. Нашей авиационной разведкой установлено большое движение моторизованных и танковых колонн противника из района Ленинграда на юг. Видимо, их перебрасывают на московское направление.

— Оставьте за себя генерала Хозина или Федюнинского, а сами завтра немедленно вылетайте в Ставку.

В связи с тем, что генерала Хозина пришлось срочно послать в 54-ю армию, временное командирование Ленинградским фронтом было передано генералу Федюнинскому.

Сталин был простужен, плохо выглядел и встретил меня сухо. Кивнув головой в ответ на моё приветствие, он подошёл к карте и, указав на Вязьму, сказал:

— Вот смотрите. Здесь сложилась очень тяжёлая обстановка. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов исчерпывающего доклада об истинном положении дел. А не зная, где и в какой группировке наступает противник и в каком состоянии находятся наши войска, мы не можем принять никаких решений. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать. Перед уходом Сталин спросил: — Как вы считаете, могут ли немцы в ближайшее время повторить наступление на Ленинград?

— Думаю, что нет. Противник не в состоянии оставшимися там силами провести наступательную операцию.

— А где, по вашему мнению, будут применены танковые и моторизованные части, которые перебросил Гитлер из-под Ленинграда?

— Очевидно на московском направлении. Но, разумеется, после пополнения и проведения ремонта материальной части.

Посмотрев на карту Западного фронта, он сказал:

— Кажется, они уже действуют на этом направлении.

— Только что звонил Верховный, — сказал Шапошников, — приказал подготовить для вас карту западного направления. Карта сейчас будет. Шапошников познакомил меня в деталях с обстановкой на московском направлении. Я подробно изложил ему обстановку, сложившуюся на 6 октября в районе Ленинграда.

В распоряжении Ставки, которое он мне передал было сказано:

«Командующему Резервным фронтом.

Командующему Западным фронтом

Распоряжением Ставки ВГК в район действий Резервного фронта командирован генерал армии т. Жуков в качестве представителя Ставки. Ставка предлагает ознакомить тов. Жукова с обстановкой. Все решения тов. Жукова в дальнейшем, связанные с использованием войск фронтов и по вопросам управления, обязательны для выполнения.

По поручению ставки ВКГ

Начальник Генерального штаба Шапошников.

6 октября 1941 г.                                          19 ч. 30 м.

№ 2684»^[14]

В штаб Западного фронта приехал уже ночью. За столом сидели Конев, Соколовский, Булганин и Маландин.

То, что смог рассказать о последних событиях начальник оперативного отдела штаба фронта генерал-лейтенант Г.К. Маландин, несколько дополнило и уточнило уже имевшиеся данные.

*         *         *

К началу наступления немецко-фашистских войск на московском направлении на дальних подступах к столице оборонялись три наших фронта: Западный (командующий генерал-полковник Конев), Резервный (командующий Маршал Советского Союза С.М. Будённый) и Брянский (командующий генерал-лейтенант А.И. Ерёменко).

Всего в боевых войсках этих фронтов в конце сентября насчитывалось 1 миллион 250 тысяч человек, 990 танков, 7600 орудий и миномётов, 677 самолётов. Наибольшее количество сил и средств было в составе Западного фронта.^[15]

Противник, произведя перегруппировку своих сил на московское направление, превосходил все три наших фронта, вместе взятые, по численности войск – в 1,4 раза, по танкам – в 1,7 раза, по орудиям и миномётам – в 1,8 раза, и по самолётам – в 2 раза.^[16]

Наступление немецких войск по плану операции под кодовым названием «Тайфун» началось 30 сентября ударом танковой группы Гудериана и 2-й немецкой армии по войскам Брянского фронта. 2 октября противник нанёс мощные удары по войскам Западного и Резервного фронтов. Части Гудериана 3 октября захватили неподготовленный к обороне Орёл, выйдя на тылы Брянского фронта.

Танкисты 4-й и 11-й танковых бригад усиленного 1-го гвардейского корпуса под командованием генерал-майора Д.Д. Лелюшенко впервые применили способ поражения вражеских танков из засады. Используя успех 1-го гвардейского корпуса, войска Брянского фронта отошли на указанные им рубежи. Гудериану не удалось захватить Тулу. Однако Брянский фронт оказался рассечённым. Его войска, неся потери, с боями отходили на восток.

К исходу 6 октября значительная часть войск Западного и Резервного фронтов была окружена западнее Вязьмы.

К исходу 7 октября все пути на Москву, по существу, были открыты. В 2 часа 30 минут 8 октября я позвонил Сталину. Доложив обстановку на Западном фронте, я сказал:

— Главная опасность сейчас заключается в слабом прикрытии на можайской линии. Бронетанковые войска противника могут поэтому появиться под Москвой. Надо быстрее стягивать войска откуда только можно на можайскую линию обороны. Сталин спросил: – Где сейчас 16-я¸ 19-я и 20-я армии и группа Болдина Западного фронта? Где 24-я и 32-я армии Резервного фронта?

— В окружении западнее и юго-западнее Вязьмы.

— Что вы намерены делать?

— Выезжаю сейчас же к Будённому, разберусь с обстановкой и позвоню вам.

— Хорошо, поезжайте к Будённому и оттуда сразу же позвоните мне.

Утром 8 октября я был в комнате представителя Ставки армейского комиссара 1 ранга Мехлиса, где находился также начальник штаба фронта генерал-майор А.Ф. Анисов. Обращаясь ко мне, Мехлис спросил: — А вы с какими задачами прибыли к нам?

— Приехал как член Ставки по поручению Верховного Главнокомандующего разобраться в сложившейся обстановке.

Из разговоров с Мехлисом и Анисовым я узнал очень мало конкретного о положении войск Резервного фронта и о противнике.

Сел в машину и поехал. В здании райисполкома Малоярославца встретился с Семёном Михайловичем Будённым, рассказал ему где находится штаб Резервного фронта, посоветовал ему ехать в штаб фронта, разобраться в обстановке и сообщить в Ставку о положении дел.

— Доложи Верховному о нашей встрече и скажи, что я поехал в район Юхнова, а затем в Калугу. Надо выяснить, что там происходит…

Тем временем в районе Малоярославца, на его укрепрайон, вышли и развернулись артиллерийское и стрелково-пулемётное училища Подольска.

К исходу 8 октября я вновь заехал в штаб Резервного фронта. Звоню Шапошникову. На мой вопрос, какой приказ выполнять о назначении меня командующим Резервным фронтом или прибыть 10 октября в штаб Западного фронта, Борис Михайлович ответил: — Дело в том, что ГКО рассматривает сейчас вопрос о расформировании Резервного фронта и передаче его частей и участков обороны в состав Западного. Ваша кандидатура рассматривается на должность командующего Западным фронтом. До 10 октября разберитесь с обстановкой на Резервном фронте и сделайте всё возможное, чтобы противник не прорвался через Можайско-Малоярославецкий рубеж, а также в районе Алексина на серпуховском направлении.

10 октября я прибыл в штаб Западного фронта, который теперь располагался в Красновидове. В те дни в штабе фронта работала комиссия ГКО. Она разбиралась о причинах катастрофы войск Западного фронта. Меня вызвали к телефону. Звонил Сталин.

— Ставка решила освободить Конева с поста командующего и назначить вас командующим Западным фронтом. Вы не возражаете? – Какие же могут быть возражения!

— А что будем делать с Коневым? – спросил Сталин.

— Коневу, я думаю, следует поручить руководство группой войск на калининском направлении. Это направление слишком удалено, и там нужно иметь вспомогательное управление фронта. — Хорошо, — согласился Сталин.

— В ваше распоряжение поступают оставшиеся части Резервного фронта и части, находящиеся на можайской линии. Берите скорее всё в свои руки и действуйте. Приказ мною подписан и уже передаётся фронтам.

— Принимаюсь за выполнение указаний, но прошу срочно подтягивать более крупные резервы, так как в ближайшее время надо ожидать наращивания удара гитлеровцев на Москву.

Вскоре мне передали нижеследующий приказ Ставки:

«По прямому проводу Военному совету Западного фронта, Военному совету Резервного фронта, командующему Резервным фронтом Жукову, тт. Молотову, Ворошилову.

10 октября 1941 г.      17 час.

В целях объединения руководства войсками западного направления Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Объединить Западный и Резервный фронты в Западный фронт.
2. Назначить командующим Западным фронтом тов. Жукова.
3. Назначить тов. Конева заместителем командующего Западным фронтом.
4. Назначить тт Булганина, Хохлова и Круглова членами Военного совета Западного фронта.
5. Тов. Жукову вступить в командование Западным фронтом в 18.00 11 октября 1941 года.
6. Управление Резервного фронта расформировать и обратить на укомплектование Западного и Московского Резервного фронта.

Получение подтвердить                             Ставка Верховного Главнокомандования

  № 2844^[17]                                                                      И. Сталин

                                                                                                       Б. Шапошников

Нужно было срочно создать прочную оборону на рубеже Волоколамск-Можайск-Малоярославец-Калуга. Развить оборону в глубине, создать вторые эшелоны и резервы фронта.

7 октября началась переброска войск из резерва Ставки и с соседних фронтов на можайскую оборонительную линию. Сюда прибывали 14 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, более 40 артиллерийских полков и ряд других частей. Заново формировались 16, 5, 43-я и 49-я армии. В середине октября в их составе насчитывалось около 90 тысяч человек.

Штаб фронта вскоре переехал в Перхушково.

Таким образом по существу заново создавался Западный фронт, на который возлагалась историческая миссия – оборона столицы нашей Родины.

В тылу войск противника, в районе западнее и северо-западнее Вязьмы, в это время всё ещё героически дрались наши 16, 19, 20, 24-я и 32-я армии и оперативная группа генерала И.В. Болдина, пытаясь прорваться на соединение с частями Красной Армии. Но все их попытки оказались безуспешными.

С 13 октября разгорелись ожесточённые бои на всех главных оперативных направлениях, ведущих к Москве. С 20 октября в Москве и прилегающих к ней районах постановлением ГКО было введено осадное положение. Сотни тысяч москвичей … соорудили 72 тысячи погонных метров противотанковых рвов, около 80 тысяч метров эскарпов и контрэскарпов, 52,5 тысяч метров надолб и многих других препятствий, вырыли почти 128 тысяч погонных метров окопов и ходов сообщения. Своими руками эти люди вынули более 3 миллионов кубометров земли.

Приказом Ставки от 17 октября 22, 29-я и 30-я армии, по просьбе Военного совета Западного фронта из-за большой растянутости фронта, были переданы во вновь формируемый Калининский фронт. Командующим Калининским фронтом был назначен генерал-полковник И.С. Конев.

10 ноября решением Ставки Брянский фронт был расформирован, а оборона Тулы возложена на Западный фронт.

В разгроме немецких войск под Москвой Туле и её жителям принадлежит выдающаяся роль. За месяц ожесточённых кровопролитных боёв немецко-фашистским войскам удалось в общей сложности продвинуться на 230-250 километров.

На волоколамском направлении особенно отличилась 316-я стрелковая дивизия 16-ой армии под командованием генерал-майора И.В. Панфилова.

*         *         *

1 ноября 1941 года я был вызван в Ставку. Сталин сказал:

— Мы хотим провести в Москве, кроме торжественного заседания по случаю годовщины Октября, и парад войск. Как вы думаете, обстановка на фронте позволит нам провести эти торжества? Я ответил: — В ближайшие дни враг не начнёт большого наступления… Против авиации, которая наверняка будет действовать, необходимо усилить ПВО и подтянуть к Москве истребительную авиацию с соседних фронтов. Как известно, в канун праздника в столице на станции метро «Маяковская» было проведено торжественное заседание, посвящённое 24-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции, а 7 ноября на Красной площади состоялся традиционный военный парад. Бойцы прямо с Красной площади шли на фронт.

Вот как описывает проведение этих двух мероприятий В.В. Карпов в своей книге «Генералиссимус»:

«Ровные ряды кресел. Сцена для президиума. С одной стороны — ярко освещённый метропоезд, на накрытых столах – бутерброды, закуска, прохладительные напитки. Приглашённые спускались на эскалаторах. Правительство прибыло на поезде к другой платформе. Все понимали огромное политическое и мобилизующее значение речи Сталина, которая транслировалась по радио на всю страну.

В начале речи Сталин изложил ход и итоги войны за 4 месяца. Он объяснил, почему «молниеносная война» была успешной на Западе, но провалилась на Востоке. Затем Сталин проанализировал причины наших временных неудач и предсказал, почему будут разгромлены «немецкие империалисты». После завершающих здравиц прозвучали слова, которые всю войну были призывом и пророчеством: «Наше дело правое – победа будет за нами». Сталин делал доклад спокойно, не торопясь, с обычными для него паузами, прихлёбыванием воды. Эта привычная людям, по многим слышанным, речь вождя не только содержанием, но и манерой, своей строгостью и убедительностью вселяла в людей уверенность – всё будет так, как говорит товарищ Сталин.

Проведённый на следующий день парад на Красной площади не только ещё больше сплотил и вдохновил народ и армию на борьбу с агрессорами, но и буквально если не нокаутировал, то поверг в нокдаун германское командование!

Эти две акции наглядно подтверждают высокие качества Сталина как политика и лидера, объединяющего народы советской страны. И ещё я отметил бы смелость: если бы немцы узнали о подготовке этих торжеств и предприняли соответствующие контрмеры, всё могло бы закончиться очень печально.

Для всей страны парад стал неожиданным, потрясающе радостным событием. Это был парад хотя и традиционный, но необыкновенный. Парад не только военный, но и политический, парад – вызов, парад презрения к врагу, парад – пощёчина. Вот вам! Вы кричите о взятии Москвы, а мы проводим свой обычный праздничный парад!

Стремясь к максимальной подлинности при описании событий, я дальше воспользуюсь рассказом очевидца, который не только присутствовал на том параде, но и описал его в газете тогда же, в ноябре 1941 года. Писатель Евгений Захарович Воробьёв – мой старый добрый друг, я расспросил его с пристрастием о том параде, выясняя побольше деталей.

«- Я был корреспондентом газеты Западного фронта «Красноармейская правда». Корреспонденты на этот раз собрались у левого крыла Мавзолея.. Мы стояли так близко, что я слышал, как Сталин, выйдя на балкон Мавзолея, где, видимо, ветер был сильнее, чем у нас внизу, сказал:

— А здорово поддувает…

И потом немного позже, радуясь непогоде, которая затрудняла нападение вражеской авиации, Сталин усмехнулся, когда снег пошёл ещё гуще, и сказал тем, кто стоял с ним рядом: — Везёт большевикам, бог им помогает.

Парад принимал С.М. Будённый, командовал парадом генерал-лейтенант П.А. Артемьев. Вопреки традиции сегодня произнёс речь не тот, кто принимал парад, а Сталин. Именно в этот день он сказал запомнившиеся всем слова:

«Война которую вы ведёте, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»

В то праздничное утро, совсем как в годы гражданской войны, парад стал одновременно проводами на фронт!».

*         *         *

С 1 по 15 ноября Западный фронт получил в качестве пополнения 100 тысяч бойцов и офицеров, 300 танков, 2 тысячи орудий. В начале ноября у меня состоялся не совсем приятный разговор по телефону с Верховным.

— Как ведёт себя противник? – спросил Сталин.

— Заканчивает сосредоточение своих ударных группировок и, видимо, в скором времени перейдёт в наступление.

— Где вы ожидаете главный удар?

— Из района Волоколамска. Танковая группа Гудериана, видимо, ударит в обход Тулы на Каширу.

— Мы с Шапошниковым считаем, что нужно сорвать готовящиеся удары противника своими упреждающими контрударами. Один контрудар надо нанести в районе Волоколамска, другой – из района Серпухова во фланг 4-й армии немцев..

— Какими же силами, товарищ Верховный Главнокомандующий, мы будем наносить эти контрудары. Западный фронт свободных сил не имеет. У нас есть силы только для обороны.

— В районе Волоколамска используйте правофланговые: армию Рокоссовского, танковую дивизию и кавкорпус Доватора.В районе Серпухова используйте кавкорпус Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии.

— Считаю, что этого делать сейчас нельзя. Мы не можем бросить на контрудары, успех которых сомнителен, последние резервы фронта. Нам нечем будет тогда подкрепить оборону войск армий, когда противник перейдёт в наступлении своими ударными группировками.

— Ваш фронт имеет шесть армий. Разве этого мало?

— Но ведь линия обороны войск Западного фронта сильно растянулась: с изгибами она достигла… более 600 километров. У нас очень мало резервов в глубине, особенно в центре фронта.

— Вопрос о контрударах считайте решённым. План сообщите сегодня вечером, — недовольно отрезал Сталин. Я вновь попытался доказать Сталину нецелесообразность контрударов…. Но в телефонной трубке послышался отбой и разговор был окончен.

Минут через пятнадцать ко мне зашёл Булганин и с порога сказал: — Ну и была мне сейчас головомойка!

— За что? Сталин сказал: «Вы там с Жуковым зазнались. Но мы и на вас управу найдём!»

Однако эти контрудары, где главным образом действовала конница, не дали тех положительных результатов, которых ожидал Верховный.

Для продолжения наступления на Москву гитлеровское командование подтянуло новые силы и к 15 ноября сосредоточило против войск Западного фронта 51 дивизию, в том числе 31 пехотную, 13 танковых и 7 моторизованных, хорошо укомплектованных личным составом, танками, артиллерией и боевой техникой^[18].

Второй этап наступления на столицу нашей Родины немецкое командование начало 15 ноября… С утра 16 ноября вражеские войска начали стремительно развивать наступление из района Волоколамска на Клин. Резервов в этом районе у нас не оказалось, так как они, по приказу Ставки, были брошены в район Волоколамска для нанесения контрудара, где и были скованы противником. Враг, не считаясь с потерями лез напролом… Но глубоко эшелонированная артиллерийская и противотанковая оборона и хорошо организованное взаимодействие всех родов войск не позволили противнику прорваться через боевые порядки 16-й армии Рокоссовского. Медленно, но в полном порядке эта армия отводилась на заранее подготовленные и уже занятые артиллерией рубежи, где вновь её части упорно дрались, отражая атаки гитлеровцев. С беспримерной храбростью действовала переданная в состав 16-й армии 1-я гвардейская танковая бригада М.Е. Катукова. В октябре эта бригада (тогда 4-я танковая) героически сражалась под Орлом и Мценском, за что и была удостоена высокой чести именоваться 1-й гвардейской танковой бригадой.

Однако угроза столице не миновала: враг, хотя и медленно, но приближался к Москве. После тактического прорыва немцев на участке 30-й армии Калининского фронта – мне позвонил Сталин и спросил:

— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас об этом с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

— Москву безусловно, удержим. Но нужно ещё не менее двух армий и хотя бы двести танков.

— Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервных армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября. Танков пока у нас нет.

Через полчаса мы договорились с Василевским о том, что Западному фронту будут переданы 1-я ударная и 10-я армии, а также все соединения 20-й армии. Формируемая 1-я ударная армия должна быть сосредоточена в районе Яхромы, а 10-я армия – в районе Рязани.

4 декабря прорыв противника в районе Голицыно был полностью ликвидирован. На поле боя враг оставил более 10 тысяч убитыми, 50 разбитых танков и много другой боевой техники. Это была последняя попытка немецких войск прорваться к Москве.. За 20 дней второго этапа наступления на Москву немцы потеряли 155 тысяч солдат и офицеров, около 800 танков, сотни орудий и значительное количество самолётов.

Фашистское военно-политическое руководство потеряло престиж непобедимости в глазах мирового общественного мнения.

Генералы, буржуазные историки винят во всём грязь и распутицу, суровый русский климат. Эта версия тоже не нова. Наполеон, загубивший свою армию, тоже ссылался на русский климат. В октябре 1941 года распутица была сравнительно кратковременной. В первых числах ноября наступило похолодание, выпал снег, местность и дороги стали всюду проходимыми. В ноябрьские дни «генерального наступления» гитлеровских войск температура в районе боевых действий на московском направлении установилась от 7 до 10 градусов мороза, а при такой погоде, как известно грязи не бывает. Более чем миллионная группировка отборных гитлеровских войск разбилась о железную стойкость, мужество и героизм советских войск, за спиной которых был их народ, столица, Родина.

Взбешенный провалом второго этапа наступления на Москву, срывом своего плана молниеносной войны Гитлер отстранил от должности главнокомандующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича, командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока, командующего 2-й «танковой армией генерала Гудериана и десятки других генералов, которых он за полтора-два месяца до этого щедро награждал крестами. Гитлер объявил себя главнокомандующим сухопутными войсками, видимо, считая, что это магически подействует на войска.

11 декабря 1941 года гитлеровское правительство объявило войну США. Этим актом Гитлер, видимо, преследовал две цели. Во-первых, он хотел показать, что Германия несмотря на потери всё ещё настолько сильна, что способна вести войну не только с Советским Союзом и Англией, но и с США. Во-вторых, он хотел скорее толкнуть Японию против Соединённых Штатов, чтобы исключить участие США в войне против Германии в Европе. Когда  Сталин узнал об этом, он рассмеялся:

— Интересно, какими силами и средствами гитлеровская Германия собирается воевать с США? Для такой войны она не имеет ни авиации дальнего действия, ни соответствующих морских сил.

Меня не раз спрашивали: как удалось советским войскам разгромить сильнейшую немецко-фашистскую группировку и отбросить её остатки на Запад, ведь до битвы под Москвой Красная Армия отступала и нередко оказывалась в тяжёлом положении?

Главное состоит в том, что в начале ноября нам удалось своевременно установить сосредоточение ударных группировок противника на флангах нашего фронта обороны. Ударному кулаку противника мы противопоставили глубоко эшелонированную оборону, оснащённую достаточным количеством противотанковых и инженерных средств. Здесь же, на самых опасных направлениях, сосредоточились все наши основные танковые части. Советские войска в ходе битвы под Москвой тоже понесли большие потери, но они сохранили до конца оборонительных сражений боеспособность и непоколебимую веру в победу.

Красная Армия сорвала гитлеровский план, рассчитанный на захват Ленинграда и соединения немецких войск с финскими вооружёнными силами. Перейдя в контрнаступление в районе Тихвина, они разгромили противника и заняли город. Войска Южного фронта в то же время перешли в контрнаступление и заняли Ростов-на-Дону.

*         *         *

29 ноября я позвонил Верховному Главнокомандующему и, доложив обстановку, просил его дать приказ о начале контрнаступления. Сталин слушал внимательно, а затем спросил:

— А вы уверены, что противник подошёл к кризисному состоянию и не имеет возможности ввести в дело какую-нибудь новую крупную группировку?

— Противник истощён. Но если мы сейчас не ликвидируем опасные вражеские включения, немцы смогут подкрепить свои войска в районе Москвы крупными резервами за счёт северной и южной группировок своих войск, и тогда положение может серьёзно осложниться.

Сталин сказал, что он посоветуется с Генштабом.

Поздно вечером 29 ноября нам сообщили, что Ставка приняла решение о начале контрнаступления. Утром 30 ноября мы представили Ставке соображения Военного совета фронта по плану контрнаступления, исполненному графически на карте с самыми необходимыми пояснениями. Я направил с планом только коротенькую записку Василевскому: «Прошу срочно доложить наркому обороны тов. Сталину план контрнаступления Западного фронта и дать директиву, чтобы можно было приступить к операции, иначе можно запоздать с подготовкой».

Сроки наступления были оговорены следующие:

« 1. Начало наступления, исходя из сроков выгрузки и сосредоточения войск и их довооружения, установить для 1-й ударной, 20-й и 16-й армий и армии Голикова с утра 3-4 декабря, для 30-й армии – 5-6 декабря». На этом плане Сталин коротко написал «Согласен» и поставил подпись.

Ближайшая задача контрнаступления на флангах Западного фронта заключалась в том, чтобы разгромить ударные группировки группы армий «Центр» и устранить непосредственную угрозу Москве. Мы стремились только отбросить врага как можно дальше от Москвы и нанести ему возможно большие потери.

Несмотря на передачу нам дополнительно трёх армий, Западный фронт не имел численного превосходства над противником (кроме авиации). В танках и артиллерии превосходство было на стороне врага.

Сталин поручил Василевскому убедить Конева в успехе операции. «Иду на риск», — заметил Конев всё же в заключение.

Поздно вечером 4 декабря мне позвонил Верховный Главнокомандующий и спросил:

— Чем ещё помочь фронту, кроме того, что уже дано?

Я ответил, что необходимо получить поддержку авиации резерва Главнокомандования и ПВО страны, и снова попросил хотя бы две сотни танков: без них фронт не может быстро развивать контрнаступление.

— Танков пока нет, дать не можем, — сказал Сталин, — авиация будет. Я  сейчас туда позвоню. Мы дали указания 5 декабря перейти в наступление Калининскому фронту, а 6 декабря – оперативной группе правого крыла Юго-Западного фронта в районе Ельца.

Наступило утро 6 декабря 1941 года. Войска Западного фронта севернее и южнее столицы начали контрнаступление, под Калинином и Ельцом двинулись вперёд соседние фронты. Развернулось грандиозное сражение. Охватив город со всех сторон, советские войска ворвались в него и после ожесточённых боёв в ночь на 15 декабря очистили Клин от противника. После того как Клин был нами освобождён, туда прибыл министр иностранных дел Великобритании А. Иден. В конце декабря мы прочли в «Правде» заявление Идена, сделанное им по возвращению в Лондон. Делясь впечатлениями о поездке в СССР, он сказал: «Я был счастлив увидеть некоторые из подвигов русских армий, подвигов поистине великолепных».

Если бы тогда Ставка могла нам дать хотя бы четыре армии на усиление (по одной для Калининского и Брянского фронтов и две для Западного фронта мы получили бы реальную возможность нанести врагу более сильный удар и ещё дальше отбросить его от Москвы, а возможно, даже выйти на линию Витебск-Смоленск-Брянск. Но в связи с разгромом немецко-фашистских войск под Москвой и успехами, достигнутыми в ходе контрнаступления, Верховный был настроен оптимистически. Отсюда появилась у него идея начать как можно быстрее общее наступление на всех фронтах, от Ладожского озера до Чёрного моря. Вечером 5 января 1942 года как член Ставки я был вызван к Верховному Главнокомандующему для обсуждения проекта плана общего наступления Красной Армии.

— Наша задача состоит в том, — рассуждал он, прохаживаясь, по-своему обыкновению, вдоль кабинета, — чтобы не дать немцам передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы ещё до весны… Когда у нас будут новые резервы, а у немцев не будет больше резервов.

Главный удар планировалось нанести по группе армий «Центр». Силами Северо-Западного, Калининского, Западного и Брянского фронтов путём двустороннего охвата с последующим окружением и уничтожением главных сил в районе Ржева, Вязьмы и Смоленска.

Перед войсками Ленинградского, Волховского фронтов, правого крыла Северо-Западного фронта и Балтийским флотом ставилась задача разгромить группу армий «Север» и ликвидировать блокаду Ленинграда.

Войска Юго-Западного и Южного фронтов должны были нанести поражение группе армий «Юг» и освободить Донбасс, а Кавказский фронт и Черноморский флот – освободить Крым.

Переход в общее наступление предполагалось осуществить в крайне сжатые сроки. Изложив этот проект Сталин предложил высказаться присутствующим.

На западном направлении, — доложил я, — где создались более благоприятные условия и противник ещё не успел восстановить боеспособность своих частей надо продолжить наступление. Но для успешного исхода дела необходимо пополнить войска личным составом, боевой техникой и усилить резервами, в первую очередь танковыми частями. Если мы это пополнение не получим, наступление не может быть успешным. Что касается наступления наших войск под Ленинградом и на Юго-Западном направлении, то там наши войска стоят перед серьёзной обороной противника. Без наличия мощных артиллерийских средств они не смогут прорвать оборону, сами измотаются и понесут большие, ничем не оправданные потери. Я за то, чтобы усилить фронты западного направления и здесь вести более мощное наступление.

— Мы сейчас ещё не располагаем материальными возможностями, достаточными для того, чтобы обеспечить одновременное наступление всех фронтов, — поддержал меня Н.А. Вознесенский.

— Я говорил с Тимошенко, — сказал Сталин. – Он за то, чтобы действовать и на юго-западном направлении. Надо быстрее перемалывать немцев, чтобы они не смогли наступать весной. Кто ещё хотел бы высказаться? Ответа не последовало. Обсуждение предложений Верховного так и не состоялось.

Выйдя из кабинета Шапошников сказал: — Вы зря спорили: этот вопрос был заранее решён Верховным.

Однако я позволю себе ещё раз сказать, что зимой 1942 года мы не имели реальных сил и средств, чтобы воплотить в жизнь все эти правильные, с общей точки зрения, идеи о широком исполнении…, жизнь это подтвердила. Только продвижение войск Северо-Западного фронта развивалось успешно, так как здесь не было сплошной линии обороны противника.

В начале февраля 1942 года 3-я и 4-я ударные армии этого фронта, пройдя 250 километров, вышли на подступы к Великим Лукам, Демидову и Велижу.

Общий характер действий противника в этот период определялся приказом Гитлера от 3 января 1942 года, в котором в частности, говорилось: «Цепляться за каждый населённый пункт, не отступать ни на шаг обороняться до последнего патрона, до последней гранаты – вот что требует от нас текущий момент».

*         *         *

Здесь я хочу более подробно остановиться на действиях наших войск в районе Вязьмы.

27 января корпус генерала Белова прорвался через Варшавское шоссе и через три дня соединился с десантниками и партизанскими отрядами южнее Вязьмы. 1 февраля туда же вышли три стрелковые дивизии 33-й армии… под личным командованием генерала Ефремова и завязали бои на подступах к Вязьме… Корпус Белова, выйдя в район Вязьмы и соединившись с войсками Ефремова, сам лишался тыловых путей.

К тому времени немецкое командование перебросило из Франции и с других фронтов в район Вязьмы крупные резервы и сумело стабилизировать там свою оборону, прорвать которую мы так и не смогли. Находясь в тылу противника, корпус Белова, группа Ефремова и воздушно-десантные части вместе с партизанами в течение двух месяцев наносили врагу чувствительные удары, истребляя его живую силу и технику…

По просьбе генералов Белова и Ефремова командование фронта разрешило им в начале апреля выводить войска на соединение с нашими главными силами. При этом было строго указано выходить из района Вязьмы через партизанские районы, лесами, в общем направлении на Киров, где 10-й армией будет подготовлен прорыв обороны противника, так как там она была слабее.

Кавалерийский корпус генерала Белова и воздушно-десантные части в точности выполнили приказ и, совершив большой подковообразный путь, вышли на участок 10-й армии 18 июля 1942 года… Генерал Ефремов, считая, что путь на Киров слишком длинен для его утомлённой группы обратился по радио непосредственно в Генштаб с просьбой разрешить ему прорваться по кратчайшему пути – через реку Угру. Мне тут же позвонил Сталин и спросил, согласен ли я с предложением Ефремова. Я ответил категорическим отказом. Но Верховный сказал, что Ефремов опытный командарм и что надо согласиться с ним. Сталин приказал организовать встречный удар силами фронта. Такой удар был подготовлен и осуществлён 43-й армией, однако действий со стороны группы генерала Ефремова не последовало. Как выяснилось позже, немцы обнаружили отряд при движении к реке Угре и разбили его. Командарм Ефремов … был тяжело ранен и, не желая попасть в руки врага, застрелился. Вместе с Ефремовым погиб командующий артиллерией армии генерал-майор П.Н. Афросимов, способнейший артиллерист, большой души человек, и ряд других командиров, политработников и воинов, отличившихся в боях за Москву.

*         *         *

В феврале и марте Ставка требовала усилить наступательные действия на западном направлении, но у фронтов к этому времени истощились силы и средства.

Особенно плохо обстояло дело с боеприпасами. Так, из запланированных на первую декаду января боеприпасов нашему Западному фронту было предоставлено: 82-мм мин – 1 %, артиллерийских выстрелов – 20-30 %. А в целом за январь 50-мм мин – 2,7 %, 120-мм мин 36%, 82-мм мин -55%, артиллерийских выстрелов – 44%.^[19]

Из-за отсутствия боеприпасов для реактивной артиллерии её пришлось частично отводить в тыл.^[20]

В конце февраля-начале марта 1942 года Ставка приняла решение подкрепить силами и средствами фронты, действовавшие на западном направлении, но это уже было запоздалое решение.

Противник значительно усилил свою вяземскую группировку и, опираясь на заранее укреплённые позиции, начал активные действия против войск Западного и Калининского фронтов.

Наши неоднократные доклады и предложения о необходимости остановиться и закрепиться на достигнутых рубежах отклонялись Ставкой. Наоборот, директивой от 20 марта 1942 года Верховный вновь потребовал энергичнее продолжать выполнение ранее поставленной задачи. В конце марта-начале апреля фронты западного направления пытались выполнять эту директиву, требовавшую разгромить ржевско-вяземскую группировку, однако наши усилия оказались безрезультатными. Наконец, Ставка была вынуждена принять наше предложение о переходе к обороне.

Фактическое развитие событий доказало ошибочность решения Верховного на переход в январе в наступление всеми фронтами. Если бы девять армий резерва Ставки ВГК не были разбросаны по всем фронтам, а были бы введены в дело на фронтах западного направления, центральная группировка гитлеровских войск была бы разгромлена, что, несомненно, повлияло бы на дальнейший ход войны.

Немецкий генерал Вестфаль, описывая операцию «Тайфун» вынужден был признать, что «немецкая армия, ранее считавшаяся непобедимой, оказалась на грани уничтожения». Это же заявляют и другие генералы гитлеровской армии, такие, как К. Типпельскирх, Г. Блюментрит, Ф. Байерлейн, Ф. Мангейфель и многие другие.

В битве под Москвой гитлеровцы потеряли в общей сложности более полумиллиона человек, 1300 танков, 2500 орудий, более 15 тысяч машин и много другой техники. Немецкие войска были отброшены от Москвы на запад на 150-300 километров.

Неудачи немецких войск под Ленинградом, Ростовом, в районе Тихвина и битва под Москвой отрезвляюще подействовали на реакционные круги Японии и Турции, заставили их проводить более осторожную политику в отношении Советского Союза.

Не рассчитывали гитлеровцы на то, что их войска будут так измотаны и обескровлены, что уже в 1941 году, не достигнув ни одной стратегической цели, будут вынуждены перейти к обороне на всём советско-германском фронте.

Мне нередко задают вопрос о роли Сталина во время битвы под Москвой.

Сталин был всё это время в Москве, организуя силы и средства для разгрома врага. Надо отдать ему должное – он, возглавляя ГКО и опираясь на руководящий состав наркоматов, проделал колоссальную работу по созданию необходимых стратегических резервов и материально-технических средств для обеспечения контрнаступления под Москвой. Своей жёсткой требовательностью он добивался, можно сказать, почти невозможного.

Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву.

В ознаменование нашей Великой Победы Президиум ВС СССР Указом от 8 мая 1965 года присвоил городу Москве почётное звание «Город-герой» с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Суровые испытания продолжаются

(1942 год)

В 1942 году вследствие ряда причин наша страна вновь подверглась суровым испытаниям. Чтобы глубже понять происшедшие события на юге нашей страны, необходимо в кратких чертах ознакомиться с военно-политической обстановкой, сложившейся к началу лета 1942 года. В январе была подписана декларация 26 стран, в которой они согласились использовать все силы и средства для борьбы против агрессивных государств и не заключать с ними сепаратного мира или перемирия.

С США и Англией была достигнута договорённость об открытии в 1942 году второго фронта в Европе. На советско-германском фронте наступило временное затишье. Обе стороны перешли к обороне.

Советский народ успешно осуществил перестройку народного хозяйства на военный лад. Советские вооружённые силы пока ещё сильно уступали противнику по своей численности и по технической оснащённости. Готовых резервов и крупных материальных ресурсов у нас в то время не было.

На вооружение поступали модернизированные артиллерийские 45-мм противотанковые пушки, новые 76-мм пушки. Формировались новые артиллерийские части и соединения. Наши ВВС получили возможность приступить к формированию воздушных армий. В июне мы уже имели 8 воздушных армий.

Общая численность нашей действующей армии возросла до 5,6 миллиона человек, количество танков достигло 3882, орудий и миномётов – 44,9 тысячи (без 50-мм миномётов, которых было 21,4 тысяч штук), боевых самолётов – 2221.^[21]

Готовилось к летней кампании и немецко-фашистское командование, считавшее главным для себя Восточный фронт. Германия и её союзники имели на фронтах от Баренцева до Чёрного моря 217 дивизий и 20 бригад, причём 178 дивизий, 8 бригад и 4 военно-воздушных флота были только германскими. На остальных фронтах и в оккупированных странах благодаря отсутствию второго фронта Германия держала не более 20% своих вооружённых сил. К маю 1942 года враг на советско-германском фронте имел более чем шестимиллионную армию (в том числе 810 тысяч союзнических войск), 3229 танков и штурмовых орудий, до 57 тысяч орудий и миномётов, 3395 боевых самолётов.

В численности личного состава у войск противника по-прежнему имелось превосходство. У нас же было некоторое количественное превосходство в танках, но в качественном отношении значительная часть нашего танкового парка пока ещё уступала немецкому.

В общих чертах политическая и военная стратегия гитлеровского командования на ближайший период 1942 года сводилось к тому, чтобы разгромить наши войска на юге, овладеть районом Кавказа, выйти к Волге, захватить Сталинград, Астрахань и тем самым создать условия для уничтожения СССР как государства.

Гитлеровскому командованию удалось хорошо укомплектовать группу армий «Юг» и сосредоточить в ней силы, значительно превосходившие возможности наших войск юго-западного направления.

На московском стратегическом направлении в 1942 году предполагалось ограничиться проведением частных наступательных операций с целью ликвидации советских войск, глубоко вклинившихся в расположение немецкой обороны. Этим преследовалась двоякая цель. Во-первых, улучшить оперативное положение своих войск и, во-вторых, отвлечь внимание советского командования от южного стратегического направления, где противник готовил главный удар.

Весной 1942 года я часто бывал в Ставке, принимал участие в обсуждении у Верховного ряда принципиальных стратегических вопросов и хорошо знал, как он оценивал сложившуюся обстановку и перспективы войны на 1942 год.

Было совершенно очевидно, что Верховный не вполне верит обещаниям Черчилля и Рузвельта об открытии второго фронта в Европе, но и не теряет надежды, что они в какой-то степени попытаются осуществить что-либо в других районах. Сталин больше доверял Рузвельту и меньше Черчиллю.

Верховный предполагал, что немцы летом 1942 года будут в состоянии вести крупные наступательные операции одновременно на двух стратегических направлениях, вероятнее всего – на московском и на юге страны… Сталин больше всего опасался за московское, где у немцев находилось более 70 дивизий. Сталин предполагал, что гитлеровцы, не взяв Москву, не бросят свою главную группировку на захват Кавказа и юга страны. Он говорил, что такой ход приведёт немецкие силы к чрезмерной растяжке фронта, на что главное немецкое командование не пойдёт.

Сталин полагал, что мы пока ещё не имеем достаточно сил и средств, чтобы развернуть крупные наступательные операции.

На ближайшее время он считал нужным ограничиться активной стратегической обороной. Однако одновременно он полагал необходимым провести частные наступательные операции в Крыму, в районе Харькова, на льговско-курском и смоленском направлениях, а также в районах Ленинграда и Демянска.

Мне было известно, что Шапошников в принципе придерживался того же мнения, что и Сталин, но стоял на том, чтобы ограничиться активной стратегической обороной, измотать и обескровить врага в начале лета, а затем, накопив резервы перейти летом к широким контрнаступательным действиям.

Поддерживая в этом Шапошникова, я, однако, считал, что на западном направлении нам нужно обязательно в начале лета разгромить ржевско-вяземскую группировку, где немецкие войска удерживали обширный плацдарм и имели крупные силы.

На совещании, которое состоялось в ГКО в конце марта присутствовали Ворошилов, Тимошенко, Хрущёв, Баграмян, Шапошников, Василевский и я. Шапошников сделал очень обстоятельный доклад, который в основном соответствовал прогнозам Сталина. Но, учитывая численное превосходство противника и отсутствие второго фронта в Европе, он предложил на ближайшее время ограничиться активной обороной. Основные стратегические резервы, не вводя в дело, сосредоточить на центральном направлении и частично в районе Воронежа, где по мнению Генштаба летом 1942 года могут разыграться главные события.

При рассмотрении плана наступательной операции, представленного командованием юго-западного направления (Тимошенко, Баграмян, Хрущёв), маршал Шапошников выразил несогласие Генштаба с этим планом, пытаясь указать на трудности организации этой операции, на отсутствие резервов, которые здесь требовались.

Однако Верховный, не дав ему закончить, сказал:

— Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать пока немцы нанесут удар первыми. Надо самим нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте и прощупать готовность противника. Жуков предлагает развернуть наступление на западном направлении, а на остальных фронтах обороняться, я думаю, что это полумера.

Слово взял С.К. Тимошенко:

— Войска этого направления сейчас в состоянии и безусловно должны нанести немцам на юго-западном направлении упреждающий удар и расстроить их наступательные планы против Южного и Юго-Западного фронтов, в противном случае повторится то, что было в начале войны. Что касается перехода в наступление на западном направлении, я поддерживаю Жукова. Это будет сковывать силы противника.

Ворошилов поддержал мнение Тимошенко. Остальные молчали и, когда Сталин вновь говорил о целесообразности ряда ударов, одобрительно кивали.

Я ещё раз доложил своё несогласие с развёртыванием нескольких наступательных операций одновременно. Однако это соображение во внимание не было принято и последовало половинчатое решение.

Шапошников, на сей раз, к сожалению отмолчался.

Совещание закончилось указанием Сталина подготовить и провести в ближайшее время частные операции в Крыму, на харьковском направлении и в других районах.

Не успел я доехать до штаба фронта, как мне передали директиву о том, что с сего числа Калининский фронт выводится из моего подчинения и переключается в прямое подчинение Ставки, а главное командование западного направления, которое я возглавил, ликвидируется. Мне, конечно, было понятно – это за то, что я не согласился с решением Верховного относительно ряда упреждающих наступательных операций наших войск.

Вот как об этом вспоминает непосредственный участник событий Василевский: «Б.М. Шапошников, учитывая рискованность наступления из оперативного мешка, каким являлся барвенковский выступ для войск Юго-Западного фронта, предназначавшихся для этой операции, внёс предложение воздержаться от её проведения. Однако командование направления… заверило Сталина в полном успехе операции. Он дал разрешение на её проведение и приказал Генштабу считать операцию внутренним делом направления и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться».^[22]

*         *         *

В конце апреля наступление наших войск в Крыму окончилось неудачей. Войска Крымского фронта, возглавляемые генерал-лейтенантом Д.Т. Козловым, не достигнув цели, понесли значительные потери. Ставка приказала командованию фронта перейти к жёсткой обороне. Имея в своём распоряжении 21 дивизию и средства усиления, командование фронтом не сумело организовать в районе Керчи устойчивую оборону. 8 мая противник… прорвал оборону.   Фронт потерял свои основные силы и почти всю боевую технику. Поражение в районе Керчи серьёзно осложнило положение в Севастополе, где защитники города с октября 1941 года вели напряжённую борьбу. Теперь, заняв Керчь, немецкое командование сосредоточило все силы против Севастополя.

4 июля после девяти месяцев осады, многодневных и ожесточённых сражений, в которых советские моряки, бойцы сухопутных частей обрели бессмертную славу, Севастополь был оставлен.

Как-то во время телефонного разговора со мной о Крымском фронте и юго-западном направлении Верховный сказал:

— Вот видите, к чему приводит оборона? (он намекал на моё выступление на мартовском совещании)… Мы должны крепко наказать Козлова, Мехлиса и Кулика за беспечность, чтобы другим было неповадно ротозейничать. Тимошенко скоро начнёт наступление на Харьков. Вы как – не изменили своего мнения о способе действий на юге?

Я ответил, что нет. Считаю, что на юге надо встретить противника ударами авиации и мощным огнём, нанести ему поражение упорной обороной, а затем перейти в наступление.

12 мая войска Юго-Западного фронта перешли в наступление в направлении на Харьков… Наши войска прорвали оборону противника и за трое суток продвинулись на 25-50 километров. Это дало, как вспоминает Василевский, повод Верховному бросить упрёк Генштабу в том, что по его настоянию он чуть было не отменил столь удачно развивающуюся операцию.

Утром 17 мая 11 немецких дивизий из состава армейской группы Клейста перешли в наступление из района Славянск-Краматорск… Оборона была прорвана. За двое суток враг продвинулся до 50 километров и вышел во фланг войскам левого крыла Юго-Западного фронта в районе Петровского.

Вечером 17 мая Василевский связался с начальником штаба 57-й армии генералом Анисовым…, тот доложил, что обстановка у них критическая.

Василевский немедленно связался с Верховным и предложил прекратить наступление Юго-Западного фронта, а часть сил из состава его ударной группировки бросить на ликвидацию угрозы, возникшей со стороны Краматорска. Иных способов спасти положение не было, поскольку  в этом районе никакими резервами Ставки фронт не располагал.

Сталин не любил менять свои решения. Переговорив с Тимошенко, он заявил Василевскому, что «мер, принимаемых командованием направления, вполне достаточно, чтобы отразить удар врага против Южного фронта, а потому Юго-Западный фронт будет продолжать наступление…».^[23]

Мне довелось присутствовать 18 мая в Ставке при одном из последующих разговоров Сталина с командующим Юго-Западным фронтом. Хорошо помню, что Верховный предлагал Тимошенко прекратить наступление и повернуть основные силы барвенковской группы против краматорской группировки противника. Тимошенко доложил, что Военный совет считает опасность краматорской группы явно преувеличенной и, следовательно, наступательную операцию прекращать нет оснований. Член Военного совета фронта подтвердил мнение Тимошенко.

23 мая 6-я, 57-я армии, часть сил 9-й армии и оперативная группа генерала Л.В. Бобкина оказались полностью окружёнными. Некоторым частям удалось вырваться из окружения, но многие не смогли это сделать и, не желая сдаваться, дрались до последней капли крови. В этих сражениях погиб заместитель командующего фронтом Ф.Я. Костенко. Там же пали смертью храбрых командующий 57-й армией генерал К.П. Подлас и командующий опергруппой генерал Л.В. Бобкин. Это были прекрасные командиры и верные сыны нашей партии и Родины.

*         *         *

Основная причина нашего поражения здесь кроется в ошибках Верховного Главнокомандующего, недооценившего серьёзную опасность, которую таило в себе юго-западное стратегическое направление, и не принявшего мер к сосредоточению крупных стратегических резервов на юге страны. Сталин игнорировал разумные советы об организации крепкой обороны на юго-западном направлении, с тем чтобы встретить там вражеские удары мощным огнём и контрударами наших войск. Он разрешил Военному совету фронта проводить необеспеченную операцию, одновременно затеяв наступления почти на всех фронтах. Это привело к растранжириванию многочисленных людских и материальных резервов.

Если бы на оперативных тыловых рубежах юго-западного направления стояло хотя бы несколько боеспособных резервных армий, не случилось бы этой катастрофы.

Вновь, как и в первые месяцы войны, на юге страны советские войска и наш народ испили полную чашу горечи суровых испытаний и тяжёлых отступлений. Командование фронтами юго-западного направления нередко теряло управление войсками и не всегда знало действительное положение своих армий и противника, вследствие чего принимало запоздалые решения, подчас не отвечающие реальной обстановке.

В результате потери Крыма, поражения наших войск в районе Барвенкова, в Донбассе и под Воронежем противник вновь захватил стратегическую инициативу и, подведя свежие резервы, начал стремительное продвижение к Волге и на Кавказ. К середине июля отбросив наши войска за Дон от Воронежа до Клетской от Суровикина до Ростова-на-Дону, войска противника завязали бой в большой излучине Дона, стремясь прорваться к Сталинграду. Создалась прямая угроза выхода противника на Волгу и на Северный Кавказ, угроза потери Кубани и всех путей, сообщения с Кавказом, потери важнейшего экономического района, снабжавшего нефтью армию и промышленность.

Кое-где в войсках вновь появились панические настроения и нарушения воинской дисциплины. Стремясь пресечь падение морального духа войск, Сталин издал 28 июля 1942 года приказ № 227. Этим приказом вводились жёсткие меры борьбы с паникёрами и нарушителями дисциплины, решительно осуждались «отступательные» настроения. В нём говорилось, что железным законом для действующих войск должно быть требование «ни шагу назад».

Во главе Главного политического управления РККА вместо Мехлиса был поставлен кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б) и Московского Комитета партии Щербаков. В ГПУ пришли способные политработники, хорошо проявившие себя в действующей армии.

Ставка создала новый Сталинградский фронт. Командование юго-западным направлением, как утратившее своё значение, было расформировано. Командующим новым Воронежским фронтом был назначен Н.Ф. Ватутин, командующим Брянским фронтом вместо Ф.И. Голикова – К.К. Рокоссовский.

В августе развернулись серьёзные сражения и на майкопском направлении. 10 августа вражеские войска захватили Майкоп, а 11 августа – Краснодар. К середине августа противник заняв Моздок, вышел на реку Терек.

Партийные организации Грузии, Армении, и Азербайджана взяли на себя снабжение действующих войск и их обслуживание: формировались вооружённые отряды, добровольцы вливались в ряды Красной Армии. Расчёты гитлеровцев на то, что с приходом немецко-фашистских войск народы Кавказа отойдут от Советского Союза, провалились.

К 22 июля в состав Сталинградского фронта входило 38 дивизий на 530-километровом фронте. Всего в составе фронта в тот период насчитывалось 187 тысяч человек, 360 танков, 337 самолётов, 7900 орудий и миномётов. Из них только 16 дивизий (войска 63-й и 62-й армии, две дивизии 64-й армии и по одной дивизии 4-й и 1-й танковых армий) смогли занять оборонительные позиции на главной полосе.

Соотношение сил было в пользу противника: в людях – 1,2:1, в танках – 2:1, в самолётах – 3,6:1. Только в артиллерии и миномётах силы были примерно равны.

В начале июля мне позвонил Сталин и спросил, известно ли мне, что немецкие войска прорвали оборону Калининского фронта и отрезали войска 39-й армии. Я ответил, что обстановка мне известна из данных Генштаба.

— Надо принимать меры, чтобы 39-я армия не оказалась в тяжёлом положении, — сказал Сталин. Я ответил, что Калининский фронт мне не подчинён. Он находится в прямом подчинении Ставки. Он продолжил: — Созвонитесь с Коневым, я дам ему указание. Затем Сталин спросил, могу ли я организовать наступление войск фронта, с тем, чтобы отвлечь внимание противника от юго-западного направления, где у нас сложилось тяжёлая обстановка.

Я ответил, что такое наступление будет полезным и его можно скоро подготовить. Одно – на левом крыле фронта из района Киров-Волхов, другое – на правом крыле в районе Погорелое Городище, которое желательно провести во взаимодействии с Калининским фронтом.

На левом крыле фронта в начале июля 10-я, 16-я и 61-я армии развернули наступление с рубежа Киров-Волхов в сторону Брянска. На правом крыле фронта усиленная 20-я армия во взаимодействии с левым крылом Калининского фронта в августе повела успешное наступление с целью разгрома противника в районе Сычёвка-Ржев. После прорыва немецкой обороны и выхода к железной дороге Ржев-Вязьма наступление войск Западного фронта было приостановлено. Город Ржев войскам Калининского фронта взять не удалось, и он остался в руках противника.

В районе Погорелое Городище-Сычёвка противник понёс большие потери. Чтобы остановить успешный удар войск Западного фронта немецкому командованию пришлось спешно бросить туда значительное количество дивизий, предназначенных для развития наступления на сталинградском и кавказском направлениях.

Немецкий генерал К. Типпельскирх по этому поводу писал:

«Прорыв удалось предотвратить только тем, что три танковые и несколько пехотных дивизий, которые уже готовились к переброске на Южный фронт, были задержаны и введены сначала для локализации прорыва, а затем и для контрудара».^[24]

Командующим Сталинградским фронтом оставался генерал-лейтенант Гордов, сменивший Маршала Советского Союза Тимошенко.

К 30 августа войска Юго-Восточного фронта (командующий генерал-полковник Ерёменко) под давлением превосходящих сил противника отошли на внутренний обвод Сталинграда.

*         *         *

Вообще должен сказать, что Верховный понял, что неблагоприятная обстановка, сложившаяся летом 1942 года, является следствием его личной ошибки, допущенной при утверждении плана действий наших войск в летней кампании этого года. И он не искал других виновников среди руководящих лиц Ставки и Генштаба.

27 августа 1942 года, когда я находился в районе Погорелое Городище, где мы проводили наступательную операцию, мне позвонил Поскрёбышев. Он сообщил, что накануне, 26 августа, ГКО, рассматривая обстановку на юге страны, принял решение о назначении меня заместителем Верховного Главнокомандующего. Александр Николаевич предупредил, чтобы я в 14.00 находился на КП и ждал звонка Сталина… даже из этих слов я понял, что ГКО находится в большой тревоге за исход борьбы в районе Сталинграда.

Вскоре по ВЧ позвонил Верховный. Справившись о положении дел на Западном фронте, он сказал:

— Вам нужно как можно быстрее приехать в Ставку. Оставьте за себя начальника штаба. Продумайте, кого следует назначить командующим вместо вас.

Не заезжая в штаб фронта, я выехал в Москву. Поздно вечером этого же дня прибыл в Кремль. Сталин работал у себя в кабинете. Там же находились некоторые члены ГКО.

Верховный сказал, что у нас плохо идут дела на юге и может случиться, что немцы возьмут Сталинград. Не лучше складывается обстановка и на Северном Кавказе. Он объявил, что ГКО решил назначить меня заместителем Верховного Главнокомандующего и послать меня в район Сталинграда. Сейчас там находятся Василевский, Маленков и Малышев. Маленков остаётся с вами, а Василевский должен возвратиться в Москву. Когда вы можете вылететь? – спросил меня Верховный.

Я ответил, что мне потребуются сутки для изучения обстановки и 29-го я смогу вылететь в Сталинград.

Вылетев 29 августа, на полевой площадке в районе Камышина на Волге, меня встретил Василевский.

Генерал-лейтенант Гордов находился на передовых позициях. Обстановку доложил начальник штаба Никишев и начальник оперативного отдела Рухле… Мне показалось, что они не совсем уверены в том, что в районе Сталинграда противника можно остановить. На КП 1-й гвардейской армии мы встретились с Гордовым и командующим 1-й гвардейской армии Москаленко. Чувствовалось, что оба хорошо знают силу противника и возможности своих войск.

Обсудив обстановку и состояние наших частей, мы пришли к выводу, что подготовить войска сосредоточиваемых армий к контрудару мы сможем не ранее чем 6 сентября.

Я тут же доложил об этом по ВЧ Верховному. Он выслушал меня и сказал, что у него возражений нет. Василевский 1 сентября вылетел из Сталинграда.

2 сентября я и Москаленко были на переднем крае, изучая обстановку. Вернувшись на КП, я позвонил Сталину. Сталин сказал: — Я  говорил с Ерёменко, он доложил, что части, обороняющие город, сильно истощены и не в состоянии долго сдерживать наступление противника. Просил начать контрудар с севера не позднее утра 4 сентября.

Я ответил, что раньше утра 6-го удар начать невозможно, так как неподготовленное наступление наверняка не даст положительных результатов.

— Наступление начать не позже 5-го, приказал Сталин. Вы за это отвечаете. – И положил трубку.

По просьбе командарма Москаленко атака 1ГА была мною перенесена на 3 сентября. Утром 3 сентября после артподготовки войска 1ГА перешли в наступление.. Дальнейшее продвижение 1ГА было остановлено непрерывными ударами авиации и контратаками танков и пехоты противника, поддержанных артиллерией из района Сталинграда. На рассвете 5 сентября по всему фронту 24-й, 1ГА-й и 66-й армий началась артиллерийская и авиационная подготовка.

За день сражения наши части продвинулись всего лишь на 2-4 километра. Третий и четвёртый день сражений прошли главным образом в состоянии огневых средств и боях в воздухе.

10 сентября, ещё раз объехав части и соединения армии, я окончательно укрепился во мнении, что прорвать боевые порядки противника и ликвидировать его коридор наличными силами и в той же группировке невозможно. В таком же духе высказались генералы Гордов, Москаленко, Малиновский, Козлов Д.Т. и другие. В тот же день я передал Верховному по ВЧ:

— Армейские удары не в состоянии опрокинуть противника.

Верховный ответил, что было бы неплохо, если бы я прилетел в Москву и доложил лично эти вопросы.

Днём 12 сентября я вылетел в Москву и через четыре часа был в Кремле, куда Верховный вызвал и Василевского.

Александр Михайлович доложил о подходе в район Сталинграда новых частей противника из района Котельникова, о ходе сражения в районе Новоросссийска, а также о боях на грозненском направлении. Верховный резюмировал: — Рвутся любой ценой к грозненской нефти. Ну теперь послушаем Жукова.

Я повторил то же, о чём докладывал два дня назад по телефону.

— Что нужно Сталинградскому фронту, чтобы ликвидировать коридор противника и соединиться с юго-Западным фронтом? – спросил Сталин.

— Минимум ещё одну полнокровную общевойсковую армию, танковый корпус, три танковые бригады и не менее 460 орудий гаубичной артиллерии. Кроме того, на время операции необходимо дополнительно сосредоточить не менее одной воздушной армии. Василевский полностью поддержал мои расчёты.

Верховный достал свою карту с расположением резервов Ставки и пристально её рассматривал.

Мы с Василевским отошли подальше от стола в сторону и очень тихо говорили о том, что видимо, надо искать какое-то иное решение.

— А какое «иное» решение? – вдруг подняв голову, спросил Сталин.

— Вот что, — продолжал он, — поезжайте в Генштаб и подумайте хорошенько, что надо предпринять в районе Сталинграда. Завтра в 9 часов вечера снова соберёмся здесь.

Мы решили предложить Сталину следующий план действий: первое  — активной обороной продолжать изматывать противника; второе – приступить к подготовке контрнаступления, чтобы нанести противнику в районе Сталинграда такой удар, который резко изменил бы стратегическую обстановку на юге страны в нашу пользу.

Нам было ясно, что основные удары нужно наносить по флангам сталинградской группировки, прикрывавшимися королевскими румынскими войсками. Ориентировочный расчёт показывал, что раньше середины ноября подготовить необходимые силы и средства для контрнаступления будет невозможно. Тех сил и средств, которыми к осени 1942 года располагала Германия, не хватит для завершения задач ни на Северном Кавказе, ни в районе Дона и Волги. И безусловно, они будут вынуждены, так же как и после разгрома под Москвой, перейти к обороне на всех направлениях.

Нам было известно, что наиболее боеспособные в вермахте 6-я армия Паулюса и 4-я танковая армия Гота, втянувшись в изнурительные бои в районе Сталинграда, не в состоянии завершить операцию по захвату города и увязли там.

Генштаб на основе данных фронтов изучил сильные и слабые стороны немецких, венгерских, итальянских и румынских войск. Войска сателлитов по сравнению с немецкими были хуже вооружены, менее опытны, недостаточно боеспособны даже в обороне.

И самое главное – их солдаты, да и многие офицеры не хотели умирать за чуждые им интересы на далёких полях России, куда их направили Гитлер, Муссолини, Антонеску, Хорти и другие фашистские лидеры.

Наши войска занимали охватывающее положение и могли сравнительно легко развернуться на плацдармах в районе Серафимовича и Клетской.

Вечером, в 22.00 мы были у Верховного, в его кабинете. Поздоровавшись за руку, что с ним редко бывало, он возмущённо сказал:

— Десятки, сотни тысяч советских людей отдают свою жизнь в борьбе с фашизмом, а Черчилль торгуется из-за двух десятков «Харикейнов». И затем совершенно спокойным тоном без всякого перехода продолжал:

— Ну, что надумали? Кто будет докладывать?

— Кому прикажете, — ответил Александр Михайлович, — мнение у нас одно.

Верховный подошёл к нашей карте

— Это что у вас?

— Это предварительные намётки плана контрнаступления в районе Сталинграда, — пояснил Василевский.

— Что это за группировки войск в районе Серафимовича?

— Это новый фронт. Его нужно создать, чтобы нанести мощный удар по оперативному тылу группировки противника, действующей в районе Сталинграда.

— Хватит ли сейчас сил для такой большой операции?

Я доложил, что, по нашим подсчётам, через 45 дней операцию можно обеспечить необходимыми силами и средствами и хорошо её подготовить.

— А не лучше ли ограничиться ударом с севера на юг и с юга на север вдоль Дона? – спросил Сталин.

— Нет, в этом случае немцы могут быстро повернуть из-под Сталинграда свои бронетанковые дивизии и парировать наши удары. Удар же наших войск западнее Дона не даёт возможности противнику из-за речной преграды быстро сманеврировать и своими резервами выйти на встречу нашим группировкам.

— А не далеко ли замахнулись ударными группировками?

Мы с Александром Михайловичем объяснили, что операция делится на два этапа: 1) прорыв обороны, окружение сталинградской группировки немецких войск и создание прочного внешнего фронта, чтобы изолировать эту группировку от внешних сил; 2) уничтожение окружённого противника и пресечение попыток противника деблокироваться.

— Над планом надо ещё подумать и подсчитать наши ресурсы, — сказал Верховный. – А сейчас главная задача удержать Сталинград и не допустить продвижения противника в сторону Камышина.

Вошёл Поскрёбышев и доложил, что звонит Ерёменко. Закончив телефонный разговор, Верховный сказал:

— Ерёменко докладывает, что противник подтягивает к городу танковые части. Завтра надо ждать нового удара. Дайте сейчас же указание о немедленной переброске через Волгу 13-й гвардейской дивизии Родимцева из резерва Ставки и посмотрите, что ещё можно направить туда завтра, —  сказал он Василевскому.

Обратившись ко мне Верховный приказал:

— Позвоните Гордову и Голованову, чтобы они незамедлительно вводили в дело авиацию. С утра Гордов пусть атакует, чтобы сковать противника. Сами вылетайте обратно в войска Сталинградского фронта и приступайте к изучению обстановки в районе Клетской и Серафимовича. Василевскому через несколько дней надо вылететь на Юго-Восточный фронт к Ерёменко для изучения обстановки на его левом фланге. То, что мы здесь обсуждали, кроме нас троих, пока никто не должен знать.

Через час я вылетел в штаб Сталинградского фронта.

16 сентября дивизия Родимцева отбила Мамаев Курган. Помогли сталинградцам удары авиации под командованием Голованова и Руденко, а также атаки и артиллерийские обстрелы с севера войск Сталинградского фронта по частям 8-го армейского корпуса немцев.

Небезынтересно, что по этому поводу пишет немецкий офицер, находившийся в армии Паулюса: «В то же время части нашего корпуса понесли огромные потери, отражая 6 сентября яростные атаки противника, который пытался прорвать наши отсечные позиции с севера. Дивизии, находившиеся на этом участке, были обескровлены, в ротах оставались, как правило, по 30-40 солдат».^[25]

В момент затишья по приказу Верховного на КП 1-й гвардейской армии приехали Ерёменко и Хрущёв, Голованов и я также находились там. Ерёменко сказал, что он хотел бы ознакомиться с обстановкой и обсудить положение в Сталинграде. Гордов и Москаленко познакомили А.И. Ерёменко со всеми деталями обстановки и своими соображениями.

В конце сентября меня вновь вызвал Сталин в Москву для более детального обсуждения плана контрнаступления. Во время обсуждения обстановки на участке Сталинградского фронта Верховный спросил меня, что собой представляет генерал Гордов. Я доложил, что Гордов в оперативном отношении подготовленный генерал, но как-то не может поладить со штабом и командным составом.

Сталин сказал, что в таком случае во главе фронта следует поставить другого командующего. Кандидатом на этот пост я предложил генерал-лейтенанта К.К. Рокоссовского, Василевский поддержал меня. Тут же было решено: Сталинградский фронт переименовать в Донской, а Юго-Восточный – в Сталинградский. Командующим Донским фронтом назначить Рокоссовского, начальником штаба фронта – М.С. Малинина.

Кандидатом на должность командующего во вновь создаваемый Юго-Западный фронт был назван генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин.

После детального обсуждения вопроса по плану контрнаступления Верховный, обращаясь ко мне сказал:

— Вылетайте обратно на фронт. Принимайте все меры, чтобы ещё больше измотать и обессилить противника. Посмотрите ещё раз намеченные планом районы сосредоточения резервов и исходные районы для Юго-Западного фронта и правого крыла Сталинградского фронта, особенно в районе Серафимовича и Клетской. Товарищу Василевскому с этой же целью следует выехать ещё раз на левое крыло Юго-Восточного фронта и там изучить все вопросы, намеченные планом.

Мы с Василевским вернулись в Ставку, где ещё раз был обсуждён план контрнаступления и после этого утверждён. Карту-план контрнаступления подписали Жуков и Василевский, «Утверждаю» подписал Верховный. Сталин сказал Василевскому:

— Не раскрывая смысла нашего плана, надо опросить командующих фронтами в отношении их дальнейших действий.

Мне было приказано лично проинструктировать Военный совет Донского фронта о характере действий войск с целью всемерной помощи Сталинграду.

В середине октября противник вновь развернул новое наступление в надежде уже на этот раз обязательно покончить со Сталинградом. Дни и ночи не прекращались бои на улицах города, в домах, на заводах, на берегу Волги – везде и всюду.

11 ноября, когда наши войска заканчивали грандиозную подготовку к контрнаступлению, противник ещё раз пытался наступать, но безрезультатно. За период с июля по ноябрь в сражениях в районе Дона, Волги и Сталинграда противник потерял до 700 тысяч человек, более тысячи танков, свыше 2 тысяч орудий и миномётов, до 1400 самолётов.

Южнее Сталинграда 51-я армия частным контрударом вышибла противника из озёрных дефиле и прочно удерживала в своих руках выгодный рубеж Сарпа-Цаца-Барманцак. Этот район, по рекомендациям Василевского, и был избран как исходный для ноябрьского контрнаступления левого крыла Сталинградского фронта.

Более трёх месяцев продолжались ожесточённые сражения за Сталинград. В середине ноября 1942 года оборонительными сражениями в районе Сталинграда и Северного Кавказа заканчивался первый период Великой Отечественной войны.

К ноябрю 1942 года за 16 месяцев потери вражеских войск достигли более двух с половиной миллионов человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Это были лучшие кадры немецких войск, которые в конце первого периода войны фашистскому командованию заменить уже было нечем.

Какие же выводы можно сделать из нашей вооружённой борьбы с фашистской Германией за первый период войны?

Надо прямо сказать, при тех условиях обороны, в которых враг обрушил свои мощные удары на нашу страну, полностью избежать поражения в начале войны было невозможно.

В первые же дни немецкое командование ввело в действие 190 хорошо оснащённых дивизий, 3712 танков, более 50 тысяч орудий и миномётов, около 5000 самолётов. Численность войск, брошенных на Советский Союз, составляла 5,5 миллиона человек.

Надо сказать, что в общем количестве войск мы не многим уступали противнику, но как известно, значительная часть наших войск находилась на Дальнем Востоке, в Закавказье и на Севере с целью обеспечения государственных границ от возможной агрессии со стороны Японии¸ Турции и других агрессивных государств.

Те же войска, которые дислоцировались в наших западных округах, и те, которые были по решению правительства переброшены из внутренних округов в западные военные округа весной 1941 года, по количеству и по боевому качеству значительно уступали противнику, особенно на тех направлениях, где он наносил главные удары.

Здесь количественное и качественное превосходство войск противника было велико – в 5-6 и более раз, особенно в танках, артиллерии и авиации.

В общем количестве танков мы несколько превосходили немецкую армию, но большинство наших танков было устаревших конструкций с лёгким вооружением…

Полноценных танков Т-34 и КВ мы имели на всю Красную Армию менее 1500 единиц, часть из которых находилась в учебных центрах.

Наши войска, не приведённые в полную боевую готовность, не могли выдержать сокрушительных, заранее подготовленных ударов и в ряде случаев совершали неорганизованные отходы, теряя при этом вооружение и боевую технику.

Это положение усугублялось тем, что наше командование как в тактическом, так и в оперативно-стратегическом плане ещё не имело всестороннего опыта ведения боевых действий и войны в целом.

И всё же даже в этих условиях, если бы войска приграничных округов были заранее приведены в полную боевую готовность, можно было встретить удары врага более организованно, нанести ему в первые же дни войны более значительные потери, дольше задержать на западных оборонительных рубежах и потерять меньше своих войск.

Даже в сентябре-октябре 1941 года и летом 1942 года, когда Западный, Резервный, Брянский фронты и фронты юго-западного направления имели заранее организованную оборону, мы всё-таки полностью не смогли отразить мощные удары противника.

Совсем иначе пошли наши дела, когда советские войска получили в свои руки достаточное количество современных танков, самолётов, боевую и вспомогательную технику. Энтузиазм воинов подкреплялся надёжным оружием, и они дрались более эффективно, со значительными результатами.

Даже сравнительно небольшая война с Финляндией показала нашу слабую боевую готовность. Частично принятые меры по устранению выявленных недостатков в деле обороны в 1940-м и в начале 1941 года были несколько запоздалыми.

Современная боевая техника – весьма сложный комплекс. Она требует много времени для освоения и подготовки кадров, поэтому давать её войскам нужно не тогда, когда «заговорят пушки», а задолго до войны.

Надо отдать должное Сталину: когда началась война, он никого не упрекал в отсутствии у нас необходимого количества новейших танков, самолётов и другой боевой техники, так как знал, что в нерешённости этих вопросов прежде всего виноват он сам и его ближайшее  окружение.

Наши довоенные оперативно-стратегические методы вооружённой борьбы вошли в некоторое противоречие с практикой войны, с реальной действительностью.

Неблагоприятно сложившаяся обстановка вынудила нас отступать и вести оборонительные сражения на широких фронтах, вести боевые действия в условиях окружения, к чему мы практически не были готовы. Всем нам пришлось переучиваться современным способам ведения вооружённой борьбы в сложных условиях. Стратегическая оборона 1941 и 1942 годов, хотя и с большими потерями, всё же выполнила задачу в важнейших и решающих битвах под Москвой, Ленинградом и Сталинградом.

Советское Верховное Главнокомандование, Генштаб, командование и штабы войск уже приобрели значительный опыт в организации и ведении активных оборонительных сражений и контрнаступательных операций.

К концу 1942 года страна была превращена в военный лагерь. Героическую работу провели труженики органов тыла Красной Армии. За полтора года войны общий объём воинских перевозок по железным дорогам страны составил 6 миллионов 350 тысяч вагонов.

*         *         *

Что же представлял собой с качественной стороны враг, с которым советские войска сражались в первом периоде войны?

Опьянённые лёгкими победами над армиями стран Западной Европы, отравленные геббельсовской пропагандой, твёрдо верящие в возможность лёгкой победы над Красной Армией и в своё превосходство над всеми другими народами, немецкие войска вторглись в пределы нашей Родины с надеждой на лёгкую победу. Особенно воинственно были настроены молодые солдаты и офицеры, состоявшие в фашистских организациях, личный состав бронетанковых войск и авиации.

Мне приходилось в первые месяцы войны допрашивать пленных и, должен сказать, чувствовалось, что они верили всем авантюристическим посулам Гитлера.

Что касается боеспособности немецких солдат и офицеров в первом периоде войны, их специальной выучки и боевого воспитания, то надо сказать, что они, безусловно, были на высоком уровне во всех родах войск, особенно в танковых войсках и авиации. В боях и полевой службе немецкий солдат знал своё дело, был упорен, самоуверен и дисциплинирован.

В целом советскому солдату пришлось иметь дело с опытным и сильным врагом, у которого вырвать победу было не так-то просто.

Штабы немецких частей, соединений и армий были обучены современным способам организации боя, сражения и операций. В ходе сражений они настойчиво добивались от войск выполнения поставленных задач. При этом умели организовать взаимодействие с боевой авиацией, которая часто бомбовыми ударами прокладывала путь сухопутным войскам.

В основе всех просчётов высших штабов немецких вооружённых сил лежала явная недооценка силы и могущества советского народа и социалистического строя.

Итак, первый период Великой Отечественной войны закончился провалом стратегических планов гитлеровского командования и значительным истощением сил и средств Германии.

Этот главный итог борьбы с немецко-фашистскими войсками в значительной степени предопределил дальнейший ход Второй мировой войны.

Стратегическое поражение противника

в районе Сталинграда

От своих войск немецкое командование требовало подготовить несокрушимую активную оборону, чтобы создать в 1943 году условия для победного окончания войны.

К началу ноября 1942 года немцы имели на советско-германском фронте 266 дивизий, в составе которых насчитывалось 6,2 миллиона человек, около 51,7 тысячи орудий и миномётов, 5080 танков и штурмовых орудий, 3500 боевых самолётов и 194 боевых корабля^[26]. К этому же сроку в действующих войсках Советского Союза находилось около 6,6 миллиона человек, 77,8 тысячи орудий и миномётов, 7350 танков, 4544 боевых самолётов^[27]. В стратегическом резерве Ставки к этому периоду накопилось 27 стрелковых дивизий, 5 отдельных танковых и механизированных корпусов, 6 отдельных стрелковых бригад.

Советские Вооружённые Силы научились сохранять в глубокой тайне свои намерения, производить в широких масштабах дезинформацию и вводить противника в заблуждение.

В оперативном приказе главного немецкого командования сухопутных войск от 14 октября 1942 года говорилось: «Сами русские в ходе последних боёв серьёзно ослаблены и не смогут зимой 1942/1943 года располагать такими же большими силами, какие у них имелись в прошлую зиму».

Активные действия наших войск летом и осенью 1942 года на западном направлении должны были… создать у противника впечатление, что именно здесь… мы готовим зимнюю операцию. Поэтому.. к началу ноября для усиления группы армий «Центр» было переброшено двенадцать дивизий, не считая других средств.

Оперативные просчёты немцев усугубились плохой разведкой, которая не сумела вскрыть подготовку нами крупнейшего контрнаступления в районе Сталинграда, где участвовали 10 общевойсковых, одна танковая и четыре воздушные армии, ряд отдельных танковых, механизированных, кавалерийских корпусов, бригад и отдельных частей, 15,5 тысячи орудий и миномётов, 1463 танка и САУ, 1350 боевых самолётов.

После войны бывший начальник штаба оперативного руководства немецко-фашистскими вооружёнными силами Иодль признал, что они не смогли раскрыть сосредоточение советских войск против левого фланга армии Паулюса:

«Мы абсолютно не имели представления о силе русских войск в этом районе. Раньше здесь ничего не было, и внезапно был нанесён удар большой силы, имевший решающее значение».

Основная и решающая роль во всестороннем планировании и обеспечении контрнаступления под Сталинградом неоспоримо принадлежит Ставке Верховного Главнокомандования и Генштабу.

Имели место также высказывания, что 6 октября 1942 года Военный совет Сталинградского фронта в лице генерал-полковника Ерёменко и члена Военного совета Хрущёва направил в Ставку свои предложения по организации и проведению контрнаступления по собственной инициативе.

При проработке плана действий в штабе Юго-Западного фронта, кроме меня присутствовали и другие представители Ставки: по вопросам артиллерии – генерал Н.Н. Воронов, авиации – генералы А.А. Новиков и А.Е. Голованов, по бронетанковым войскам – генерал Я.Н. Федоренко, которые помогли глубже отработать вопросы применения и взаимодействия родов войск.

Завершив отработку планов войск Сталинградского фронта 12 ноября, мы с Василевским позвонили Сталину и сказали, что нам нужно лично доложить ему ряд соображений, связанных с предстоящей операцией.

13 ноября утром мы были у Сталина. Он был в хорошем расположении духа и подробно расспрашивал о положении дел под Сталинградом, о ходе подготовки контрнаступления. Контрнаступательную операцию можно начать войсками Юго-Западного фронта (Ватутин) и Донского (Рокоссовский) фронтов 19 ноября, а Сталинградского (Ерёменко) фронта – на сутки позже. Разница в сроках объясняется тем, что перед Юго-Западным фронтом стоят более сложные задачи. Он находится на большем удалении от района Калач – хутор Советский, и ему предстоит форсировать Дон. Верховный слушал нас внимательно. По тому, как он не спеша раскуривал свою трубку, разглаживал усы и ни разу не перебил наш доклад, было видно, что он доволен.

Мы с Василевским обратили внимание Верховного на то, что немецкое командование, как только наступит тяжёлое положение в районе Сталинграда и Северного Кавказа, вынуждено будет подбросить часть своих войск из других районов, в частности из района Вязьмы, на помощь южной группировке. Чтобы этого не случилось, необходимо срочно подготовить и провести наступательную операцию в районе севернее Вязьмы. Для этой операции мы предложили привлечь войска Калининского и Западного фронтов.

-Это было бы хорошо, — сказал Сталин. Но кто из вас возьмётся за это дело? Я сказал: — Сталинградская операция во всех отношениях уже подготовлена. Василевский может взять на себя координацию действий войск в районе Сталинграда, я могу взять на себя подготовку наступления Калининского и Западного фронтов.

Верховный, согласившись с нашим предложением сказал:

— Вылетайте завтра утром в Сталинград. Проверьте ещё раз готовность войск и командования к началу операции.

14 ноября я вновь был в войсках Ватутина, Василевский – у Ерёменко. 17 ноября я был вызван в Ставку для разработки операции войск Калининского и Западного фронтов.

*         *         *

19 ноября в 7 часов 30 минут войска Юго-Западного фронта мощными ударами прорвали оборону 3-й румынской армии одновременно на двух участках: 5-я танковая армия под командованием генерал-лейтенанта П.Л. Романенко с плацдарма юго-западнее Серафимовича и 21-я армия под командованием генерал-майора И.М. Чистякова с плацдарма у Клетской.

51, 57 и 64-я армии Сталинградского фронта начали действия 20 ноября на сутки позже, чем войска Юго-Западного и Донского фронтов.

23 ноября в 16 часов в районе хутора Советского встретились войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов, замкнув кольцо окружения сталинградской группировки противника в междуречье Дона и Волги.

После окружения 6-й армии и соединений 4-й танковой армии немецких войск наступил самый ответственный момент – не дать вражеским войскам вырваться из окружения.

Поздно вечером 28 ноября мне позвонил Верховный и спросил, знаком ли я с последними данными об обстановке в районе Сталинграда. Я ответил утвердительно. Тогда Верховный Главнокомандующий приказал подумать и доложить ему свои соображения по ликвидации немецких войск, окружённых под Сталинградом. Мною утром 29 ноября была послана Верховному телеграмма следующего содержания:

«Окружённые немецкие войска сейчас, при создавшейся обстановке, без вспомогательного удара противника из района Нижне-Чирская–Котельниково на прорыв и выход из окружения не рискнут. Чтобы не допустить соединения нижне-чирской и котельниковской группировки противника со сталинградской и образования коридора необходимо:- Как можно быстрее отбросить нижне-чирскую и котельниковскую группировки и создать плотный боевой порядок на линии Обливская-Тормосин-Котельниково. В районе Нижне-Чирская–Котельниково держать две группы танков, не меньше 100 танков в каждой группе в качестве резерва;

— Окружённую группу противника под Сталинградом разорвать на две части. Для чего нанести рассекающий удар в направлении Бол. Россошка. Навстречу ему нанести удар в направлении Дубинский, высота 135. На всех остальных участках перейти к обороне и действовать лишь отдельными отрядами в целях истощения и изматывания противника.

После раскола окружённой группы противника на две части нужно… в первую очередь уничтожить более слабую группу, а затем всеми силами ударить по группе в районе Сталинграда.

                                                           Жуков                                                              № 02               29.11.42г.»

После доклада Верховному я разговаривал по ВЧ с Василевским. Он согласился с моими соображениями.

В период с 20 ноября по 8 декабря планирование и подготовка наступления Калининского и Западного фронтов были закончены. 8 декабря 1942 года фронтам была дана директива за подписью Сталина и Жукова.

Командование Калининского фронта в лице генерал-лейтенанта М.А. Пуркаева со своей задачей справилось. Группа войск Западного фронта должна была, в свою очередь, прорвать оборону противника и двинуться навстречу войскам Калининского фронта, с тем, чтобы замкнуть кольцо окружения вокруг ржевской группировки немцев. Но случилось так, что Западный фронт оборону противника не прорвал.

Верховный потребовал от меня немедленно выехать к Коневу и разобраться в причинах неудачи и, если окажется возможным, выправить там положение.

Хотя наши войска здесь не достигли поставленной Ставкой цели – ликвидации ржевского выступа, но своими активными действиями они не позволили немецкому командованию перебросить значительные подкрепления с этого участка в район Сталинграда. Более того, чтобы сохранить за собой ржевско-вяземский плацдарм, гитлеровское командование вынуждено было перебросить в район Вязьма-Ржев четыре танковые и одну моторизованную дивизии.

В первой половине декабря операция по уничтожению окружённого противника войсками Донского и Сталинградского фронтов развивалась крайне медленно. Сталин нервничал и требовал от командования фронтов быстрейшего завершения разгрома окружённой группировки.

Чтобы спасти общее положение, гитлеровское командование прежде всего считало необходимым стабилизировать фронт обороны своих войск на сталинградском направлении и под его прикрытием отвести с Кавказа группу армий «А».

Для этих целей оно сформировало новую группу армий «Дон», командующим которой был назначен генерал-фельдмаршал Монштейн. Он начал с 12 декабря операцию деблокирования окружённых войск только из района Котельникова вдоль железной дороги. За три дня боёв противнику удалось продвинуться к Сталинграду на 45 километров и даже переправиться через реку Аксай-Есауловский. Наши части отошли за реку Мышкову.

Василевский подтянул и ввёл здесь в сражение усиленную 2-ю гвардейскую армию генерала Р.Я. Малиновского, удар которой окончательно решил участь сражения в пользу советских войск.

16 декабря начали наступление войска Юго-Западного фронта и 6-я армия Воронежского фронта с целью разгрома противника в районе Среднего Дона и выхода в тыл Тормосинской группировки. В начале января войска Ватутина вышли на линию Новая Калитва-Кризское-Чертково-Волошино-Миллерово-Морозовск, создав прямую угрозу всей Кавказской группировке немцев . В конце декабря в ГКО состоялось обсуждение дальнейших действий. Верховный предложил:

— Руководство по разгрому окружённого противника нужно передать в руки одного человека. Сейчас действия двух командующих фронтами мешают ходу дела. Кто-то предложил передать все войска в подчинение Рокоссовскому. Сталин сказал, чтобы немедленно была дана директива о передаче трёх армий 57-й, 64-й, 62-й Сталинградского фронта под командование Рокоссовского. Такая директива была дана 30 декабря 1942 года.

Вскоре Сталинградский фронт был переименован в Южный фронт, который стал действовать на ростовском направлении. 2 февраля 1943 года командующим Южным фронтом был назначен генерал-лейтенант Малиновский.

В январе 1943  года внешний фронт в районе Дона усилиями Юго-Западного и Сталинградского фронтов был отодвинут на 200-250 километров на запад.

31 января была окончательно разгромлена южная группа немецких войск. Её остатки во главе с командующим 6-й армии генерал-фельдмаршалом Паулюсом сдались в плен, а 2 февраля сдались и остатки Северной группы.

Битва в районе Сталинграда была исключительно ожесточённой. Лично я сравниваю её лишь с битвой за Москву.

С 19 ноября 1942 года по 2 февраля 1943 года было уничтожено 32 дивизии и 3 бригады противника, остальные 16 дивизий потеряли от 50 до 75 процентов личного состава.

Общие потери вражеских войск в районе Дона, Волги, Сталинграда составили около 1,5 миллиона человек, до 3500 танков и штурмовых орудий, 12 тысяч орудий и миномётов, до 3 тысяч самолётов и большое количество другой техники.

Такие потери сил и средств катастрофически отразились на общей стратегической обстановке и до основания потрясли всю военную машину гитлеровской Германии. Враг окончательно потерял стратегическую инициативу.

Победа наших под Сталинградом ознаменовала собой начало коренного перелома в войне в пользу Советского Союза.

«Поражение под Сталинградом, — пишет генерал-лейтенант Вестфаль, — повергло в ужас как немецкий народ, так и его армию. Никогда прежде за всю историю Германии не было случая столь страшной  гибели такого количества войск».

За успешное общее руководство контрнаступлением в районе Сталинграда и достигнутые при этом результаты крупного масштаба в числе других я был награждён орденом Суворова 1 степени номер один. Орденом Суворова 1 степени были награждены Василевский, Воронов, Ватутин, Ерёменко, Рокоссовский.

Советские войска, развивая зимнее наступление на запад, заняли Ростов-на-Дону, Новочеркасск, Курск, Харьков и ряд других важных районов.

Разгром фашистских войск на Курской дуге

В начале марта противник из района Люботина нанёс сильный контрудар по войскам левого крыла Воронежского фронта. Неся потери, наши войска отступали.

16 марта 1943 года противник вновь овладел Харьковом и начал развивать удар на белгородском направлении.

В то время как представитель Ставки я находился на Северо-Западном фронте, которым командовал Маршал Советского Союза Тимошенко. Войска фронта, выйдя на реку Ловать, готовились к её форсированию.

Примерно 13 или 14 марта на КП Северо-Западном фронта позвонил Сталин. Ознакомив Верховного Главнокомандующего с обстановкой на реке Ловать, я доложил ему, что… видимо, войскам фронта временно придётся прекратить свои наступательные действия. Верховный согласился с этим, в заключение разговора сказал, что командование Западным фронтом поручено Соколовскому. Я предложил поставить Конева, который до этого командовал Западным фронтом, во главе Северо-Западного фронта, а Тимошенко послать на юг представителем Ставки помогать командующим Южным и Юго-Западным фронтами. Он хорошо знал те районы, а обстановка там за последние дни вновь сложилась для наших войск невыгодная.

— Хорошо, сказал Сталин, — я скажу Поскрёбышеву, чтобы Конев позвонил вам, вы дайте ему все указания, а сами завтра выезжайте в Ставку. Надо обсудить обстановку на Юго-Западном  и Воронежском фронтах. Возможно, — добавил он, – вам придётся выехать в район Харькова.

Через некоторое время мне позвонил Конев.

— Что произошло, Иван Степанович?  — спросил я.

— ГКО освободил меня от командования войсками Западного фронта. Командующим фронтом назначен Соколовский.

— Верховный приказал назначить вас командующим Северо-Западным фронтом вместо Тимошенко, который в качестве представителя Ставки будет послан на южное крыло нашего фронта, — сказал я. Конев поблагодарил и сказал, что завтра утром выезжает к месту нового назначения.

Утром следующего дня я выехал в Ставку. В Москву прибыл в тот же день поздно вечером. Перекусив на ходу, отправился в Кремль. В кабинете Верховного, кроме членов Политбюро, были руководители ведомств, конструкторы и директора ряда крупнейших заводов. Из их докладов отчётливо было видна всё ещё существовавшая большая напряжённость в промышленности. Обещанная помощь из США по ленд-лизу поступала плохо.

После совещания, закончившегося после трёх часов ночи, Сталин прошёл ко мне и спросил: — Вы обедали?

— Нет.

— Ну тогда пойдёмте ко мне да заодно и поговорим о положении под Харьковом. Придётся вам утром вылететь на фронт к Голикову (командующий Воронежским фронтом) и разобраться на месте с обстановкой. Думаю, что Голикова надо заменить. Тут Верховный позвонил члену Военного совета Воронежского фронта Хрущёву и резко отчитал его за непринятие Военным советом мер против контрударных действий противника. При этом Сталин припомнил все его ошибки на посту члена Военного совета Юго-Западного фронта, допущенные в процессе летних сражений 1942 года.

После обеда, вернее уже завтрака, я попросил разрешения поехать в Наркомат обороны, чтобы приготовиться к отлёту на Воронежский фронт. В семь часов утра вылетел в штаб Воронежского фронта. Как только сел в самолёт сейчас же крепко заснул и проснулся лишь от толчка при посадке на аэродроме.

В тот же день позвонил по ВЧ Сталину и обрисовал обстановку. После захвата Харькова части противника без особого сопротивления продвигались на белгородском направлении и заняли Казачью Лопань.

— Необходимо, — докладывал я Верховному, — срочно двинуть сюда всё что можно из резерва Ставки, в противном случае немцы захватят Белгород и будут развивать удар на курском направлении.

Через час из разговора с Василевским я узнал, что Верховным принято решение и уже передано распоряжение о выдвижении в район Белгорода 21-й армии, 1-й танковой армии и 64-й армии. Танковая армия поступала в мой резерв.

18 марта Белгород был захвачен танковым корпусом СС. Однако дальше на север противник прорваться не мог. В конце марта положение на Курской дуге стабилизировалось, та и другая сторона готовились к решающей схватке. Чтобы укрепить руководство Воронежским фронтом, Верховный приказал назначить командующим генерал-полковника Ватутина. Вступив в командование, Николай Фёдорович с присущей ему энергией взялся за укрепление войск фронта и создание глубоко эшелонированной обороны.

Уже в 1942 году гитлеровцы должны были бросить почти десять процентов своих сухопутных сил, находившихся на советско-германском фронте, против партизан. В 1943 году на эти же цели были оттянуты полицейские соединения СС и СД, полмиллиона солдат вспомогательных частей, более 25 дивизий действующей армии.

Войска фронтов в полосе своих действий вели усиленную авиационную и войсковую разведку. В результате в начале апреля у нас имелись достаточно полные сведения о положении войск противника в районе Орла, Сум, Белгорода и Харькова.

Я послал Верховному доклад № 256 от 8 апреля 1943 года. В конце шестого пункта доклада говорилось:

«Переход наших войск в наступлении в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходим в общее наступление, окончательно добьём основную группировку противника».

Наши прогнозы в основном не разошлись с тем, что в действительности замышляло немецко-фашистское командование. Вот что говорилось в приказе Гитлера от 15 апреля 1943 года:

«Ставка Гитлера

15 апреля 1943г.

Совершенно секретно.

Только для командования

Я решил, как только позволят условия погоды, провести наступление «Цитадель» — первое наступление в этом году. Этому наступлению придаётся решающее значение. Оно должно завершиться быстрым и решительным успехом. Наступление должно дать в наши руки инициативу на всю весну и лето текущего года. Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира».^[28]

9 или 10 апреля в штаб Воронежского фронта прибыл Василевский. С ним мы ещё раз в деталях обсудили мой доклад, обстановку, соображения по дислокации оперативно-стратегических резервов и характер предстоящих действий. У нас с Александром Михайловичем было единое мнение по всем вопросам.

Составив проект директивы Ставки о расположении резервов Ставки и создании Степного фронта, мы послали его Верховному Главнокомандующему за нашими подписями.

В этом документе предусматривалась дислокация армий и фронтовых средств усиления…

Общее руководство на месте войсками Центрального и Воронежского фронтов и контроль за выполнением указаний Ставки были возложены Верховным Главнокомандованием на меня.

10 апреля мне позвонил в Бобрышево Верховный и приказал 11 апреля прибыть в Москву для обсуждения плана летней кампании 1943 года, в частности на Курской дуге.

Весь день 12 апреля мы с Василевским и его заместителем А.И. Антоновым готовили нужные материалы для доклада Верховному, всё к вечеру было готово.

Вечером 12 апреля мы с Василевским и Антоновым поехали в Ставку. Верховный, пожалуй, как никогда, внимательно выслушал наши соображения. Он согласился с тем, чтобы главные усилия сосредоточить в районе Курска, но по-прежнему опасался за московское стратегическое направление.

Обсуждая в Ставке… план действий наших войск, мы пришли к выводу о необходимости построить прочную, глубоко эшелонированную оборону на всех важнейших направлениях, и в первую очередь в районе Курской дуги.

В связи с этим командующим фронтами были даны надлежащие указания. Войска начали зарываться глубже в землю. Формируемые и подготавливаемые стратегические резервы Ставки было решено пока в дело не вводить, сосредоточивая их ближе к наиболее опасным районам.

Таким образом, уже в середине апреля Ставкой было принято предварительное решение о преднамеренной обороне. (Выделено мною. – Г.Ж) Окончательное решение …было принято Ставкой в начале июня 1943 года. В то время фактически уже стало известно о намерении противника нанести удар с привлечением для этого крупнейших танковых группировок и использованием новых танков «тигр» и «пантера» и самоходных орудий «фердинанд».

Главными действующими фронтами на первом этапе летней кампании Ставка считала Воронежский, Центральный, Юго-Западный и Брянский.   Выбор момента для перехода в наступление Ставка поставила в зависимость от обстановки. Тогда же был решён вопрос о районах сосредоточения основных резервов Ставки.

Василевскому и Антонову было приказано приступить к разработке всей документации по принятому плану, с тем чтобы ещё раз обсудить его в начале мая.

Мне было поручено 18 апреля вылететь на Северо-Кавказский фронт в армии К.Н. Леселидзе, А.А. Гречко, а также в корпус А.А. Лучинского. Войска этого фронта вели напряжённые сражения с целью ликвидации таманской группировки противника.

Наступление 56-й армии Гречко на станицу Крымская началось 29 апреля… Войска армии захватили станицу, важный железнодорожный узел. Дальнейшее наступление 56-й армии, как и других армий фронта, из-за отсутствия возможностей было приостановлено.

Подготавливая Красную Армию к летней кампании пересматривались и совершенствовались организационные формы фронтов и армий. В их состав дополнительно включались артиллерийские, истребительно-противотанковые и миномётные части. Войска усиливались средствами связи.

Стрелковые войска оснащались более современным автоматическим, противотанковым вооружением и объединялись в стрелковые корпуса, с тем чтобы улучшить управление в общевойсковых армиях и сделать эти армии более мощными. Формировались новые артиллерийские, миномётные и реактивные части, вооружённые более качественными системами. В распоряжение фронтов и ПВО страны начали поступать зенитные дивизии. Это резко усилило противовоздушную оборону.

К лету 1943 года кроме девяти отдельных механизированных и танковых корпусов, были сформированы и хорошо укомплектованы пять танковых армий новой организации, имевших в своём составе, как правило, два танковых и один механизированный корпуса. Кроме того, для обеспечения прорыва обороны противника и усиления армий было создано 18 тяжёлых танковых полков.

По количеству авиации наши ВВС уже превосходили немецкие ВС. Каждый фронт имел свою воздушную армию численностью в 700-800 самолётов. Эти самолёты по своим ТТД тогда превосходили немецкие самолёты.

Большое количество артиллерии было переведено на моторизованную тягу. Машинами отечественного производства и «студебеккерами» были обеспечены инженерные части и войска связи. В распоряжении Управления тылом Красной Армии поступили десятки новых автомобильных батальонов и полков, что резко повысило маневренность и работоспособность всей службы тыла.

Много внимания уделялось подготовке людских резервов. В 1943 году в различных учебных центрах обучались и переподготавливались до двух миллионов человек…

На 1 июля 1943 года в резерве Ставки было несколько общевойсковых, две танковые и одна воздушная армии.

К июлю 1943 года в составе нашей действующей армии было свыше 6,6 миллиона человек, 105 тысяч орудий и миномётов, около 2200 установок полевой реактивной артиллерии, более 10 тысяч танков и САУ, почти 10300 боевых самолётов.^[29]

К концу 1943 года в Советских ВС насчитывалось уже 2,7 миллиона коммунистов и примерно столько же воинов-комсомольцев. В тылу врага активно действовали более 120 тысяч партизан. Наибольшее количество партизанских отрядов действовало в Белоруссии (около 650 отрядов). В целом перед Курской битвой наши вооружённые силы, как в количественном, так и в качественном отношении превосходили немецко-фашистские войска.

Для проведения задуманной операции против Курского выступа германское командование сосредоточило 50 лучших своих дивизий, в том числе 16 танковых и моторизованных, 11 танковых батальонов и дивизионов штурмовых орудий, в которых насчитывалось до 2700 танков и штурмовых орудий и свыше 2000 самолётов (почти 65% всех боевых самолётов, находившихся на Востоке). Были готовы к боевым действиям свыше 900 тысяч человек.

Верховный Главнокомандующий потребовал предупредить чтобы войска фронтов были в полной готовности встретить наступление. Для срыва ожидаемого наступления готовилась авиационная и артиллерийская контрподготовка.

Несколько иначе смотрел на складывавшуюся ситуацию генерал Ватутин. Не отрицая обязательных мероприятий, он предлагал Верховному нанести противнику упреждающий удар по его белгородско-харьковской группировке.

В этом его полностью поддерживал член Военного совета Хрущёв. Начальник Генштаба Василевский, Антонов и другие работники Генштаба не разделяли это предложение Военного совета Воронежского фронта. Я полностью был согласен с мнением Генштаба, о чём и доложил Сталину. Верховный сам всё ещё колебался.

После многократных обсуждений Верховный наконец решил встретить наступление немцев огнём всех видов глубоко эшелонированной обороны, мощными ударами авиации и контрударами оперативных и стратегических резервов.

К предстоящим сражениям в районе Курска наши войска готовились в мае, июне. Лично мне пришлось оба эти месяца провести в войсках Воронежского и Центрального фронтов, изучая обстановку и ход подготовки войск к предстоящим действиям.

Так Ставка и Генштаб считали, что наиболее сильную группировку противник создаёт в районе Орла для действий против Центрального фронта. На самом деле более сильной оказалась группировка против Воронежского фронта, где действовали 8 танковых, одна моторизованная дивизии, 2 отдельных батальона тяжёлых танков и дивизион штурмовых орудий. В них было до 1500 танков и штурмовых орудий. Танковая группировка противника, действовавшая против Центрального фронта насчитывала лишь 1200 танков и штурмовых орудий.

Этим в значительной степени и объясняется то, что Центральный фронт легче справится с отражением наступления противника, чем Воронежский фронт.

На рубеже Ливны-Старый Оскол были сосредоточены войска Степного фронта, которые предназначались для парирования случайностей и в качестве мощной фронтовой группировки для перехода в общее контрнаступление.

Фронтом командовал генерал-полковник Конев, членом Военного совета был генерал-лейтенант И.З. Сусайков, начальником штаба фронта – генерал-лейтенант М.В. Захаров.

30 июня мне позвонил Сталин. Он сказал, чтобы я оставался на Орловском направлении для координации действий Центрального, Брянского и Западного фронтов.

— На Воронежский фронт, — сказал Верховный, – командируется Василевский.

Глубина инженерного оборудования фронтов достигла свыше 150 километров, а с учётом Степного фронта общая глубина составила 250-300 километров.

2 июля Ставка предупредила командующих фронтами о возможном переходе противника в наступление в период с 3 по 6 июля. Вечером 4 июля я был в штабе Рокоссовского. После разговора по ВЧ с Василевским, который находился в штабе Ватутина, я уже знал о результатах боя с передовыми отрядами противника в районе Белгорода. Стало известно, что сведения, полученные в тот день от захваченного пленного солдата 168-й пехотной дивизии, о переходе противника в наступление на рассвете 5 июля подтверждаются и что, как это было предусмотрено планом Ставки, Воронежским фронтом будет проведена артиллерийская и авиационная контрподготовка. Эти сведения я тут же передал Рокоссовскому и Малинину.

В третьем часу утра Рокоссовскому позвонил командующий 13-й армией генерал Н.П. Пухов и доложил, что захваченный пленный сапёр 6-й пехотной дивизии сообщил о готовности немецких войск к переходу в наступление. Ориентировочно время называлось – 3 часа утра 5 июля.

Рокоссовский спросил меня: — Что будем делать? Докладывать в Ставку или дадим приказ на проведение контрподготовки?

— Время терять не будем, Константин Константинович. Отдавай приказ, как предусмотрено планом фронта и Ставки, а я сейчас позвоню Сталину и доложу о принятом решении.

Меня тут же соединили с Верховным. Он был в Ставке и только что кончил говорить с Василевским. Я доложил о полученных данных и принятом решении провести контрподготовку. Сталин одобрил решение и приказал чаще его информировать.

— Буду в Ставке ждать развития событий, — сказал он.

В 2 часа 20 минут был отдан приказ о начале контрподготовки. В 2 часа 30 минут, когда уже вовсю шла контрподготовка, позвонил Верховный и спросил:

— Ну как? Начали?

— Начали.

— Как ведёт себя противник?

Я доложил, что противник пытался отвечать на нашу контрподготовку отдельными батареями, но быстро замолк.

— Хорошо. Я ещё позвоню.

Начатое противником в 5 часов 30 минут недостаточно организованное и не везде одновременное наступление говорило о серьёзных потерях, которые она нанесла противнику.

Ещё в ходе сражений под утро 9 июля на КП Центрального фронта мне позвонил Сталин и, ознакомившись с обстановкой, сказал: — Не пора ли вводить в дело Брянский фронт и левое крыло Западного фронта, как это было предусмотрено планом?

— Здесь на участке Центрального фронта, противник уже не располагает силой, способной прорвать оборону наших войск, — ответил я.

— Следует немедленно переходить в наступление всеми силами Брянского фронта и левым крылом Западного фронта, без которых Центральный фронт не может успешно провести запланированное контрнаступление.

— Согласен. Выезжайте к Попову и вводите в дело Брянский фронт. Когда можно будет начать наступление Брянского фронта?

— Двенадцатого.

— Согласен.

Из анализа действий противника чувствовалось, что в районе Белгорода его войсками руководят более инициативные и опытные генералы. Это действительно было так. Во главе группировки стоял генерал-фельдмаршал Манштейн, один из способнейших и волевых полководцев немецко-фашистских войск.

12 июля Брянский фронт и усиленная 11-я ГА Западного фронта (И.Х. Баграмян) перешли в наступление…, прорвали оборону и начали продвижение вперёд в общем направлении на Орёл. Центральный фронт 15 июля перешёл в контрнаступление.

В течение 12 июля на Воронежском фронте шла величайшая битва танкистов, артиллеристов, стрелков и лётчиков, особенно на прохоровском направлении, где наиболее успешно действовала 5-я гвардейская танковая армия под командованием генерала П.А. Ротмистрова.

В тот же день на КП Брянского фронта мне позвонил Верховный и приказал срочно вылететь в район Прохоровки и принять на себя координацию действий Воронежского и Степного фронтов. 13 июля я прибыл в штаб 69-й армии Воронежского фронта, где находился также командующий Степным фронтом генерал Конев.

Там уже узнали, что мне поручено руководство войсками обоих фронтов. Вечером того же дня встретился на КП 69-й армии с Василевским. Главнокомандующий поручил ему выехать на Юго-Западный фронт и организовать там наступательные действия, которые должны были начаться с переходом в контрнаступление Воронежского и Степного фронтов.

16 июля противник окончательно прекратил атаки и начал отвод своих тылов на Белгород. 23 июля главные силы противника были отведены на белгородский оборонительный рубеж. Войска Воронежского и Степного фронтов, выйдя 23 июля к переднему краю немецкой обороны, не смогли сразу перейти в контрнаступление, хотя этого и требовал Верховный Главнокомандующий.

Нужно было пополнить запасы горючего, боеприпасов и другие виды материально-технического обеспечения, организовать взаимодействие всех родов войск, тщательную разведку, произвести некоторую перегруппировку войск, особенно артиллерии и танков. По самым жестким подсчётам, на всё это необходимо было минимум восемь суток. Скрепя сердце после многократных переговоров Верховный утвердил наше решение, так как иного выхода тогда не было.

В районе Белгорода контрнаступление началось 3 августа, спустя 20 дней после перехода в контрнаступление Центрального, Брянского и Западного фронтов.

В 6 часов утра 5 августа в Белгород ворвались войска 8-й, 305-й и 375-й стрелковых дивизий. Очистив  город от противника, войска армий Степного фронта, взаимодействуя с войсками Воронежского фронта, быстро устремились вперёд.

Вечером 5 августа 1943 года столица нашей Родины Москва салютовала в честь доблестных войск Брянского, Западного, Центрального фронтов, занявших Орёл, и войск Степного и Воронежского фронтов, занявших Белгород. Это был первый артиллерийский салют в ходе Великой Отечественной войны в честь боевой доблести советских войск.

18 августа противник нанёс контрудар (войскам Воронежского фронта) из района Ахтырки.

Для его ликвидации в сражение была дополнительно введена 4-я гвардейская армия, прибывшая из резерва Ставки. Командовал ею генерал Г.И. Кулик. К сожалению, он плохо справлялся со своими обязанностями, и вскоре его пришлось освободить от командования.

17 августа армии Степного фронта подошли вплотную к Харькову, завязав сражение на его окраинах.

23 августа войска Степного фронта вошли в город Харьков, восторженно встреченные жителями.

Когда мы с А.И. Антоновым и Василевским докладывали Верховному о возможности окружения в районе Орла группировки противника, для чего надо было значительно усилить левое крыло Западного фронта, Сталин сказал:

— Наша задача скорее изгнать немцев с нашей территории, а окружать их мы будем, когда они станут послабее. Мы не настояли на своём предложении, а зря.

23 августа 1943 года взятием Харькова завершилось это крупнейшее сражение Великой Отечественной войны в районе Курска, Орла, Белгорода, Харькова, Богодухова и Ахтырки.

Общие потери вражеских войск за пятьдесят дней боёв составили около 500 тысяч человек, 1500 танков, в том числе большое количество «тигров» и «пантер», три тысячи орудий и свыше 3700 самолётов. Такие потери фашистское руководство уже не могло восполнить никакими тотальными мерами.

В битве под Курском войска Центрального и Воронежского фронтов по силам и средствам несколько превосходили противника. Конкретно это выражалось так: в людях – в 1,4, орудиях и миномётах – в 1,9, в танках – в 1,2 и в самолётах – в 1,4 раза.

Сюда были привлечены значительно большие силы, чем в предыдущих крупных наступательных операциях. Например, под Москвой принимали участие 17 малочисленных общевойсковых армий без танковых соединений, в районе Сталинграда 14 общевойсковых армий, 1 танковая армия и несколько механизированных корпусов. В контрнаступлении под Курском участвовало 22 мощные общевойсковые, 5 танковых, 6 воздушных армий и крупные силы АДД.

Попытка Гитлера вырвать стратегическую инициативу из рук советского командования кончилась полным провалом, и с тех пор до конца войны немецкие войска вынуждены были вести только оборонительные сражения. Это свидетельствовало об истощении Германии. Никакие силы уже не могли её спасти. Вопрос был лишь во времени.

25 августа 1943 года я был вызван в Ставку для обсуждения обстановки и дальнейших задач общего наступления.

В сражениях за Украину

Итак 25 августа я прибыл в Ставку. Верховный только что закончил совещание с членами ГКО, на котором был заслушан доклад о плане производства самолётов и танков во втором полугодии 1943 года.

В 1943 году было произведено 35 тысяч превосходных самолётов всех видов, более 24 тысячи танков и САУ. Тут и по количеству, и по качеству мы уже намного опередили Германию. Гитлеровское командование специально предписало войскам избегать встречных боёв с нашими тяжёлыми танками.

Поинтересовавшись делами на Воронежском и Степном фронтах, Верховный спросил, получена ли директива о продолжении наступления на Днепр, и как расценивают фронты свои возможности. Я доложил, что войска фронтов имеют большие потери, их нужно серьёзно подкреплять личным составом и боевой техникой, особенно танками.

— Хорошо, — сказал Сталин, — об этом мы поговорим позже, а сейчас давайте послушаем Антонова о ходе наступления на других направлениях. Было ясно: немцы принимают все меры, чтобы остановить начавшееся наступление Калининского, Западного, Брянского и Юго-Западного фронтов. По всем данным, их оборона готовилась на линии река Нарва-Псков-Витебск-Орша-рекаСож-река Днепр-река Молочная. Гитлеровцы называли этот рубеж «восточным валом», о который разобьётся Красная Армия.

— Какие задачи выполняют партизанские отряды? – спросил Сталин.

— Главным образом по дезорганизации железнодорожных перевозок на участках Полоцк-Двинск, Могилёв-Жлобин, Могилёв-Кричёв, – доложил Антонов.

Сейчас я уже не помню всех деталей этого совещания, но основным было указание Верховного Главнокомандующего принять все меры к быстрому захвату Днепра и реки Молочной, с тем, чтобы противник не успел превратить Донбасс и Левобережную Украину в пустынный район.

Это было правильное требование, так как фашисты, отступая, в звериной злобе предавали всё ценное огню и разрушениям. Они взрывали фабрики, заводы, превращали в руины города и сёла, уничтожали электростанции, доменные и мартеновские печи, жгли школы, больницы. Гибли тысячи детей, женщин, стариков.

Дав соответствующие указания Антонову, Сталин приказал мне вместе с маршалом Я.Н. Федоренко, генералом Смородиновым и маршалом Н.Д. Яковлевым рассмотреть, что можно выделить для Воронежского и Степного фронтов.

Учитывая важность задач, поставленных перед фронтами, я доложил в тот же вечер Верховному о количестве людей, танков, артиллерии и боеприпасов, которые следовало бы сейчас же им передать.

Верховный Главнокомандующий долго рассматривал свою таблицу наличия вооружения и то, что мной намечалось для фронтов. Затем, взяв как обычно, синий карандаш, он сократил всё почти на 30-40 процентов.

— Остальное, — сказал он, — Ставка даст, когда фронты подойдут к Днепру.

В тот же день я вылетел в район боевых действий фронтов. Несколько позже, 6 сентября, из Ставки прибыла директива, фронты, действия которых я координировал, получили задачу продолжать наступление с выходом на среднее течение Днепра и захватить там плацдармы.

Воронежский фронт под командованием Ватутина должен был нанести удар на Ромны-Прилуки-Киев.

Степной фронт под командованием Конева – наступать на полтавско-кременчугском направлении.

Я по-прежнему поддерживал связь с Василевским, который координировал действия войск Юго-Западного и Южного фронтов. Начавшееся наступление подопечных мне фронтов развивалось крайне медленно. В первой половине сентября, понеся значительные потери, противник начал отвод войск из Донбасса и района Полтавы. Введённая в сражение на участке Воронежского фронта 3-я ГТА Рыбалко, прибывшая из резерва Ставки, развернула решительное преследование противника в направлении Днепра. Кроме того, с 5 октября 1943 года Воронежский фронт был усилен войсками 13-й и 60-й армий под командованием генералов Пухова и И.Д. Черняховского.

Степной фронт получил от Воронежского фронта 52-ю и 5-ю гвардейскую армию генералов К.А. Коротеева и А.С. Жадова.

Не имея сил сдержать усилившийся натиск наших войск, немецкие войска начали отход на Днепр. Фронты приняли все меры к тому, чтобы на плечах отходящих войск противника захватить плацдармы на реке Днепр и начать с ходу форсирование этой крупнейшей водной преграды.

Чтобы ещё выше поднять морально-политический дух войск при форсировании крупных водяных рубежей, Ставка 9 сентября 1943 года приказала за форсирование Десны представить начальствующий состав к награждению орденами Суворова, а за форсирование Днепра – к присвоению звания Героя Советского Союза.

Степной фронт, освободив Полтаву, 23 сентября подходил передовыми частями своей левофланговой группировки к Днепру.

Механизированные части 3-й ГТА и часть сил 40-й и 47-й армий захватили плацдарм на Днепре в районе Великого Букрина. Они должны были быстро расширить его для обеспечения ввода главной группировки Воронежского фронта в обход Киева с юга и юго-запада.

Севернее Киева, в район Лютежа, с ходу форсировали Днепр части армии генерала Н.Е. Чибисова.

Войска, форсировавшие Днепр, проявили величайшее упорство, храбрость и мужество. Ожесточённые бои, завершившиеся крупным успехом, развернулись и на участке Степного фронта при форсировании Днепра.

К концу сентября, сбив оборону вражеских войск, наши войска форсировали Днепр на участке 700 километров, от Лоева до Запорожья, и захватили ряд важнейших плацдармов. За успешное форсирование Днепра и проявленные при этом героизм, мужество и высокое мастерство, за штурм обороны на Днепре около двух с половиной тысяч солдат, сержантов, офицеров и генералов были удостоены звания Героя Советского Союза.

В период с 12 октября по 23 декабря войска Воронежского фронта^[30] провели Киевскую операцию. Вначале предполагалось разгромить киевскую группировку и захватить Киев, нанося удар с букринского плацдарма. Затем от этого плана пришлось отказаться, так как противник стянул сюда крупные силы киевской группировки. Оставив это направление для вспомогательных действий, мы перенесли главный удар севернее Киева с лютежского плацдарма, поскольку там немецко-фашистские войска ослабили свой северный участок.

Новый план освобождения Киева и развития наступления на Коростень-Житомир-Фастов был представлен на утверждение Верховному. После рассмотрения в Генштабе и увязки с Центральным фронтом план был утверждён.

25 октября начала осуществляться перегруппировка 3-й гвардейской танковой армии с букринского плацдарма. Ей предстояло совершить путь около двухсот километров вдоль Днепра, а это значило – вдоль фронта противника.

В общей сложности к операции готовилось около двух тысяч орудий и миномётов, пятьсот «катюш».

Утром 3 ноября неожиданно для фашистских войск началось наступление на Киев с лютежского плацдарма, которое поддерживалось 2-й воздушной армией.

Но надо было ещё сковать противника и в районе букринского плацдарма. С этой целью 1 ноября перешли в наступление 27-я и 40-я армии фронта. Немецкое командование приняло этот удар за главный и срочно перебросило сюда дополнительные силы, в том числе танковую дивизию СС «Райх», находившуюся в резерве генерал-фельдмаршала Манштейна. Нам только это и нужно было.

Однако 3 и 4 ноября наступление 38-й армии на Киев развивалось медленно. Чтобы решительно повлиять на ход операции, решили ввести в дело 3-ю ГТА Рыбалко. К утру 5 ноября она перерезала дорогу Киев-Житомир, создав этим благоприятные условия для войск, наступавших непосредственно на Киев. 38-я армия генерала К.С. Москаленко к исходу 5 ноября была уже на окраинах Киева, а в 4 часа утра 6 ноября вместе с танковым корпусом генерала Кравченко освободила столицу Украины. Большая заслуга в успешном выполнении этой операции принадлежит командующему фронтом генералу армии Н.Ф. Ватутину…

В боях за Киев активную роль сыграла чехословацкая бригада под командованием полковника Людвика Слободы. 139 солдат и офицеров этой героической бригады были удостоены высоких советских наград.

После освобождения Киева войска фронта, отбрасывая противника на запад, овладели Фастовом, Житомиром и рядом других городов… До конца декабря шли напряжённые бои. Противник вновь рвался к Киеву, однако все его попытки были безрезультативными. В конце декабря — начале января обе стороны перешли к обороне. Теперь линия фронта наших войск проходила в 150 километрах к западу и 50 километрах к югу от Киева.

Гитлеровцы понимали, что с потерей Украины окончательно рухнет их фронт на юге нашей страны, будет потерян Крым и советские войска могут в скором времени выйти к своим государственным границам.

Несмотря на жёсткие требования Гитлера и генерал-фельдмаршала Манштейна, битва за Днепр была проиграна. Не помогла и ещё одна попытка восстановить оборону в районе Кременчуга, Днепропетровска и Запорожья. В ходе ожесточённых сражений запорожский плацдарм противника был ликвидирован войсками 3-го Украинского фронта. Наши войска освободили Днепропетровск.

Из телефонных переговоров с Верховным, Генштабом и Василевским мне было известно, что 4-й Украинский фронт, разгромив противника на реке Молочной успешно продвинулся вперёд и захватил плацдарм на Перекопском перешейке, заперев в Крыму немецкие войска.

В середине декабря я был вызван в Ставку. Прибыл и Василевский, с которым мы встретились в Генштабе и сразу же обменялись мнениями об итогах 1943 года и перспективах на ближайший период.

Совещание было довольно длительным. В обсуждении итогов и опыта борьбы на фронтах, а также оценки обстановки и перспектив войны приняли участие Василевский и А.И. Антонов. По вопросам экономики и военной промышленности докладывал Н.А. Вознесенский. О проблемах международного характера и о возможности открытия второго фронта говорил Сталин.

По данным Генштаба, к концу 1943 года советские войска освободили более половины территории, которую захватили немецкие войска в 1941-1942 годах. Начиная с контрнаступления в районе Сталинграда, советскими войсками было полностью уничтожено или пленено 56 дивизий, 162 дивизии понесли тяжелейшие потери. За этот период было уничтожено до 7 тысяч танков, более 14 тысяч самолётов и до 50 тысяч орудий и миномётов. Немецкие войска безвозвратно потеряли опытнейшие кадры генералов, офицеров, унтер-офицеров и солдат.

Даже на 1 июля 1943 года к началу больших операций, у нас в запасе находилось более 100 тысяч офицеров, имевших большой боевой опыт и необходимую военно-техническую подготовку. Вдвое увеличился генеральский состав СВС.

С целью укрепления своего сильно потрёпанного фронта главное командование немецких войск к концу 1943 года перебросило с запада ещё 75 дивизий и большое количество боевой техники, вооружения и материально-технических средств.

Наши вооружённые силы продолжали наращивать свою боевую мощь. За 1943 год было сформировано 78 новых дивизий. К концу года у нас образовалось 5 танковых армий, 37 танковых и механизированных корпусов, 80 отдельных танковых бригад, 149 отдельных танковых и самоходно-артиллерийских полков. Было сформировано 6 артиллерийских корпусов, 26 артиллерийских дивизий, 7 гвардейских реактивных миномётных дивизий и многие десятки других артиллерийских частей. Страна наша развернулась во всю свою богатырскую мощь.

Само Верховное Главнокомандование поднялось на более высокую ступень понимания способов и методов ведения современной войны. Всем нам стало легче работать и понимать друг друга. Этого раньше не хватало, отчего порой страдало общее дело.

По данным Центрального штаба партизанского движения, в 1943 году количество партизанских сил увеличилось в 2 раза. За 1943 год партизаны подорвали 11 тысяч поездов, повредили и вывели из строя 6 тысяч паровозов, около 40 тысяч вагонов и платформ, уничтожили свыше 22 тысяч машин и более 900 железнодорожных мостов.

В августе 1943 года партия и правительство приняли ряд важнейших решений о восстановлении народного хозяйства в освобождённых районах. В последнем квартале 1943 года там уже было добыто 6,5 миллиона тонн угля, 15 тысяч тонн нефти, выработано 172 миллиона квт-часов электроэнергии.

Мы получили несколько большую материально-техническую помощь от Америки, чем в 1942 году, но всё же она была далека от обещанной, а к концу года даже снизилась.

К концу 1943 года мы уже не так нуждались, как в предыдущие два года, в открытии второго фронта в Европе.

Несомненно, нас радовали победы в Италии, у Эль-Аламейна, в районе Туниса и других местах. Но всё же это было не то, чего мы так долго ждали от союзников, чтобы почувствовать их достойный вклад в войну.

Возвратившись с Тегеранской конференции, Сталин сказал:

— Рузвельт дал твёрдое слово открыть широкие действия во Франции в 1944 году. Думаю, что он слово сдержит. Ну а если не сдержит, у нас хватит и своих сил добить гитлеровскую Германию.

Что касается западного и северо-западного направлений, ими в 1943 году занимались Сталин и Генштаб, а мы лишь изредка высказывали свои соображения и свои предложения тогда, когда нас спрашивал Верховный Главнокомандующий.

К концу 1943 года на западном и северо-западном направлении были достигнуты важные результаты. Советские войска очистили от врага последнюю часть Калининской области, освободили Смоленскую область и значительную часть Белоруссии. К концу года линия фронта на северо-западном и западном направлении проходила через озеро Ильмень, Великие Луки, Витебск, Мозырь. На юго-западном и южном направлениях в это время линия фронта шла от Полесья через Житомир-Фастов-Кировоград (исключительно)-Запорожье-Херсон. Крым был ещё в руках немецких войск. В районе Ленинграда и на севере обстановка значительно улучшилась. Ленинградцы теперь свободно дышали.

Отсутствие второго фронта в Европе давало гитлеровцам возможность вести в 1944 году оборонительную войну.

К началу 1944 года Германия с учётом войск своих сателлитов имела на советско-германском фронте около 5 миллионов человек, 54,5 тысячи орудий и миномётов, 5400 танков и штурмовых орудий и несколько более 3 тысяч самолётов.

СВС превосходили противника в людях в 1,3 раза, по артиллерии – в 1,7 раза, по танкам – в 1,4 раза, по самолётам в 3,3 раза.

В результате глубокого и всестороннего анализа обстановки Ставка решила в зимнюю кампанию 1944 года развернуть наступление от Ленинграда до Крыма включительно.

Планируя действия советских войск на зиму 1944 года, имелось в виду главные силы и средства сосредоточить на 1,2,3-м и 4-м Украинских фронтах, чтобы создать там более значительное превосходство над противником и в короткие сроки разгромить войска групп армий «Юг» и «А».

После совещания в Ставке мы с Василевским дней пять ещё поработали с Генштабом по уточнению задач фронтам. Несколько раз Верховный приглашал нас к себе в кремлёвскую квартиру.

Однажды дома у Верховного я попытался ещё раз поднять вопрос о проведении операций на окружение. Сталин сказал:

— Теперь мы стали сильнее, наши войска опытнее. Мы не только можем, но и должны проводить операции на окружение. Мы были довольны тем, что Верховный наконец правильно понял значение наступательных операций с целью окружения.

В другой раз на обеде, где мне довелось быть, присутствовали Жданов, Щербаков и другие члены Политбюро. Андрей Александрович Жданов рассказал о героических делах и величайшем мужестве рабочих Ленинграда, которые пренебрегая опасностью, полуголодные, стояли у станков на фабриках и заводах по 14-15 часов в сутки, оказывая всемерную помощь войскам фронта. Жданов попросил увеличить продовольственные фонды для ленинградцев. Верховный тут же дал указание удовлетворить эту просьбу, а затем сказал: — Предлагаю тост за ленинградцев. Это подлинные герои нашего народа.

Мы с Василевским отправились на подопечные фронты. Я поехал координировать действия фронтов Ватутина и Конева, а Василевский – Малиновского и Толбухина.

Беспокойным человеком был Н.Ф. Ватутин. Чувство ответственности за порученное дело было у него развито чрезвычайно остро.

Ставка Верховного Главнокомандования потребовала от 1-го Украинского фронта подготовить и провести Житомирско-Бердичевскую операцию по разгрому противостоящей 4-й танковой армии противника и отбросить её к Южному Бугу. Поддержку войск фронта с воздуха осуществляла 2-я воздушная армия генерала Красовского.

Утром 29 декабря после 50-минутной артиллерийской и авиационной подготовки войска главной группировки фронта перешли в наступление. К исходу 30 декабря фронт прорыва расширился до 300 километров, а глубина его достигла 100 километров. Были освобождены Коростень, Брусилов, Казатин, Сквира и много других городов и населённых пунктов. 31 декабря был вновь освобождён Житомир. 5 января – Бердичев.

В итоге Житомирско-Бердичевской операции войска 1-го Украинского фронта продвинулись на глубину до 200 километров, полностью освободив Киевскую и Житомирскую области, а также ряд районов Винницкой и Ровенской областей.

Левое крыло фронта охватило всю группировку противника, занимавшего крупный плацдарм в районе Канева и Корсунь-Шевченковского. Таким образом была создана благоприятная обстановка для Корсунь-Шевченковской операции.

2-й Украинский фронт имел задачу подготовить и провести операцию, нанося главный удар на Первомайск через Кировоград. К утру 8 января Кировоград был освобождён. Наступление войск фронта было приостановлено на всех направлениях.

По данным немецкой трофейной карты за 24 января 1944 года в районе Корсунь-Шевченковского выступа, который доходил своей вершиной до самого Днепра, находилось девять пехотных, одна танковая и одна моторизированная дивизии, входившие в состав 1-й танковой и 8-й армий немецких войск.

11 января я доложил наши соображения Верховному о плане отсечения, окружения и разгрома всей Корсунь-Шевченковской группировки. Верховный утвердил предположения и 12 января подтвердил своё решение директивой Ставки.

Перед началом операции Ставка по моей просьбе усилила 1-й Украинский фронт 2-й танковой армией.^[31]

В количественном отношении наши войска здесь превосходили противника по пехоте в 1,7 раза, по орудиям и миномётам – в 2,4 раза, по танкам и САУ – в 2,6 раза.

Корсунь-Шевченковская операция началась 24 января ударом 2-го Украинского фронта в общем направлении на Звенигородку. 1-й Украинский фронт начал атаку на сутки позже. 28 января было сомкнуто кольцо вокруг гитлеровских оккупантов. В 12 часов 9 февраля штаб генерала Штеммермана сообщил об отклонении нашего ультиматума. Тотчас же на внутреннем фронте окружения и со стороны внешнего фронта немцы начали ожесточённые атаки.

Расстояние между окружённой группой и деблокирующей группой немецких войск сократилось до 12 километров, но чувствовалось что для соединения у противника сил не хватит.

Утром 12 февраля я заболел гриппом и с высокой температурой меня уложили в постель. Звонил товарищ Сталин, вскочив с постели взял трубку.

— Мне сейчас звонил Конев, — сказал Верховный, — и доложил, что у Ватутина ночью прорвался противник из района Шандеровки в Хилки и Новую Буду. Вы знаете об этом?

— Нет не знаю. Думаю это не соответствует действительности.

— Проверьте и доложите.

Я тут же позвонил Ватутину и выяснил, что противник действительно пытался, пользуясь пургой, вырваться из окружения и уже успел продвинуться километра на два-три и занял Хилки, но был остановлен.

Сведения о попытках прорыва как-то раньше попали к Коневу. Вместо того, чтобы срочно доложить мне и известить Ватутина, он позвонил Сталину, дав понять, что операция по ликвидации противника, может провалиться, если не будет поручена ему её завершение.

Переговорив с Ватутиным о принятии дополнительных мер, я позвонил Верховному и доложил ему то, что мне стало известно из сообщения командующего 1-м Украинским фронтом.

Сталин крепко выругал меня и Ватутина, а затем сказал:

— Конев предлагает передать ему руководство войсками внутреннего фронта по ликвидации Корсунь-Шевченковской группы противника, а руководство войсками на внешнем фронте сосредоточить в руках Ватутина.

— Окончательное уничтожение группы противника, находящейся в котле, дело трёх-четырёх дней. Главную роль в Корсунь-Шевченковской операции сыграл 1-й Украинский фронт. Ватутину и возглавляемым им войскам будет обидно, если они не будут отмечены за их ратные труды. Передача управления войсками 27-й армии 2-му Украинскому фронту может затянуть ход операции.

Сталин в раздражённом тоне сказал:

— Хорошо. Пусть Ватутин лично займётся операцией 13-й и 60-й армий в районе Ровно-Луцк-Дубно, а вы возьмите на себя ответственность не допустить прорыва противника из района Лисянки. Всё.

Однако через пару часов была поручена директива, пункт 1 гласит: 1. Возложить руководство всеми войсками, действующими против Корсуньской группировки противника, на командующего 2-м Украинским фронтом с задачей в кратчайший срок уничтожить Корсуньскую группировку немцев.

Н.Ф. Ватутин был очень впечатлительный человек. Получив директиву, он тотчас же позвонил мне и, полагая, что всё это дело моих рук, с обидой сказал:

— Товарищ маршал, кому-кому, а вам-то известно, что я, не смыкая глаз несколько суток подряд напрягал все силы для осуществления Корсунь-Шевченковской операции. Почему же сейчас меня отстраняют и не дают довести эту операцию до конца? Я тоже патриот войск своего фронта и хочу, чтобы столица нашей Родины Москва отсалютовала бойцам 1-го Украинского фронта.

— Николай Фёдорович, это приказ Верховного, мы с вами солдаты, давайте безоговорочно выполнять приказ.

Ватутин ответил: — Слушаюсь, приказ будет выполнен.

Сталин был умный человек и должен был спокойно разобраться со сложившейся обстановкой и, предвидя, чем она в конце концов кончится, решить вопрос без излишней нервозности, которая так без оснований ранила душу замечательного полководца Ватутина.

Как мы и предполагали, 17 февраля с окружённой группировкой всё было покончено. По данным 2-го Украинского фронта, в плен взято 18 тысяч человек и боевая техника этой группировки. Столица нашей Родины 18 февраля салютовала войскам 2-го Украинского фронта. А о войсках 1-го Украинского фронта не было сказано ни одного слова.

Как бывший заместитель Верховного Главнокомандующего, которому одинаково были близки и дороги войска 1-го и 2-го Украинских фронтов, должен сказать, что Сталин был глубоко не прав, не отметив в своём приказе войска 1-го Украинского фронта, которые, как и воины 2-го Украинского фронта не щадя жизни героически бились с вражескими войсками там, куда направляло их командование фронта и Ставка.

Независимо от того, кто и что докладывал Сталину, он должен был быть объективным в оценке действий обоих фронтов. Почему Сталин допустил такую несправедливость, мне и по сей день неясно. Эта замечательная операция была организована и проведена войсками двух фронтов. Я думаю, что это была непростительная ошибка Верховного.

29 февраля на северной окраине села Милятын бандеровцами был тяжело ранен Ватутин, он потерял много крови. Н.Ф. Ватутин был доставлен в Ровно и помещён в военный госпиталь, откуда был переправлен в Киев. В Киев были вызваны лучшие врачи, в том числе известный хирург Н.Н. Бурденко, но спасти Ватутина не удалось. Он умер 15 апреля. 17 апреля Николая Фёдоровича Ватутина похоронили в Киеве. Москва двадцатью артиллерийскими залпами отдала последнюю воинскую почесть верному сыну Родины и талантливому полководцу.

Я взял на себя командование фронтом и тут же доложил Сталину о ранении и эвакуации Ватутина. Верховный Главнокомандующий утвердил моё решение встать во главе войск фронта на время проведения предстоящей важной и сложной операции. 1 марта директивой Ставки я был назначен командующим 1-м Украинским фронтом. Управление 2-м Украинским фронтом Ставка взяла на себя.

4 марта 1944 года началось наступление войск 1-го Украинского фронта. 29 марта был освобождён от немецких оккупантов город Черновцы. 14 апреля город Тернополь был освобождён 15-м, 94-м стрелковыми и 4-м гвардейским танковым корпусами. За время операции, войска фронта продвинулись вперёд до 350 километров. Фронт обороны противника был разбит до основания. От Тернополя до Черновиц образовалась громаднейшая брешь. Чтобы закрыть её, немецкому командованию пришлось срочно перебросить значительные силы с других фронтов – из Югославии, Франции, Дании и из Германии. Сюда же была передвинута 1-я венгерская армия.

Войска фронта освободили 57 городов, 11 железнодорожных узлов, многие сотни населённых пунктов и вышли к предгорьям Карпат, разрезав на две части весь стратегический фронт южной группировки войск противника. С тех пор у этой группировки не стало иных коммуникаций, кроме как через Румынию.

За особо выдающиеся заслуги перед Родиной многие тысячи солдат, сержантов, офицеров и генералов были удостоены высоких правительственных наград. Я был награждён орденом Победы № 1.

*         *         *

22 апреля я был вызван в Москву, в Ставку ВГК, для обсуждения летне-осенней кампании 1944 года.

Прибыв в Москву, прежде всего зашёл в Генштаб к Антонову. Он сообщил мне сведения о ходе ликвидации противника в Крыму и создании новых резервных войск и материальных запасов к летней кампании. Но он просил не говорить Верховному о том, что познакомил меня с наличием созданных запасов. Сталин запретил кому бы то ни было давать эти сведения, чтобы мы преждевременно не просили резервы у Ставки.

Сталин пригласил меня к себе на 17 часов. Когда я вошёл в кабинет Верховного, там уже были Антонов, командующий бронетанковыми войсками маршал Я.Н. Федоренко, и командующий ВВС генерал-полковник А.А. Новиков, а также заместитель Председателя Совнаркома В.А. Малышев.

Поздоровавшись, Верховный спросил, был ли я у Николая Михайловича Шверника. Я ответил, что нет.

— Надо зайти и получить орден Победы.

Я поблагодарил Верховного Главнокомандующего за высокую награду.

После краткого обзора по всем стратегическим направлениям Антонов высказал соображения Генштаба о возможных действиях немецких войск в летней кампании 1944 года.

После ответов Новикова, которые были весьма оптимистичны, Верховный предложил маршалу Федоренко доложить о состоянии бронетанковых войск и возможностях их укомплектования к началу летней кампании.

Сталин, видимо, хотел, чтобы те кто непосредственно занимался этими вопросами, сами проинформировали присутствовавших, прежде чем мы выскажем свои соображения.

Затем Сталин не спеша набил свою трубку, раскурил её и, также не спеша затянувшись, разом выпустил дым.

— Ну а теперь послушаем Жукова, — сказал он, подойдя к карте, по которой докладывал Антонов.

Я, тоже не спеша, развернул свою карту, которая по размерам была, правда несколько меньше карты Генштаба, но отработана не хуже. Верховный подошёл к моей карте и стал внимательно её рассматривать.

Свой доклад я начал с того, что согласился с основными соображениями Антонова о предполагаемых действиях немецких войск и о тех трудностях, которые они будут испытывать в 1944 году на советско-германском фронте.

Тут Сталин остановил меня и сказал:

— И не только это. В июне союзники собираются всё же осуществить высадку крупных сил во Франции. Спешат наши союзники! – усмехнулся Сталин. – Опасаются, как бы мы сами, без их участия не завершили разгром фашистской Германии. Конечно, мы заинтересованы, чтобы немцы начали наконец воевать на два фронта. Это ещё больше ухудшит их положение, с которым они не в состоянии будут справиться.

…Я обратил особое внимание Верховного на группировку противника в Белоруссии, с разгромом которой рухнет устойчивость обороны противника на всём его западном стратегическом направлении.

— А как думает Генштаб? – обратился Сталин к Антонову.

— Согласен, — ответил тот.

Я не заметил, когда Верховный нажал кнопку звонка к Поскрёбышеву. Тот вошёл и остановился в ожидании.

— Соедини с Василевским, — сказал Сталин

— Здравствуйте, — начал Сталин. – У меня находятся Жуков и Антонов. Вы не могли бы прилететь посоветоваться о плане на лето? …А что у вас под Севастополем? Ну хорошо, оставайтесь тогда пришлите лично мне свои предложения на летний период.

Положив трубку, Верховный сказал:

— Через 8-10 дней Василевский обещает покончить с Крымской группировкой противника. А не лучше ли начать наши операции с 1-го Украинского фронта, чтобы ещё глубже охватить белорусскую группировку и оттянуть туда резервы противника с центрального направления?

Антонов заметил, что в таком случае противник легко может осуществлять маневрирование между соседними фронтами. Лучше начать с севера, а затем провести операцию против группы армий «Центр», чтобы освободить Белоруссию.

— Посмотрим, что предложит Василевский, — сказал Верховный.

— Позвоните командующим фронтами пусть они доложат соображения о действиях фронтов в ближайшее время…

И, обращаясь ко мне продолжал:

— Займитесь с Антоновым наметкой плана на летний период. Когда будете готовы обсудим ещё раз.

Через два-три дня Верховный снова вызвал нас с Антоновым. После обсуждения плана было решено: первую наступательную операцию провести в июне на Карельском перешейке и петрозаводском направлении, а затем на белорусском стратегическом направлении.

После дополнительной работы с Генштабом 28 апреля я возвратился на 1-й Украинский фронт. В начале мая, когда освобождение Крыма подходило к концу, я послал Верховному предложение передать командование 1-м Украинским фронтом Коневу, чтобы я мог без задержки выехать в Ставку и начать подготовку к операции по освобождению Белоруссии.

 Верховный согласился, но предупредил, что 1-й Украинский фронт остаётся у меня подопечным.

— Вслед за Белорусской операцией будем проводить операцию на участке 1-го Украинского фронта, — сказал он.

Возвратившись в Ставку, встретился с Василевским. Естественно, нам пришлось, как говорится, вновь сесть за общий стол.

Освобождение Белоруссии и Украины

Гитлеровцы разграбили все общественное достояние белорусского народа, опустошили города, сожгли 1200 тысяч строений в сёлах, превратили в развалины 7 тысяч школ. Более 2200 тысяч мирных жителей и советских военнопленных было уничтожено.

К лету 1944 года в Белоруссии действовало свыше 143 тысяч хорошо вооружённых партизан, объединённых в крупные отряды, части и соединения.

За несколько дней до начала действий Красной Армии по освобождению Белоруссии партизанские отряды провели ряд крупных операций по разрушению железнодорожных и шоссейных магистралей и уничтожению мостов. Это парализовало вражеский тыл в самый ответственный момент.

В июле 1944 года германская промышленность достигла высшей точки развития за годы войны. За первое полугодие заводы выпустили более 16 тысяч самолётов, 8,3 тысячи тяжёлых, средних танков и штурмовых орудий.^[32] В составе армий фашистской Германии насчитывалось 324 дивизии и 5 бригад. На советско-германском фронте нам противостояло 179 хорошо укомплектованных немецких дивизий и 5 бригад, а также 49 дивизий и 12 бригад сателлитов. В этих войсках было 4,3 миллиона человек, 59 тысяч орудий и миномётов, 7.8 тысяч танков и штурмовых орудий, около 3,2 тысячи боевых самолётов.

В рядах действующей Красной Армии было около 6,6 миллиона солдат и офицеров, фронты имели 98,1 тысячи орудий и миномётов, 7,1 тысячи танков и САУ, около 12,9 тысячи боевых самолётов.^[33]

22 мая Верховный Главнокомандующий в моём присутствии принял Василевского, Антонова, Рокоссовского, а 23 мая Баграмяна и И.Д. Черняховского. Василевскому поручались 1-й Прибалтийский и 3-й Белорусский, мне 1-й и 2-Белорусские фронты. В помощь мне Ставка посылала на 2-й Белорусский фронт Начальника оперативного управления Генштаба генерала С.М. Штеменко с группой офицеров.

4 июня Василевский выехал в войска, чтобы на месте готовить операцию «Багратион», а я на сутки позже, 5 июня в 8.00, прибыл на КП 1-го Белорусского фронта.

Существующая в некоторых военных кругах версия о «двух главных ударах» на белорусском направлении силами 1-го Белорусского фронта, на которых якобы настаивал Рокоссовский перед Верховным, лишена основания. Оба эти удара проектируемые фронтом, были предварительно утверждены Сталиным ещё 20 мая по проекту Генштаба, то есть до приезда Рокоссовского.

Планом Ставки предусматривалось нанесение трёх мощных ударов:

— 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов в общем направлении на Вильнюс;

— 1-го Белорусского фронта на Барановичи;

— 2-го Белорусского во взаимодействии с левофланговой группировкой 3-го Белорусского фронта и правофланговой группировкой 1-го Белорусского фронта в общем направлении на Минск.

По предварительным расчётам Генштаба для обеспечения операции «Багратион» в войска надлежало направить до 400 тысяч тонн боеприпасов, 300 тысяч тонн ГСМ, до 500 тысяч тонн продовольствия и фуража. Нужно было сосредоточить в заданных районах 5 общевойсковых армий, 2 танковые и одну воздушную армии, а также соединения 1-й армии Войска Польского.

Кроме того, Ставка передала фронтам из своего резерва 4 общевойсковые армии, 2 танковые армии, 52 стрелковые и кавалерийские дивизии, 6 отдельных танковых и механизированных корпусов, 33 авиационные дивизии, более 210 тысяч человек маршевого пополнения, 2849 орудий и миномётов.

Предложил Сталину также в предстоящей операции использовать всю авиацию дальнего действия (АДД), отнеся на более поздние сроки её налёты на объекты, расположенные на территории Германии. Верховный согласился с этим и тут же приказал послать ко мне маршала авиации Новикова и маршала авиации, командующего АДД Голованова, с которыми мне лично приходилось работать во всех важнейших предыдущих операциях.

22 июня оба фронта провели разведку боем. В результате удалось уточнить расположение огневой системы противника непосредственно на его переднем крае и расположение некоторых батарей, которые раньше не были известны.

Всего Белорусская операция должна была охватить огромную территорию – более 1200 километров по фронту, от озера Нещердо до Припяти, и до 600 километров в глубину от Днепра до Вислы и Нарева.

Предстояло в ожесточённом сражении столкнуться с 1 миллионом 200 тысячами солдат и офицеров врага, на вооружении которого было 9,5 тысячи орудий и миномётов, 900 танков и штурмовых орудий, 1350 самолётов, преодолеть подготовленную оборону глубиной до 250-270 километров.^[34]

Союзники 6 июля 1944 года высадились в Нормандии и открыли наконец второй фронт в Европе.

Генеральное наступление было начато 23 июня войсками 1-го Прибалтийского фронта (командующий генерал-полковник И.Х. Баграмян), войсками 3-го Белорусского фронта (командующий генерал-полковник И.Д. Черняховский) и войсками 2-го Белорусского фронта под командованием генерал-полковника Захарова.

На другой день перешли в наступление войска 1-го Белорусского фронта под командованием генерала армии Рокоссовского. Город Осиповичи был освобождён 28 июня, 29 июня окончательно был очищен от противника и город Бобруйск.

По данным белорусских партизан, действовавших в районе Минска нам стало известно, что сохранившиеся в Минске Дом правительства, здание ЦК партии Белоруссии и окружной Дом офицеров спешно минируются и готовятся к взрыву.

Чтобы спасти эти крупнейшие здания, было решено ускорить движение на Минск танковых частей и послать вместе с ними отряды разминирования. Задача была блестяще выполнена. Здания были разминированы и сохранены.

К исходу дня 3 июля Минск был полностью очищен от врага. К 11 июля, несмотря на оказанное сопротивление, окружённые немецкие войска были разбиты, взяты в плен или уничтожены. В числе 35 тысяч пленных оказались 12 генералов, из них 3 командира корпусов и 9 командиров дивизий.

4 июля Ставка ВГК приказала продолжить наступление. Фронтам была поставлена следующая задача:

— 1-му Прибалтийскому наступать в общем направлении на Шауляй, правым крылом продвигаясь на Даугавпилс, левым на Каунас;

— 3-му Белорусскому – на Вильнюс, частью сил на Лиду;

— 2-му Белорусскому – на Новогрудок, Гродно, Белосток;

— 1-му Белорусскому – на Барановичи, Брест и захватить плацдарм на Западном Буге.

7 июля мне позвонил Сталин и приказал прилететь в Ставку. 8 июля ровно в 14 часов мы прибыли на дачу.

Сталин был в хорошем расположении духа, шутил, что редко с ним случалось. Приехал Молотов и вслед за ним Маленков.

Обсуждая возможность Германии продолжать вооружённую борьбу, все мы сошлись на том, что она уже истощена и в людских и в материальных ресурсах, тогда как Советский Союз в связи с освобождением Украины, Белоруссии, Литвы и других районов получит значительное пополнение за счёт партизанских частей, за счёт людей, оставшихся на оккупированной территории. А открытие второго фронта заставит наконец Германию несколько усилить свои силы на Западе.

Возникал вопрос: на что могло надеяться гитлеровское руководство в данной ситуации?

На этот вопрос Верховный ответил так:

— На то же, на что надеется азартный игрок, ставя на карту последнюю монету. Вся надежда гитлеровцев была на англичан и американцев. Гитлер, решаясь на войну с Советским Союзом, считал империалистические круги Великобритании и США своими идейными единомышленниками. И не без основания: они сделали всё, чтобы направить военные действия вермахта против Советского Союза.

— Гитлер, вероятно, сделает попытку пойти любой ценой на сепаратное соглашение с американскими и английскими правительственными кругами, – добавил Молотов.

— Это верно, — сказал Сталин, – но Рузвельт и Черчилль не пойдут на сделку с Гитлером. Свои политические интересы в Германии они будут стремиться обеспечить, не вступая на путь сговора с гитлеровцами, а изыскивая возможности образования в Германии послушного им правительства.

Затем Верховный спросил меня:

— Могут ли наши войска безостановочно дойти до Вислы и начать освобождение Польши и на каком участке можно  будет ввести в дело 1-ю Польскую армию, которая уже приобрела все необходимые боевые качества?

— Наши войска не только могут дойти до Вислы, – сказал я,- но и должны захватить хорошие плацдармы на ней, чтобы обеспечить дальнейшие наступательные операции на берлинском стратегическом направлении. Что касается 1-й Польской армии, то её надо нацелить на Варшаву. Антонов целиком поддержал меня. Немецкое командование ослабило свою группировку на участке 1-го Украинского фронта.

— Вам придётся теперь взять на себя координацию действий и 1-го Украинского фронта, – сказал мне Верховный. -Главное своё внимание обратите на левое крыло 1-го Белорусского фронта и на 1-й Украинский фронт. Общий план и задачи 1-го Украинского фронта вам известны.

*         *         *

Потом началось обсуждение возможностей войск, координируемых Василевским. Я сказал Василевскому, что было бы правильнее, если бы мы значительно усилили группу фронтов Василевского и 2-й Белорусский фронт и поставили задачу Василевскому отсечь немецкую группу армий «Север» и захватить Восточную Пруссию.

— Вы что, сговорились с Василевским? – спросил Верховный.

— Он тоже просит усилить его.

— Нет не сговорились. Но если он так думает, то думает правильно.

— Немцы будут до последнего драться за Восточную Пруссию, — сказал Сталин. – Мы можем там застрять. Надо в первую очередь освободить Львовскую область и восточную часть Польши. Завтра вы встретитесь у меня с Берутом, Осубко-Моравским и Роля-Жимерским. Они представляют Польский комитет национального освобождения. В двадцатых числах они собираются обратиться к польскому народу с манифестом. В качестве нашего представителя к полякам мы пошлём Булганина, а членом Военного совета у Рокоссовского оставим Телегина.

Вечером 9 июля я был приглашён к Сталину на дачу, где уже были поляки. Польские товарищи рассказывали о тяжёлом положении своего народа, пятый год находившегося под оккупацией.

В совместном обсуждении было решено, что первым городом, где развернёт свою организующую деятельность Крайова Рада Народова станет Люблин.

После того, как уехали польские товарищи я вновь пытался убедить Сталина о целесообразности нанести в ближайшее время более мощные удары на восточно-прусском направлении, с тем чтобы заранее выиграть фланг на западном стратегическом направлении.

По моему мнению, для этого надо было усилить 2-й Белорусский фронт одной танковой армией за счёт 1-го Украинского фронта, где сил имелось больше, чем требовалось, и одной армией за счёт резерва Ставки.

На этот раз Сталин ответил, что посоветуется с Василевским и Генштабом. Я чувствовал, что он по каким-то соображениям хочет быстрее выйти на Вислу, оставляя Восточную Пруссию для последующей операции. Думаю, это было его ошибкой, что впоследствии подтвердилось: когда в 1945 году началась Висло-Одерская операция, Восточная Пруссия нависла над флангом нашей группировки, нацеленной на берлинском направлении, причинив нам много хлопот.

9 июля Верховный ещё раз рассмотрел план Ковельской наступательной операции. Он предусматривал:

— разгром ковельско-люблинской группировки;

— овладение Брестом во взаимодействии с войсками правого крыла фронта;

— выход широким фронтом на Вислу с захватом плацдарма на её западном берегу.

10 июля я уже был опять в войсках, где мне пришлось с Рокоссовским и Новиковым работать над планом операции левого крыла 1-го Белорусского фронта.

11 июля я вылетел на 1-й Украинский фронт, где мне пришлось заняться планом командования фронта и его готовности к проведению операции.

1-му Украинскому фронту предстояло нанести два мощных удара: один на львовском направлении, другой на рава-русском и частью сил на станиславском. Глубина операции равнялась приблизительно 220-240 километров. Участок, где развёртывались удары фронта, охватывал 100-120 километров.

Здесь было сосредоточено 80 дивизий, 10 танковых и механизированных корпусов, 4 отдельные танковые и самоходно-артиллерийские бригады, 16100 орудий и миномётов, 2050 танков и САУ и 3250 самолётов. Общее количество войск достигло 1 миллиона 110 тысяч человек.

Такого количества войск было более чем достаточно для проведения этой операции, и я считал, что разумнее было бы за счёт 1-го Украинского фронта выделить часть сил для удара по Восточной Пруссии. Однако Верховный почему-то не хотел этого делать.

Наступление 1-го Украинского фронта, начатое 13 июля на рава-русском направлении развивалось согласно плану. На львовском направлении наступление началось 14 июля. 18 июля начали наступление войска левого крыла 1-го Белорусского фронта из района Ковеля на Люблин.

В результате мощных ударов четырёх фронтов по группе армий «Центр» были разгромлены 3-я танковая армия, 4-я и 9-я общевойсковые немецкие армии. В стратегическом фронте противника была пробита брешь до 400 километров по фронту и до 500 километров в глубину.

На данном этапе развития Белорусской операции значительной помехой явился восточно-прусский бастион немецкой обороны. Эффективность нашего наступления на берлинском направлении требовала сломить оборону противника в Восточной Пруссии с ходу, не приостанавливая наступления фронтов.

Подробно наметив возможные направления нашего наступления и необходимые для него группировки сил, в ночь на 19 июля я доложил свои соображения в Ставку. Вскоре последовал вызов в Москву на совещание у Сталина. 

Однако Верховный не принял мой план и не согласился усилить фронты на восточно-прусском направлении, а резервы Белорусским фронтам Ставка дать не смогла.

Думаю, что это была серьёзная ошибка Верховного, в последующем повлёкшая за собой необходимость проведения чрезвычайно сложной и кровопролитной Восточно-Прусской операции.

22 июля войска 1-го Белорусского фронта освободили Хелм, 24 июля – крупный административный центр Польши – Люблин, 25 июля вышли к Висле в районе Демблина.

Здесь наши войска освободили узников лагеря смерти Майданека. Как известно, фашисты истребили в этом лагере около полутора миллиона человек, в том числе стариков, женщин и детей.

28 июля войска 1-го Белорусского фронта, разгромив брестскую группировку противника, освободили город Брест и героическую Брестскую крепость, защитники которой первыми приняли на себя в 1941 году удары врага и на века прославились массовым героизмом.

Войска 1-го Белорусского фронта, 27 июля вышли на реку Висла и начали её энергичное форсирование в районах Магнушева и Пулавы, впоследствии сыгравших историческую роль при освобождении Польши в Висло-Одерской операции. Успешные действия ковельской ударной группировки и быстрый выход её на Вислу оказали большое влияние на ход Львовско-Сандомирской операции.

22 июля в разговоре с Коневым мы согласились, что захват 3-й танковой армией тыловых путей на реке Сан заставит противника оставить Львов. По существу, мы пришли к выводу, что сдача немцами Львова дело почти решённое, вопрос лишь во времени – днём раньше, днём позже.

Однако на рассвете 23 июля мне позвонил Конев и сказал:

— Мне только что звонил Сталин. Что, говорит, вы там с Жуковым затеяли с Сандомиром. Надо прежде взять Львов, а потом думать о Сандомире.

— Ну а вы, Иван Степанович, как отреагировали на этот звонок?

— Я доложил, что 3-я танковая армия брошена нами для удара с тыла по львовской группировке и Львов скоро будет взят.

Мы договорились с Коневым, что днём я позвоню Верховному, а войскам фронта надо продолжать действовать в заданных направлениях.

Получив данные об освобождении Люблина 2-й танковой армией 1-го Белорусского фронта, я позвонил Верховному. Он был ещё у себя в квартире и уже знал об этом. Выслушав мой доклад о действиях 1-го Украинского фронта, Верховный спросил:

— Когда по вашим расчётам, будет взят Львов?

— Думаю, не позже, чем через два-три дня, — ответил я.

Сталин сказал:

— Звонил Хрущёв, он не согласен с рейдом армии Рыбалко. Армия отвлеклась от участия в наступлении на Львов, и это, по его мнению, может затянуть дело. Вы с Коневым стремитесь захватить раньше Вислу. Она от нас никогда не уйдёт. Кончайте скорее дело со Львовом. Мне ничего не оставалось делать как доложить Верховному о том, что Львов будет освобождён раньше, чем войска выйдут на Вислу. Конева я не стал расстраивать подробностями этого разговора.

В результате блестящего обходного 120-километрового марш-манёвра танковой армии генерала Рыбалко, нажима с востока 38-й, 60-й армий и с юга 4-й танковой армии противник отошёл от Львова на Самбор. 27 июля Львов был освобождён советскими войсками. 27 июля был освобождён и город Белосток. Войска Конева твёрдо встали на сандомирском плацдарме.

Днём 29 июля мне позвонил Верховный и поздравил с награждением второй медалью «Золотая звезда Героя Советского Союза. Затем позвонил М.И. Калинин и тоже поздравил с награждением.

— Вчера ГКО по инициативе Верховного Главнокомандующего принял решение наградить вас за Белорусскую операцию и за операцию по изгнанию врага с Украины, — сказал он.

В итоге двухмесячных боёв советские войска разгромили две крупнейшие стратегические группировки немецких войск, освободили Белоруссию, завершили освобождение Украины, очистили значительную часть Литвы и восточную часть Польши.

1,2,3-й Белорусские и 1-Прибалтийский фронты в этих сражениях в общей сложности разбили около 70 дивизий противника, из которых 30 дивизий были окружены, пленены и уничтожены. В ходе наступления войск 1-го Украинского фронта на львовско-сандомирском направлении было разгромлено более 30 дивизий.

Разгром ясско-кишинёвской группировки 2-м и 3-м Украинскими фронтами и освобождение Молдавии создали предпосылки выхода из войны Румынии и Венгрии.

Разгром группы армий «Центр» противника, захват трёх крупных плацдармов на реке Висле и выход к Варшаве приблизили наши ударные фронты к Берлину, до которого теперь оставалось около 60 километров.

Видимо, Гитлер всё ещё надеялся на сговор с реакционными силами Запада, с тем, чтобы в дальнейшем вести совместную борьбу против «коммунистической угрозы».

Нельзя вместе с тем не отметить тех трудностей, с которыми тылы фронтов встретились при выходе наших войск на территорию Польши, Словакии и Румынии, где железные дороги, кроме больших разрушений, имели узкую западноевропейскую колею. Это потребовало создания перевалочных баз на стыках общесоюзной и европейской колеи.

В летней кампании 1944 года в наступательных операциях приняли участие все 12 фронтов, Северный, Балтийский и Черноморский флоты, все озёрные и речные флотилии.

22 августа мне позвонил Антонов и передал приказ Верховного Главнокомандующего немедленно прибыть в Ставку. Предварительно он сообщил, что мне предстоит выполнить особое задание ГКО.

23 августа я вылетел в Москву. Прибыв в столицу вечером того же дня, я сразу направился в штаб. Особое задание ГКО состояло в следующем. Когда советские войска вступят в пределы Румынии, мне надлежало вылететь в штаб 3-го Украинского фронта, с тем чтобы подготовить фронт к войне с Болгарией, царское правительство которой всё ещё продолжало сотрудничество с фашистской Германией.

Верховный посоветовал мне перед вылетом обязательно встретиться с Георгием Димитровым, чтобы лучше ознакомиться с общеполитической обстановкой в Болгарии, деятельностью Болгарской рабочей партии и вооружёнными действиями антифашистских сил болгарского народа.

Болгарский народ с нетерпением ждёт подхода Красной Армии, чтобы с её помощью свергнуть царское правительство Багрянова и установить власть Народно-освободительного фронта, войны наверняка не будет, — сказал Димитров.

В то время болгарская армия насчитывала в своих рядах более 510 тысяч человек. Часть этих сил противостояла войскам 3-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Ф.И. Толбухна. В оперативном отношении Толбухину были подчинены Черноморский флот и Дунайская флотилия. Общую координацию действий 2-го и 3-го Украинских фронтов в это время осуществлял Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко.

На Чёрном море полное господство было за Черноморским флотом, а в воздухе – за советской авиацией.

Советское правительство 5 сентября объявило Болгарии войну. 6 сентября Ставка ВГК дала приказ командованию 3-го Украинского фронта начать военные действия против Болгарии.

Утром 8 сентября всё было готово, чтобы открыть огонь, но мы со своих НП не видели целей, по которым надо было вести этот огонь… Присутствия воинских частей обнаружено не было.

Маршал Толбухин приказал войскам двинуть вперёд передовые отряды. Не прошло и получаса, как командующий 57-й армии доложил, что одна из пехотных дивизий болгарской армии, построившись у дороги, встретила наши части с развёрнутыми красными знамёнами и торжественной музыкой. Через некоторое время такие же события произошли и на других направлениях. Командармы доложили, что идёт стихийное братание советских воинов с болгарским народом.

Я тотчас же позвонил в Ставку. Сталин сказал:

— Всё оружие болгарских войск оставьте при них, пусть они занимаются своими обычными делами и ждут приказа своего правительства.

Этим простым актом со стороны Верховного Главнокомандующего было выражено полное доверие болгарскому народу и болгарской армии, которые по братски встретили Красную Армию, видя в ней свою освободительницу от немецких оккупантов и царского профашистского режима.

Продвигаясь в глубь страны, советские войска везде и всюду встречали самое тёплое отношение. Вскоре мы встретились с партизанскими отрядами, которые были хорошо вооружены и уже заняли ряд городов и военных объектов.

В связи с нависшей угрозой удара немецких войск из района южнее Ниш в сторону Софии, а также незаконным прибытием в Софию англо-американской военной миссии и явными происками англо-американских правительственных кругов, Ставка приказала расположить в столице Болгарии усиленный стрелковый корпус.

8 сентября мы вошли в Варну, а 9 сентября в Бургас и другие города.

Болгарский народ, руководимый своей Рабочей партией 9 сентября сверг профашистское правительство и образовал демократическое правительство Отечественного фронта, которое обратилось к Советскому правительству с предложением о перемирии. ГКО незамедлительно дал указание Ставке приостановить продвижение наших войск в Болгарии.

В 21 час 9 сентября мы закончили движение войск.

От Вислы до Одера

В конце сентября 1944 года я вернулся из Болгарии в Ставку. Через несколько дней Верховный поручил мне срочно выехать в район Варшавы на участки 1-го и 2-го Белорусских фронтов.

Необходимо было выяснить обстановку в самой Варшаве, где жителями города незадолго до этого было поднято восстание против фашистских захватчиков. Немецкое командование с особой жестокостью расправлялось с восставшими, подвергало зверским репрессиям и мирное население.

Город был разрушен до основания. Под обломками погибли тысячи мирных жителей.

Было установлено, что командование фронта, командование 1-й армии Войска Польского заранее не были предупреждены руководителем восстания Бур-Комаровским о готовящемся выступлении варшавян… Командование советских войск узнало о восстании постфактум от местных жителей, перебравшихся через Вислу. Не была предупреждена об этом заранее и Ставка ВГК.

По заданию Верховного Рокоссовским были посланы к Бур-Комаровскому два парашютиста-офицера для связи и согласования действий, но он не пожелал их принять, и нам осталась неизвестной их дальнейшая судьба.

Чтобы оказать помощь восставшим варшавянам, советские и польские войска были переправлены через Вислу и захватили в Варшаве Набережную. Однако со стороны Бур-Комаровского вновь не было предпринято никаких попыток установить с нами взаимодействие. Примерно через день немцы, подтянув к Набережной значительные силы, начали теснить наши части. Мы несли большие потери. Обсудив создавшееся положение и не имея возможности овладеть Варшавой, командование фронта решило отвести войска с Набережной на свой берег.

Я установил, что нашими войсками было сделано всё, что было в их силах, чтобы помочь восставшим, хотя, повторяю, восстание ни какой степени не было согласовано с Советским командованием. Всё время –до и после вынужденного отвода наших войск – 1-й Белорусский фронт продолжал оказывать помощь восставшим, сбрасывая с самолётов продовольствие, медикаменты и боеприпасы.

В западной прессе, я помню, по этому поводу было немало ложных сообщений, которые вводили в заблуждение общественное мнение.

В первых числах октября…, позвонив Сталину и доложив обстановку, я просил его разрешения прекратить наступательные бои на участке 1-го Белорусского фронта, поскольку они были бесперспективны, и дать приказ о переходе войск правого крыла фронта и левого крыла 2-Белорусского фронта к обороне, чтобы предоставить им отдых и произвести пополнение.

— Вылетайте завтра с Рокоссовским в Ставку, поговорим на месте. – ответил Верховный. – До свидания. Не успел я ответить, как он положил трубку.

Во второй половине следующего дня мы с Рокоссовским были в Ставке. Кроме Верховного, там находились Антонов, Молотов, Берия и Маленков. Поздоровавшись, Сталин сказал:

— Ну, докладывайте!

Я развернул карту и начал докладывать. Вижу, Сталин нервничает: то к карте подойдёт, то отойдёт, то опять подойдёт, пристально всматриваясь своим колючим взглядом то в меня, то в карту, то в Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и контроль над собой.

— Товарищ Жуков, — перебил меня Молотов, — вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?

— Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, — возразил я. – Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несём ничем не оправданные потери.

— Жуков считает, что все мы здесь витаем в облаках и не знаем, что делается на фронтах, — иронически усмехнувшись, вставил Берия.

— Вы поддерживаете мнение Жукова? – спросил Сталин, обращаясь к Рокоссовскому.

— Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок.

— Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, — сказал Верховный. – Ну а если поддержать 47 армию авиацией и усилить её танками и артиллерией, сумеет ли, она выйти на Вислу между Модлином и Варшавой.

— Трудно сказать товарищ Сталин, — ответил Рокоссовский. – Противник также может усилить это направление.

— А вы как думаете? – обращаясь ко мне, спросил Верховный.

— Считаю, что это наступление нам не даёт ничего, кроме жертв, – снова повторил я. – А с оперативной точки зрения нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Город надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь-Познань. Сил для этого сейчас у фронта нет, но их следует сосредоточить. Одновременно нужно основательно подготовить к совместным действиям и соседние фронты на берлинском направлении.

— Идите и ещё раз подумайте, а мы здесь посоветуемся, — неожиданно прервал меня Сталин.

Мы с Рокоссовским вышли в библиотечную комнату и опять разложили карту. Я спросил Рокоссовского, почему он не отверг предложение Сталина в более категорической форме. Ведь ему-то было ясно, что наступление 47-й армии ни при каких обстоятельствах не могло дать положительных результатов.

— А ты разве не заметил, как зло принимались твои соображения, — ответил Рокоссовский. – Ты что, не чувствовал, как Берия подогревает Сталина? Это, брат, может плохо кончиться. Уж я-то знаю, на что способен Берия, побывал в его застенках.

Через 15-20 минут к нам в комнату вошли Берия, Молотов и Маленков.

— Ну как, что надумали? – спросил Маленков.

— Мы ничего нового не придумали. Будем отстаивать своё мнение, — ответил я.

— Правильно, — сказал Маленков. – Мы вас поддержим.

Но не успели мы как следует расположиться, как нас снова вызвали в кабинет Верховного.

Войдя в кабинет, мы остановились, чтобы выслушать решение Верховного.

— Мы тут посоветовались и решили согласиться на переход к обороне наших войск, — сказал Верховный. – Что касается дальнейших планов, мы их обсудим позже. Можете идти.

Всё это было сказано далеко не дружелюбным тоном. Сталин почти не смотрел на нас, а я знал, что это нехороший признак.

С Рокоссовским мы расстались молча. Я отправился в Наркомат обороны, а, Константин Константинович – готовиться к отлёту в войска фронта.

На другой день Верховный позвонил мне и сухо спросил:

— Как вы смотрите на то, чтобы руководство всеми фронтами в дальнейшем передать в руки Ставки?

Я понял, что он имеет в виду упразднить представителей Ставки для координации фронтами, и чувствовал, что это идея возникла не только в результате вчерашнего нашего спора. Война подходила к концу, осталось провести несколько завершающих операций, и Сталин наверняка хотел, чтобы во главе этих операций стоял только он один.

— Да количество фронтов уменьшилось, — ответил я. – Протяжение общего фронта также сократилось, руководство фронтами упростилось, и имеется полная возможность управлять фронтами непосредственно из Ставки.

— Вы это без обиды говорите?

— А на что же обижаться? Думаю, что мы с Василевским не останемся безработными, – пошутил я.

В тот же день вечером Верховный вызвал меня к себе и сказал: — 1-й Белорусский фронт находится на берлинском направлении. Мы думаем поставить вас на это направление, а Рокоссовского назначим на другой фронт.

Я ответил, что готов командовать любым фронтом, но заметил, что Рокоссовскому вряд ли будет приятно, что он будет освобождён с 1-го Белорусского фронта.

— Вы и впредь останетесь моим заместителем, – сказал Сталин.

— Что касается обид – мы не красные девицы. Я сейчас поговорю с Рокоссовским.

Сталин в моём присутствии объявил о своём решении и спросил его, не возражает ли он перейти на 2-й Белорусский фронт. Рокоссовский спросил, за что такая немилость. И попросил оставить его на 1-м Белорусском фронте.

— На главное берлинское направление мы решили поставить Жукова, — сказал Сталин, — а вам придётся принять 2-й Белорусский фронт.

— Слушаюсь, товарищ Сталин, — ответил Рокоссовский.

Мне кажется, что после этого разговора между Константином Константиновичем и мною не стало тех тёплых товарищеских отношений, которые были между нами долгие годы. Видимо, он считал, что я в какой-то степени сам напросился встать во главе войск 1-го Белорусского фронта. Если так, то это его глубокое заблуждение. В конце октября 1944 года в Ставке при участии некоторых членов ГКО и начальника Генштаба рассматривался вопрос о завершающих операциях Великой Отечественной войны.

В 1944 году танков и САУ произведено 29 тысяч, самолётов более 40 тысяч. В два-три раза возрастало поступление на фронт тяжёлых танков ИС-2 со 122-мм. пушкой, модернизированных средних танков Т-34, истребителей ЯК-3, штурмовиков Ил-10, скоростных бомбардировщиков ТУ-2.

Войску Польскому Советский Союз за время Великой Отечественной войны передал 8340 орудий и миномётов, 630 самолётов, 670 танков и САУ, свыше 406 тысяч винтовок и автоматов, большое количество транспортных машин, средств связи и различного имущества.

Войска Югославии получили за это время 5800 орудий и миномётов, около 500 самолётов, 69 танков, более 193 тысяч винтовок, карабинов и автоматов, свыше 15,5 тысячи пулемётов^[35].

Войска США, Англии и Франции, освободив Францию, Бельгию и часть Голландии, вышли на линию от устья реки Маас в Голландии и далее к границам Германии до Швейцарии, вплотную подойдя к укреплённому району так называемой линии Зигфрида.

Советские войска… восстановили Государственную границу СССР (за исключением Курляндии) и частично перенесли боевые действия на территорию Германии и восточноевропейских государств.

Германия оказалась зажатой с востока, юго-востока и запада. Однако Гитлер проводил одну тотальную мобилизацию за другой. Фашисты беспощадно подавляли малейшее недоверие к своему режиму и всякое инакомыслие. Особенно жестокие расправы проводило гестапо после покушения на Гитлера 20 июля 1944 года.

18 октября 1944 года был введён в действие указ германского правительства об образовании фольксштурма (народного ополчения), в который призывались лица в возрасте от 18 до 60 лет. Гитлеровцы создали даже женский вспомогательный корпус. В вооружённых Силах противника всё ещё насчитывалось свыше 9,4 миллиона человек, при этом в действующей армии – 5,4 миллиона.

Как и раньше, гитлеровское командование и теперь, на завершающем этапе, держало на восточном фронте большую часть своих сил: 3,7 миллиона человек, более 56 тысяч орудий и миномётов, свыше 8 тысяч танков и штурмовых орудий, 4,1 тысячи самолётов.

В это время наша боевая мощь усилилась польскими, чехословацкими, румынскими и болгарскими войсками, которые успешно громили фашистов. Их общая численность к началу 1945 года составляла 347 тысяч человек, они имели 4000 орудий и миномётов и около 200 танков. В составе 3-го Белорусского фронта сражались французские лётчики авиационного полка «Нормандия – Неман».

На Западе американские, английские и французские войска  имели 76 хорошо укомплектованных и отлично вооружённых дивизий и 15 отдельных бригад, 16100 танков и САУ, более 16,7 тысячи боевых самолётов.

Этим силам немецкое командование противопоставило всего лишь 74 крайне малочисленные и плохо подготовленные дивизии и три отдельные бригады, 3,5 тысячи танков и штурмовых орудий, до 2700 боевых самолётов.

Следовательно, союзники уже вскоре после открытия второго фронта превосходили противника по числу войск в 2 раза, по танкам – в 4 раза, по самолётам – в 6 раз.

*         *         *

Ставка ВГК решила подготовить и провести в начале 1945 года на всех стратегических направлениях мощные наступательные операции со следующими основными задачами:

— разгромить восточно-прусскую группировку и овладеть Восточной Пруссией;

— разгромить противника в Польше, Чехословакии, Венгрии, Австрии;

— выйти на рубеж: устье реки Вислы-Бромберг(Быгдощ)-Познань-Бреслау (Вроцлав)-Моравец-Острава-Вена.

Было решено главные усилия завершающей кампании сосредоточить на варшавско-берлинском направлении, там, где должен наступать 1-й Белорусский фронт.

Уничтожение курляндской группы противника возлагалось на 2-й и 1-й Прибалтийские фронты и Балтийский флот, которые должны были не допустить переброску сил, прижатых к Балтийскому морю, на другие фронты.

Здесь следует отметить одну существенную деталь. Берлин в это время находился от советского фронта и фронта союзников почти на одинаковом расстоянии. И не случайно У. Черчилль в своих мемуарах не раз упоминал о Берлине как желательном объекте для захвата союзническими войсками, хотя взятие Берлина¸ согласно договорённости между главами правительств, входило в функцию советских войск.

Я должен сказать, что Сталин в то время доверял информации Д. Эйзенхауэра.

Точно не помню, 1 или 2 ноября меня и Антонова вызвал Сталин для рассмотрения плана зимних операций. Докладывал проект Антонов, согласовав его предварительно со мной. И снова Верховный не счёл нужным согласиться с нашим предложением. Как уже говорилось, я не был согласен с фронтальным ударом на Варшаву через реку Вислу, о чём доложил Верховному Главнокомандующему. Верховный утвердил моё предложение.

15 ноября я выехал в Люблин, где мне был передан приказ о назначении командующим 1-м Белорусским фронтом, а Рокоссовский этим же приказом назначался командующим 2-м Белорусским фронтом.

*         *         *

Подготовка Висло-Одерской операции в значительной степени отличалась от подготовки предыдущих операций подобного масштаба, проводимых на нашей территории. Раньше мы получали хорошие разведывательные сведения от наших партизанских отрядов, действовавших в тылу врага. Здесь их у нас не было. Наши тыловые железнодорожные и грунтовые пути теперь проходили по территории Польши, где, кроме настоящих друзей и лояльных к нам жителей, имелась и враждебная агентура. Новые условия требовали от нас особой бдительности, скрытности сосредоточений и перегруппировки войск.

Уходя из Варшавы, враг подверг столицу Польши сплошному разрушению, а жителей – массовому уничтожению.

Наступление началось 13 января, 2-й Белорусский фронт (командующий Маршал Советского Союза Рокоссовский) частью сил перешёл в наступление одновременно с 3-м Белорусским фронтом (командующий генерал И.Д. Черняховский).

Левее 1-го Белорусского фронта с Сандомирского плацдарма 12 января начали наступление войска – 1-го Украинского фронта (командующий Маршал Советского Союза И.С. Конев). 1-й Белорусский фронт, перешедший в наступление 14 января, также успешно развивал операцию. 17 января в Варшаву вступили войска 1-й армии Войска Польского 1-го Белорусского фронта.

Осмотрев истерзанный город, Военный совет 1-го Белорусского фронта доложил Верховному:

«Фашистские варвары уничтожили столицу Польши – Варшаву. С ожесточённостью изощрённых садистов гитлеровцы разрушали квартал за кварталом. Крупнейшие промышленные предприятия стёрты с лица земли. Жилые дома взорваны или сожжены. Городское хозяйство разрушено. Десятки тысяч жителей уничтожены, остальные были изгнаны. Город мёртв».^[36]

19 января был взят город Лодзь, а войска правого крыла фронта 23 января захватили город Быдгощ. Утром 22 января войска 1-й гвардейской танковой армии завязали бои за Познань.

Днём 25 января мне позвонил Верховный. Выслушав мой доклад, он спросил, что мы намерены делать дальше.

Противник деморализован и не способен сейчас оказать серьёзное сопротивление, — ответил. – Мы решили продолжать наступление с целью выхода войск фронта на Одер. Основное направление на Кюстрин (Костшин), где попытаемся захватить плацдарм. Правое крыло фронта развёртывается в северном и северо-западном направлении против восточно-померанской группировки, которая не представляет пока серьёзной непосредственной опасности.

— С выходом на Одер вы оторвётесь от фланга 2-го Белорусского фронта больше чем на 150 километров, — сказал Сталин. – Это сейчас делать нельзя. Надо подождать пока 2-й Белорусский фронт закончит операцию в Восточной Пруссии и перегруппирует свои силы за Вислу.

— Сколько времени это займёт?

— Примерно дней десять. Учтите, — добавил Сталин, — 1-й Украинский фронт сейчас не сможет продвигаться дальше и обеспечивать вас слева так как будет занят некоторое время ликвидацией противника в районе Оппельн-Катовице.

— Я прошу не останавливать наступление войск фронта, так как потом будет труднее преодолеть мезерицкий укреплённый рубеж. Для обеспечения нашего правого фланга достаточно усилить фронт ещё одной армией.

Верховный обещал подумать, но ответа в тот  день мы не получили.

26 января разведка 1-й гвардейской танковой армии достигла Мезерицкого укрепрайона и захватила большую группу пленных. Из их показаний было установлено, что этот укрепрайон на многих участках ещё не занят немецкими войсками, их части ещё только выдвигаются туда. Командование фронта приняло решение ускорить движение к Одеру главных сил фронта и попытаться с ходу захватить плацдарм на его западном берегу.

Чтобы оградить главные силы фронта, выдвигавшиеся к Одеру от возможных ударов противника со стороны Восточной Померании, было решено развернуть фронтом на север 3-ю ударную армию, 1-ю армию Войска Польского, 47-ю, 61-ю армии и 2-й гвардейский кавалерийский корпус.

Для уничтожения гарнизона в Познани оставлялась часть сил 8-й гвардейской, 69-й армий и 1-й ГТА. Взятие Познани поручалось лично командующему 8-й гвардейской армией генералу Чуйкову. В то время считалось, что там окружено не больше 20 тысяч войск, но в действительности их оказалось более 60 тысяч, и борьба с ними в укреплённом городе затянулась до 23 февраля.

После дополнительных переговоров Верховный согласился с предложением командования фронта. Главные силы фронта… к 1-4 февраля вышли на Одер и захватили на его западном берегу в районе Кюстрина (Костшин) очень важный плацдарм.

В итоге многодневных ожесточённых сражений плацдарм был расширен до 44 километров. С него и началось 16 апреля наступление ударной группировки 1-го Белорусского фронта на Берлин.

Уже 2 февраля 1-я ГТА получила приказ Военного совета фронта передать свои участки на Одере соседним войскам и форсированным маршем перегруппироваться на север в район Арнсвельде. Туда же перебрасывались 9-й танковый и 7-й гвардейский кавалерийский корпуса, большое количество артиллерийских, инженерных частей и материальных средств.

1 марта в наступление перешли войска 1-го Белорусского фронта, главной ударной силой которого были 1-я и 2-я ГТА. В связи с мощным ударом этой группы войск наступление 2-го Белорусского фронта резко возросло.

4-5 марта войска 1-го Белорусского фронта вышли на побережье Балтийского моря, а войска 2-го Белорусского фронта, выйдя на побережье… и захватив 4 марта Кёзлин (Кошалин), повернули на восток, на Гдыню, Данциг (Даньск), 1 ГТА 1-го Белорусского фронта, вышедшая в район Кольберга (Колобжег), распоряжением Ставки была временно передана в состав 2-го Белорусского фронта для разгрома противника в районе Гдыни.

Как известно, боевые действия двух фронтов (1-й и 2-й Белорусские фронты) по разгрому восточно-померанской группировки завершились лишь к концу марта. Вот какой это был крепкий орешек.

Таким образом, в феврале 1945 года ни 1-й Украинский, ни 1-й Белорусский фронты проводить Берлинскую операцию не могли.

Наши войска к середине апреля полностью очистили от немецко-фашистских войск Венгрию и значительную часть Чехословакии, вступили в Австрию, освободили Вену и открыли путь в центральные районы Чехословакии. Германия окончательно лишилась нефтяных источников Венгрии, Австрии и многих предприятий по производству вооружений и боевой техники.

На Западном фронте вооружённые силы наших союзников в феврале-марте форсировав Рейн, окружили значительную группировку немецко-фашистских войск в Руре. 17 апреля окружённая рурская группировка капитулировала.

Прежняя медлительность в действиях американо-английского командования сменилась крайней поспешностью. Правительства Англии и США торопили командование экспедиционных сил в Европе, требуя быстрейшего продвижения в центральные районы Германии, чтобы овладеть ими раньше, чем выйдут туда советские войска. 1 апреля Черчилль писал Рузвельту:

«Русские армии, несомненно захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьёзные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять».

Вопреки договорённости между главами правительств американские войска захватили Тюрингию и 25 апреля передовыми частями вышли на Эльбу.

В ходе Восточно-Померанской операции, кажется 7 или 8 марта, мне пришлось срочно вылететь в Ставку по вызову Верховного Главнокомандующего. Прямо с аэродрома я отправился на дачу Сталина, где он находился, будучи не совсем здоровым.

Задав мне несколько вопросов об обстановке в Померании и на Одере и выслушав моё сообщение, Верховный сказал:

— Идёмте, разомнёмся немного, а то я что-то закис.

*         *         *

Во всём его облике, в движениях и разговоре чувствовалось большая физическая усталость. За четырёхлетний период войны Сталин основательно переутомился. Работал он всю войну очень напряжённо, систематически недосыпал, болезненно переживал неудачи, особенно 1941-1942 годов. Всё это не могло не отразиться на его нервной системе и здоровье.

Во время прогулки Сталин неожиданно начал рассказывать мне о своём детстве. Он сказал, что рос очень хилым ребёнком. Мать почти до шестилетнего возраста не отпускала от себя и очень его любила. По желанию матери он учился в духовной семинарии, чтобы стать служителем культа. Но, имея с детства «ершистый» характер, не ладил с администрацией и был изгнан из семинарии.

Так за разговором прошло не менее часа. Потом он сказал:

— Идёмте пить чай, нам нужно кое о чём поговорить.

На обратном пути я спросил: — Товарищ Сталин, давно хотел узнать о вашем сыне Якове. Нет ли сведений о его судьбе?

На этот вопрос он ответил не сразу. Пройдя добрую сотню шагов, сказал каким-то приглушённым голосом:

— Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его душегубы. По наведённым справкам держат они его изолированно от других военнопленных и агитируют за измену Родине. Помолчав минуту, твёрдо добавил:

— Нет, Яков предпочтёт любую смерть измене Родине.

Сидя за столом, Сталин долго молчал, не притрагиваясь к еде. Чувствовалось, он переживает за сына. Потом, как бы продолжая свои размышления, с горечью произнёс:

— Какая тяжёлая война. Сколько она унесла жизней наших людей. Видимо, у нас мало останется семей, у которых не погибли близкие. Такие испытания смогли стойко перенести только советские люди, закалённые в борьбе, сильные духом, воспитанные Коммунистической партией.

Сталин рассказал мне о Ялтинской конференции. Я понял, что он остался доволен её результатами и очень хорошо отзывался о Рузвельте. Сталин сказал, что он по-прежнему добивался от союзников перехода их войск в наступление, чтобы скорее добить фашистскую Германию.

Верховный настаивал на наступлении союзных войск, которые находились в 500 километрах от Берлина. Соглашение было достигнуто, и с этого времени значительно улучшилась координация действий сторон. В немногих словах он рассказал о разногласиях с Черчиллем, возникших при обсуждении польской проблемы. Относительно будущих государственных границ Польши на западе была достигнута полная договорённость. – эти границы должны были проходить по рекам Одеру и Нейсе. Но возникли большие разногласия о составе будущего польского правительства.

— Черчилль хочет, чтобы с Советским Союзом граничила буржуазная Польша, чуждая нам, а мы этого допустить не можем, — сказал Сталин. – Мы хотим, раз и навсегда, иметь дружественную нам Польшу, этого хочет и польский народ.

Несколько позже он заметил:

— Черчилль изо всех сил подталкивает Миколайчика, который более четырёх лет отсиживался в Англии. Поляки не примут Миколайчика. Они уже сделали свой выбор.

Верховный сказал мне:

— Поезжайте в Генштаб и вместе с Антоновым посмотрите расчёты по Берлинской операции, а завтра в 13 часов встретимся здесь же.

Остаток дня и добрую половину ночи мы с Антоновым просидели у меня в кабинете. Мы ещё раз рассмотрели основные намётки плана и расчёты на проведение Берлинской стратегической операции, в которой должны были участвовать три фронта. На следующий день встреча состоялась не в 13, а в 20 часов.

Вечером при обсуждении вопроса о Берлинской операции присутствовали Маленков, Молотов и другие члены ГКО. Докладывал Антонов. Сталин утвердил все предложения и приказал дать необходимые указания о всесторонней подготовке операции на берлинском стратегическом направлении.

Берлинская операция

Главной нашей целью на этом этапе войны была полная ликвидация фашизма в общественном и государственном строе Германии и привлечение к строжайшей ответственности всех главных нацистских преступников за их зверства, массовые убийства, разрушения и надругательства над народами в оккупированных странах, особенно на нашей многострадальной земле.

Верховное командование союзных войск планировало выдвижение американских и английских войск на Эльбу на берлинском направлении. Одновременно развёртывались операции американских и французских войск в южном направлении с целью овладения районами Штутгарта, Мюнхена и выхода в центральные районы Австрии и Чехословакии.

Английское командование всё ещё продолжало лелеять мечту о захвате Берлина раньше, чем туда придёт Красная Армия. Так, 7 апреля 1945 года, информируя объединённый штаб союзников о своём решении относительно завершающих операций Д. Эйзенхауэр заявил:

— Если после взятия Лейпцига окажется, что можно без больших потерь продвигаться на Берлин, я хочу это сделать. Я первый согласен с тем, что война ведётся в интересах достижения политических целей, и если объединённый штаб решит, что усилия союзников по захвату Берлина перевешивают на этом театре чисто военные соображения, я с радостью исправлю свои планы и своё мышление так, чтобы осуществить такую операцию.^[37]

Сталин знал, что гитлеровское руководство за последнее время развило активную деятельность в поисках сепаратных соглашений с английскими и американскими правительственными кругами. Учитывая безнадёжность положения германских войск, можно было ожидать, что немцы прекратят сопротивление на западе и откроют американским и английским войскам дорогу на Берлин, чтобы не сдать его Красной Армии.

27 марта 1945 года корреспондент агентства Рейтер при 21-й армейской группе Кэмпбелл сообщал о наступлении англо-американских войск: «Не встречая на своём пути сопротивления, они устремляются к сердцу Германии».

В середине апреля 1945 года американский радиообозреватель Джон Гровер констатировал: «Западный фронт фактически уже не существует».

Особое преимущество союзники имели в авиации. Своими авиационными ударами они практически могли в любом районе осуществить полное подавление всякого сопротивления как на земле, так и в воздухе.

Вопрос о захвате Берлина союзными войсками был окончательно снят лишь тогда, когда на Одере и Нейсе мощный удар артиллерии, миномётов, авиации и дружная атака танков и пехоты советских войск потрясли до основания оборону немецких войск.

Когда в Ставке было получено сообщение генерала Эйзенхауэра… о том, что американские войска остановятся на согласованной линии на берлинском направлении, Сталин с уважением отозвался об Эйзенхауэре как о человеке, верном взятым на себя обязательствам. Однако мнение это оказалось преждевременным.

По мере приближения конца войны мы стали получать сведения от своих союзников, весьма далёкие от действительного положения дел.

29 марта по вызову Ставки я вновь прибыл в Москву, имея при себе план 1-го Белорусского фронта по Берлинской операции.

Поздно вечером того же дня Сталин вызвал меня в кремлёвский кабинет. Он был один. Только что закончилось совещание с членами ГКО. Молча протянув руку, он, как всегда, будто продолжая недавно прерванный разговор, сказал:

— Немецкий фронт на западе окончательно рухнул, и, видимо, гитлеровцы не хотят принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск. Между тем на всех важнейших направлениях против нас они усиливают свои группировки. Вот карта, смотрите последние данные о немецких войсках.

Раскурив трубку, Верховный продолжал:

— Думаю, что драка предстоит серьёзная. Потом он спросил, как я расцениваю противника на берлинском направлении.

По нашим данным немцы имели здесь четыре армии, в составе которых было не меньше 90 дивизий, в том числе 14 танковых и моторизованных, 37 отдельных полков и 98 отдельных батальонов.

Впоследствии было установлено, что на берлинском направлении находилось не менее миллиона человек, 10,4 тысячи орудий и миномётов, 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 боевых самолётов, а в самом Берлине, кроме того, ещё формировался двухсоттысячный гарнизон.

Раскуривая трубку, Сталин вновь подошёл к своей карте и долго рассматривал её, а затем спросил:

— Когда наши войска могут начать наступление на берлинском направлении?

Я доложил:

— Через две недели 1-й Белорусский фронт сможет начать наступление, 1-й Украинский фронт, видимо, также будет готов к этому сроку, 2-й Белорусский фронт, по всем данным, задержится с окончательной ликвидацией противника в Дайоне, Данциге и Гдыни до середины апреля и не сможет начать наступление с Одера одновременно с 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами.

— Ну что ж, — сказал Сталин, — придётся начать операцию, не ожидая действий фронта Рокоссовского. Если он и запоздает на несколько дней – не беда.

 Затем он подошёл к письменному столу, перелистал какие-то бумаги и достал письмо.

— Вот прочтите.

Письмо было от одного из иностранных доброжелателей. В нём сообщалось о закулисных переговорах гитлеровских агентов с официальными представителями союзников, из которых становилось ясно, что немцы предлагали союзникам прекратить борьбу против них, если они согласятся на сепаратный мир на любых условиях. В этом сообщении говорилось также, что союзники якобы отклонили домогательства немцев. Но всё же не исключалась возможность открытия немцами путей союзным войскам на Берлин.

— Ну что вы об этом скажете? – спросил Сталин. И, не дожидаясь ответа, тут же заметил: — Думаю Рузвельт не нарушит Ялтинской договорённости, но вот Черчилль, этот может пойти на всё.

Вновь подойдя к письменному столу, он позвонил Антонову и приказал ему тотчас прибыть.

Верховный сказал: — Позвоните Коневу и прикажите 1 апреля прибыть в Ставку с планом операции 1-го Украинского фронта, а эти два дня поработайте с Жуковым над общим планом.

1 апреля 1945 года Верховный Главнокомандующий заслушал доклад Антонова об общем плане Берлинской операции, затем мой доклад о плане наступления войск 1-го Белорусского и доклад Конева о плане наступления войск 1-го Украинского фронта.

Верховный не согласился с разграничительной линией между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами, обозначенной на карте Генштаба от Нейсе до Потсдама. Он заштриховал  границу от Нейсе до Потсдама и прочертил линию только до Люббена (60 километров юго-восточнее Берлина). Тут же он указал маршалу Коневу:

— В случае упорного сопротивления противника на восточных подступах к Берлину, что наверняка произойдёт, и возможной задержки наступления 1-го Белорусского фронта, 1-му Украинскому фронту быть готовым нанести удар танковыми армиями с юга на Берлин.

Приведу слова маршала Конева:

«Когда около 24 часов 16 апреля я доложил, что дело наступления идёт успешно, товарищ Сталин дал следующее указание: «У Жукова идёт туго, поверните Рыбалко и Лелюшенко на Целендорф, как договорились в Ставке. Поэтому манёвр, который совершили Рыбалко и Лелюшенко, является прямым указанием товарища Сталина».^[38]

В ночь на 2 апреля в Ставке в моём присутствии Верховный подписал директиву 1-му Белорусскому фронту о подготовке и проведении операции с целью овладения Берлином и указание в течение 12-15 дней выйти на Эльбу.

Чтобы гарантировать фронт от всяких случайностей, мы приняли решение поставить 1-ю ГТА генерала Катукова в исходное положение за 8-й гвардейской армией Чуйкова, с тем, чтобы в случае необходимости немедленно ввести её в дело в полосе 8-й гвардейской армии.

Взяв на себя ответственность за изменение задачи, изложенной в директиве Ставки, я всё же посчитал своим долгом доложить об этом Верховному Главнокомандующему. Выслушав мои доводы, Сталин сказал: — Действуйте, как считаете нужным, вам на месте виднее.

Оборону непосредственных подступов к Берлину первоначально возглавил Гиммлер, и все руководящие посты здесь были переданы эсэсовским генералам. Для того чтобы обеспечить необходимое пополнение частей Восточного фронта к началу предстоящего решительного наступления русских, — показал на допросе во время Нюрнбергского процесса бывший начальник штаба оперативного руководства ставки немецкого верховного командования генерал-полковник Йодль, — нам пришлось расформировать всю резервную армию, то есть все пехотные, танковые, артиллерийские и специальные запасные части, военные училища и военно-учебные заведения и бросить их личный состав на пополнение войск.^[39] На оборонные работы в Берлине было привлечено свыше четырёхсот тысяч человек.

На сравнительно узком участке 1-го Белорусского фронта за короткое время было сосредоточено 77 стрелковых дивизий, 3155 танков и САУ, 14628 орудий и миномётов и 1531 установка реактивной артиллерии.

Впоследствии на Нюрнбергском процессе генерал Йодль показал: — Для Генерального штаба было понятно, что битва за Берлин будет решаться на Одере, поэтому основная масса войск 9-й армии, оборонявшей Берлин, была введена на передний край. Срочно формировавшиеся резервы предполагалось сосредоточить севернее Берлина, чтобы впоследствии нанести контрудар во фланг войскам маршала Жукова.

В течение первых суток сражения (16 апреля) было произведено свыше 6550 самолёто-вылетов. Фактически за первый день было произведено миллион двести тридцать шесть тысяч выстрелов только для одной артиллерии. 2450 вагонов снарядов, то есть почти 98 тысяч тонн металла обрушилось на голову врага.

Утром 16 апреля на всех участках фронта советские войска успешно продвигались вперёд. Однако противник, придя в себя, начал оказывать противодействие со стороны Зееловских высот.

В 15 часов я позвонил в Ставку. Сталин внимательно выслушал и сказал: — Выходит, вы недооценили врага на берлинском направлении. Я считал, что вы уже на подходе к Берлину, а вы всё ещё на Зееловских высотах.

У Конева дела начались успешнее. Не изменить ли границы между фронтами и не повернуть ли главные силы Конева и Рокоссовского на Берлин.

— У Конева оборона противника оказалась слабой, — продолжал Сталин. – Он без труда форсировал Нейсе и продвигается вперёд без особого сопротивления. Поддержите удар своих танковых армий бомбардировочной авиацией. Вечером позвоните, как у вас сложатся дела.

Вечером я вновь доложил Верховному о затруднениях на подступах к Зееловским высотам и сказал, что раньше завтрашнего дня этот рубеж взять не удастся. На этот раз Сталин говорил со мной не так спокойно, как днём.

— Вы напрасно ввели в дело 1-ю ГТА на участке 8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка, — сказал он резко и добавил: — Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмёте зееловский рубеж?

Стараясь быть спокойным, я ответил:

— Завтра, 17 апреля, к исходу дня оборона на зееловском рубеже будет прорвана. Считаю, что, чем больше противник будет бросать своих войск навстречу нашим войскам здесь, тем легче и быстрее мы возьмём затем Берлин, так как войска противника легче разбить в открытом поле, чем в укреплённом городе.

— Мы думаем приказать Коневу двинуть танковые армии Рыбалко и Лелюшенко на Берлин с юга, а Рокоссовскому ускорить форсирование и тоже ударить в обход Берлина с севера, — сказал Сталин.

— Танковые армии Конева имеют полную возможность быстро продвигаться, и их следует направить на Берлин, а Рокоссовский не сможет начать наступление ранее 23 апреля, так как задержится с форсированием Одера.

— До свидания, — довольно сухо сказал Сталин и вместо ответа положил трубку.

Настроение у меня было неважным. Но я знал Сталина: даже когда не ладились мелочи, он очень раздражался.

Утром 18 апреля Зееловские высоты были взяты. Только 19 апреля, понеся большие потери, немцы не выдержали мощного напора наших танковых и общевойсковых армий и стали отходить на внешний обвод Берлинского района обороны. За эти три дня Сталин мне не звонил. Не звонил и я ему.

20 апреля в 13 часов 50 минут, на пятый день операции дальнобойная артиллерия 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии открыла огонь по Берлину.

21 апреля части 3-й ударной, 2-й гвардейской танковой, 47-й и 5-й ударной армий ворвались на окраины Берлина и завязали там бои.

61-я армия, 1-я армия Войска Польского и другие соединения 1-го Белорусского фронта быстро двигались обойдя Берлин, на Эльбу, где предполагалась встреча с войсками союзников.

25 апреля части 1-го Белорусского фронта соединились в районе Кетцина с 6-м гвардейским механизированным корпусом 4-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта. Наше наступление не прекращалось ни днём ни ночью.

На третий день боёв в Берлине по специально расширенной колее к Силезскому вокзалу были поданы крепостные орудия, открывшие огонь по центру города. Вес каждого снаряда составлял полтонны. Оборона Берлина разлеталась в пух и прах.

Учитывая наиболее успешное продвижение 5-й ударной армии а также особо выдающиеся личные качества её командарма Героя Советского Союза генерал-полковника Н.Э. Берзарина, 24 апреля командование назначило его первым советским комендантом и начальником Советского гарнизона Берлина. 29 апреля в центре города развернулись наиболее ожесточённые сражения.

В 21 час 50 минут 30 апреля сержант М.А. Егоров и младший сержант М.В. Кантария батальона капитана С.А. Неустроева 150-й стрелковой Идрицкой дивизии 79 стрелкового корпуса С.Н. Перевёрткина, 3-й ударной армии генерала В.И. Кузнецова водрузили вручённое им Военным советом армии Красное знамя над главным Куполом рейхстага. Командующий 3-й ударной армией генерал Кузнецов около 15 часов 30 минут позвонил мне на КП и радостно сообщил: — На рейхстаге наше Красное знамя! Ура, товарищ маршал!

— Дорогой Василий Иванович, сердечно поздравляю тебя и всех твоих солдат с замечательной победой. Этот исторический подвиг вверенных вам войск никогда не будет забыт советским народом. А как дела с рейхстагом?

— В некоторых отсеках верхних этажей и в подвалах здания всё ещё идёт бой, – сказал В.И. Кузнецов.

К концу дня 1 мая гитлеровцы, находившиеся в рейхстаге в количестве около 1500 человек, не выдержав борьбы сдались.

1 мая в руках немцев остались только Тиргартен и правительственный квартал. Здесь располагалась имперская канцелярия, во дворе которой находился бункер ставки Гитлера. В этот день Мартин Борман записал в дневнике: «Наша имперская канцелярия превращается в развалины».

Комендантом рейхстага был назначен командир полка 150-й стрелковой дивизии полковник Фёдор Матвеевич Зинченко (уроженец Томской области, ему на привокзальной площади станции Томск-1 в апреле 2015 года был открыт памятник. – А.М).

Зинченко Фёдор Матвеевич (1902-1991)

Благодарные потомки водрузили величественный памятник Зинченко Ф.М. в сквере перед железнодорожным вокзалом станции Томск-1. На памятнике наш Герой стоит на постаменте в рост в полевой офицерской форме, с биноклем и планшеткой, пистолетом в кобуре.

На постаменте отлиты в бронзе краткий боевой путь нашего земляка и посвящение томичам: Дорогие земляки томичи и особенно молодёжь. Любите и возвеличивайте в трудовой славе мой родной город юности моей. Здоровья, успехов и счастья Вам желаю.

Герой Советского Союза Зинченко Фёдор Матвеевич.

Внизу расположена Золотая Звезда.

Родился 19 сентября 1902 года в деревне Ставское Кривошеинского района Томской губернии. Трудовую жизнь начинал на железнодорожных станциях Межениновка и Тайга. В годы Великой Отечественной войны командир стрелкового полка. Участвовал в освобождении Псковщины, Прибалтики, Польши, Восточной Померании. За личную отвагу и героизм, выполнение боевых заданий командования был награждён двумя орденами Красного Знамени, орденами Суворова и Кутузова III степени и двумя знаками отличия.

В апреле 1945 года воины 756-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии под руководством полковника Зинченко Ф.М. первыми ворвались на окраину Берлина. Сломив сопротивление противника, они овладели центральным кварталом города и в ночь с 30-го апреля на 1-ое мая 1945 года водрузили над рейхстагом Знамя Победы. Зинченко Ф.М. был назначен первым советским комендантом рейхстага.

За умелое командование полком в боях за Берлин удостоен звания Героя Советского Союза.

Безоговорочная капитуляция фашистской Германии

В 3 часа 50 минут 1 мая на КП 8-й Гвардейской армии был доставлен начальник генерального штаба германских сухопутных сил генерал пехоты Кребс. Он заявил, что уполномочен установить непосредственный контакт с Верховным Главнокомандующим Красной Армии для переговоров о перемирии.

В 4 часа В.И. Чуйков доложил мне по телефону, что генерал Кребс сообщил ему о самоубийстве Гитлера. По словам Кребса это произошло 30 апреля в 15 часов 50 минут. Василий Иванович зачитал мне содержание письма Геббельса и Бормана к Советскому Верховному Главнокомандованию. В нём говорилось:

«Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем. Мы сообщаем вождю Советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут добровольно ушёл из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Дёницу, мне и Борману. Я уполномочил Бормана установить связь с вождём Советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери. Геббельс.

К письму Геббельса было приложено завещание Гитлера со списком нового имперского правительства. Завещание было подписано Гитлером и скреплено свидетелями. (Оно датировалось 4 часами 30 апреля 1945 года).

Ввиду важности сообщения я немедленно направил моего заместителя генерал-полковника В.Д. Соколовского на КП В.И. Чуйкова для переговоров с немецким генералом. Соколовский должен был потребовать от Кребса безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Тут же соединившись с Москвой, я позвонил Сталину. Он был на даче. К телефону подошёл начальник управления охраны генерал Власик, который сказал:

— Товарищ Сталин только что лёг спать.

— Прошу разбудить его. Дело срочное и до утра ждать не может.

Очень скоро Сталин подошёл к телефону. Я доложил о самоубийстве Гитлера, о появлении Кребса и решении поручить переговоры с ним генералу Соколовскому и просил его указаний.

Сталин ответил:

— Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым. Где труп Гитлера?

— По сообщению генерала Кребса, труп Гитлера сожжён на костре.

— Передайте Соколовскому, — сказал Сталин, — никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести. Если ничего не будет чрезвычайного не звоните до утра, хочу немного отдохнуть перед парадом.

Около 5 часов утра мне позвонил Соколовский и доложил о первом разговоре с генералом Кребсом.

— Что-то хитрят они, — сказал Соколовский. – Кребс заявляет, что он не уполномочен решать вопрос о безоговорочной капитуляции… Думаю, нам следует послать их к чёртовой бабушке, если они сейчас же не согласятся на безоговорочную капитуляцию.

— Правильно, Василий Дмитриевич, — ответил я. – Передай, что, если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесём такой удар, от которого в Берлине не останется ничего, кроме развалин.

В назначенное время ответа от Геббельса и Бормана не последовало. В 10 часов 40 минут наши войска открыли ураганный огонь по остаткам особого сектора обороны центра города. В 18 часов Соколовский доложил…, что Геббельс и Борман отклонили требование о безоговорочной капитуляции. В ответ на это в 18 часов 30 минут с небывалой силой начался последний штурм центральной части города, где находилась имперская канцелярия и засели остатки гитлеровцев.

В 6 часов 30 минут утра 2 мая было доложено: на участке 47-й гвардейской стрелковой дивизии сдался в плен командир 56-го танкового корпуса генерал Вейдлинг. Вместе с ним сдались офицеры его штаба. На предварительном допросе он сообщил, что несколько дней назад он был лично Гитлером назначен командующим обороной Берлина. Генерал Вейдлинг сразу же согласился дать приказ своим войскам о прекращении сопротивления.

В тот же день около 14 часов мне сообщили, что сдавшийся в плен заместитель министра пропаганды доктор Фриче предложил выступить по радио с обращением к немецким войскам берлинского гарнизона о прекращении всякого сопротивления.

Чтобы всемерно ускорить окончание борьбы, мы согласились предоставить ему радиостанцию. К 15 часам 2 мая с врагом было полностью покончено. Остатки берлинского гарнизона сдались в плен общим количеством более 134 тысячи человек.

В приказе Верховного Главнокомандующего говорилось: «Войска 1-го Белорусского фронта при содействии войск 1-го Украинского фронта после упорных боёв завершили разгром берлинской группы немецких войск и сегодня, 1 мая полностью овладели столицей Германии городом Берлином – центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии».

О том, как велось расследование с исчерпывающей полнотой описано Еленой Ржевской в книге «Конец Гитлера – без мифа и детектива» (Издательство АПН, Москва, 1965 год). К тому, что написала Ржевская, я ничего добавить не могу. Лично я склонен считать, что для сомнений в самоубийстве Гитлера оснований нет.

Большинство фашистских главарей Геринг, Гиммлер, Кейтель и Йодль, заблаговременно бежали из Берлина в разных направлениях.7 мая мне в Берлин позвонил Сталин и сообщил:

— Сегодня в городе Реймсе немцы подписали акт безоговорочной капитуляции. Главную тяжесть войны, — продолжил он, — на своих плечах вынес советский народ, а не союзники, поэтому капитуляция должна быть подписана перед Верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции, а не только перед Верховным командованием союзных войск.

— Я не согласился и с тем, — продолжал Сталин, — что акт капитуляции подписан не в Берлине, центре фашистской агрессии. Мы договорились с союзниками считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главного командования и представители Верховного командования союзных войск. Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы. Завтра к вам прибудет Вышинский. После подписания акта он останется в Берлине в качестве вашего помощника по политической части. Вы же назначаетесь Главноначальствующим в Советской зоне оккупации Германии, одновременно будете и Главнокомандующим советскими оккупационными войсками в Германии, — сказал Сталин.

В середине дня на аэродром Темпельгоф прибыли представители Верховного командования союзных войск: маршал авиации Великобритании Артур В. Теддер, командующий стратегическими воздушными силами США генерал Карл Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Ж. Латр де Тассиньи. На аэродроме их встречали мой заместитель генерал армии В.Д. Соколовский, первый комендант Берлина генерал-полковник Н.Э. Берзарин, член Военного совета 5-й армии генерал-лейтенант Ф.Е. Боков и другие представители Красной Армии. С аэродрома союзники прибыли в Карлсхорст, где было решено принять от немецкого командования безоговорочную капитуляцию.

На тот же аэродром из города Фленсбурга прибыли под охраной английских офицеров генерал-фельдмаршал Кейтель, адмирал флота Фридебург и генерал-полковник авиации Штумпф, имевшие полномочия от Деница подписать акт безоговорочной капитуляции Германии.

Немного отдохнув с дороги все представители командования союзных войск прибыли ко мне, чтобы договориться по процедурным вопросам столь волнующего события. Не успели мы войти в помещение, отведённое для беседы, как туда буквально хлынул поток американских и английских журналистов и с места в карьер начали штурмовать меня вопросами. От союзных войск они преподнесли мне флаг дружбы, на котором золотыми буквами были вышиты слова приветствия Красной Армии от американских войск.

По словам наших офицеров, Кейтель и другие члены немецкой делегации очень нервничали. Обращаясь к окружающим, Кейтель сказал:

— Проезжая по улицам Берлина, я был потрясён степенью его разрушения.

Кто-то из наших офицеров ему ответил:

— Господин фельдмаршал, а вы не были потрясены, когда по вашему приказу стирались с лица земли тысячи советских городов и сёл, под обломками которых были задавлены миллионы наших людей, в том числе тысячи детей?

Кейтель побледнел, нервно пожал плечами и ничего не ответил.

Как мы условились заранее, в 23 часа 45 минут Тэддер, Спаатс и Латр де Тассиньи, представители от союзного командования, Вышинский, Телегин, Соколовский и другие собрались у меня в кабинете, находившемся рядом с залом, где должно было состояться подписание немцами акта безоговорочной капитуляции.

Ровно в 24 часа мы вошли в зал. Начиналось 9 мая 1945 года. Мы сели за стол. Он стоял у стены, на которой были прикреплены государственные флаги Советского Союза, США, Англии, Франции.

В зале, за длинными столами, покрытыми зелёным сукном, расположились генералы Красной Армии, войска которых в самый короткий срок разгромили оборону Берлина и вынудили противника сложить оружие. Здесь же присутствовали многочисленные советские и иностранные журналисты, фоторепортёры.

Мы, представители Верховного Главнокомандования Советских Вооружённых Сил и Верховного Командования Союзных войск, — заявил я, открывая заседание, — уполномочены правительствами стран антигитлеровской коалиции принять безоговорочную капитуляцию Германии от немецкого военного командования. Пригласите в зал представителей немецкого главного командования.

Первым, не спеша и стараясь сохранить видимое спокойствие, переступил порог генерал-фельдмаршал Кейтель, ближайший сподвижник Гитлера. Выше среднего роста, в парадной форме, подтянут. Он поднял руку со своим фельдмаршальским жезлом вверх, приветствуя представителей Верховного командования советских и союзных войск. За Кейтелем появился генерал-полковник Штумпф. Невысокий, глаза полны злобы и бессилия. Одновременно вошёл адмирал флота Фридебург, казавшийся преждевременно состарившимся. Немцам было предложено сесть за отдельный стол, который специально для них был поставлен недалеко от входа.

Я обратился к немецкой делегации:

— Имеете ли вы на руках акт безоговорочной капитуляции Германии. Изучили ли его и имеете ли полномочия подписать этот акт?

Вопрос мой на английском повторил главный маршал авиации Теддер.

-Да, изучили и готовы подписать его, — приглушённым голосом ответил генерал-фельдмаршал Кейтель, передавая нам документ, подписанный гросс-адмиралом Дёницем. В документе значилось, что Кейтель, фон Фридебург и Штумпф уполномочены подписать акт безоговорочной капитуляции.

Встав, я сказал:

— Предлагаю немецкой делегации подойти сюда, к столу. Здесь вы подпишите акт безоговорочной капитуляции Германии.

Кейтель быстро поднялся, устремив на нас недобрый взгляд, а затем опустил глаза и медленно взяв со столика фельдмаршальский жезл, неуверенным шагом направился к нашему столу. Монокль его упал и повис на шнурке. Лицо покрылось красными пятнами. Вместе с ним к столу подошли Штумпф, Фридебург и немецкие офицеры, сопровождающие их. Поправив монокль, Кейтель сел на край стула и слегка дрожавшей рукой подписал 5 экземпляров акта. Тут же поставили подписи Штумпф и Фридебург.

В 0 часов 43 минуты 9 мая 1945 года подписание акта безоговорочной капитуляции Германии было закончено. Я предложил немецкой делегации покинуть зал.

От имени Советского Верховного Главнокомандования я сердечно поздравил всех присутствовавших с долгожданной победой. Все друг друга поздравляли, жали руки. У многих на глазах были слёзы радости.

— Дорогие товарищи, — сказал я товарищам по оружию, — нам с вами выпала великая честь. В заключительном сражении нам было оказано доверие народа, партии и правительства вести доблестные советские войска на штурм Берлина. Это доверие советские войска, в том числе и вы, возглавлявшие войска в сражениях за Берлин, с честью оправдали. Жаль, что многих нет среди нас. Как бы они порадовались долгожданной победе, за которую, не дрогнув, отдали свою жизнь.

В 0 часов 50 минут 9 мая 1945 года заседание, на котором была принята безоговорочная капитуляция немецких вооружённых сил закрылась.

Потом состоялся приём, который прошёл с большим подъёмом. Обед удался на славу. Открыв банкет, я предложил тост за победу стран антигитлеровской коалиции над фашистской Германией. Затем выступал маршал Теддер, за ним Ж.Латр де Тассиньи и генерал Спаатс.

Праздничный ужин закончился утром песнями и плясками. Подписанный акт безоговорочной капитуляции утром того же дня был доставлен в Ставку Верховного Главнокомандующего. Первый пункт акта гласил:

«1. Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени Германского военного командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооружённых сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находившихся в настоящее время под немецким командованием, Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному Командованию Союзных экспедиционных сил».

Днём 9 мая мне позвонили из Москвы и сообщили что вся документация о капитуляции немецко-фашистской Германии получена и вручена Верховному Главнокомандующему.

… Хочу привести слова Отто Гротеволя:

«Где можно найти в истории такую оккупационную армию, – писал он, – которая пять недель спустя после окончания войны дала бы возможность населению оккупированного государства создавать партии, издавать газеты, предоставила бы свободу собраний и выступлений?»

(Отто Гротеволь – руководитель левой группы социал-демократической партии Германии, явно тяготевший к коммунистам.Вскоре между Вильгельмом Пиком, Вальтером Ульбрихтом и Гротеволем начались активные переговоры об образовании из числа коммунистов и левых социал-демократов, которые через год, 21 апреля 1946 года, закончились образованием Социалистической единой партии Германии – СЕПГ).

5 мая Ставке стало известно о восстании чехов в Праге и боях с немецкими войсками. Ставка приказала 1,2 и 4-му Украинским фронтам ускорить движение наших войск в район Праги, чтобы поддержать восставших и не дать гитлеровцам подавить восстание.

Выполняя приказ Ставки, фронты бросили туда свои подвижные войска. В ночь на 9 мая они вышли в район Праги, а утром вошли в город, приветствуемые населением. С этого времени организованное сопротивление немецких войск в Чехословакии, Австрии и на юге Германии прекратилось.

Немецкие войска поспешно отходили на запад, стремясь сдаться в плен американским войскам. Там, где советские войска преграждали им путь отхода, они пытались пробиться силой оружия, неся при этом большие потери.

Командование американских войск, нарушив свои союзнические обязательства, не преградило немецко-фашистским войскам отход в их зону, а даже содействовало этому. Те же явления мы наблюдали и на участках английских войск. Советское командование заявило протест союзникам, но из этого ничего не получилось, наши требования остались без ответа.

В расположение американских войск спешила отойти и дивизия власовцев, изменников Родины. В дивизии находился сам Власов. Было решено взять Власова в плен живым, чтобы воздать полностью за измену Родине. Власова захватили в легковой машине отходящей колонны. Спрятавшись под грудой вещей и укрывшись одеялом, он притворился больным солдатом, но был разоблачён своими солдатами. Позднее Власов и его единомышленники были осуждены Военным трибуналом и казнены.

Итак, окончательно рухнуло чудовищное фашистское государство. Советские Вооружённые Силы и войска союзников при содействии народно-освободительных сил Франции, Югославии, Польши, Чехословакии и других стран завершили разгром фашизма в Европе.

В настоящее время кое-кто на Западе пытается преуменьшить трудности, с которыми пришлось столкнуться Советским войскам в завершающих операциях 1945 года, и при взятии Берлина в частности. Как участник Берлинской операции должен сказать, что это была одна из труднейших операций Второй мировой войны. Группировка противника общим количеством около миллиона человек, оборонявшаяся на Берлинском направлении дралась ожесточённо.

Советские войска в этой завершающей операции понесли большие потери – около трёхсот тысяч убитыми и ранеными.

Из разговоров с Эйзенхауэром, Монтгомери, офицерами и генералами союзных войск мне тогда было известно, что после форсирования Рейна союзные войска серьёзных боёв с немцами не вели. Немецкие части быстро отходили и без особого сопротивления сдавались в плен американцам и англичанам. Эти данные подтверждаются крайне ничтожными потерями союзных войск в завершающих операциях.

Какие потери понесла трёхмиллионная американская армия, двигаясь от Рейна на восток, юго-восток и северо-восток? Оказывается, американцы потеряли всего лишь 8351 человека, в то время как число пленных исчислялось сотнями тысяч солдат, офицеров и генералов. Многие руководящие военные деятели Запада, в том числе и бывшее Верховное командование экспедиционных союзных войск в Европе, продолжают делать неверные выводы о том, что после сражения в Арденнах и выхода союзных войск на Рейн германская военная машина была разбита и вообще не было надобности проводить весеннюю кампанию 1945 года. Даже бывший президент США Д. Эйзенхауэр в своём интервью, которое он дал в 1965 году в Чикаго вашингтонскому корреспонденту Фольянцу заявил: «Германия потерпела полное поражение после битвы в Арденнах. К 16 января всё было кончено и всякий разумный человек понял, что это конец. От всякой весенней кампании следовало отказаться. Война кончилась бы на 60 или 90 дней раньше.

Не могу с этим согласиться. Красная Армия, как мы уже знаем, в середине января 1945 года только развернула наступление с рубежа Тильзит-Варшава-Сандомир, имея целью разгромить противника в Восточной Пруссии и Польше. В последующем планировалось наступление в центре Германии для овладения Берлином и выхода на Эльбу, а на южном крыле готовилось окончательное освобождение Чехословакии и Австрии.

Согласно рассуждениям Эйзенхауэра выходит, что советские войска должны были в январе 1945 года тоже отказаться от весенней кампании. Это значило закончить войну, не достигнув ни основной военно-политической цели, ни даже границ фашистской Германии, не говоря уже о взятии Берлина. Короче говоря, сделать то, о чём мечтал Гитлер и его окружение, сидя в подземельях имперской канцелярии, сделать то, о чём печалятся сегодня все те, кому не по душе великие прогрессивные перемены наших дней, кто проповедует политику в духе возрождения фашизма. Ни одна страна, ни один народ антигитлеровской коалиции не понесли таких тяжёлых жертв, как Советский Союз, и никто не приложил столько сил, чтобы разбить врага, угрожавшего всему человечеству.

В войне с Германией и Японией Америка потеряла убитыми 405 тысяч человек, Англия – 375 тысяч человек. Тогда как, например, Польша – 6 миллионов человек, Югославия – 1 миллион 706 тысяч человек, СССР свыше 20 миллионов человек (по уточнённым данным около 27,5 миллиона человек – А.М).Никто из нас тогда не предполагал, что вскоре последуют годы «холодной войны».

Война, развязанная гитлеровскими правителями обошлась очень дорого и немецкому народу – 7 миллионов только убитыми потеряла Германия в этой войне. Погибли и те, кто самоотверженно боролся против фашизма. Более трёхсот тысяч коммунистов было уничтожено в фашистских застенках. Немало погибло и борцов из числа левого крыла социал-демократии.

Советское военное руководство сумело на втором этапе войны вырвать у врага инициативу и организовать ряд крупнейших стратегических наступательных операций. Важнейшими факторами успеха наступательных операций 1943-1945 годов являлись новый метод артиллерийского и авиационного наступления; массированное применение танковых и авиационных объединений.

Гитлер и его окружение не сумели правильно оценить обороноспособность Советского Союза и те силы, которые были заключены в недрах Советского общественного и государственного строя, в основах Советской экономики и высоком патриотизме советских людей.

В оккупированных областях РСФСР, по далеко не полным данным, в организованных отрядах партизан находилось 260 тысяч народных мстителей, на Украине – 220тысяч, в Белоруссии – 374 тысячи. Командованию вражеских войск пришлось у себя в тылу практически создавать второй фронт для борьбы с партизанами.

В середине мая 1945 года Сталин приказал мне прибыть в Москву. По приезде я направился прямо в Генштаб к Антонову, от которого узнал, что ГКО рассматривает сейчас вопросы, связанные с выполнением наших новых обязательств перед США и Англией о вступлении Советского Союза в войну с Японией.

Из Генштаба я позвонил Сталину и доложил о своём прибытии. Тут же получил указание явиться в восемь часов вечера в Кремль.

После беседы с М.И. Калининым я пошёл к Верховному. В кабинете были, кроме членов ГКО, нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов, А.И. Антонов, начальник тыла Красной Армии А.В. Хрулёв, несколько генералов, ведавших в Генштабе организационными вопросами. Антонов докладывал расчёты Генштаба по переброске войск и материальных средств на Дальний Восток и сосредоточению их по будущим фронтам. По намёткам Генштаба выходило, что на всю подготовку к боевым действиям с Японией потребуется около трёх месяцев. Затем Сталин спросил:

— Не следует ли нам в ознаменование победы над фашистской Германией провести в Москве Парад Победы и пригласить наиболее отличившихся героев – солдат, сержантов, старшин, офицеров и генералов?

Эту идею все горячо поддержали и начали тут же вносить ряд практических предложений. Вопрос о том, кто будет принимать Парад Победы и кто будет командовать, тогда не обсуждался. Однако каждый из нас считал, что Парад Победы должен принимать Верховный Главнокомандующий. Тут же Антонову было дано задание подготовить все необходимые расчёты по параду и проект директивы. На другой день все документы были доложены Сталину и утверждены им. На парад предусматривалось пригласить по одному сводному полку от Карельского, Ленинградского, 1-го Прибалтийского, 1,2,3-го Белорусских, 1,2,3,4-го Украинских фронтов, сводные полки ВМФ и ВВС.

В состав полков включались Герои Советского Союза, кавалеры орденов Славы, прославленные снайперы и наиболее отличившиеся орденоносцы – солдаты, сержанты, старшины и офицеры. Сводные фронтовые полки должны были возглавлять командующие фронтами.

Решено было привезти из Берлина Красное знамя, которое было водружено над рейхстагом, а также боевые знамёна немецко-фашистских войск, захваченные в сражениях советскими войсками.

В конце мая и начале июня шла усиленная подготовка к параду. В десятых числах июня весь состав участников был одет в новую парадную форму и приступил к тренировке.

12 июня Калинин вручил мне третью «Золотую Звезду» Героя Советского Союза. Точно не помню, кажется 18-19 июня меня вызвал к себе на дачу Верховный. Он спросил, не разучился ли я ездить на коне.

— Нет, не разучился, да и сейчас продолжаю упражняться в езде.

— Вот, что. – сказал Сталин, — вам придётся принимать Парад Победы. Командовать парадом будет Рокоссовский.

Я ответил:

 — Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать вам? Вы Верховный Главнокомандующий, по праву и обязанности парад следует принимать вам.

Сталин сказал:

— Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе. 

Прощаясь, он заметил, как мне показалось, не без намёка:

— Советую принимать парад на белом коне, которого вам покажет Будённый.

Построение Парада Победы было определено Сталиным в порядке общей линии действующих фронтов, справа налево. На правом фланге был построен полк Карельского, затем Ленинградского, 1-го Прибалтийского и так далее. На левом фланге строй замыкали 4-й Украинский фронт, полк ВМФ и части Московского военного округа.

Для каждого сводного полка были специально выбраны военные марши, которые были особенно ими любимы. 22 июня в газетах был опубликован следующий приказ Верховного Главнокомандующего:

«В ознаменовании победы над Германией в Великой Отечественной войне назначаю 24 июня 1945 года в Москве на Красной площади парад войск действующей армии, Военно-Морского флота и Московского гарнизона – Парад Победы… Парад принять моему заместителю Маршалу Советского Союза Г.К. Жукову, командовать парадом Маршалу Советского Союза К.К. Рокоссовскому.

                                                           Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза

                                                                                         И. Сталин

Москва, 22 июня 1945 года»

24 июня 1945 года я встал раньше обычного… Над Москвой было пасмурное небо и моросил дождь. Позвонил командующему военно-воздушными силами, который сказал, что на большей части аэродромов погода нелётная. Казалось Парад Победы не пройдёт так торжественно, как всем нам хотелось. Но нет! Москвичи в приподнятом настроении шли с оркестрами к району Красной площади.

Без трёх минут десять я был на коне у Спасских ворот. Отчётливо слышу команду: «Парад смирно!»

Вслед за командой прокатился гул аплодисментов руководителям партии и правительства, появившимся на Мавзолее. Часы отбивают 10.00. Что тут говорить, сердце билось учащённо.

Но с выездом на Красную площадь, когда грянули мощные и торжественные звуки столь дорогой для каждой русской души мелодии «Славься!» Глинки, а затем сразу воцарилась тишина, раздались чёткие слова командующего парадом Маршала Советского Союза К.К. Рокоссовского, который, конечно, волновался не меньше моего. Его рапорт поглотил всё моё внимание, и я стал спокоен.

Во время объезда и приветствия я видел, как с козырьков фуражек струйками сбегала вода от дождя, но душевный подъём был настолько велик, что никто этого не замечал.

Особенный восторг охватил всех, когда торжественным маршем двинулись полки героев мимо Мавзолея В.И. Ленина. Во главе их шли прославившиеся в сражениях с фашистскими войсками генералы, маршалы родов войск и Маршалы Советского Союза.

Ни с чем не сравнимым был момент, когда двести бойцов – ветеранов войны под барабанный бой бросили к подножию Мавзолея В.И. Ленина двести знамён немецко-фашистской армии.

Пусть помнят этот исторический акт реваншисты, любители военных авантюр.

После Парада Победы состоялся правительственный приём в честь участников парада. На приёме присутствовали руководители партии и правительства, члены Президиума Верховного Совета СССР, члены ЦК партии, наркомы, видные деятели Красной Армии и Флота, науки, искусства, литературы, промышленности и сельского хозяйства. Было произнесено много тёплых речей.

По возвращении в Берлин мы предложили американцам, англичанам и французам провести парад войск в честь победы над фашистской Германией в самом Берлине. Через некоторое время был получен их положительный ответ. Парад советских войск и войск союзников было решено провести в сентябре в районе рейхстага и Бранденбургских ворот, где проходили завершающие бои при взятии Советскими войсками Берлина 1-2 мая 1945 года.

Согласно договорённости парад войск должны были принимать главнокомандующие войсками Советского Союза, США, Англии и Франции. В берлинском параде участвовали все рода сухопутных войск. ВВС и ВМФ решено было не привлекать…

Но накануне парада мы были неожиданно предупреждены о том, что по ряду причин главнокомандующие союзными войсками не могут прибыть в Берлин на парад и уполномочили своих генералов принять в нём участие.

Я тотчас же позвонил Сталину. Выслушав мой доклад, он сказал:

— Они хотят принизить политическое значение парада войск стран антигитлеровской коалиции. Подождите, они ещё не такие будут выкидывать фокусы. Не обращайте внимание на отказ главкомов и принимайте парад сами, тем более, что вы имеете на это прав больше, чем они.

Парад войск в Берлине состоялся 7 сентября 1945 года в точно назначенное время. В нём приняли участие советские войска, штурмовавшие Берлин, американские, английские и французские войска, которые находились в Берлине для несения оккупационной службы в отведённых им секторах западной части города.

Объехав войска, построенные для прохождения торжественным маршем, я произнёс речь, в которой были отмечены исторические заслуги Советских войск и экспедиционных сил союзников.

Наша пехота, танкисты и артиллеристы прошли в безукоризненном строе. Особо внушительное впечатление произвели танки и самоходная артиллерия.

Потсдамская конференция

Контрольный совет по управлению Германией

В мае 1945 года, примерно в двадцатых числах, поздно вечером мне домой позвонил Поскрёбышев и передал, чтобы я приехал в Кремль к Сталину. В кабинете Верховного, кроме него, находились Молотов и Ворошилов. После взаимных приветствий Сталин сказал:

— В то время как мы всех солдат и офицеров немецкой армии разоружили и направили в лагеря для военнопленных, англичане сохраняют немецкие войска в полной боевой готовности и устанавливают с ними сотрудничество.

До сих пор штабы немецких войск во главе с их бывшими командующими пользуются свободой и по указанию Монтгомери собирают и приводят в порядок оружие и боевую технику своих войск.

— Я думаю, — продолжал Сталин, — англичане стремятся сохранить немецкие войска, чтобы их можно было использовать позже. А это – прямое нарушение договорённости между главами правительств о немедленном роспуске немецких войск.

Обращаясь к Молотову, Сталин сказал:

— Надо ускорить отправку нашей делегации в Контрольную комиссию, которая должна решительно потребовать от союзников ареста всех членов правительства Дёница, немецких генералов и офицеров.

— Советская делегация завтра выезжает во Фленсбург, – ответил Молотов.

— Теперь после смерти президента Рузвельта, Черчилль быстро столкуется с Трумэном, — заметил Сталин.

— Американские войска до сих пор находятся в Тюрингии и, как видно пока не собираются уходить в свою зону оккупации, — сказал я. — По имеющимся у нас сведениям, американцы охотятся за новейшими патентами, разыскивают и отправляют в Америку крупных немецких учёных. Такую же практику они проводят в других европейских странах. По этому поводу я уже писал Эйзенхауэру и просил его ускорить отвод американских войск из Тюрингии.

Он мне ответил, что собирается в ближайшие дни приехать в Берлин, чтобы установить личный контакт со мной и обсудить все вопросы. Думаю, что следует потребовать от Эйзенхауэра немедленного выполнения договорённости о расположении войск в предназначенных зонах оккупации. В противном случае нам следует воздержаться от допуска военного персонала союзников в зоны большого Берлина.

— Правильно, — одобрил Сталин. – Теперь послушайте зачем я вас вызвал. Военные миссии союзников сообщили, что в начале июня в Берлин прибудут Эйзенхауэр, Монтгомери и Латр де Тассиньи для подписания декларации о взятии Советским Союзом, США, Англией и Францией верховной власти по управлению Германией на период её оккупации. Вот текст, прочтите, — сказал Сталин, передавая мне сложенный лист бумаги. Там было сказано: «Правительство Советского Союза, США, Англии и Франции берут на себя верховную власть в Германии, включая всю власть, которой располагает германское правительство, верховное командование и любое областное, муниципальное или местное правительство или власть».

Декларация предусматривала:

— Полное разоружение всех германских вооружённых сил, включая сухопутные, воздушные, противовоздушные и военно-морские силы, СС, СА, гестапо и все другие силы или вспомогательные организации, имевшие оружие, с передачей оружия союзникам;

— арест всех главных фашистских лидеров и лиц, подозреваемых в военных преступлениях;

— принятие союзниками таких мер по разоружению и демилитаризации Германии, какие они сочтут необходимыми для будущего мира и безопасности.

Я вернул Верховному документ.

— В этой связи, — продолжал Сталин, — возникает вопрос об учреждении Контрольного совета по управлению Германией, куда войдут представители всех четырёх стран. Мы решили поручить вам должность Главноначальствующего по управлению Германией от Советского Союза.

Помимо штаба Главкома нужно создать советскую военную администрацию. Вам нужно иметь заместителя по военной администрации. Кого вы хотите иметь своим заместителем?

Я назвал В.Д. Соколовского, Сталин согласился.

Затем он ознакомил меня с основными вопросами организации Контрольного совета по Германии:

— В этот совет, кроме вас, назначаются от США генерал армии Эйзенхауэр, от Англии — фельдмаршал Монтгомери, от Франции – генерал Латр де Тассиньи.

У каждого из вас будет политический советник. У вас будет Вышинский, у Эйзенхауэра – Роберт Мэрфи, у Монтгомери – Стронг. Кто будет от Франции, пока неизвестно.

Все постановления Контрольного совета действительны при единогласном решении вопроса. Вероятно, в ряде вопросов вам придётся действовать одному против трёх.

Зажигая трубку, он добавил, улыбаясь:

— Ну, да нам не привыкать драться одним… Главнейшей целью Контрольного совета, — продолжал Сталин, — должно явиться быстрое налаживание мирной жизни германского народа, полное уничтожение фашизма и организация работы местных властей. В состав местных органов власти в Германии следует отбирать трудящихся, из тех, кто ненавидит фашизм. Нашу страну фашисты разорили и разграбили, поэтому вам, Соколовскому, Сабурову и Зорину нужно серьёзно поработать над тем, чтобы быстрее осуществить договор с союзниками о демонтаже военно-промышленных предприятий в счёт репараций.

Получив эти указания, я вскоре отправился в Берлин. На следующий же день по прибытии ко мне явился с визитом генерал Эйзенхауэр со своей многочисленной свитой, в которой был и командующий стратегической авиацией США генерал Спаатс. Генерала Эйзенхауэра мы принимали в штабе фронта. Вместе со мной был Вышинский. Встретились мы по-солдатски, можно сказать, дружески… Переходя к делу, он сказал:

— Нам придётся договориться по целому ряду вопросов, связанных с организацией Контрольного совета и обеспечением наземных коммуникаций через советскую зону в Берлин для персонала США, Англии и Франции.

— Видимо, нужно будет договориться не только о наземных коммуникациях, — ответил я Эйзенхауэру, — придётся решить вопросы о порядке полётов в Берлин американской и английской авиации через советскую зону.

На это генерал Спаатс, небрежно откинувшись на спинку стула, небрежно бросил:

— Американская авиация летала и летает без всяких ограничений.

— Через советскую зону ваша авиация летать без ограничения не будет, — ответил я Спаатсу. Будете летать только в установленных воздушных коридорах.

Тут быстро вмешался Эйзенхауэр и сказал Спаатсу:

— Я не поручал вам так ставить вопрос о полётах авиации. А затем, обратившись ко мне заметил:

— Сейчас я приехал к вам, господин маршал, только с тем, чтобы лично познакомиться, а деловые вопросы решим тогда, когда организуем Контрольный совет.

— Думаю, что мы с вами, как старые солдаты, найдём общий язык и будем дружно работать, — ответил я.

— А сейчас я хотел бы просить вас об одном: быстрее вывести американские войска из Тюрингии, которая, согласно договорённости на Крымской конференции между главами правительств союзников, должна оккупироваться только Советскими войсками.

— Я  согласен с вами и буду на этом настаивать, — ответил Эйзенхауэр. Для меня было ясно, что этот вопрос упирается в большую политику, вернее – в Черчилля и Трумэна.

5 июня в Берлин прибыли Эйзенхауэр, Монтгомери, Латр де Тассиньи для подписания Декларации о поражении Германии и принятия верховной власти в Германии правительствами СССР, США, Англии и Франции.

Перед заседанием Эйзенхауэр приехал ко мне в штаб, чтобы вручить высший военный орден США – «Легион почёта» степени Главнокомандующего, которым я был награждён американским правительством.

Я позвонил Верховному и доложил об этом. Сталин сказал:

— Нам, в свою очередь нужно наградить Эйзенхауэра и Монтгомери орденами Победы, а Латр де Тассиньи орденом Суворова 1 степени.

— Могу ли я объявить им об этом?

— Да, конечно.

После подписания декларации Монтгомери, обратившись ко мне, сказал:

— Господин Маршал, мы решили в ближайшие дни занять в Берлине свою зону…

— Прежде чем решать вопрос о коммуникациях, по которым английские и американские войска войдут в Берлин, нужно, чтобы войска союзников расположились в тех районах Германии, которые были предусмотрены решениями Крымской конференции. Поэтому до тех пор, пока американские войска не уйдут из Тюрингии, а английские из района Виттенберга, я не могу согласиться на пропуск в Берлин военного персонала союзников, а также на размещение персонала административных органов Контрольного совета.

Монтгомери начал было возражать, но тут быстро вмешался Эйзенхауэр.

— Монти не спорь! Маршал Жуков прав. Тебе надо скорее убираться из Виттенберга, а нам из Тюрингии.

Я объявил командующим войсками союзников о решении Советского правительства наградить их высшими советскими военными орденами.

На мой вопрос, где и когда можно вручить им ордена, Эйзенхауэр и Монтгомери ответили, что просят прибыть к ним в Франкфурт-на Майне 10 июня.

Проводив своих будущих коллег по Контрольному совету, я позвонил Сталину и рассказал о претензии Монтгомери и позиции, занятой Эизенхауэром.

Сталин, рассмеявшись, сказал:

— Надо как-нибудь пригласить Эйзенхауэра в Москву. Я хочу познакомиться с ним.

10 июня, как было установлено, мы вылетели в штаб Эйзенхауэра. Состоялась церемония награждения советскими орденами Эйзенхауэра и Монтгомери, американских и английских генералов и офицеров.

Вскоре американцы и англичане отвели свои войска из районов, которые они заняли в нарушение договорённости. Вслед за этим в Берлин прибыли оккупационные части войск США, Англии и Франции и персонал административных органов Контрольного совета.

В назначенный день и час Рокоссовский, Соколовский, Малинин и я прибыли к Бранденбургским воротам, где были торжественно встречены почётным караулом английских гвардейских войск и большой группой генералов и офицеров.

Награждение состоялось около рейхстага, я был награждён орденом «Бани» 1 степени и Большим рыцарским крестом, Рокоссовский – орденом «Бани» II степени, Соколовский и Малинин – орденами «За заслуги».

Правящие круги США считали преждевременным и опасным раскрывать подлинные планы и намерения, предпочитали продолжать сотрудничество с Советским Союзом. К тому же, как и правящие круги Англии, они были заинтересованы в участии СССР в войне против Японии и с нетерпением ожидали нашего вступления в эту войну.

В начале работы Контрольного совета мы договорились с Эйзенхауэром послать группу советских офицеров разведотдела штаба фронта в американскую зону для допроса главных военных преступников, которых в американской зоне набралось больше, чем в какой-либо другой.

Там были Геринг, Риббентроп, Кальтенбрунер, генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал-полковник Йодль и другие не менее важные персоны третьего рейха.

Однако американцы, имея соответствующие указания, не разрешили нашим офицерам допросить всех военных преступников. В своих показаниях гитлеровцы петляли как зайцы, стараясь во всех преступлениях перед человечеством обвинить одного Гитлера, и всячески уклонялись от признания своей личной вины.

Материалы допросов подтверждали наличие закулисных переговоров гитлеровцев с разведывательными органами США и Англии о возможности сепаратного мира с этими странами.

Вскоре мы получили достоверные сведения о том, что ещё в ходе заключительной кампании Черчилль направил фельдмаршалу Монтгомери секретную телеграмму  с предписанием: «Тщательно собирать германское оружие и боевую технику и складывать её чтобы легко можно было бы снова раздать это вооружение германским частям, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжалось».

На очередном заседании Контрольного совета нам пришлось сделать резкое заявление по этому поводу, подчеркнув, что история знает мало примеров подобного вероломства и измены союзническим обязательствам  и долгу.

Впоследствии Черчилль, выступая перед избирателями округа Вуддфорд, открыто заявил, что, когда немцы сдавались сотнями тысяч в плен, он действительно направил подобный секретный приказ фельдмаршалу Монтгомери. Некоторое время спустя и сам Монтгомери подтвердил получение этой телеграммы от Черчилля.

За годы войны гитлеровцы угнали миллионы советских людей в Германию на принудительные работы и в концлагеря. Всех освобождённых в восточной части Германии мы старались как можно скорее вернуть на Родину, по которой люди за тяжкие годы в неволе так истосковались.

Но значительная часть советских граждан и бывших в плену советских солдат и офицеров находилась в зонах союзников. Естественно, мы стали настойчиво добиваться передачи их в нашу зону для возвращения в Советский Союз. Я обратился к Эйзенхауэру, который с пониманием отнёсся к этой просьбе, и нам удалось значительную часть советских людей вывезти из американской, а затем и английской зон. Но потом нам стало известно, что среди советских граждан, солдат и офицеров, находившихся в лагерях военнопленных, американцы и англичане ведут усиленную агитацию за невозвращение на Родину.

Их убеждали остаться на Западе, обещая хорошо оплачиваемую работу и всяческие блага. При этом было пущена  в ход обычная в таких случаях клевета на Советский Союз и всевозможные запугивания.

Эйзенхауэр и Клей вначале пытались прикрыться «гуманными целями», но затем разрешили нашим офицерам встретиться для разговора с задержанными советскими людьми в американских лагерях. После откровенных бесед и разъяснений советскими офицерами вопросов, волновавших этих людей, многие, поняв своё заблуждение и фальшь пропаганды американских разведчиков, заявили о своём решении вернуться и прибыли в советскую зону для отправки на Родину.

В конце мая 1945 года Сталин предупредил меня о том, что возвращаясь после посещения Москвы, проездом через Берлин, мне нанесёт визит Гарри Гопкинс, особо доверенное лицо президента США. Он, по мнению Сталина, был выдающейся личностью. Он много сделал для укрепления деловых связей США с Советским Союзом.

За завтраком Г. Гопкинс сказал, что был принят в Москве Сталиным. Во время этой встречи обсуждались вопросы предстоящей Конференции глав правительств. Черчилль  настаивает собраться в Берлине 15 июня, — сказал Гопкинс, — но мы не будем готовы для участия в таком ответственном совещании к этому сроку. Наш президент предложил назначить конференцию на середину июля. Мы очень рады, что господин Сталин согласился с нашим предложением. Предстоят весьма сложные разговоры о будущем Германии и других стран Европы, а уже сейчас накопилось много «горючего материала». Гопкинс, сделав глоток кофе, сказал глубоко вздохнув: — Жаль, не дожил президент Рузвельт до этих дней, с ним легче дышалось.

Вскоре к нам прибыла группа ответственных работников Комитета Госбезопасности и Наркомата иностранных дел для подготовки предстоящей Конференции.

Для расквартирования глав делегаций, министров иностранных дел, основных советников и экспертов хорошо подходил пригород Потсдама – Бабельсберг, почти не пострадавший от бамбёжек. К 10 июля всё было закончено, подходило к концу и оборудование помещений.

13 и 14 июня прибыла группа советников  и экспертов делегации Советского Союза. Среди них – начальник Генштаба Антонов, нарком ВМФ адмирал Кузнецов, начальник Главного военно-морского штаба Кучеров. Наркомат иностранных дел представляли Вышинский, Громыко, Кавтарадзе, Майский, Гусев, Новиков, Царапкин, Козырев, Фалалеев.

16 июня спецпоездом должны были прибыть Сталин, Молотов и сопровождающие их лица.

Накануне мне позвонил Сталин и сказал:

— Вы не вздумайте для встречи строить там почётные караулы с оркестрами. Приезжайте на вокзал сами и захватите с собой тех, кого считаете нужным. Об охране на вокзале позаботится генерал Власик.

Я встретил Сталина около вагона. Он был в хорошем расположении духа и, поздоровавшись, сказал:

— Чувствуется, наши войска со вкусом поработали над Берлином. Проездом я видел всего лишь десяток уцелевших домов. А затем добавил: — Так будет и впредь со всеми любителями военных авантюр.

Затем Сталин подошёл к группе встречавших и поздоровался коротким поднятием руки, как он всегда делал, здороваясь с теми, кому не подавал руки. Окинув взглядом привокзальную площадь, медленно сел в машину, а затем, вновь открыв дверцу, пригласил меня сесть рядом. В пути он интересовался, всё ли подготовлено к открытию конференции.

Сталин обошёл отведённую ему виллу и спросил, кому она принадлежала раньше, ему ответили, что это вилла генерала Людендорфа. Сталин не любил излишеств в обстановке. После обхода помещений он попросил убрать ковры, лишнюю мебель. Потом он поинтересовался, где будут находиться я, начальник Генштаба Антонов и другие военные, прибывшие из Москвы.

— Здесь же в Бабельсберге, — ответил я.

После завтрака я доложил основные вопросы по группе советских оккупированных войск в Германии и рассказал об очередном заседании Контрольного совета где по-прежнему наибольшие трудности мы испытывали при согласовании проблем с английской стороной.

В тот же день прибыли правительственные делегации Англии во главе с премьер-министром У. Черчиллем и США во главе с президентом Г. Трумэном.

Сразу же состоялись встречи министров иностранных дел, а Черчилль и Трумэн нанесли визит Сталину. На другой день утром Сталин нанёс им ответные встречи.

Советской делегации снова удалось опрокинуть расчёты реакционных сил и добиться в качестве важнейшего условия мира дальнейшей конкретизации планов демократизации и демилитаризации Германии. Вместе с тем в Потсдаме гораздо сильнее чем на предыдущих конференциях, проявилось стремление правительств США и Англии воспользоваться поражением Германии для усиления своих позиций в их борьбе за мировое господство.

Потсдамская конференция открылась во второй половине дня 17 июля 1945 года. Заседания её проходили в самой большой комнате дворца, посередине которой стоял круглый, хорошо отполированный стол. Достаточно большого круглого стола в Берлине мы не нашли. Пришлось срочно сделать его в Москве на фабрике «Люкс» и привезти в Потсдам.

Военные советники обсуждали основные предложения о разделе боевых кораблей ВМФ и крупных судов гражданского флота фашистской Германии. Американская и английская стороны всячески затягивали эти переговоры. Сталину пришлось в разговорах за круглым столом с Трумэном и Черчиллем высказать ряд довольно резких замечаний о различном объёме потерь понесённых в войне Советским Союзом и союзниками, и о праве нашей страны требовать соответствующую компенсацию.

Первое время конференция проходила очень напряжённо. Советской делегации пришлось столкнуться с единым фронтом и заранее согласованной политикой США и Англии.

В ходе Потсдамской конференции не все вопросы решались легко. Наиболее агрессивен был Черчилль. Однако Сталину в довольно спокойных тонах удавалось быстро убеждать его в неверном подходе к рассматриваемым вопросам:

Трумэн, видимо, в силу своего тогда ещё ограниченного дипломатического опыта реже вступал в острые политические дискуссии, предоставляя приоритет Черчиллю.

В Потсдаме глава Советского правительства вновь отклонил постановку вопроса о расчленении Германии. Сталин говорил:

— Мы не должны допускать по отношению к немецкому народу такую историческую несправедливость. Немецкий народ никогда не согласится с искусственным расчленением своей родины. Это предложение мы отвергаем, оно противоестественно: надо не расчленять Германию, а сделать её демократическим миролюбивым государством.

Были определены объёмы репараций и порядок их получения. Правда Трумэн и особенно Черчилль не хотели, чтобы в счёт репараций демонтировались предприятия тяжёлой индустрии западной части Германии. Однако в конце концов они согласились, хотя и с всевозможными оговорками, выделить часть оборудования военных заводов из западных зон. К сожалению, это решение было принято только на бумаге: как и некоторые другие постановления Потсдамской конференции, оно не было реализовано.

Конференция вынесла также решение о передаче Советскому Союзу Кёнигсберга и прилегающего к нему района.

В скором времени, зоны оккупации США, Англии и Франции превратились в Федеративную Республику Германии (ФРГ). Так союзники осуществили на практике свою идею расчленения Германии.

В принятом решении конференции сказано:

«Впредь до окончательного определения границ в мирном договоре передать Польше территории к востоку от линии, проходящей от Балтийского моря, чуть западнее Свинемюнде, и далее по Одеру и Нейсе до границы Чехословакии.

Английская сторона настаивала на том, чтобы народное польское правительство взяло на себя возмещение всех займов, субсидированных Англией эмигрантскому польскому правительству Т. Арцишевского, бежавшего в 1939 году из Польши в Лондон. Советская и польская делегации решительно отвергли   подобные притязания Великобритании. Одновременно была достигнута договорённость о прекращении со стороны США  и Англии дипломатических отношений с бывшим польским (эмигрантским) правительством, находившимся в Лондоне.

Разобрав и решив ряд других не менее важных вопросов, Потсдамская конференция закончила работу 2 августа.

Победа Советского Союза над фашистской Германией  была столь убедительна, что правящие круги США и Англии в ту пору вынуждены были идти на согласованные решения. Это и обеспечило успех Потсдамской конференции.

В ходе конференции Трумэн очевидно с целью политического шантажа, пытался повести на Сталина психологическую атаку. После одного из заседаний глав правительств Трумэн сообщил Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав её атомной бомбой. Но это сообщение не удивило Сталина, так как из просочившихся сведений ему было известно о том, что американцы вели усиленную работу над атомной бомбой. В момент этой информации, как потом писали за рубежом, Черчилль впился глазами в лицо Сталина, наблюдая за его реакцией.

Но тот ничем не выдал своих чувств, сделав вид, будто ничего не нашёл в словах Трумэна. Черчилль, как и многие другие английские и американские авторы, утверждал потом, что, вероятно, Сталин не понял значения сделанного ему сообщения.

На самом деле, вернувшись с заседания Сталин в моём присутствии рассказал Молотову о состоявшемся разговоре с Трумэном. Молотов тут же сказал:

— Цену себе набивают.

Сталин рассмеялся: — Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.

Американцы без всякой к тому военной необходимости сбросили 6 и 9 августа две атомные бомбы на мирные густонаселённые японские города Хиросима и Нагасаки.

То, о чём я рассказал выше, в основном известно. Однако Потсдамская конференция явилась таким важным этапом в истории Второй мировой войны, что обойти её я, естественно не мог. Теперь я хотел бы остановиться на своих личных впечатлениях, как очевидец этого важного совещания.

*         *         *

Как и главнокомандующие американскими и английскими войсками, я не являлся официальным членом делегации, однако мне приходилось присутствовать при рассмотрении вопросов, обсуждавшихся на Потсдамской конференции.

Должен сказать, что Сталин был крайне щепетилен в отношении малейших попыток делегаций США и Англии решать вопросы в ущерб Польше, Чехословакии, Венгрии и германскому народу. Особенно острые разногласия у него бывали с Черчиллем как в ходе заседаний, так и в частных беседах. Следует подчеркнуть, что Черчилль с большим уважением относился к Сталину и, как мне показалось, опасался вступать с ним в острые дискуссии. Сталин в спорах с Черчиллем был всегда конкретен и лаконичен.

Незадолго до своего отъезда из Потсдама Черчилль устроил приём у себя на вилле. От Советского Союза были приглашены Сталин, Молотов, Антонов и я. От США – Трумэн, госсекретарь по иностранным делам Бирнс, начальник Генштаба генерал армии Маршалл. От англичан были фельдмаршал Александр, начальник Генштаба фельдмаршал Брук и другие.

На приёме Черчилль уделил мне много внимания, расспрашивал об отдельных сражениях. Надо сказать, что он довольно хорошо разбирался в военно-стратегических вопросах.

К его удовольствию я высоко оценил организацию десантной операции через Ла-Манш.

— Однако я должен вас огорчить мистер Черчилль, — сказал я тут же.

— А именно? – насторожился Черчилль.

— Я считаю, что после высадки союзных войск в Нормандии был допущен ряд серьёзных промахов. И если бы не ошибка в оценке обстановки со стороны германского командования, продвижение союзных войск после их высадки могло значительно задержаться.

Черчилль ничего мне на это не возразил. Видимо, не в его интересах было углубляться в эту тему.

Во время приёма первое слово взял Трумэн. Отметив выдающийся вклад Советского Союза в разгром фашистской Германии, Трумэн предложил первый тост за Верховного Главнокомандующего Вооружённых Силами Советского Союза Сталина. В свою очередь Сталин предложил тост за Черчилля, который в тяжёлые для Англии военные годы взял на свои плечи руководство борьбой с гитлеровской Германией и успешно справился со своими большими задачами. Совершенно неожиданно Черчилль предложил тост за меня. Мне ничего не оставалось делать, как предложить свой ответный тост.

Благодаря Черчиллю за проявленную ко мне любезность, я машинально назвал его «товарищем». Тут же заметил недоумённые взгляды Сталина и Молотова. Импровизируя, я предложил «тост за товарищей по оружию», наших союзников в этой войне.

На другой день, когда я был у Сталина, он и все присутствующие смеялись над тем, как быстро я приобрёл «товарища» в лице Черчилля.

С 28 июля главой английской делегации на Постдамской конференции стал лидер лейбористской партии К. Эттли, сменивший Черчилля на посту премьер-министра.

Вместе с Эттли прибыл и министр иностранных дел Э. Бевин. В отличие от Черчилля Эттли держался более сдержанно, но проводил ту же политическую линию, что и Черчилль, не внеся никаких корректив в политику прежнего консервативного правительства.

Во время конференции Сталин рассмотрел и решил ряд доложенных мною важнейших вопросов по Германии. Им было утверждено решение ГКО о сформировании железнодорожных вертушек для вывоза демонтируемого оборудования с военных объектов Германии в частичное погашение репарационных платежей Советскому Союзу и Польской Народной Республике, а также об организации на западной границе Советского Союза перевалочных баз и перевозке грузов из Германии морским и речным флотом.

Накануне отъезда в Москву Сталин обстоятельно познакомился с планом отправки войск в Советский Союз и ходом репатриации советских граждан из Германии.

Сталин требовал принять все меры, чтобы советские люди получили возможность скорее вернуться на Родину.

После закрытия Потсдамской конференции Сталин сразу же выехал в Москву, дав нам необходимые указания по реализации её решений в Контрольном совете.

Для выработки решения о разделе флота фашистской Германии была создана тройственная комиссия, в которую от Советского Союза был назначен адмирал Г.И. Левченко. Англичане уполномочили для этой цели Дж. Майлса и адмирала Барроу, американцы – адмирала Кинга.

В конце концов вопрос был решён, и Советский Союз получил в общей сложности 656 кораблей и различных транспортных судов, значительная часть которых не нуждалась в ремонте.

Серьёзным толчком к перемене курса явились разногласия на конференции Совета министров иностранных дел в Лондоне. Особенно этому способствовала антисоветская речь Черчилля, произнесённая в Фултоне. Когда Сталин узнал о двурушничестве Черчилля, он крепко выругался и сказал:

— Черчилль всегда был антисоветчиком номер один.

Он им и остался. Это было справедливое замечание в адрес Черчилля.

*         *         *

Во время Постдамской конференции Сталин вновь заговорил со мной о приглашении в Советский Союз Эйзенхауэра. Я предложил пригласить его в Москву на физкультурный праздник, который был назначен на 12 августа.

Предложение было принято. Сталин приказал направить в Вашингтон официальное приглашение. В приглашении было сказано, что во время пребывания в Москве Эйзенхауэр будет гостем маршала Жукова. Это означало, что генерал приглашался в Советский Союз не как государственный политический деятель, а как выдающийся военный деятель Второй мировой войны.

Поскольку он являлся моим официальным гостем, я должен был вместе с ним прибыть в Москву и сопровождать его в поездке в Ленинград и обратно в Берлин.

С Эйзенхауэром в Москву выехали его заместитель генерал Клей, генерал Дэвис, сын Эйзенхауэра – лейтенант Джон Эйзенхауэр и сержант Л. Драй. Во время этой поездки мы о многом переговорили, и мне казалось, что тогда в своих суждениях Д. Эйзенхауэр был откровенен.

— Летом 1941 года, — рассказывал Эйзенхауэр, — когда фашистская Германия напала на Советский Союз, а Япония проявляла агрессивные намерения в зоне Тихого океана, американские вооружённые силы были доведены до полутора миллиона человек. Военное нападение Японии в декабре 1941 года в Пирл-Харборе для большинства военного ведомства и правительственных кругов было неожиданным. В этом отношении японское правительство действовало таким же хитрым и коварным методом, как германское правительство по отношению к Советскому Союзу. – Наблюдая за развернувшейся борьбой Советского Союза с Германией, — говорил Эйзенхауэр, — мы затруднялись тогда определить, как долго продержится Россия и сможет ли она вообще сопротивляться натиску германской армии.

Деловые круги США вместе с англичанами в то время были серьёзно обеспокоены проблемами сырьевых ресурсов Индии, средневосточной нефти, судьбой Персидского залива и вообще Ближним и Средним Востоком.

Планами открытия второго фронта в Европе США и Англия начали теоретически заниматься с конца 1941 года, но практических решений не принимали вплоть до 1944 года.

— Мы отвергли требование Англии начать вторжение в Германию через Средиземное море по чисто военным соображениям, а не по каким-либо иным причинам, — говорил Эйзенхауэр.

План нападения через Ла-Манш был окончательно согласован с англичанами в апреле 1942 года, но и после этого Черчилль продолжал предпринимать серьёзные попытки уговорить Рузвельта произвести вторжение через Средиземное море.

Открыть фронт в 1942-1943 годах, по мнению Эйзенхауэра, союзники якобы не могли, так как не были готовы к этой большой комбинированной стратегической операции. Это, конечно, было далеко от истины.

Они могли в 1943 году открыть второй фронт, но сознательно не торопились, ожидая, с одной стороны, более значительного поражения вооружённых сил Германии, а с другой – большего истощения вооружённых сил СССР.

— Вторжение в Нормандию через Ла-Манш в июне 1944 года началось в лёгких условиях и проходило без особого сопротивления немецких войск на побережье, чего мы просто не ожидали, — говорил Эйзенхауэр. – Немцы не имели здесь той обороны, о которой они кричали на весь мир.

— А что собой фактически представлял этот «Атлантический вал?» — спросил я.

— Никакого «вала» вообще не оказалось. Это были обычные окопы, да и те несплошные. На протяжении всего этого «вала» не больше трёх тысяч орудий разных калибров. В среднем это немногим больше одного орудия на километр.

Кстати, слабость «вала» откровенно признал и бывший начальник генштаба немецких сухопутных войск генерал-полковник Гальдер. В своих воспоминаниях в 1949 году он писал: «Германия не имела никаких оборонительных средств против десантного флота, который был в распоряжении союзников и действовал под прикрытием авиации полностью и безраздельно господствовавшей в воздухе».^[40]

Главные трудности при вторжении в Нормандию, по словам Эйзенхауэра состояли в переброске войск и их материальном снабжении через Ла-Манш. Сопротивление же немецких войск здесь было незначительным.

Меня очень интересовало контрнаступление немецких войск в Аргеннах в конце 1944 года и оборонительные мероприятия союзных войск в этом районе. Надо сказать, что Эйзенхауэр и его спутники без особого желания вступали в разговор на эту тему.

О том, насколько союзники были заинтересованы в быстрой реакции на это сообщение Советского Союза, говорит хотя бы тот факт, что письмо Черчилля (от 6 января 1945 года в котором он просит Сталина начать наступление как можно раньше) было направлено в Москву с главным маршалом авиации Англии Артуром Теддером.

Вспоминая об этом, Эйзенхауэр сказал:

— 12 января русские начали своё мощное наступление. Для нас это был долгожданный момент. У всех стало легче на душе, особенно когда мы получили сообщение о том, что наступление советских войск развивается с большим успехом. Мы были уверены, что немцы теперь уже не смогут усилить свой Западный фронт.

К сожалению, после войны, когда уцелевшие гитлеровские генералы, как, впрочем, и некоторые известные военные деятели из числа наших союзников в прошлой войне, стали наводнять книжный рынок своими материалами, подобная объективная оценка событий Второй мировой войны, данная Эйзенхауэром в 1945 году, стала появляться всё реже и реже, а извращение фактов и инсинуации всё чаще и чаще.

Не в меру ретивые стали договариваться даже до того, что якобы не Красная Армия своими активными действиями против немцев способствовала успеху американцев в период их сражений в районе Арденн, а американцы чуть ли не спасли этим Красную Армию.

Касались мы в разговоре с Эйзенхауэром вопроса о поставках по ленд-лизу. И здесь тогда всё было ясно. Однако в течение многих послевоенных лет буржуазная историография утверждала, как и продолжает утверждать до сих пор, что якобы решающую роль в достижении нашей победы над врагом сыграли поставки союзниками вооружения, материалов и продовольствия.

Из США и Англии было доставлено, например, более 400 тысяч автомобилей, большое количество паровозов, средств связи. Относительно вооружения могу сказать следующее.

Мы получили по ленд-лизу из США и Англии около 18 тысяч самолётов, более 11 тысяч танков. К общему числу вооружения, которым Советский народ оснастил свою армию за годы войны, поставки по ленд-лизу составили в среднем 4 процента.

Что касается танков и самолётов, которые английское и американское правительство нам поставляли, скажем прямо, они не отличались высокими боевыми качествами, особенно танки, которые, работая на бензине, горели как факелы.

По прибытии Эйзенхауэра в Москву Сталин приказал начальнику Генштаба Антонову познакомить его со всеми планами действий наших войск на Дальнем Востоке.

Из всего сказанного Эйзенхауэром можно было понять, что ему пришлось выдержать довольно серьёзный нажим Черчилля, настаивавшего на захвате союзными войсками Берлина. По словам Эйзенхауэра, его как Верховного главнокомандующего мало интересовал Берлин, так как советские войска стояли уже на Одере и находились от Берлина в четыре раза ближе, чем союзные войска.

— Мы стремились взять в первую очередь Бремен, Гамбург, Любек, чтобы захватить немецкие порты, а на юге Южную Баварию, Северную Италию, Западную Австрию и закрыть немцам доступ в горы Южной Баварии, где по нашим данным, гитлеровские войска намеревались укрепиться для дальнейшей борьбы, чтобы избежать безоговорочной капитуляции, — сказал Эйзенхауэр.

Черчилль настаивал перед Рузвельтом и Комитетом начальников штабов союзных войск, чтобы мы захватили Берлин раньше русских, с захватом которого имелось в виду осуществить своё политическое влияние на дальнейшую судьбу Германии. Однако все атаки Черчилля в этом направлении, — говорил Эйзенхауэр, — были отбиты Вашингтоном, и я действовал в духе ранее принятых решений.

Сталин много говорил с Эйзенхауэром о боевых действиях Советских войск и войск союзников против фашистской Германии и Японии, подчёркивал, что Вторая мировая война явилась результатом крайней ограниченности политических руководителей западных империалистических государств, попустительствовавших безудержной военной агрессии Гитлера.

— Война дорого обошлась народам всех воевавших стран, и особенно Советским людям, – сказал Сталин. – Мы обязаны сделать всё, чтобы не допустить подобного в будущем.

Эйзенхауэр с этим горячо согласился.

Тогда мне казалось, что Эйзенхауэр относился с пониманием к тяжёлым жертвам Советского народа. Он не раз повторял: «Всю гитлеровскую шайку надо всенародно повесить и достойно наказать фашистов, проявлявших зверское отношение к людям».

Последний раз с Эйзенхауэром мы встретились в Берлине на нашем приёме, устроенном по случаю годовщины Октябрьской революции в 1945 году.

Ещё раз я виделся с Эйзенхауэром на Женевской конференции глав правительств США, Англии, Франции и Советского Союза в 1955 году. Он был тогда уже президентом США. Мы с ним встречались несколько раз.

Эйзенхауэр говорил уже совсем по-другому, нежели в 1945 году. Теперь он твёрдо выражал и отстаивал политику империалистических кругов США.

Он мог бы сделать многое и для разрядки международной напряжённости в послевоенный период. И в первую очередь для предотвращения агрессии во Вьетнаме.

К сожалению, он в этом направлении ничего не предпринял и, более того, являлся её сторонником.

Д. Эйзенхауэр был на посту президента США два срока с 1953 по 1961 год, после президента Трумэна.

Вскоре после посещения Эйзенхауэром Советского Союза мне позвонил в Берлин Молотов.

— Получено приглашение для вас от американского правительства посетить США. Товарищ Сталин считает полезным подобный визит. Как ваше мнение?

— Я согласен.

К сожалению, перед полётом я заболел. Пришлось ещё раз звонить Сталину:

— В таком состоянии лететь нельзя. Соединитесь с американским послом Смитом и скажите ему, что полёт по состоянию здоровья не состоится.

Хорошо помню, с каким большим вниманием и конкретным знанием условий жизни немецких трудящихся следил за этими важнейшими процессами ЦК партии.

Много ценных советов по главным направлениям этой работы исходило лично от Сталина, который рассматривал эти вопросы под углом зрения интересов международного рабочего движения и борьбы за укрепление мира и безопасности в Европе.

Во всех городах и населённых пунктов немецкое командование оставило при отступлении тысячи раненых солдат и офицеров. В одном только Берлине и его пригородах раненых солдат немецкой армии оказалось более 200 тысяч человек.

При посещении мной госпиталя для немцев один из наших врачей заметил:

— Немцы добивали наших раненых, а мы вот ночи не спим, восстанавливая ваше здоровье.

— Это не простые немцы так поступали, — ответил раненый старик, — это немцы-фашисты.

В первые послевоенные дни и месяцы нам часто приходилось встречаться с руководителями немецких коммунистов Вильгельмом Пиком, Вальтером Ульбрихтом и их ближайшими соратниками.

По просьбе Компартии Германии и лично В. Ульбрихта Советское правительство установило для берлинцев повышенные нормы продовольствия. Так поступали советские люди в Германии после разгрома фашизма. А что замышлял Гитлер в отношении Советского народа?

— Готовясь к захвату Москвы, Гитлер дал директиву, которую я хочу напомнить ещё раз.

«Город должен быть окружён так, чтобы ни один русский солдат, ни  один житель – будь то мужчина, женщина или ребёнок – не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой. Произвести необходимые приготовления, чтобы Москва и её окрестности с помощью огромных сооружений были заполнены водой. Там где стоит Москва, должно возникнуть море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа».

— Не лучшую участь готовили гитлеровцы и Ленинграду, который они предполагали сровнять с землёй.

«Для других городов, – говорил Гитлер, — должно действовать правило: перед их занятием они должны быть превращены в развалины артиллерийским огнём и воздушными налётами».^[41]

Подобную варварскую дикость и жестокость трудно понять нормальному человеку.

В конце марта 1946 года, когда я вернулся после сессии Верховного Совета снова в Берлин, мне передали, чтобы я позвонил Сталину.

— Правительство США отозвало из Германии Эйзенхауэра, оставив вместо него генерала Клея. Английское правительство отозвало Монтгомери. Не следует ли вам также вернуться в Москву?

— Согласен. Что касается моего преемника предлагаю назначить Главкомом и Главноначальствующим в Советской зоне оккупации в Германии генерала армии Соколовского. Он лучше других знаком с работой Контрольного совета и хорошо знает войска.

— Хорошо, мы здесь подумаем. Ждите указаний.

Прошло два-три дня. Поздно вечером мне позвонил Сталин. Справившись, не разбудил ли меня своим звонком, сказал:

— Политбюро согласно назначить вместо вас Соколовского. После очередного совещания Контрольного совета выезжайте в Москву. Приказ о назначении Соколовского последует через несколько дней.

— Ещё один вопрос, – продолжал Сталин. – Мы решили ликвидировать должность первого заместителя наркома обороны, а вместо него иметь заместителя по общим вопросам. На эту должность будет назначен Булганин. Он представит мне проект послевоенного переустройства вооружённых сил. Вас нет в числе основных руководителей Наркомата обороны. Начальником Генштаба назначается Василевский. Главкомом ВМФ думаем назначить Кузнецова. Какую вы хотели бы занять должность?

— Я не думал над этим вопросом, но буду работать на любом посту, который Центральный комитет партии сочтёт для меня более целесообразным.

— По-моему, вам следует заняться сухопутными войсками. Мы думаем, во главе их надо иметь главнокомандующего. Не возражаете?

— Согласен, — ответил я.

— Хорошо. Вернётесь в Москву и вместе с Булганиным и Василевским поработайте над функциональными обязанностями и правами руководящего состава Наркомата обороны.

В апреле 1946 года  я вернулся в Советский Союз и через несколько дней зашёл к Булганину. Он был явно смущён, видимо, зная о моём разговоре со Сталиным.

После рассмотрения Положения о Наркомате обороны у меня возникли разногласия о правовом положении главнокомандующих видами вооружённых сил и первого заместителя наркома. По его проекту так, что главкомы в практической работе имеют дело не с наркомом обороны, а с его первым заместителем.

Защищая свой проект, Булганин пытался обосновать его тем, что нарком обороны Сталин перегружен делами партии и государства.

— Это не довод, — сказал я Булганину и попытался отвести его аргументы. – Сегодня нарком Сталин, а завтра может быть другой. Не для отдельных лиц пишутся законы, а для конкретной должности.

Обо всём этом Булганин в извращённом виде доложил Сталину.

И через день Сталин сказал мне, что над Положением о наркоме обороны придётся ещё поработать.

Булганин очень плохо знал военное дело и, конечно, не смыслил в оперативно-стратегических вопросах. Но будучи человеком интуитивно развитым, хитрым, он сумел подойти и завоевать его доверие.^[42]

Последний раз в Германской Демократической Республике (ГДР) мне довелось побывать в 1957 году. Осмотрев многие города, учреждения и предприятия убедился: всё то, что было сделано советским народом, партией и правительством, было сделано правильно и дало благие результаты как для немецких трудящихся, так и для дружбы наших народов и обороноспособности стран социализма.

Заключение

Наша победа в войне с фашизмом, говоря возвышенным языком, — звёздный час в жизни советского народа. В те годы мы ещё больше закалялись и скопили огромный моральный капитал. Оглядываясь назад, мы всегда будем помнить тех, кто не щадил себя для победы над врагом нашей Родины.

Великая Отечественная война явилась крупнейшим военным столкновением социализма с наиболее реакционной и агрессивной силой империализма – фашизмом. Это была всенародная битва против злобного классового врага, посягнувшего на самое дорогое, что только есть у советских людей, — на завоевания Великой Октябрьской социалистической революции, на Советскую власть.

Я посвятил свою книгу Советскому солдату. Его волей, его несгибаемым духом, его кровью добыта победа над сильным врагом. Советский солдат умел смотреть в глаза смертельной опасности, проявив при этом боевую доблесть и героизм. Нет границ величию его подвига во имя Родины, как нет границ и величию его трудового подвига после войны. Ведь едва успела кончиться война, как миллионы наших солдат снова оказались на фронте – фронте труда. Им пришлось восстанавливать разрушенное войной хозяйство, поднимать из руин города и сёла.

Я хотел бы, чтобы эту книгу особенно внимательно прочли молодые люди. Мы, старшее поколение, хорошо знаем, что помогло нам выдержать натиск колоссальной силы. А молодым это надо ещё постичь.

Моё слово к вам, молодые люди: будьте всегда бдительны! День промедления в минувшей войне обошёлся нам очень дорого. Теперь в случае кризиса счёт может идти на секунды.

«Никогда не победят того народа, в котором рабочие и крестьяне… узнали, почувствовали и увидели, что они отстаивают свою, советскую власть – власть трудящихся, что отстаивают то дело, победа которого им и их детям обеспечит возможность пользоваться всеми благами культуры, всеми созданиями человеческого труда».

Это сказано Лениным. Лучших слов для окончания книги я не нашёл.

Широко известная книга четырежды Героя Советского Союза Маршала Георгия Константиновича Жукова впервые вышла в 1969 году и с тех пор выдержала двенадцать изданий. Новое 13-е издание, исправленное и дополненное по рукописям автора, приурочено к 60-летию Битвы под Москвой и 105-годовщине со дня рождения Г.К. Жукова вышло в 2002 году в издательстве «Олма-пресс» Москва.

Война началась^[43]

С самого начала войны Генштаб испытывал затруднения из-за постоянной потери каналов связи с фронтами и армиями. Трудно было и войскам без связи со Ставкой, Генштабом. Наркомат связи шёл нам навстречу, но он должен был обслуживать потребности всей страны, а поэтому бывало, что наши нужды не всегда немедленно удовлетворялись. Когда доложили об этом ЦК партии, Сталин сказал:

-Если нарком Пересыпкин плохо помогает вам, тогда есть смысл назначить его по совместительству начальником управления связи Наркомата обороны. Так и сделали. Это сразу позволило привлечь для руководства фронтами и армиями все возможные средства связи страны и значительную часть лучших специалистов наркомата для обслуживания линий связи Вооружённых Сил. Дело решительно изменилось и связь перестала быть у нас проблемой.

Тогда же было создано Главное управление формирования и укомплектования войск Красной Армии (Главупроформ).

В конце июля реорганизуется служба тыла. Было создано Главное управление тыла (штаб, Управление военных сообщений, автодорожное управление). Начальником тыла был назначен известный в Вооружённых Силах  опытнейший хозяйственник генерал А.В. Хрулёв.

Ряд управлений Наркомата обороны преобразуются в главные. Восстанавливается должность начальника артиллерии Красной Армии, им был назначен генерал Воронов.

Освобождение Генштаба от непосредственного участия в укомплектовании и формировании войск Красной Армии, от управления тылом Вооружённых Сил (за ним оставалось лишь право контроля) позволило сосредоточить основное внимание на оказание Верховному Главнокомандованию (ВГК) всемерной помощи в решении оперативно-стратегических вопросов.

Надо заметить, что первоначальные неудачи Красной Армии показали некоторых командиров в невыгодном свете. Они оказались неспособными в той сложнейшей обстановке руководить войсками по-новому.

Сталин же исходил из того, что, если боевые действия развиваются не так как нужно, значит необходимо срочно произвести замену руководителя. Перемещения касались всего аппарата Наркомата обороны, Генштаба и руководства войсками. Первые два месяца войны я выполнял обязанности только в Генштабе. В разгар Смоленского сражения, 30 июля, чтобы надёжнее прикрыть направление на Москву и создать здесь глубокую оборону, Ставка образовала Резервный фронт. Его командующим стал Г.К. Жуков.

Начальником Генштаба в ночь на 30 июля был назначен Маршал Советского Союза Шапошников. Сталин предпочёл использовать командный опыт Жукова непосредственно в войсках.

1 августа я приступил к исполнению обязанностей начальника Оперативного управления и заместителя начальника Генштаба. С начала августа 1941 года я, сопровождая Шапошникова, ежедневно, а иногда по нескольку раз в сутки бывал у Верховного Главнокомандующего.

Достаточно указать на героическую защиту Брестской крепости, Либавы, Могилёва, Лужской оборонительной полосы и другие. Так что начало войны  было не только периодом, когда наша армия переживала неудачи. Она в те дни проявила и волю к борьбе, стойкость, героизм.

К середине июля Красная Армия оставила Латвию, Литву, Молдавию, часть Эстонии, Белоруссии и Правобережной Украины.

К концу августа сухопутные войска вермахта потеряли свыше 441 тыс. человек. Немецкие войска потеряли половину своих танков и около 1300 самолётов. Уже к середине июля 1941года Смоленское сражение положило начало срыву «молниеносной войны» против Советского Союза, заставило врага вносить коррективы в пресловутый план «Барбаросса».

Директивой от 30 июля фашистское командование вынуждено было остановить наступление группы армий «Центр» на Москву. Несколько позже 2-я танковая группа и 2-я армия группы армий «Центр» были повёрнуты на Юг. Они хотели закрепиться на юге, высвободить значительные силы, а потом пойти на советскую столицу.

17 августа Шапошников и я решили при докладе Верховному поставить вопрос об отводе войск правого крыла Юго-Западного фронта на левый берег Днепра. Сталин был уверен, что если Ерёменко (командующий Брянским фронтом) и не разобьёт 2-ю танковую группу Гудериана, то во всяком случае задержит её, не выпустит на юг, и отклонил наше предложение.

Мы с Шапошниковым 7 сентября пошли к Верховному Главнокомандующему с твёрдым намерением убедить его в необходимости немедленно отвести все войска Юго-Западного фронта за Днепр и далее на Восток и оставить Киев.

Разговор был трудный и серьёзный. Сталин упрекал нас в том, что мы, как и Будённый, пошли по линии наименьшего сопротивления: вместо того, чтобы бить врага, стремимся уйти от него. При одном упоминании о жёстокой необходимости оставить Киев Сталин выходил из себя и на мгновение терял самообладание.

Нам же, видимо, не хватало необходимой твёрдости, чтобы выдержать эти вспышки неудержимого гнева, и должного понимания всей степени нашей ответственности за неминуемую катастрофу на Юго-Западном направлении.

Ухудшилось положение и под Ленинградом, Ставка приняла решение назначить командующим Ленинградским фронтом генерала армии Жукова.

Вместо освобождённого Будённого главкомом на Юго-Западное направление назначался Тимошенко, Западного фронта – командующий 19-й армией генерал-лейтенант Конев.

Только 17 сентября Верховный разрешил Юго-Западному фронту оставить Киев. Войска отходили с ожесточёнными боями. 5-я, 37-я, 26-я армии, часть сил 21-й и 38-й армий были окружены. 20 сентября погибли в бою командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос, член Военного совета, секретарь ЦК КП(б) Украины М.А. Бурмистенко и начальник штаба генерал-майор В.И. Тупиков.

Красная Армия в ожесточённых боях за Киев разгромила свыше 10 кадровых дивизий противника. Он потерял более 100 тысяч солдат и офицеров. Ставка вскоре расформировала Юго-Западное направление. Тимошенко стал командующим Юго-Западным фронтом, войска которого задержали врага. Там им было приказано перейти к жёсткой и упорной обороне.

Враг под Москвой

Против трёх наших фронтов – Западного, Резервного и Брянского – враг сосредоточил 74,5 дивизии численностью более миллиона человек, 1700 танков и штурмовых орудий, свыше 14 тыс. орудий и миномётов, 950 боевых самолётов. Дав этой операции кодовое название «Тайфун», правители «третьего рейха» не сомневались в том, что выделенные для неё столь значительные силы обеспечат им успех. 30 сентября-2 октября гитлеровцы нанесли сильные удары по советским войскам, прикрывавшим Московское направление. Все три наших фронта вступили в тяжёлое кровопролитное сражение. Началась великая Московская битва. Противнику удалось прорвать оборону советских войск и окружить наши – 19-ю, 20-ю, 24-ю и 32-ю армии в районе Вязьмы. Советские войска, оказавшиеся в окружении, ожесточённо сопротивлялись.

Неудача, постигшая нас под Вязьмой была следствием не только превосходства противника в силах и средствах, но и неправильного определения направления главного удара противника Ставкой и Генштабом, а стало быть, и неправильного построения обороны. 10 октября Ставка оформила решения ГКО об объединении войск Западного и Резервного фронтов, о назначении Жукова (отозванного из Ленинграда) командующим войсками объединённого Западного фронта, а Конева – его заместителем. 14 октября враг, возобновив наступление ворвался в Калинин. 17 октября Ставка создала новый, Калининский фронт под командованием генерал-полковника И.С. Конева.

Наступила вторая половина октября. Эвакуировался и Генштаб. Возглавлять Генштаб по месту новой дислокации должен быть Шапошников. Оставшийся в Москве первый эшелон Генштаба — оперативная группа для обслуживания Ставки не должна превышать десять человек. Возглавлять её было приказано мне. 16 октября должен был отбыть из Москвы Генштаб.

19 октября ГКО постановил ввести с 20 октября в Москве и прилегающих к ней районах осадное положение. Жители Москвы сутками не выходили с заводов, не покидали строительство оборонительных рубежей. Итоги октябрьских событий были очень тяжелы для нас. Армия понесла серьёзные потери. Враг продвинулся вперёд почти на 250 км. Однако достичь целей, поставленных планом «Тайфун», ему не удалось. Группа армий «Центр» была вынуждена временно прекратить наступление.

28 октября 1941 года постановлением СНК СССР четверым из нашей оперативной группы были присвоены очередные воинские звания: мне – генерал-лейтенанта, остальным – генерал-майора.

Уже говорилось, что Сталин бывал и вспыльчив, и несдержан в гневе, тем более поразительной была эта забота в условиях крайне тяжёлой обстановки. Это один из примеров противоречивости личности Сталина. В особо напряжённые дни он не раз говорил нам, ответственным работникам Генштаба, что мы обязаны изыскивать в сутки для себя и для своих подчинённых как минимум пять-шесть часов для отдыха, иначе, подчёркивал он, плодотворной работы получиться не может. В октябрьские дни битвы за Москву Сталин сам установил для меня отдых от 4 до 10 часов утра и проверял, выполняется ли это требование. Случаи нарушения вызывали крайне серьёзные и в высшей степени неприятные для меня разговоры.

Не могу не сказать о том огромном значении, которое имели для москвичей, для советского народа и Вооружённых Сил состоявшееся 6 ноября торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся совместно с партийными и общественными организациями столицы, посвящённое 24 годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции, а 7 ноября – традиционный парад войск на Красной площади.

Доклад на торжественном заседании и выступление на Красной площади Сталина явились выражением спокойствия Советских руководителей за судьбу советской столицы.

Крупным мероприятием явилось завершение подготовки очередных и внеочередных резервных формирований. На рубеже Вытегра-Рыбинск-Горький-Саратов-Сталинград-Астрахань создавался новый стратегический эшелон для Красной Армии.

Здесь на основании решения ГКО, принятого ещё 5 октября, формировалось десять резервных армий. Гитлеровское командование 15-18 ноября двумя мощными группировками перешли в наступление, стремясь обойти Москву с севера через Клин и Солнечногорск, и с юга, через Тулу и Каширу. К концу ноября фашистским войскам удалось северо-западнее столицы продвинуться к каналу Москва-Волга и форсировать его у Яхромы, а на юго-востоке достичь района Каширы. Дальше враг не прошёл.

Соединения группы армий Центр в первых числах декабря всюду вынуждены были перейти к обороне. Этим завершился наиболее трудный для нас оборонительный период битвы под Москвой.

В течение 20-дневного второго наступления на Москву фашисты потеряли более 155 тыс. убитыми и ранеными, около 800 танков, не менее 300 орудий и большое количество самолётов. В составе нашей Действующей армии было около 4,2 млн. человек, до 22,6 тыс. орудий и миномётов, 583 установки реактивной артиллерии, 1954 танка и 2238 боевых самолётов (Правда, почти две трети наших танков и до половины самолётов были ещё старых типов).

Вражеская армия (без ВМФ), включая союзников Германии, имела в то время около 4 млн. человек, 26,8 тыс. орудий и миномётов, 1940 танков и штурмовых орудий и 3280 боевых самолётов.

 В начале декабря 1941 года группа армий «Центр» вместе с ВВС имела под Москвой 1708 тыс. человек, около 13500 орудий и миномётов, 1170 танков и 615 самолётов, а мы к началу контрнаступления – 1100 тыс. человек, 7652 орудий и миномёта, 774 танка и 1000 самолётов.

Уверенность в успешности контрнаступления под Москвой у ГКО и Ставки была настолько велика, что 15 декабря, то есть через десять дней после его начала, было принято решение о возвращении в Москву аппарата ЦК и некоторых государственных учреждений.

Генштаб во главе с Шапошниковым возвратился ещё в 20-х числах ноября и тут же включился в работу по подготовке контрнаступления.

Разгром вражеских группировок под Тихвином и Ростовом, хотя он и потребовал от ВГК посылки туда части резервных сил, позволил решить не только эти локальные задачи, но и сковать противника на Северо-Западном и Южном направлениях. Тем самым фашисты были лишены возможности перебросить войска с этих направлений, на усиление своей центральной группировки.

30 ноября командующий Западным фронтом Жуков прислал в Генштаб план контрнаступления Западного фронта и попросил меня «срочно доложить его наркому обороны т. Сталину и дать директиву, чтобы можно было приступить к операции, иначе можно запоздать с подготовкой».^[44]

1 декабря Ставка утвердила план Военного совета Западного фронта. Накануне были рассмотрены соображения Военного совета Юго-Западного фронта. В конце ноября заболел Шапошников, и обязанности начальника Генштаба были временно возложены Ставкой на меня. Поэтому директиву в адрес командующего Калининским фронтом в 3.30 1 декабря подписали Верховный Главнокомандующий и я.

Днём 4 декабря, будучи на очередном докладе в Кремле у Сталина я получил указание в ночь на 5 декабря отправиться в штаб Калининского фронта, чтобы лично передать командующему фронтом директиву на переход в контрнаступление и разъяснить ему все требования по ней.

Когда я покидал Сталина, получил и другое его указание – вечером того же дня быть у него для участия в приёме председателя Совета Министров Польской Республики – генерала Вл. Сикорского, причём было приказано быть в парадной форме и при орденах. Вечером в назначенный час я явился в кабинет Сталина, где застал Молотова, Маленкова и некоторых других членов Политбюро. Взглянув на меня и заметив на моём парадном мундире орден Красной Звезды и медаль «XX лет РККА», Сталин спросил, почему я не надел остальные ордена. Я ответил:

— Не надел потому, что других нет.

На вопрос, за что и когда получил Красную Звезду, ответил, что в декабре 1939 года за добросовестную работу в Генштабе во время советско-финляндской войны.

Сталин, как мне показалось, удивлённо покачал головой.

В ночь на 5 декабря прибыл в штаб Калининского фронта. Начало контрнаступления Ставка определила 5-6 декабря: войсками Калининского фронта 5 декабря, а войсками ударных группировок Западного и Юго-Западного фронтов – 6 декабря. Развернулось грандиозное сражение. Успех нарастал с каждым днём. Неожиданный удар советских войск произвёл ошеломляющее впечатление на фашистское командование.

Существенную помощь оказывали войскам Западного направления другие фронты. Было отбито второе наступление на Севастополь. Успешно была проведена Керченско-Феодосийская десантная операция, в результате в Восточном Крыму мы захватили крупный плацдарм.

К началу января 1942 года войска Калининского, Западного и правого крыла Юго-Западного фронтов вышли на рубеж Селижарово-Ржев-Волоколамск, Руза, Мосальск, Белев, Мценск, Новосиль, где их контрнаступление и завершилось.

Это была первая в Великую Отечественную крупная наступательная операция стратегического значения, в итоге которой ударные группировки врага под Москвой были разгромлены и отброшены к западу на 100, а в ряде мест и до 250 км.

Под Москвой фашисты потеряли более 500 тыс. человек, 1300 танков, 2500 орудий, более 15 тысяч машин и много другой техники. Таких потерь фашистская армия ещё не знала.

Гитлеровские оккупанты были полностью изгнаны из Московской, Тульской, Рязанской, частично Ленинградской, Калининской, Смоленской, Орловской, Курской, Сталинской, Харьковской областей, с Керченского полуострова.

Московская победа показала всему миру, что Советская страна способна сокрушить агрессора.

Особо отличившимся 110 воинам было присвоено звание Героя Советского Союза. Медалью «За оборону Москвы» награждено более миллиона человек. Когда я думаю о нашей победе под Москвой, неизменно вспоминаю слова бессмертного Ленина, который говорил: «Во всякой войне победа в конечном счёте обусловливается состоянием духа тех масс, которые на поле брани проливают свою кровь. Убеждение в справедливости войны, сознание необходимости пожертвовать своей жизнью для блага своих братьев поднимает дух солдат и заставляет их переносить неслыханные тяжести».^[45]

Оборона Ленинграда

Мне не раз приходилось слышать, что Генштаб в предвоенные годы мало уделял внимания укреплению обороны Ленинграда от возможной агрессии. А было сделано, как известно, немало. Достаточно указать на то, что в итоге советско-финляндской войны на значительное расстояние была отодвинута государственная граница СССР от Ленинграда. Однако на советском северо-западе не был осуществлён ряд мер стратегического характера: строительство достаточного количества укреплений, аэродромов, создание сети шоссейных дорог и т.д.Но для таких мер, требующих огромных капиталовложений, наше государство не располагало возможностями.

Предвидел ли Генштаб возможность агрессии фашистской Германии по побережью Балтийского моря, через Прибалтику? Да, безусловно предвидел. С падением Ленинграда нацистские главари связывали своё безраздельное господство на Балтике, стремление ещё крепче затянуть петлю оккупационного режима в Скандинавских странах.

Уже на дальних подступах к Ленинграду, особенно на Лужской оборонительной полосе, простиравшейся на 250 километрах от Финского залива до озера Ильмень, развернулись исключительно яростные и затяжные бои.

Разящие удары по фашистским полчищам наносили артиллеристы кораблей Балтийского флота, Кронштадтских фортов и береговой обороны. Большую помощь непосредственным защитникам Ленинграда оказывали моряки-балтийцы, действовавшие на островах Моонзундского архипелага и полуострова Ханко; разгоралось пламя партизанской борьбы.

В связи с обострением обстановки под Ленинградом Ворошилов и Жданов были вызваны в Ставку. Верховный Главнокомандующий сурово обошёлся с ними и потребовал разработать оперативный план защиты Ленинграда.

На сокращённой производственной базе, оставшейся от эвакуации, ленинградские рабочие изготовляли танки, бронепоезда, пушки, миномёты, пулемёты, автоматы, боеприпасы, восстанавливали повреждённое вооружение. В числе первых они освоили выпуск реактивной артиллерии («катюши»). Они по собственной инициативе создавали экипажи боевых машин и орудийные расчёты, чтобы при необходимости вместе с воинами принять участие в отражении вражеских атак.

В памятной записке от 22 августа о дальнейшем ведении войны против Советского Союза Гитлер признал, что группа армий «Север» не в состоянии в ближайшее время обеспечить продвижение на Ленинград с целью окончательного окружения и ликвидации этого опорного пункта и обороняющих его русских сил. Теперь обстановка требует ускоренной переброски на этот фронт дополнительных сил».

Это и позволило вражеским войскам достичь района Чудова, выйти к Колпино, прорваться через Мгу на южное побережье Ладожского озера и взять Шлиссельбург.

Ленинград таким образом оказался отрезанным от страны с суши.

23 августа для удобства управления войсками Северный фронт был разделён на два фронта — Ленинградский и Карельский. 29 августа решением ГКО упраздняется Главнокомандование Северо-Западного направления. Входившие в состав направления фронты подчиняются непосредственно Ставке.

Не берусь судить, по каким причинам Ворошилов обратился к Сталину с просьбой освободить его от должности командующего Ленинградским фронтом (с 5 сентября) и назначить кого-либо помоложе. Серьёзный разговор на эту тему по телефону состоялся в моём присутствии, причём Сталин сначала не был согласен с этим. Но поскольку фронтовая обстановка вокруг Ленинграда продолжала осложняться, телефонный разговор с Ворошиловым закончился решением Политбюро ЦК направить на Ленинградский фронт генерала армии Жукова.

Георгий Константинович охотно принял это решение и, вступив 10 сентября в командование войсками этого фронта, со свойственной ему энергией и настойчивостью взялся за усиление обороны города. Одновременно по его настоянию начальником штаба фронта был назначен прибывший вместе с ним генерал-лейтенант М.С. Хозин. Ворошилов после возвращения в Москву получает новые ответственные задания ЦК партии и ГКО.

В создании инженерной обороны города важную роль сыграл энергичный и весьма подготовленный начальник инженерного управления фронта Б.В. Бычевский.

Большую помощь в организации артиллерийской обороны города и контрбатарейной борьбы, которую оказал находившийся по заданию Ставки в войсках фронта генерал-полковник артиллерии Н.Н. Воронов.

В интересах всемерного укрепления обороны города были использованы силы и средства Краснознамённого Балтийского флота под командованием вице-адмирала В.Ф. Трибуца.

К концу сентября 1941 года фронт на подступах к Ленинграду как с юга, так и на Карельском перешейке  и на реке Свирь стабилизировался.

Ещё 18 сентября Ф. Гальдер записал в своём дневнике: «Учитывая потребность в войсках на ленинградском участке фронта, где у противника сосредоточены крупные людские и материальные силы и средства, положение здесь будет напряжённым до тех пор, пока не даст себя знать наш союзник – голод». (подчёркнуто мною – А.В)

8 октября 1941 года до предела осложнившаяся обстановка на подступах к Москве вынудила Ставку назначить Жукова командующим войсками Западного фронта. В командование войсками Ленинградского фронта вступил генерал-майор И.И. Федюнинский, а затем генерал-лейтенант Хозин.

Врагу, обладавшему численным превосходством, удалось 8 ноября захватить Тихвин, вплотную приблизиться к Волхову, перехватить железнодорожную магистраль по которой до восточного побережья Ладоги направлялись грузы в освобождённый Ленинград.

С 20 ноября рабочие стали получать 250 гр. хлеба в сутки, иждивенцы и дети – 125 гр., войска первой линии и боевых кораблей – 300 гр. хлеба и 100 гр. сухарей. В ноябре начался голод, вызвавший смертность городского населения.

Не сумев взять Ленинград с ходу, фашистское командование приступило к систематическому его разрушению. Сюда были стянуты почти все сверхтяжёлые осадные орудия, вплоть до 420-мм. калибра. За время блокады на город было обрушено около 150 тыс. снарядов более 100 тыс. зажигательных и свыше 4,6 тыс. фугасных бомб.

17 декабря 1941 года командующим войсками Волховского фронта (4-я, 52-я, 59-я и 26-я армии) был назначен генерал армии К.А. Мерецков. Ставка ВГК приказала войскам Волховского и Ленинградского фронтов нанести поражение вражеской группировке, вышедшей к Ладожскому озеру в районе Мги и снять блокаду с Ленинграда.

В конце апреля в Ставку прибыл командующий Ленинградским фронтом М.С. Хозин. Он предложил объединить войска Ленинградского и Волховского фронтов, а командование объединённым фронтом возложить на него. Шапошников сразу же выступил против такого предложения. Сталин, напротив, встал на позицию Хозина и было принято решение о ликвидации Волховского фронта, передаче его войск Ленинградскому фронту, а командующего Волховским фронтом Мерецкова назначить сначала заместителем командующего Западным фронтом, а затем по его просьбе командующим 33-й армией того же фронта.

Решение Ставки о ликвидации Волховского фронта оказалось ошибочным.

Как только выяснилось, что 2-я ударная армия не может продолжать дальнейшего наступления на Любань, Ставка приказала Хозину срочно вывести 2-ю ударную армию из «мешка», но, как ни печально, этот приказ не был выполнен. Положение 2-й ударной армии усугубилось, так как немецко-фашистские войска пересекли её тыловые коммуникации. Командующий 2-й ударной армией Власов, не выделяясь большими командирскими способностями, к тому же по натуре крайне не устойчивый и трусливый, совершенно бездействовал. В результате всего войска 2-й ударной армии оказались в окружении.

3 июня Волховский фронт был восстановлен. Его вновь возглавил К.А. Мерецков.

Приказом Ставки за несвоевременный отвод войск 2-й ударной армии генерал-лейтенант Хозин был снят с должности командующего войсками Ленинградского фронта и назначен командующим 33-й армии Западного фронта.

Положение 2-й ударной армии ещё более осложнилось тем, что её командующий Власов оказался подлым предателем Родины, добровольно перешёл на сторону врага. И, стремясь побыстрее и получше устроиться на службе у гитлеровцев, которых он уже считал победителями, заявил о своей готовности начать борьбу против Страны Советов. В 1946 году Власов и его ближайшие приспешники за измену Родине и активную шпионско-диверсионную деятельность в качестве агентов германской разведки против СССР были приговорены к смертной казни.

В Советской, да и в прогрессивной иностранной литературе давно и неопровержимо утверждалось мнение о Власове как приспособленце, карьеристе, изменнике.

Лишь отщепенец А. Солженицын, перешедший на службу самым реакционным империалистическим силам, в своём циничном антисоветском произведении «Архипелаг Гулаг» воспевает и восхваляет Власова, власовцев и других предателей Советской Родины, прославляет их за то, что они ненавидели советские порядки, пошли против собственного Отечества и могли бы, по Солженицыну, добиться успеха, если бы гитлеровцы лучше их организовали, больше им доверяли.

Наряду с другой ложью и клеветой на Советский Союз Солженицын утверждает, что Власова склонило к переходу на сторону врага, то что он со своей армией был брошен советским высшим командованием на произвол судьбы.

Я занимал в период этих событий пост первого заместителя начальника Генштаба и могу ответственно подтвердить ту крайне серьёзную озабоченность, которую проявлял изо дня в день Верховный Главнокомандующий о судьбе войск 2-й ударной армии, о вопросах оказания всемерной помощи им. Свидетельством этому является целый ряд директив Ставки, написанных в большинстве случаев под диктовку самого Верховного Главнокомандующего мною лично в адрес командующего и Военного совета Ленинградского фронта, в адрес командующих родами войск Красной Армии, не говоря уже о ежедневных телефонных переговорах на эту тему.

После того как кольцо окружения войск армии замкнулось и было принято решение о восстановлении Волховского фронта, по приказу Ставки вместе с командующим Мерецковым в Малую Вишеру к волховчанам был направлен и я, как представитель Ставки.

Основной задачей нам было поставлено вызволить 2-ю ударную армию из окружения, хотя бы даже без тяжёлого оружия и техники. С 10 по 19 июня 1942 года непрерывно шли яростные бои, в которых участвовали крупные силы войск, артиллерии, танки 4-й, 59-й и 52-й армий. За ходом этих боёв непрерывно следил Верховный Главнокомандующий. В итоге нашим войскам удалось пробить узкую брешь в немецком капкане и спасти значительную часть окружённой 2-й ударной армии. Изъять из кольца окружения Власова нам не удалось. И не удалось сделать прежде всего потому, что этого не хотел сам Власов.

*         *         *

Командующим Ленинградским фронтом был назначен генерал Говоров, которого я знал ещё по учёбе в Академии Генерального штаба.

Летом 1942 года Ленинград получил первые тонны жидкого топлива   по 25-километровому трубопроводу, проложенного по дну Ладоги. Позже по подводному кабелю сюда стал снова поступать ток с частично восстановленной Волховской ГРЭС. Город, в который со дня его основания не ступала нога иноземного завоевателя с неимоверным упорством и мужеством продолжал героическую борьбу. Самое же главное – был сорван замысел врага предпринять новое наступление на Ленинград. 28 декабря Ставка утвердила план проведения операции, условно называвшейся «Искра». Координация действий обоих фронтов была возложена на представителей Ставки – Ворошилова и Жукова. В ночь на 12 января 1943 года наша авиация нанесла массированные удары по опорным узлам и пунктам врага. А утром того же дня артиллерийская подготовка на Ленинградским фронте длилась 2 часа 20 минут, на Волховском – 1 час 45 минут.

Все жаждали встречи фронтов. Это произошло 18 января возле рабочих посёлков № 1 и № 5. «Фляшенхаль» (бутылочное горло) – так именовали фашисты свою шлиссельбургско-синявинскую группировку – было разбито вдребезги. В день прорыва блокады ГКО принял постановление о срочной постройке железнодорожной линии от станции Жихарево до Шлиссельбурга. Таким образом, Ледовая «Дорога жизни» дополнилась «Дорогой победы». Всего лишь 15 суток понадобилось строителям, чтобы протянуть 36-километровую линию, причём на заболоченной, усеянной минами местности, в условиях крепчайших морозов и обильных снегопадов, да и ещё соорудить на Неве временный свайно-ледовый мост.

Канадская газета «Стар» в передовой статье подчеркнула, что «прорывом блокады Советские войска вписали ещё одну славную страницу в историю русской армии. Защитники Ленинграда пронесли через все трудности и испытания непоколебимый дух, который является характерным для всей русской обороны с самого начала войны».

К началу 1944 года группа армий «Север» (18-я и 16-я армии), занимавшая оборону от Ленинграда до района Великие Луки, имела в своём составе 45 дивизий и 4 бригады. Общая глубина оборонительных рубежей достигала 230-260 км. Целью готовившегося нами наступления под Ленинградом и Новгородом были разгром группы армий «Север», полная ликвидация блокады Ленинграда, очищение Ленинградской области от немецко-фашистских захватчиков. К проведению операции привлекались войска Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов, Краснознамённый Балтийский флот, Ладонежская и Онежская военные флотилии, АДД и партизаны.

В район ораниенбаумского плацдарма была перегруппирована сильная 2-я ударная армия под командованием опытного командарма генерала И.И. Федюнинского. Она была переправлена туда моряками Балтийского флота. Всю практическую работу Ставка и Генштаб взяли на себя, поскольку ни при подготовке, ни в ходе операций в район сражений не было направлено представителей Ставки.

Военные действия по освобождению города Ленинграда и изгнанию немецко-фашистских оккупантов с территории Ленинградской области в основном завершились в феврале 1944 года. От берегов Невы наши войска шагнули до берегов Нарвы, твёрдой ногой ступили на землю Эстонской ССР и нацелились на Нарву, Псков и Остров.

Смятение в лагере финских приспешников Гитлера Генштаб почувствовал ещё в середине февраля 1944 года, когда советские войска нанесли серьёзное поражение немецкой группе армий «Север». После мощных ударов, нанесённых Красной Армией летом 1944 года на Карельском перешейке и в Южной Карелии, финские руководители вынуждены были принять решение о выходе Финляндии из войны.

Торжественный артиллерийский салют, прогремевший 27 января 1944 года в Ленинграде возвестил всему миру, что  Ленинград полностью и окончательно освобождён от блокады.

В английской прессе и в передаче Лондонского радио начала 1944 года мы встречали немало восторженных откликов. Вот один из этих откликов. «Все свободные и все порабощённые гитлеровцами народы понимают, какую роль, сыграл разгром немцев под Ленинградом для ослабления нацистской мощи. Ленинград уже давно завоевал себе место среди городов-героев нынешней войны. Битва под Ленинградом посеяла тревогу среди немцев. Она дала им  почувствовать, что они лишь временные хозяева Парижа, Брюсселя, Амстердама, Варшавы, Осло («Стар», январь 1944 год).

Ставка и Генштаб высоко оценили деятельность Говорова и Мерецкова по руководству военными действиями по разгрому немецко-фашистских войск под Ленинградом. А.А. Жданов пользовался заслуженным авторитетом у ленинградцев и в войсках. Мне известно, что о нём тепло отзывался Сталин.

Весна и лето 1942-го

Верховное Главнокомандование недостаточно точно учло реальные возможности Красной Армии. В результате имевшиеся в распоряжении Ставки девять армий резерва были почти равномерно распределены между всеми стратегическими направлениями. В ходе общего наступления зимой 1942 года советские войска истратили все с таким трудом созданные осенью и в начале зимы резервы. Поставленные задачи не удалось решить. Неоправданными оказались надежды, высказанные Сталиным в речи 7 ноября 1941 года, что резервы в Германии иссякнут к весне 1942 года. Да, мы все страстно желали этого, но действительность была суровее, и прогнозы не подтвердились. Как же проходило наше зимнее, а потом весеннее наступление?

Стабилизация положения под Мурманском и в Карелии была достигнута. Ленинградцы и волховчане четыре месяца пытались пробиться навстречу друг другу с тем, чтобы разорвать кольцо блокады, но сделать это не сумели. Северо-Западный фронт окружил в районе Демянска крупную группировку противника, но не смог заставить её капитулировать, а весною немцы пробили к ней коридор и сохранили Демянский плацдарм за собой. На центральном направлении мы глубоко охватили фашистскую группу армий на её флангах. В середине же охвата возник удерживаемый немцами ржевско-вяземский плацдарм.

Генштаб и Ставку очень волновали дела и на Юго-Западном направлении, хотя и здесь немецкие войска получили ряд жестоких ударов. Красная Армия в процессе наступления создала Барвенковский выступ западнее Изюма, но здесь Юго-Западный и Южный фронты остановились.

В Крыму наши войска, потерявшие в январе незадолго до того освобождённую Феодосию, вынуждены были отойти на Керченский полуостров.

Во время очередного доклада Верховному Главнокомандующему в один из последних мартовских дней 1942 года, когда я остался один с ним в кабинете, он спросил:

— Вы возвратили семью из эвакуации, а где живёт она?

— Мне предоставлена отличная квартира на улице Грановского, -ответил я.

— А где вы отдыхаете, когда имеется возможность? – продолжал Сталин.

— Там и отдыхаю, а чаще в Генштабе, в особняке Ставки, рядом с моим кабинетом имеется приличная комната отдыха, там и сплю.

— А у вас за городом дачи нет? – спросил Сталин.

— Последние два предвоенных года семья и я пользовались в летние месяцы дачей Наркомата обороны в Краскове, но мне из-за работы и тогда приходилось бывать там редко, так как далеко от Москвы, — ответил я.

Буквально через несколько дней я с женой Екатериной Васильевной получили предложение осмотреть дачу, а затем в тот же день получил и ключи от дачи в Волынском, на берегу речки Сетунь, в 15 минутах езды на автомашине от Генштаба и Кремля и совсем близко от дачи Сталина. Хороший домик, окружённый зеленью очень понравился мне, не говоря уже о жене и сыне. Но всё же ездил я туда довольно редко: то находился на фронтах, то вынужден был спать по-прежнему в Генштабе. Однако как-то в начале апреля, когда не было очень срочных дел, а на фронте было относительно спокойно, я решил отоспаться на даче и на ночь уехал туда. На следующее утро я чуть задержался и не успел выехать как раздался телефонный звонок.

— Товарищ Василевский, вы не успели обжиться на даче, а уже засиделись там. Боюсь, что вы и совсем переберётесь туда. И добавил:

— В часы сна можете спать на даче, а в рабочее время будьте в Генштабе.

Это было для меня уроком, и, пока шла война, я редко бывал там; семья же пользовалась ею главным образом в период моего пребывания на фронте.

Все мы отлично понимали, что от результатов летней кампании 1942 года во многом будет зависеть дальнейшее развитие всей мировой войны, поведение Турции, Японии и т.д., а может быть, и исход войны в целом.

В Генштабе и Ставке считали, что основной ближайшей задачей советских войск должна быть временная стратегическая оборона. Её цель – изматывая оборонительными боями на заранее подготовленных рубежах ударные группировки врага, не только сорвать подготавливаемое фашистами летнее наступление, но и подорвать их силы и тем самым с наименьшими для нас потерями подготовить благоприятные условия для перехода Красной Армии в решительное наступление.

Теперь Генштаб и Ставка предпочитали выводить с фронта ослабленные дивизии и бригады на отдых и боевую подготовку, вливая в них свежее пополнение и снабжая всем необходимым. Это улучшило обучение маршевого пополнения. Командные кадры для новых формирований готовились в военных академиях, училищах и на курсах.

Ставка отказалась от передачи авиаполков в армейское подчинение. А с мая 1942 года мы начали создавать воздушные армии. В принципе каждый фронт имел свою воздушную армию. Появилась авиация дальнего действия (АДД), подчинённая непосредственно Ставке.

Верховный Главнокомандующий не считая возможным развернуть в начале лета крупные наступательные операции, был также за активную стратегическую оборону. Но наряду с ней, он полагал целесообразным провести частные наступательные операции в Крыму, в районе Харькова, на Льговско-Курском и Смоленском направлениях, а также в районе Ленинграда и Демянска.

 Начальник Генштаба Шапошников стоял на том, чтобы не переходить к широким контрнаступательным действиям до лета. Жуков, поддерживая в основном Шапошникова, считал в то же время крайне необходимым разгромить в начале лета ржевско-вяземскую группировку врага.

Обоснованные данные нашей разведки о подготовке главного удара врага на юге не были учтены.

На Юго-Западное направление было выделено меньше сил, чем на Западное. Стратегические резервы соответственно сосредоточивались в основном возле Тулы, Воронежа, Сталинграда и Саратова.

Критически оценивая теперь принятый тогда план действий на лето 1942 года, вынужден сказать, что самым уязвимым оказалось в нём решение одновременно обороняться и наступать.

Соотношение сил на советско-германском фронте к маю было следующее: Красная Армия имела 5,1 млн. человек (без войск ПВО страны и ВМФ), почти 3,9 тыс. танков, 44,9 тыс. орудий и миномётов и около 2,2 тыс. боевых самолётов. Немецко-фашистская армия имела 6,2 млн. человек, 3229 танков и штурмовых орудий, до 57 тыс. орудий и миномётов и 3395 боевых самолётов.

Летним наступлением гитлеровцы рассчитывали добиться не только переломных военно-стратегических результатов, но и парализовать экономику Советского государства. Они полагали, что в результате решительного наступления на кавказском и сталинградском направлениях, после захвата кавказской нефти, донецкой индустрии, промышленности Сталинграда, с выходом на Волгу и после того как им удастся лишить нас связи с внешним миром через Иран, они добьются необходимых предпосылок для разгрома Советского Союза.

24 апреля Сталин сообщил мне по телефону, что напряжённейшая работа подорвала здоровье Шапошникова и что Ставка в связи с этим вынуждена освободить его от работы, дать ему возможность подлечиться, отдохнуть, что принято решение временно исполнение обязанностей начальника Генштаба возложить на меня, освободив меня от непосредственного руководства Оперативным управлением Генштаба. Вечером того же дня для меня был передан в штаб Северо-Западного фронта приказ наркома обороны об этом, а 26 апреля мне было присвоено звание генерал-полковника.

9 мая я получил указание Сталина немедленно вернуться в Москву.

В течение двух дней почти все войска Крымского фронта оказались втянутыми в бой. Утром 10 мая Ставка приказала отвести войска фронта на линию Турецкого вала и организовать там оборону, но командование фронта, не выполнив приказ Ставки, затянуло отвод на двое суток и к тому же не сумело правильно организовать его. В результате враг 14 мая прорвался к окраинам Керчи. Начались отход наших войск на восток и переправа через Керченский пролив на Таманский полуостров. Войска несли большие потери. Ставка детально изучила ход Керченской операции. Мы пришли к выводу, что руководство войсками фронта со стороны командующего Крымским фронтом генерал-лейтенанта Д.Т. Козлова, члена военного совета Шаманина, начальника штаба генерал-майора Вечного и представителя Ставки Верховного Главнокомандования армейского комиссара 1 ранга Л.З. Мехлиса было явно несостоятельным. Поражение в Керчи несло за собой тяжёлые последствия для Севастополя. Все руководители фронта и Мехлис были сняты Сталиным со своих постов и понижены в звании.

В начале июля 1942 года, когда выяснилось, что третье наступление врага отразить не удастся, часть защитников Севастополя была эвакуирована на Черноморское побережье Кавказа. Но на берегу оставалось ещё немало бойцов, которые продолжали самоотверженную борьбу вплоть до 9 июля. Отдельные подразделения ушли к крымским партизанам и продолжали там борьбу. Военная обстановка на южном крыле советско-германского фронта изменилась в пользу врага после овладения им Крымом.

Сталин дал Тимошенко (командующий Юго-Западного направления) согласие на разработку частной, более узкой, чем тот намечал, операции с целью разгрома харьковской группировки врага наличными силами и средствами Юго-Западного направления. Этот переработанный план 10 апреля был направлен в Ставку.

Шапошников, учитывая рискованность наступления из оперативного мешка, каким являлся Барвенковский выступ для войск Юго-Западного фронта, внёс предложение воздержаться от её проведения. Однако командование направления продолжало настаивать на своём предложении и заверило Сталина в полном успехе операции.

Он дал разрешение на её проведение и приказал Генштабу считать операцию внутренним делом направления и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться.

12 мая, то есть в разгар неудачных для нас событий в Крыму, войска Юго-Западного фронта, упредив противника перешли в наступление. Сначала оно развивалось успешно, и это дало Верховному Главнокомандующему повод бросить Генштабу резкий упрёк в том, что по нашему настоянию он чуть было не отменил столь удачно развивающуюся операцию. Но уже 17 мая ударная группировка противника в составе 11 дивизий армейской группы генерал-полковника Клейста перешла в контрнаступление из района Славянск, Краматорск. Получив первые сообщения о тревожных событиях, я вечером 17 мая связался по телефону с начальником штаба 57-й армии, моим давним сослуживцем генерал-майором А.Ф. Анисовым, чтобы выяснить истинное положение вещей. Поняв, что обстановка там критическая, я тут же доложил об этом Сталину. Мотивируя тем, что вблизи не имеется резервов Ставки, которыми можно было бы немедленно помочь Южному фронту, я внёс предложение прекратить наступление Юго-Западного фронта с тем, чтобы часть сил из его ударной группировки бросить на пресечение вражеской угрозы со сторон Краматорска.

Верховный переговорил с маршалом Тимошенко. Через некоторое время меня вызвали в Ставку, где я снова изложил свои опасения за Южный фронт и повторил предложение прекратить наступление. В ответ мне было заявлено, что мер, принимаемых командованием направления, вполне достаточно, чтобы отразить удар врага против Южного фронта, а потому Юго-Западный фронт будет продолжать наступление.

Часов в 18 или 19 18 мая мне позвонил член военного совета Юго-Западного направления Н.С. Хрущёв. Он кратко проинформировал меня об обстановке на Барвенковском выступе, сообщил, что И.В. Сталин отклонил их предложения о немедленном прекращении наступления, и попросил меня ещё раз доложить Верховному об этой их просьбе. Я ответил, что уже не однажды пытался убедить Верховного в этом и что, ссылаясь как раз на противоположные донесения военного совета Юго-Западного направления, Сталин отклонил мои предложения. Поэтому я порекомендовал Н.С. Хрущёву, как члену Политбюро ЦК обратиться непосредственно к Верховному. Вскоре Хрущёв сообщил мне, что разговор с Верховным через Г.М. Маленкова состоялся, что тот подтвердил распоряжение о продолжении наступления.

19 мая ударная группировка противника, действовавшая на Барвенковском выступе вышла в тыл советским войскам, и только тогда Тимошенко отдал, наконец, приказ прекратить наступление на Харьков. Верховный утвердил этот решение.

Но, к сожалению, состоялось оно слишком поздно: три армии Южного и Юго-Западного фронтов понесли тяжёлые потери. Погибло в неравном бою всё руководство 57-й армии, командарм генерал-лейтенант К.П. Подлас, начальник штаба генерал-майор А.Ф. Анисов, член военного совета бригадный комиссар А.И. Попенко.

Коме того погибли командарм-6 генерал-лейтенант А.М. Городнянский, член военного совета бригадный комиссар А.И. Власов, командующий армейской группой  генерал-майор Л.В. Бобкин и заместитель командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко. Из окружения сумела выйти лишь меньшая часть нашей ударной группировки во главе с членом военного совета этого фронта дивизионным комиссаром К.А. Гуровым и начальником штаба 6-й армии А.Г. Батюней.

В середине июня Юго-Западный фронт был вынужден ещё дважды отступать и отойти за реку Оскол. В результате этих неудач и обстановка и соотношение сил на юге резко изменилось в пользу противника. Изменились, как видим, именно там, где немцы наметили своё летнее наступление. Это и обеспечило им успех прорыва к Сталинграду и на Кавказ.

Я пишу всё это не для того, чтобы в какой-то степени оправдать руководство Генштаба. Вина ложится и на его руководителей, так как они не оказали помощи Юго-Западному направлению. Пусть нас отстранили от участия в ней. Но и это не снимало с нас ответственности: мы могли организовать хотя бы отвлекающие удары на соседних направлениях, своевременно подать фронту резервы и средства, находившиеся в распоряжении советского командования.

Неудача постигла нас и на северо-западе. Предстояли Сталинградская битва и борьба за Кавказ. В течение мая и июня Сталин неоднократно обращался ко мне от имени Ставки ВГК с предложением полностью принять на себя обязанности начальника Генштаба. Я отказывался от этого назначения потому, что искренне считал себя не подготовленным для этой роли, тем более в условиях той сложной военной обстановки.

Одна из бесед на эту тему, помню, велась в Ставке в присутствии командования Юго-Западного направления – С.К. Тимошенко, Н.С. Хрущёва и И.Х. Баграмяна при рассмотрении И.С. Сталиным их предложения о проведении Барвенковско-Харьковской операции. Сталин после обсуждения основной темы сообщил, что Ставка занята сейчас в связи с серьёзным заболеванием Б.М. Шапошникова подысканием кандидата на занимаемый им пост.

Ставка считает, заявил он, что, по её мнению, на эту должность подошёл бы давно работающий в Генштабе Василевский, но он категорически отказывается от этого. Сталин спросил мнение по моей кандидатуре у присутствующих. Первым, насколько я помню, высказался И.Х. Баграмян, предложив назначить на эту должность С.К. Тимошенко, работавшего в Наркомате обороны и отлично знавшего роль и содержание работы Генштаба. С.К. Тимошенко, отклонив это предложение, в свою очередь рекомендовал на должность Ф.И. Голикова, как отличного, по его мнению, военачальника и политработника. И.В. Сталин вновь остановился на моей кандидатуре.

Несмотря на все мои, казалось бы, столь настойчивые и убедительные просьбы, 26 июня 1942 года приказом Ставки я был утверждён в должности начальника Генштаба.

5 июня я вернулся в Москву и доложил о фронтовой обстановке. В результате было принято решение образовать на воронежском управлении самостоятельное фронтовое объединение. Командующим Брянским фронтом стал К.К. Рокоссовский, а войсками нового Воронежского фронта — работавший с 15 мая по 11 июля 1942 года в должности моего заместителя по Генштабу генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин.

Вопрос о назначении командующих был предрешён на совещании в Ставке. Я и Н.Ф. Ватутин называли возможных кандидатов, а Сталин комментировал.

На должность командующего Брянским фронтом подобрали быстро: К.К. Рокоссовский был достойным кандидатом, он хорошо зарекомендовал себя как командующий армиями. Сложнее оказалось с кандидатурой Воронежским фронтом. Назвали несколько военачальников, но Сталин отводил их. Вдруг встаёт Николай Фёдорович и говорит:

— Товарищ Сталин! Назначьте меня командующим Воронежским фронтом.

— Вас? – и Сталин удивлённо поднял брови.

Я поддержал Ватутина, хотя было очень жаль отпускать его из Генштаба. Сталин немного помолчал, посмотрел на меня и ответил:

— Ладно. Если товарищ Василевский согласен с вами, я не возражаю.

Хотя наступление на Воронеж было в те дни приостановлено, обстановка для нас оставалась крайне напряжённой.

При всех неудачах наших войск весной и летом 1942 года в событиях того периода главное состояло в том, что Красная Армия вела активные оборонительные действия, которые подготовили условия для срыва второго «генерального» наступления гитлеровцев на советско-германском фронте. Фронтовая линия пересекла Родину, извиваясь по холмам и долам, от Мурманска к Черноморью. Страна готовилась к решающей схватке.

Между Доном и Волгой

Как ни тяжело было сознавать на повестку дня встал вопрос защиты Сталинграда. Его географическое и экономическое положение определяло и его стратегическое значение. Десятилетия назад слово «Сталинград» вошло в словарный фонд всех языков мира и с той поры напоминает о битве, которая по размаху, напряжению и последствиям превзошла все вооружённые столкновения прошлых времён. Известно, что нацистские генералы прямо-таки бредили идеей «Канн», полагая, что только им подвластно ведение операций на окружение. Однако именно советские полководцы устроили противнику под Сталинградом «Канны» XX века.

Обстановка того времени оставалась для нашей страны весьма трудной. Обстановку усугубил, как уже говорилось ранее, неудачный для наших войск исход боевых действий весной 1942 года под Ленинградом, Харьковом и в Крыму.

В Северной Африке против английской армии действовало в мае 1942 года всего лишь восемь итальянских и три немецких дивизии. На 1 мая 1942 года на советско-германском фронте действовало 217 дивизий и 20 бригад противника, то есть около 80 % всех сухопутных войск Германии и её союзников, а также три из пяти немецких воздушных флотов. Целью «главной операции» провозглашался Кавказ. Чтобы обезопасить левое крыло войск, предназначенных для достижения этой цели, оказать им содействие в быстром продвижении вперёд, немецкое командование решило нанести удар на сталинградском направлении.

В директиве № 41 указывалось на необходимость «попытаться достигнуть Сталинграда или по крайней мере подвергнуть его воздействию тяжёлого оружия с тем, чтобы он потерял своё значение как центр военной промышленности и узел коммуникаций».

В связи с предстоящим наступлением немецкое командование 9 июля осуществило намеченное ещё в апреле 1942 года разделение группы армий «Юг». Во вновь созданную группу армий «Б» вошли 2-я, 6-я и 4-я танковая немецкие армии и 2-я венгерская армия. В группу армий «А» вошли 11-я, 17-я и 1-я танковая немецкие и 8-я итальянская армия.

Начало Сталинградской битвы, на отдельных этапах которой действовало с обеих сторон свыше 2 млн. человек, более 2 тысяч танков и столько же самолётов, 26 тысяч орудий и миномётов, относится к середине июля 1942 года.

По характеру событий битва состояла из 2-х ярко выраженных периодов: оборонительного – на подступах к Сталинграду и в самом городе (с 17 июля по 18 ноября) и наступательного, завершившегося ликвидацией огромной группировки врага (с 19 ноября 1942 года по 2 февраля 1943 года).

В отражении вражеского натиска большую роль сыграло решение Ставки ВГК о выдвижении из её резерва для прикрытия Сталинградского направления войск 63-й, 62-й и 64-й армий. Из них и из отошедшей за Дон 21-й армии и 8-й воздушной армии был создан Сталинградский фронт.

Политбюро ЦК ВКП(б), учитывая опасность обстановки, 14 июля приняло решение об объявлении в Сталинградской области военного положения.

23 июля в качестве представителя Ставка я прибыл на Сталинградский фронт.

*         *         *

28 июля в разгар оборонительных боёв был подписан и немедленно отправлен в войска приказ № 227 Народного комиссара обороны И.В. Сталина. Приказ этот сразу же привлёк внимание всего личного состава Вооружённых Сил.

Приказ № 227 – один из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряжённости. Вот некоторые его положения.

«Враг бросает на фронт всё новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперёд, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и сёла, насилует, грабит и убивает советское население».

«Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке.

Такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.

Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны, территория Советского государства – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция – наши отцы, матери, жёны, братья, дети. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории – стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас уже сейчас нет преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину».

«Из этого следует, что пора кончить с отступлением. Ни шагу назад!» «Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности». «Можем ли мы выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает всё больше и больше самолётов, танков, артиллерии, миномётов. Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, авиаэскадрильях. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину».

Этим приказом предписывалось снимать командующих армиями, командиров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отдых войск. Те же меры предлагалось применять и к командирам и комиссарам полков и батальонов за оставлениями воинами без приказа боевых позиций. Этим приказом вводились штрафные батальоны.

Приказ обращал на себя внимание суровостью правды, нелицеприятностью разговора Наркома и Верховного Главнокомандующего Сталина с советскими воинами, начиная от рядового бойца и кончая командармом.

*         *         *

Протяжённость Сталинградского фронта возросла до 800 км. 5 августа Ставка приняла решение разделить Сталинградский фронт на два самостоятельных фронта – Сталинградский и Юго-Восточный. В состав Юго-Восточного фронта вошли войска левого крыла прежнего Сталинградского фронта – 64-я, 57-я и 51-я армии, 13-й танковый корпус, а также 8-я воздушная армия генерал-майора Т.Т. Хрюкина. Командующим Юго-Восточным фронтом был назначен генерал-полковник Ерёменко, членом военного совета – Хрущёв, начальником штаба – генерал-майор Г.Ф. Захаров. В составе Сталинградского фронта остались 63-я, 21-я, 62-я и 4-я танковая армии, 28-й танковый корпус и часть авиации 8-й воздушной армии, на базе которой и авиации резерва Ставки в августе была сформирована 16-я воздушная армия генерал-майора авиации С.И. Руденко. Командующий войсками этого фронта оставался генерал-лейтенант В.Н. Гордов.

19 августа Ставка приняла решение, по которому Сталинградский фронт подчинялся командующему Юго-Восточным фронтом. Верховное Главнокомандование в наиболее ответственные моменты битвы направляло в Сталинград представителей ГКО и Ставки, на которых и возлагалось принятие ответственных решений по всем вопросам, возникавшим на месте.

Очередное наступление на Сталинград силами 6-й и 4-й танковой армий противник начал 19 августа и к 23 августа вышел к Волге севернее Сталинграда. Одновременно с прорывом нашей обороны немецкое командование предприняло 23 и 24 августа ожесточённейшую бомбардировку города, для которой были привлечены все наличные силы его 4-говоздушного флота. Я был тогда в городе и видел, как он превращается в развалины. По ночам он напоминал гигантский костёр. 25 августа Сталинград был объявлен на осадном положении.

К вечеру 25 августа я получил указание Верховного отправиться в район сосредоточения войск к северу от Сталинграда и взять на себя руководство подготовкой прибывших частей к предстоящему контрудару. Затем туда же приехал Жуков, который 26 августа был назначен заместителем Верховного Главнокомандующего с освобождением его от должности командующего Западным фронтом. Через несколько дней после прибытия Жукова по распоряжению Ставки я вернулся для работы в Генштаб. К исходу 2 сентября войска 62-й и 64-й армий по приказу командующего Юго-Восточным фронтом были отведены на внутренний оборонительный обвод. Создалась угроза прорыва врага в город и с юга.  До 26 сентября боевые действия в основном велись в центральной и поясной частях Сталинграда. На следующий день, 27 сентября, бои развернулись в заводских посёлках «Красный Октябрь» и «Баррикады» и длились до 4 октября.

С 4 октября бои возникли непосредственно за здания этих заводов и продолжались до окончательного разгрома врага.

В боях между Доном и Волгой, доходивших до крайней степени ожесточения, за июль-ноябрь немецкое командование не досчиталось около 700 тыс. солдат и офицеров, более тысячи танков, свыше 2 тыс. орудий и миномётов, более 1400 самолётов. 9 октября 1942 года был издан Указ об отмене института военных комиссаров и введения единоначалия в Воздушных Силах.

В середине октября немецкое командование было вынуждено отдать приказ № 1 о переходе к обороне.

Тут напрашивалось решение: организовать и провести контрнаступление причём такое, которое не только радикально изменило бы обстановку в этом районе, но и привело бы к крушению всё ещё активно действующего южного крыла вражеского фронта. Такое решение было принято в середине сентября после обмена мнениями между Сталиным, Жуковым и мною.

Суть стратегического замысла сводилась к тому, чтобы из района Серафимовича (то есть северо-западнее Сталинграда) и из дефиле озёр Цаца и Барманцак (то есть южнее Сталинграда) в общем направлении на Калач, лежащий западнее Сталинграда, нанести мощные концентрические удары по флангам втянувшейся в затяжные бои за город вражеской группировки, а затем окружить и уничтожить её основные силы – 6-ю и 4-ю танковую немецкие армии. ГКО и Ставка ВГК решили считать подготовку и осуществление этого контрнаступления главнейшим мероприятием в стране до конца 1942 года.

При этом Сталин ввёл режим строжайшей секретности на всю начальную подготовку операции. Тогда же в конце сентября после поездок Василевского и Жукова на фронты, основные положения плана наступательной операции, получившей наименование «Уран» были одобрены Ставкой ВГК и ГКО.

Выполнение плана было решено возложить на войска вновь создаваемого Юго-Западного фронта (командующий Ватутин, член военного совета Желтов и начальник штаба Стельмах, впоследствии С.П. Иванов), Донского фронта, бывшего Сталинградского (командующий Рокоссовский, член военного совета К.Ф. Телегин, начальник штаба М.С. Малинин) и Сталинградского фронта, бывшего Юго-Восточного (командующий Ерёменко, член военного совета Хрущёв, начальник штаба И.С. Вареников). Фронты непосредственно подчинялись Ставке.

Руководство подготовкой контрнаступления на местах Ставка возложила по Юго-Западному и Донскому фронту на Жукова, по Сталинградскому на меня.

Как заявил по окончании войны на допросе один из столпов фашистского вермахта Кейтель, «Сталинград был настолько соблазнительной целью, что казалось невозможным отказаться от него». Бывший начальник генштаба сухопутных войск вермахта Цейтцлер писал после войны: «Ужасно предвидеть надвигающуюся катастрофу и в то же время не иметь возможности предотвратить её».

Примечательная черта контрнаступления под Сталинградом – скрытность его подготовки. Между тем немецкая разведка докладывала в начале ноября, что решающую операцию Красная Армия предпримет на центральном участке фронта против Смоленска и менее крупную – на Дону.

3 ноября под руководством Жукова при моём участии было проведено совещание на Юго-Западном фронте. Кроме командования фронтом и армиями в нём приняли участие руководящий состав корпусов и дивизий. 4 ноября такое же совещание было проведено в 21-й армии этого же фронта с привлечением руководства Донского фронта, а 10 ноября – с руководящим составом Сталинградского фронта при штабе 57-й армии.

Начать наступление на Юго-Западном и Донском фронтах можно было 19-20, а на Сталинградском – 20 ноября. После обсуждения в Ставке (13 ноября) ряда вопросов план и сроки операции были окончательно утверждены.

Жуков получил вслед за тем задание подготовить отвлекающую операцию на Калининском и Западном фронтах. На меня Ставка возложила координацию действий трёх фронтов сталинградского направления при проведении контрнаступления.

Победа в битве на Волге

23 ноября в результате искусно выполненных ударов по сходящимся направлениям в сторону Калача Юго-Западный и Сталинградский фронты при активной помощи правого крыла Донского фронта замкнули кольцо окружения вокруг главной группировки немцев, действовавшей в районе Сталинграда.

Это было первое крупное окружение, в котором оказались немецко-фашистские войска с начала войны.

К исходу 23 ноября создать сплошной внешний фронт окружения нам не удалось. Его общая протяжённость составляла более 450 км. Из них нашими войсками было прикрыто не более 265 км. Минимальное удаление от внутреннего фронта окружения на самых ответственных направлениях не превышало 15-20 км.

Но и у гитлеровцев не имелось сплошной линии обороны против наших войск. Более того, нам стало известно, что в результате столь удачных и абсолютно неожиданных для врага действий советских войск за последние пять суток на таком важнейшем участке, как Лихая-Ростов образовалась огромная брешь, не занятая фашистами.

Общая численность окружённой группировки, которой командовал генерал-полковник Паулюс, определялась в то время в 85-90 тыс. человек. Фактически же в ней насчитывалось, как мы узнали позднее, более 300 тысяч. Значительно преуменьшенными были наши представления и о боевой технике особенно артиллерии и танках, и вооружения, которыми располагали окружённые фашисты. Всё внимание командование Юго-Западного фронта сосредоточивало на внешней линии борьбы и подготовке операции, получившей кодовое название «Сатурн» (кстати наименование «Сатурн» я впервые услышал от Сталина 24 ноября, когда мы по телефону обсуждали вопрос о наступательной операции силами Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронтов в направлении Миллерово, Ростов. Цель наступления –создание нового кольца по отношению к окружённой под Сталинградом группировки противника. Сталин так и назвал заключительную операцию по уничтожению этой группировки «Кольцо». Точно так же названия и всем операциям давались лично Сталиным. В конце разговора Сталин указал, что в данное время самой важной и основной задачей является быстрейшая ликвидация окружённой группировки немцев. Это освободит занятые в ней наши войска для выполнения других заданий по окончательному разгрому врага на нашем Южном фронте.

— А потому, — заключил он разговор, — Ставка предлагает вам немедленно сосредоточиться на этом одном деле. Что касается операции «Сатурн», то ею пусть займутся Ватутин и Кузнецов, а Москва им будет помогать.

2 декабря Ставка без каких-либо особых изменений утвердила окончательный план операции «Сатурн». Представителем Ставки при Юго-Западном и Воронежском фронтах был назначен Воронов.

Итак, я опять вплотную занялся Сталинградом. С 24 ноября наши войска вели там ожесточённые бои с окружёнными войсками Паулюса.

29 ноября я находился уже в Заварыгине, где размещался КП и штаб Донского фронта. Хочу сказать несколько тёплых, сердечных слов о командовавшем этим фронтом, общем любимце Красной Армии Константине Константиновиче Рокоссовском.

Его имя широко известно во всём мире. Это один из выдающихся полководцев наших Вооружённых Сил.

Войска Паулюса держались упорно. Территория, которую они занимали, сократилась за это время почти вдвое. Враг (6-я немецкая армия в составе 17 дивизий и ещё 5 дивизий 4 танковой армии) создал плотную оборону к западу и юго-западу от Сталинграда общим протяжением около 170 км. Штаб Паулюса располагался в центре группировки, в посёлке Гумрак. Как впоследствии стало известно, понимая безнадёжность своего положения, командование окружённых войск ещё вечером 23 ноября потребовало от Гитлера свободы действий с тем, чтобы пойти на прорыв и пробиться из кольца окружения. Гитлер ответил:

«Войска 6-й армии временно окружены русскими. Личный состав армии может быть уверен, что я предприму всё для того, чтобы обеспечить нормальное снабжение армии и своевременно освободить её из окружения».

Аналогичные заверения давал и Геринг, главнокомандующий ВВС Германии.

Соотношение сил на внутреннем фронте окружения в конце ноября и первых числах декабря продолжало изменяться не в нашу пользу, ибо мы, не имея свободных резервов, вынуждены были укреплять внешний фронт, изолирующий окружённые войска за счёт войск, снимаемых с кольца окружения. Вот почему к 1 декабря соотношение стало таким: у нас – 480 тыс. человек, 465 танков, 8490 орудий и миномётов (без зенитной артиллерии и 50-мм миномётов), а у противника-330 тыс. человек, 340 танков, 5230 орудий и миномётов.

В воздухе враг в последних числах ноября значительно активизировал свои действия. Мы имели на сталинградском направлении около 790 боевых самолётов и ещё некоторые соединения АДД, причём 540 самолётов использовались против окружённой группировки и 250 – в интересах внешнего фронта. Немецко-фашистское командование бросило сюда 1070 боевых самолётов.

Немалую заботу вызвала у советского командования организация надёжной блокады окружённой группировки с воздуха. А ведь в распоряжении противника имелось не менее 5 вполне пригодных аэродромов.

Выполняя указания Ставка, мы в первых числах декабря попытались расчленить и уничтожить окружённую группировку. Однако и на этот раз сколько-нибудь значительных результатов не достигли. Безусловно, некоторую отрицательную роль при этом сыграли и допускавшиеся нами ошибки, на них мне указал в телеграмме от 4 декабря Верховный Главнокомандующий.

Гитлеровское командование с целью деблокирования окружённой группировки создавало на юго-восточном участке фронта группу армий «Дон» во главе с бывшим заместителем начальника германского генштаба генерал-фельдмаршалом Манштейном. 4 декабря я доложил Верховному о создавшейся здесь обстановке. Было принято решение: на Донской фронт в качестве основной ударной силы для ликвидации окружённых войск направить из резерва Ставки 2-ю гвардейскую армию, а также ряд других частей и соединений. 5 декабря Генштаб доложил мне, что для переброски армии привлекаются 165 железнодорожных составов и что армия с 18 часов 4 декабря уже приступила к погрузке. Утром 12 декабря я находился в Верхне-Царицынском.  Вместе с членом военного совета Сталинградского фронта Н.С. Хрущёвым, находившимся также там, мы поспешили на реку Аксай-Есауловский, к станции Жутов, чтобы на месте уяснить обстановку.

*         *         *

В тех случаях, когда Ставка вызывала меня и командующего фронтом в Москву, а командующего  фронтом (где он был членом военного совета) и его не вызывала, он не раз обращался ко мне с просьбой позвонить Сталину и попросить разрешения лететь вместе, так как у него имеются срочные и важные вопросы в ПУР к А.С. Щербакову. Сталин всегда такие разрешения давал, и мы улетали в Москву и возвращались вместе. Хорошие отношения были у меня с Н.С. Хрущёвым и в первые послевоенные годы. Но они резко изменились после того, как я не поддержал его высказывания о том, что Сталин не разбирался в оперативно-стратегических вопросах и неквалифицированно руководил действиями войск как Верховный Главнокомандующий. Я до сих пор не могу понять, как он мог это утверждать. Будучи членом Политбюро ЦК партии и членом военного совета ряда фронтов Хрущёв не мог не знать, как был высок авторитет Ставки и Сталина в вопросах ведения военных действий. Он также не мог не знать, что командующие фронтами и армиями с большим уважением относились к Ставке, Сталину и ценили их за исключительную компетентность руководства вооружённой борьбой.

*         *         *

К вечеру 12 декабря передовые части 6-й танковой дивизии противника на отдельных участках уже подошли к южному берегу Аксая. Соотношение сил на фронте 51-й армии Труфанова было тогда примерно следующим: у нас – 34 тыс. человек, у противника – 76 тыс., танков -77 против 500, орудий и миномётов (калибром от 76 мм и выше)- 147 против 340. Таким образом, наша 51-я армия оказалась в крайне трудном положении.

Мы условились с командующим Сталинградским фронтом, который находился в Райгороде, что он немедленно позаботится об усилении 51-й армии и, кроме того, выделит часть сил для организации обороны по реке Мышкове.

После этого я отправился в Заварыгин (штаб Донского фронта Рокоссовского). Связаться с Верховным Главнокомандующим мне сразу не удалось. Тогда я проинформировал Рокоссовского и оказавшегося в то время в его штабе командующего 2-й гвардейской армией Р.Я. Малиновского о том, что намерен просить Ставку по мере прибытия соединений 2-й Г.А. немедленно отправить их к югу от Сталинграда, навстречу наступавшим войскам Манштейна.

Я предложил Малиновскому тотчас приступить к организации переброски уже готовых частей и соединений его армии форсированным маршем на реку Мышкову, чтобы, упредив противника, дать ему на рубеже Мышковы решительный отпор. Следует заметить, что к тому времени из 165 железнодорожных эшелонов, занятых перевозкой гвардейцев, в район к северо-западу от Сталинграда прибыли и разгрузились только 60. С ними же прибыли штаб армии и 1-й стрелковый корпус.

Через некоторое время состоялся разговор с Верховным Главнокомандующим. Я доложил о начавшемся крупном наступлении танковых войск противника со стороны Котельникова, а также о том, что с выходом этих войск к реке Аксай из-за отсутствия здесь у нас резервов создалась серьёзная опасность прорыва внешнего фронта окружения войск Паулюса. Далее я просил Верховного разрешить немедленно начать переброску прибывающей 2-й ГА на Донской фронт и развернуть её на реке Мышкове, остановить продвижение войск Манштейна, а в дальнейшем, подчинив 2-ю ГА Сталинградскому фронту, разгромить их, а операцию по ликвидации окружённых войск Паулюса временно отложить.

Это предложение вначале встретило довольно резкое возражение со стороны Сталина. Он сказал, что вопрос о передаче 2-й ГА из Донского в Сталинградский фронт будет рассмотрен ГКО. С большим волнением ожидал я решения Ставки в ночь на 13 декабря. Ставка согласилась с предложением использовать против войск Манштейна на котельниковском направлении 2-ю гвардейскую армию. Около 5 часов 13 декабря я получил от Верховного соответствующие Указания. Кстати командующий Донским фронтом мой друг Рокоссовский не был согласен с передачей 2-й ГА Сталинградскому фронту.

Более того, настойчиво просил не делать этого и пытался склонить на свою сторону Сталина. Уже после войны он не раз вспоминал об этом.

Переброска прибывавших войск 2 ГА на южное крыло Сталинградского фронта шла форсированным маршем. Несмотря на сильные морозы, совершались переходы по 40-50 км. за сутки. До войск Паулюса передовым отрядам Манштейна в тот момент оставалось пройти километров пятьдесят. 18 декабря две стрелковые дивизии 2 ГА развернулись по реке Мышкове, а 2-й гвардейский мехкорпус сосредоточился у совхоза «Крепь».

23 декабря группировка Манштейна находилась от окружённых войск Паулюса в 35-40 км. Однако дальше продвинуться оказалось неспособной.

В результате наступления Сталинградского фронта с 24 по 31 декабря была окончательно разгромлена 4-я румынская армия, а 57-й танковый корпус 4-й танковой армии противника с большими потерями отброшен на 150 км.

Победа под Сталинградом коренным образом изменила обстановку на всём советско-германском фронте. Чтобы показать, как Верховное Главнокомандование оценивало создавшуюся на Кавказе обстановку и куда оно стремилось направить дальнейшие усилия наших войск на этом участке фронта, сошлюсь на телеграмму Сталина, продиктованную им 4 января 1943 года Генштабу для командующего Закавказским фронтом генералу армии Ю.В. Тюленева. Привожу её ещё и потому, что нахожу её полезной в смысле оценки Сталина как военного деятеля, как Верховного Главнокомандующего, руководившего грандиозной по масштабам борьбой Советских Вооружённых Сил.

Подобных документов, исходивших непосредственно от Сталина и касавшихся решения самых важных оперативно-стратегических вопросов, было во время войны немало.

Вот его текст:

«Первое. Противник отходит с Северного Кавказа сжигая склады и взрывая дороги. Северная группа Масленнникова^[46] превращается в резервную группу, имеющую задачу лёгкого преследования противника. Нам невыгодно выталкивать противника с Северного Кавказа. Нам выгоднее задержать его с тем, чтобы ударом со стороны Черноморской группы осуществить его окружение. В силу этого центр тяжести операций Закавказского фронта перемещается в район Черноморской группы, чего не понимают ни Масленников, ни Петров.^[47]

Второе. Немедленно погрузите 3-й стрелковый корпус из района Северной группы и ускоренным темпом двигайте в район Черноморской группы. Масленников может пустить в дело 58-ю армию, которая болтается у него в резерве и которая в обстановке нашего успешного наступления могла бы принести большую пользу. Первая задача Черноморской группы – выйти на Тихорецкую и помешать таким образом противнику вывезти свою технику на Запад. В этом деле вам будет помогать 51-я армия и, возможно, 28-я армия. Вторая и главная задача Ваша стоит в том, чтобы выделить мощную колонну войск из состава Черноморской группы, занять Батайск и Азов, влезть в Ростов с востока и закупорить таким образом северокавказскую группу противника с целью взять её в плен или уничтожить. В этом деле вам будет помогать левый фланг Южного фронта – Ерёменко, который имеет задачей выйти севернее Ростова.

Третье. Прикажите Петрову, чтобы он начал своё наступление в срок не оттягивая этого дела ни на час, не дожидаясь подхода вех резервов. Петров всё время оборонялся, и у него нет большого опыта по наступлению. Растолкуйте ему, что он должен дорожить каждым днём, каждым часом.

Четвёртое. Немедленно выезжайте в район Черноморской группы и обеспечьте выполнение настоящей директивы».^[48]

Каждому было понятно, что всё это означало. Загородить немцам выход с Кавказа и отсечь их соединения, ещё вчера нагло лезшие на юг, к Эльбрусу, в Грузию и Азербайджан. Вот вопрос, вставший на повестку дня! Такую стратегию диктовала военная обстановка после успешного контрнаступления советских войск под Сталинградом. В то же время и прежде всего разгром противника на Среднем Дону, особенно в районе Котельникова, создал благоприятные условия для окончательной ликвидации немецкой группировки, окружённой под Сталинградом. Этим заключительным актом Сталинградской эпопеи, её победным финалом явилась наступательная операция Донского фронта в Междуречье Волги и Дона. Она была подготовлена и успешно проведена в январе 1943 года под руководством командующего Донским фронтом К.К. Рокоссовского и представителя Ставки Н.Н. Воронова. Операция началась 10 января, после того как противник отверг наше предложение о прекращении сопротивления. С этого времени настроение врага и его надежда на деблокаду значительно снизились.

14 дней спустя Паулюс сообщил германскому верховному командованию: «Катастрофа неизбежна. Для спасения ещё оставшихся в живых людей прошу немедленно дать разрешение на капитуляцию». Его просьба была отклонена. 2 февраля 1943 года прозвучали последние залпы битвы на Волге. Более 700 тыс. участников обороны города-героя и разгрома вражеских полчищ награждены медалью «За оборону Сталинграда». Признанием особых заслуг героев-сталинградцев явилось сооружение на легендарном Мамаевом Кургане величественного памятника-ансамбля.

Давайте обратимся к тексту одного документа. Он хранится, среди других реликвий, в музее города-героя, именем которого названа битва на Волге. Это грамота президента США Франклина Рузвельта. Вот её текст: «От имени народа Соединённых Штатов Америки я вручаю эту грамоту Сталинграду, чтобы отметить наше восхищение его доблестными защитниками, храбрость, сила духа и самоотверженность которых во время осады с 13 сентября 1942 года по 31 января 1943 года будут вечно вдохновлять сердца всех свободных людей. Их славная победа остановила волну нашествия и стала поворотным пунктом войны союзных наций против сил агрессии».

Буржуазные фальсификаторы тщатся доказать будто «решающие битвы» второй мировой войны происходили там, где действовали англо-американские войска.

Называется, в частности, район Эль-Аламейна. Ещё раз напомним: в октябре 1942 года на сталинградском направлении насчитывалось свыше 50 немецких дивизий, а в районе Эль-Аламейна всего лишь 12 . Далее. Буржуазные фальсификаторы, потеряв всякое чувство меры, ставят Сталинградскую битву в один ряд с высадкой американских войск на остров Гуадалканал. Но известно, что численность японского гарнизона, оборонявшего этот остров не превышала 2 тыс. человек.

Вот как выглядело соотношение сил и средств к 19 ноября 1942 года. Советские войска: люди-1106, 1 тыс., орудия и миномёты-15501, танки и САУ-1463, боевые самолёты-1350. Войска противника соответственно 1011,5 тыс, 10290, 675, 1216.

Стало быть, к началу контрнаступления мы располагали только незначительным превосходством в артиллерии и танках.

Сталинградскую битву по праву определяют как крупнейшее военно-политическое событие всей второй мировой войны. Именно Сталинградская битва предопределила начало распада фашистского блока, увеличила размах освободительного движения в странах, подпавших под ярмо нацистской оккупации, воочию показала, что на стороне социализма не только правда, но и жизненная сила, что фашизм обречён на неминуемую гибель.

На Верхнем Дону[49]

В начале 1943 года личный состав сухопутных сил, ВВС и флота впервые надели погоны, ставшие символом почётного солдатского и матросского долга советских воинов перед Родиной.

Погоны ввели по предложению Сталина. Когда принималось решение о введении погон, он попросил начальника тыла генерала Хрулёва показать погоны старой русской армии. Разглядывая их, Сталин, помню, обратился ко мне:- Товарищ Василевский, покажите, какие погоны вы носили в старое время.

Должен к слову заметить, что и ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского, Ушакова, Нахимова были учреждены также по предложению Верховного Главнокомандующего. В его кабинете в годы войны висели портреты прославленных русских полководцев Суворова и Кутузова.

Достижения Красной Армии на полях сражений нашли отражение в новых воинских уставах. Боевой устав пехоты 1942 года, а за ним и проект Полевого устава 1943 года обобщали передовой опыт армии и способствовали широкому внедрению его в практику. Численность личного состава стрелковых подразделений и частей уменьшалась, а огневая мощь их значительно возрастала.

Так, за время Сталинградской битвы ручных пулемётов в штатной стрелковой дивизии стало больше на 150, 45-миллиметровок – на 18. Заметно прибавилось автоматов. Вскоре войска перешли к использованию автомата системы Судаева  и станкового пулемёта системы Горюнова, больше отвечавшего требованиям современного боя.

Количество образцов  артсистем сократилось с 21 до 8, так что оборонной промышленности стало легче выполнять фронтовые заказы, используя стандартные заготовки. Резко поднялось производство кумулятивных и подкалиберных снарядов, обладавших высокой способностью бронепробивания и бронепрожигания. Было покончено с голодом на зенитные снаряды.

Из бригад М-30 формировались тяжёлые дивизии реактивной артиллерии, дивизионный залп 864 рам обрушивал на врага сразу 3840 снарядов весом в 320 т.

К концу 1942 года в Действующей армии было 7350 танков (в 3 с лишним раза больше, чем за год до этого).

До конца 1942 года в армию влились 822 тыс. офицеров. На 22 июня 1941 года в Действующей армии было менее 3 млн. военнослужащих, а к декабрю 1942 года около 6,6 млн. перед зимою 1942/43года Ставка имела в своём резерве 1600 боевых самолётов, более 1000 танков и примерно четверть миллиона обученных бойцов.

Освобождение родной земли шло через серию наступательных операций, перекрывавших во времени одна другую. На юге к ним относятся: Ростовская операция с 1 января по 18 февраля (освобождения Ростова-на Дону); Нальчикско-Ставропольская с 3 января по 4 февраля (освобождение Ставрополя); ликвидация Сталинградской группировки фашистов с 10 января по 2 февраля; Краснодарско-Новороссийская операция с 11 января (закончилась она уже в мае очищением от врага почти всего Прикубанья). В центре: Острогожско-Россошанская операция с 13 по 27 января (продвижение на запад в районе донских притоков Потудань, Тихая Сосна и Чёрная Калитва); Воронежско-Касторненская с 24 января по 2 февраля (освобождение Воронежской области); Харьковская со 2 февраля по 3марта (изгнание врага из Харькова).

На севере: прорыв блокады Ленинграда с 12 по 18 января; ликвидация Демянского плацдарма фашистов с 15 по 28 февраля.

Таким образом, все эти операции на трёх основных направлениях были осуществлены Советскими войсками с максимальным успехом во второй половине зимней военной кампании 1942/43 года.

В декабре 1942 года генерал-лейтенант А.И. Антонов по моей просьбе был назначен начальником Оперативного управления и первым заместителем начальника Генштаба. Я был тогда на Сталинградском направлении и представить Алексея Иннокентьевича Сталину не смог.

В начале января Антонов сообщил мне на Воронежский фронт, что приступил к работе в Оперативном управлении. Но, видимо, деятельность эта не принесла ему удовлетворения, в Ставке он не бывал, так как все дела Генштаба там докладывал заместитель начальника Генштаба по оргвопросам Ф.Е. Боков.

Естественно, Антонов чувствовал себя в такой обстановке неопределённо и просил меня сделать всё возможное, чтобы вернуть его на фронт.

Я позвонил Сталину и, вновь охарактеризовав Антонова как исключительно ценного для Генштаба и Ставки работника, попросил допустить его к работе, непосредственно связанной с обслуживанием Ставки в оперативном отношении.

Сталин, будучи по характеру крайне недоверчивым и осторожным человеком, особенно по отношению к новым, незнакомым ему лицам, никаких обещаний мне не дал и порекомендовал использовать Антонова в качестве моего заместителя на Воронежском фронте.

— Судя по вашим характеристикам, — заметил он, — Антонов на фронте будет куда полезнее в данный период, чем здесь, в наших канцелярских делах.

Так Алексей Иннокентьевич оказался на Воронежском фронте, где и оставался до конца марта 1943 года с большой пользой для дела. В Генштабе же очень чувствовалось его отсутствие.

Ставка вновь, в который уже раз, подталкивала командование Южного фронта (командующий А.И. Ерёменко) к более решительным действиям, а управление тремя танковыми и механизированными корпусами во фронте передала непосредственно командарму Р.Я. Малиновскому, со 2 февраля (1943 года) возглавлявшему этот фронт.

7 февраля 40-я армия Москаленко овладела Корочей, а 9 февраля освободила Белгород. 60-я армия Черняховского 8 февраля овладела Курском, а 13-я армия 7 февраля взяла Фатеж. 16 февраля, обойдя Харьков советские войска усилиями 40-й армии с севера, 3-й танковой армии с юга и 69-й с востока овладели городом.

Сталин рассказал мне, что в тот день (16 февраля 1943 года) от имени Советского правительства было направлено послание президенту США Ф. Рузвельту и премьер-министру Великобритании У. Черчиллю. В нём говорилось, что вместо обещанной Советскому Союзу помощи путём отвлечения немецких сил с советско-германского фронта получилось обратное: в связи с ослаблением англо-американских операций в Тунисе Гитлер получил возможность перебросить дополнительные силы на Восточный фронт. В послании указывалось также, что, по имеющимся достоверным данным, немцы с конца декабря 1942 года до конца января 1943 года перебросили на советско-германский фронт из Франции, Бельгии, Голландии и самой Германии 27 дивизий, в том числе пять танковых. Поэтому Советское правительство настаивало, чтобы открытие второго фронта в Европе, в частности во Франции, не откладывалось на вторую половину 1943 года, а было бы осуществлено весной или в начале лета.

18 января 1943 года стал Маршалом Советского Союза Г.К. Жуков. А 16 февраля 1943 года был опубликован крайне неожиданный для меня Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении и мне воинского звания «Маршала Советского Союза». Он был внезапен для меня хотя бы уже потому, что звание генерала  армии я получил лишь месяцем раньше.

Откровенно говоря, такую оценку моего труда по линии ГКО, Президиума Верховного Совета и ВГК я считал чрезмерно высокой.

17 февраля я посетил Харьков, где встретился с заместителем командующего войсками фронта Д.Т. Козловым, затем побывал в 3-й танковой армии. На следующий день Сталин дал мне по телефону указание срочно прилететь в Москву, оставив временно в Курске в роли представителя Ставки Антонова, возложив на него в качестве основного задания помощь в быстрейшем восстановлении железных дорог на освобождённой территории Воронежской, Курской и Харьковской областей и предоставив ему право непосредственно обращаться в Ставку.

19 февраля я был в Москве. При встрече Верховный объявил мне решение Ставки возложить на меня координацию боевых действий левого крыла Западного, а также Брянского, Центрального и Воронежского фронтов при проведении операций, связанных с разгромом основных сил вражеской группы армий «Центр». 22 февраля это решение было доведено до сведения упомянутых фронтов.

Так планировало ВГК в начале февраля 1943 года наступательные операции против группы армий «Центр». Идея в целом была понятна: целых полтора года эта территория находилась под фашистским игом; хотелось как можно быстрее освободить её.

21 февраля ЦК ВКП(б) опубликовал лозунги к 25-й годовщине Красной Армии, а 23 февраля, в день самого праздника, который с такой любовью и с такой надеждой, обращённой к Советским воинам, отмечала вся страна, был издан Приказ Верховного Главнокомандующего, подводивший некоторые итоги героической борьбы Советского народа против вражеских орд, обрушившихся на СССР. Приведу некоторые выдержки из этого исторического приказа:

«Прошло 20 месяцев, как Красная Армия ведёт беспримерную в истории героическую борьбу против нашествия немецко-фашистских полчищ. Ввиду отсутствия второго фронта в Европе Красная Армия несёт одна всю тяжесть войны. Тем не менее Красная Армия не только устояла против натиска немецко-фашистских полчищ, но и стала в ходе войны грозой для фашистских армий.

В тяжёлых боях летом и осенью 1942 года Красная Армия преградила путь фашистскому зверью.

Навсегда сохранит наш народ память о героической обороне Севастополя и Одессы, об упорных боях под Москвой и в предгорьях Кавказа, в районе Ржева и под Ленинградом, о важнейшем в истории войн сражении у стен Сталинграда.

Три месяца назад войска Красной Армии начали наступление на подступах Сталинграда. С тех пор инициатива военных действий находится в наших руках, а темпы и ударная сила наступательных операций Красной Армии не ослабевают.

Гитлеровская Германия, заставившая работать на себя военную промышленность в Европе, до последнего времени имела превосходство против Советского Союза в технике и прежде всего в танках и самолётах. В этом было её преимущество. Но за двадцать месяцев войны положение изменилось. Благодаря самоотверженному труду рабочих, работниц, инженеров и техников военной промышленности СССР, за время войны возросло производство танков, самолётов, орудий. За это же время враг понёс на советско-германском фронте огромные потери в боевой технике, в особенности в танках, самолётах и орудиях.

Гитлеровская Германия вступила в войну против Советского Союза, имея почти двухлетний опыт ведения крупных военных операций в Европе с применением новейших средств войны, Красная Армия в первый период войны, естественно, не имела ещё и не могла иметь такого военного опыта. В этом состояло преимущество немецко-фашистской армии. За двадцать месяцев положение, однако, изменилось и в этой области. В ходе войны Красная Армия стала кадровой армией. Она научилась бить врага наверняка, с учётом его слабых и сильных сторон, как этого требует современная военная наука.

Из этого однако не следует, что с гитлеровской армией покончено и Красной Армии остаётся лишь преследовать её до западных границ нашей страны. Думать так – значит предаться неумному и вредному самообольщению. Думать так – значит переоценить свои силы, недооценить силы противника и впасть в авантюризм. Враг потерпел поражение, но он ещё не побеждён. Борьба с немецкими захватчиками ещё не кончена – она только развёртывается и разгорается. Глупо было бы полагать, что немцы покинут без боя хотя бы километр нашей земли.

Красной Армии предстоит суровая борьба против коварного, жестокого и пока ещё сильного врага. Эта борьба потребует времени, жертв, напряжения наших сил и мобилизации всех наших возможностей.

Весь советский народ радуется победам Красной Армии. Но бойцы, командиры и политработники Красной Армии должны твёрдо помнить заветы нашего учителя Ленина: «Первое дело – не увлекаться победой и не кичиться, второе дело – закрепить за собой победу,  третье – добить противника».

23 февраля я находился в войсках Брянского фронта. Позвонил в Ставку, поздравил Сталина с 25-летием Красной Армии. Он также поздравил меня. Затем я доложил о положении на фронте. В заключение Верховный спросил, знаю ли я, о поздравительной телеграмме президента США Ф. Рузвельта.

Я не знал об этой телеграмме, и Сталин обещал сообщить мне её текст. Вскоре мне позвонил Антонов, который и зачитал телеграмму.

В ней говорилось: «От имени народа Соединённых Штатов я хочу выразить Красной Армии по случаю её 25-й годовщины наше глубокое восхищение её великолепными, непревзойдёнными в истории победами. В течение многих месяцев, несмотря на громадные потери материалов, транспортных средств и территории, Красная Армия не давала возможности самому могущественному врагу достичь победы. Она остановила его под Ленинградом, под Москвой,  под Воронежем, на Кавказе, и, наконец, в бессмертном Сталинградском сражении. Красная Армия не только нанесла поражение противнику, но и перешла в великое наступление, которое по-прежнему успешно развивается вдоль всего фронта, от Балтики до Чёрного моря».

Дела на фронте шли хорошо, и по вызову Сталина я выехал с фронта в Москву. Здесь, как и всегда, я прежде всего явился в Ставку и доложил Сталину некоторые подробности о ходе операции и свою оценку общей обстановки на фронта. В заключение беседы он сказал:

— Отдохните несколько дней. Наверное, устали.

Отдых мой протекал в Генштабе за обычными делами, с ежедневным посещением Ставки. Как-то под вечер позвонил М.И. Калинин и пригласил приехать в Президиум Верховного Совета СССР для вручения мне награды. Узнав, что при вручении будут присутствовать  М.И. Калинин, А.Ф. Горкин и фотограф, я попросил разрешения приехать вместе с восьмилетнем сыном Игорем.

Михаилу Ивановичу очень подходит тёплое, хотя несколько старомодное звание «Всесоюзный  староста».

На Курской дуге

Курская битва, к которой мы готовились продолжительное время, во многом определила дальнейший ход второй мировой войны.  Планируя большое наступление на лето, гитлеровское руководство надеялось доказать, что война не проиграна, что всё ещё можно изменить.

В феврале-марте 1943 года один из наиболее опытных военачальников немецко-фашистской армии генерал-фельдмаршал Манштейн возглавил контрнаступление группы армий «Юг» в районе Донбасса и Харькова.

17 февраля, после освобождения Харькова, Сталин лично передал по телефону Ватутину, что представленный им новый план фронтовой операции утверждён.

В первых числах марта Верховный Главнокомандующий дал мне указание вернуться на Воронежский фронт. Командование и штаб фронта находились тогда в Белгороде.

4 марта противник начал второй этап контрнаступления, нанеся мощный танковый удар сосредоточенными силами по Воронежскому фронту из района юго-западнее Харькова. Войска Воронежского фронта продолжали упорно отстаивать подступы к Харькову, но сами своими сравнительно слабыми силами не смогли сдержать танковый напор фашистов, и вынуждены были 15 марта оставить город. Фашисты непрерывно бомбили Белгород. 18 марта враг, прорвавшись с юга, овладел городом. Командование Воронежского фронта и я покинули его ранним утром и переехали в район Обояни.

По распоряжению Верховного к нам прибыл Жуков, которому поручалось вместе со мной и командующими фронтами разработать и представить в Ставку соображения по плану дальнейших действий на этом направлении.

19 марта мы с Жуковым докладывали Верховному о том, что всё наше внимание нацелено на то, чтобы остановить продвижение противника из Белгорода на Север и Северо-Восток. Линия фронта в районе Обояни стабилизировалась. Попытки немцев развить здесь наступление успеха не имели, и Воронежский фронт перешёл к жёсткой обороне.

22 марта я получил разрешение вернуться в Москву. Вслед за мною и по моей просьбе было разрешено прибыть в Москву Антонову. Вскоре мне довелось представить Алексея Иннокентьевича Верховному Главнокомандующему. Теперь мы почти ежедневно вместе посещали Ставку.

На фронте в те дни произошло некоторое перемещение: Н.Ф. Ватутин был назначен командующим Воронежским фронтом вместо Ф.И. Голикова, отозванного в распоряжение Ставки. Командующим Юго-Западным фронтом вместо Ватутина был назначен Р.Я. Малиновский, а вместо него, на Южный фронт был выдвинут командарм-57 Ф.И. Толбухин. Забегая вперёд, скажу, что последний вполне оправдал оказанное ему доверие. Он отлично командовал позднее 3-м Украинским фронтом во время освобождения Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии и Австрии. После войны Маршал Советского Союза Толбухин руководил ответственными участками обороны страны.

На советско-германском фронте наступило весеннее затишье. Лишь на Кубани продолжались ожесточённые сражения за завоевание господства в воздухе. В центре же вокруг Курска, образовалась своеобразная дуга, обращённая в сторону противника. С севера над ней нависал находившийся в руках противника Орловский выступ.

С юга линия фронта тянулась примерно по Белгородской параллели. А западный конец дуги шёл восточнее Севска, Рыльска и города Сумы. Внутри огромной дуги и близ неё стояли в напряжённом ожидании наши десять общевойсковых, две танковые и две воздушные армии Центрального и Воронежского фронтов.

Стратегическая пауза в течение апреля-июня 1943 года была использована обеими воюющими сторонами для выработки новых стратегических решений и подготовки к летним активным действиям.

Неудача весеннего контрнаступления, в ходе которого немцы добились ограниченных успехов, не отрезвила руководителей вермахта.

Жажда реванша, стремление во что бы то ни стало восстановить пошатнувшийся престиж немецко-фашистской армии толкали гитлеровцев на очередные авантюры.

Во время наступления наших войск зимой 1943 года было разгромлено 100 вражеских дивизий (около 40% всех их соединений). Только по сухопутным войскам с июля 1942 года по июнь 1943 года, по данным Генштаба сухопутных сил Германии, враг потерял 1 млн. 135 тысяч человек. Кроме того, события на советско-германским фронте способствовали тому, что англо-американские войска повели в Тунисе активные действия.

По-прежнему главную тяжесть борьбы несли на  себе Вооружённые Силы СССР. В марте 1943 года на востоке находилось более 70 % всех войск Вермахта (194 дивизии из 273), совместно с немецко-фашистскими войсками действовали 19 дивизий и 2 бригады союзников Германии. Упали боевой дух и выручка даже танковых дивизий, о чём довольно выразительно писал в своём докладе от 9 марта 1943 года генерал-инспектор бронетанковых войск Германии Гудериан: «К сожалению, в настоящее время нет уже ни одной полностью боеспособной дивизии».

13 марта командование сухопутных войск отдало за подписью Гитлера приказ № 5. В соответствии с этим приказом группе армий «Юг», которой командовал Манштейн, надлежало к середине апреля создать танковую группировку севернее Харькова, а группе армий «Центр», командующим которой стал генерал-полковник Клюге – сосредоточить ударную группировку южнее Орла. Обе группировки должны были встречным ударом сторон в общем направлении на Курск окружить и уничтожить наши войска внутри Курской дуги.

Задачи войск и мероприятия по их обеспечению в новой наступательной операции, получившей условное наименование «Цитадель», были изложены в оперативном приказе № 6. Гитлер подписал его 15 апреля 1943 года. В нём, в частности, говорилось: «Я решил, как только позволят условия погоды, провести наступление «Цитадель» — первое наступление в этом году. Этому наступлению придаётся решающее значение. Оно должно завершиться быстрым и полным успехом. Наступление должно дать в наши руки инициативу на весну и лето текущего года».

Усиленно проводилась начатая ещё в январе 1943 года тотальная мобилизация с призывом в армию даже 50-летних. Тем не менее мобилизация пополнила сильно потрёпанные войска на Восточном фронте, численность которых к лету 1943 года была доведена до 4,8 млн (более 71% личного состава всей действующей армии). Кроме того, 525 тыс. насчитывали войска сателлитов Германии. Противник имел тогда на советско-германском фронте 232 дивизии, 5850 танков и штурмовых орудий, 54,3 тыс. орудий и миномётов, 2980 боевых самолётов, на море – 69 боевых кораблей основных классов.

Врагу не удалось восполнить все свои потери и довести численность войск на Восточном фронте до уровня осени 1942 года, когда она была наибольшей за всё время войны (около 6,2 млн. человек). Особое внимание Берлин уделил восстановлению мощи бронетанковых войск, для чего форсированными темпами развивалась танковая промышленность, которая увеличила производство танков в 1943 году по сравнению с 1942 годом в 2 раза.

На вооружение немецко-фашистской армии к началу летнего наступления поступили более совершенные тяжёлые танки «Пантера» и «Тигр», самоходная артиллерийская установка (САУ) «Фердинанд».

Авиация получила новые самолёты – «Фокке-Вульф-190А» и «Хеншель-129».

Численность немецко-фашистских группировок на Курском направлении достигала свыше 900 тыс. человек, около 10 тыс. орудий и миномётов и 2700 танков и штурмовых орудий. Все эти силы были развёрнуты на 600-километровом участке, равнявшемся лишь 14 % всего советско-германского фронта.

Здесь же действовало более 2000 немецких самолётов, или свыше 65% всех боевых самолётов, находившихся на востоке.

Сосредоточив столь мощные силы противник был уверен в успехе наступления. Однако враг и на этот раз переоценил наступательные возможности своей армии и недооценил неизмеримо возросшую боевую мощь Красной Армии и военно-экономический потенциал Советского Союза.

Советские Вооружённые Силы окрепли организационно. Повысилось их боевое мастерство. Возрос моральный дух воинов. К лету 1943 года в составе нашей Действующей армии было 6,6 млн. человек, а на её вооружении – 105 тыс. орудий и миномётов, около 2200 боевых установок реактивной артиллерии, 10,2 тыс. танков и САУ, свыше 10,2 тыс. боевых самолётов.

Цель нашего нового наступления состояла в том, чтобы завершить наметившийся перелом в войне, разгромить вражеские группы армий «Центр» и «Юг», освободить Левобережную Украину с угольно-металлургической базой Донбассом и восточные районы Белоруссии, изгнав гитлеровские войска за линию реки Сож и нижнего течения Днепра.

На 1 апреля в резерве Ставки было до девяти армий. 6 апреля Ставка дала директиву создать к 30 апреля Резервный фронт (переименованный сначала в Степной округ, а затем в Степной фронт). Командующим этим фронтом был назначен генерал-лейтенант М.М. Попов, начальник штаба генерал-лейтенант М.В. Захаров.

Казалось, для организации нашего наступления мы сделали всё. Советской военной разведке удалось своевременно вскрыть подготовку гитлеровской армии к крупному наступлению на Курской дуге и даже установить его дату.

Советское командование оказалось перед дилеммой: наступать или оборонять?

Тщательно, со всех сторон обсуждали мы этот вопрос по телефону с Жуковым, который находился на Курской дуге, в войсках Воронежского фронта. В результате 8 апреля Жуков направил Верховному Главнокомандующему обстоятельный доклад с оценкой обстановки, в котором изложил соображения о плане действий в районе Курской дуги. Там, в частности, отмечалось: «Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление, окончательно добьём основную группировку противника»^[50].

Я как раз находился у Сталина, когда он получил этот доклад. Верховному было известно, что Генштаб придерживается точки зрения Жукова. Прочитав доклад Жукова, Сталин сказал:

— Надо посоветоваться с командующими войсками фронтов, — И распорядился запросить мнение фронтов. Генштабу он поручил подготовить специальное совещание для обсуждения плана летней кампании 1943 года. Ватутину и Рокоссовскому он позвонил сам, просив их к 12 апреля представить соображения по оценке фронтовой обстановки и по плану предстоящих действий фронтов.

В своих донесениях командующие сообщили, что в отношении сил противника и его намерений их мнение совпадает с мнением Жукова и Генштаба. Что касается плана действий войск, командование и штаб Центрального фронта высказывались за то чтобы объединёнными усилиями войск Западного, Брянского и Центрального фронтов уничтожить орловскую группировку врага, пока она ещё не подготовилась к наступлению, и тем самым лишить противника возможности использовать её для нанесения удара через Ливны на Касторное одновременно с ударом от Белгорода^[51]. Руководство Воронежского фронта высказалось только по поводу намерений врага.^[52]

12 апреля вечером в Ставке состоялось совещание, на котором присутствовали Сталин, прибывший с Воронежского фронта Жуков, я и заместитель начальника Генштаба Антонов. Было принято предварительное решение о преднамеренной обороне. Сталина беспокоило, и он не скрывал этого, выдержат ли наши войска удар крупных масс фашистских  танков. Теперь уже фашисты боялись нас. И колебания были отброшены. Главные усилия надо сосредоточить к северу и югу от Курска, обескровить здесь противника в оборонительном сражении, а затем перейти в контрнаступление и осуществить его разгром. В дальнейшем имелось в виду развернуть общее наступление Красной Армии, нанося главный удар в направлении на Харьков, Полтаву и Киев.

Между прочим, на совещании был предусмотрен и другой вариант действий: переход советских войск к активным действиям в случае, если фашистское командование не предпримет наступления под Курском в ближайшее время и оттянет его на длительный срок.

Советскому командованию стали достаточно точно известны сроки начала вражеского наступления, которое трижды переносилось Гитлером.

Трудно описать весь круг крупных мероприятий, которые были проведены ГКО, Ставкой, Генштабом и управлениями Наркомата обороны в ходе подготовки к битве на Курской дуге. Для этого потребовался бы специальный труд. Это была поистине титаническая государственная работа. Она, в частности включала в себя такие мероприятия, как создание многополосной обороны на Курском направлении общей глубиной в 250-300 км; выдвижение в район восточнее Курска мощного стратегического резерва Ставки–Степного фронта.

В середине апреля, по имевшимся у нас данным, враг сосредоточил против войск Центрального и Воронежского фронтов до 16 танковых дивизий, хорошо укомплектованных боевыми машинами. Наиболее мощная группировка фиксировалась перед Воронежским фронтом. Здесь, по данным разведки, насчитывалось 11 танковых и до 20 пехотных фашистских дивизий.

Это особенно беспокоило Верховного Главнокомандующего, и он решил заслушать отчёт непосредственно командующего Воронежским фронтом о том, как идёт подготовка войск и в чём фронт нуждается. Мне было приказано предупредить об этом военный совет фронта, а затем вызвать командующего в Ставку.

В первых числа июня на должность командующего войсками Брянского фронта вместо Рейтера был назначен генерал-полковник М.М. Попов. На меня была возложена координация действий войск Воронежского и Юго-Западного фронтов, а на Жукова – Центрального, Брянского и Западного фронтов.

20 мая Генштаб, на основе вновь полученных данных о противнике, направил с разрешения Верховного предупреждение фронтам о том, что фашистское наступление ожидается не позднее 26 мая.

После первого предупреждения, когда оно не подтвердилось, военный совет Воронежского фронта усмотрел в этом колебания, а быть может и отказ врага от перехода в наступление и просил Верховного решить вопрос о целесообразности нанести противнику упреждающий удар. Сталин очень серьёзно заинтересовался этим предложением, и нам – Жукову, мне и Антонову – стоило некоторых усилий, чтобы убедить его не делать этого.

В составе группировки войск Воронежского и Центрального фронтов было свыше 1336 тыс. человек, 19,1 тыс. орудий и миномётов, 3444 танка и САУ и 2172 самолёта (а с учётом самолётов 17ВА, Юго-Западного фронта и ночных бомбардировщиков У-2 – 2900).

Позади сосредоточился Степной ВО, насчитывавший 573 тыс. человек, 7401 орудий и миномётов и 1551 танк и САУ. Обе воюющие стороны замерли в ожидании надвигавшихся больших событий.

С 16 часов 4 июля противник предпринял на широком участке Воронежского фронта боевую разведку примерно четырьмя батальонами, поддержанными 20 танками, артиллерией и авиацией (около 150 самолёто-вылетов).

Захваченный в бою пленный, немец из 168-й пехотной дивизии, показал, что войскам розданы на руки сухой паёк, порции водки и что 5 июля они должны перейти в наступление. Из телефонного разговора с Жуковым я узнал, что то же самое подтверждают немецкие перебежчики, перешедшие к нам 4 июля на Центральном фронте. Посоветовавшись с Ватутиным, мы решили в ночь на 5 июля провести предусмотренную планом артиллерийско-авиационную контрподготовку, которая, как выяснилось позднее, дала исключительный эффект.

Противник, находившийся в исходном для наступления положении, понёс большие потери в живой силе и техники. Дезорганизована была подготовленная им система артиллерийского огня, нарушено управление войсками. Понесла потери и вражеская авиация на аэродромах, а связь с нею у общевойскового командования также нарушилась. Многими фашистскими командирами сильная контрподготовка была принята за начало нашего наступления.

Гитлеровцы с трудом смогли начать наступление вместо 3 часов утра 5 июня тремя часами позднее. Так развернулось великое сражение на Курской дуге. В этот день одновременно с севера и юга, перешли в наступление на Курск обе вражеские группировки. Советские войска вступили в тяжёлую борьбу с врагом. Общий её ход достаточно освещён в литературе, и я напомню лишь отдельные её моменты.

Решением Ставки от 23 июня командующим войсками Степного военного округа был назначен генерал-полковник Конев, с освобождением его от должности командующего Северо-Западным фронтом. Приказом Ставки от 9 июля Степной ВО был переименован в Степной фронт.

Оборонительная операция Воронежского и Центрального фронтов продолжалась с 5 по 23 июля. С 12 июля в неё включились 5-я ГТА и 5-я общевойсковая армии Степного фронта, переданные Воронежскому фронту. В целом вражеское наступление продолжалось менее недели и 12 июля кончилось провалом.  В итоге беспримерного сопротивления советских войск противник, понеся огромные потери и продвинувшись до 12 км на северном фасе Курской дуги и до 35 км на южном, был вынужден прекратить наступление, а затем начать отвод своих войск.

Окружить наши войска (на четвёртый день наступления, как это предусматривалось планом операции «Цитадель») фашистам не удалось.

Советская оборона оказалась сильнее. Главным итогом оборонительного сражения следует, на мой взгляд, считать поражение танковых соединений врага, в результате чего возникло особо благоприятное для нас соотношение сил по этому важному роду войск. В значительной степени способствовал тому выигрыш нами крупного встречного танкового сражения южнее Прохоровки в 30 км от Белгорода.

Мне довелось быть свидетелем этого поистине титанического поединка двух стальных армад (до 1200 танков и САУ), который произошёл на южном фасе Курской дуги. Сохранился документ, который был направлен мною 14 июля из этого района боёв Верховному Главнокомандующему, он по-своему может засвидетельствовать о происходившем:

«Согласно Вашим личным указаниям, с вечера 9.VII.43 г. беспрерывно нахожусь в войсках Ротмистрова и Жадова на прохоровском и южном направлениях. До сегодняшнего дня включительно противник продолжает на фронте Жадова и Ротмистрова массовые танковые атаки и контратаки против наступающих наших танковых частей. Ликвидация прорыва армии Крюченкина, создавшая 11.VII серьёзную угрозу тылам главных сил армии Ротмистрова и корпусу Жадова, потребовала выделения двух мехбригад из 5-го механизированного корпуса и отдельных частей Ротмистрова в район Шахово, Авдеевка, Александровская. Ликвидация же прорыва армии Жадова в районах Весёлый, Васильевка, Петровка 12.VII.43 г. вынудила бросить туда остальные части 5-го механизированного корпуса. То и другое в значительной мере ослабило силы основного удара Ротмистрова со стороны Прохоровки в юго-западном направлении. По наблюдениям за ходом происходящих боёв и по показаниям пленных, делаю вывод, что противник, несмотря на огромные потери, как в людских силах, так и особенно в танках и в авиации, всё же не отказывается от мысли прорваться на Обоянь и далее на Курск, добиваясь этого какой угодно ценой. Вчера сам лично наблюдал к юго-западу от Прохоровки танковый бой наших 18-го и 29-го корпусов с более чем двумястами танков противника в контратаке. Одновременно в сражении приняли участие сотни орудий и все имеющиеся у нас РСы. В результате всё поле боя в течение часа было усеяно горящими немецкими и нашими танками.

В течение двух дней боёв 29-й танковый корпус Ротмистрова потерял безвозвратными и временно вышедшими из строя 60% и 18-й корпус до 30% танков. Потери в 5-м механизированном корпусе незначительны. Назавтра угроза прорыва танков противника с юга в район Шахово, Авдеевка, Александровка продолжает оставаться реальной.

В течение ночи принимаю все меры к тому, чтобы вывести сюда весь 5-й механизированный корпус, 32-ю мотобригаду и четыре полка ИПТАП.

Учитывая крупные танковые силы противника на прохоровском направлении, здесь на 14.VII главным силам Ротмистрова совместно со стрелковым корпусом Жадова поставлена ограниченная задача – разгромить противника в районе Сторожевое, севернее Сторожевое, совхоз «Комсомолец», выйти на линию Грязное-Ясная Поляна и тем более прочно обеспечить прохоровское направление.

Не исключена здесь и завтра возможность встречного танкового сражения.

Всего против Воронежского фронта продолжают действовать не менее одиннадцати танковых дивизий, систематически пополняемых танками. Опрошенные сегодня пленные показали, что 19-я танковая дивизия на сегодня имеет в строю около 70 танков, дивизия «Райх» до 100 танков, хотя последняя после 5.VII.43 уже дважды пополнялась. Донесение задержал в связи с поздним прибытием с фронта 24.47м. 14.VII.43 г. из 5-й гвардейской танковой армии».

Второй этап Курской битвы начался 12 июля и длился до 23 августа. Первыми перешли в наступление против орловской группировки врага Брянский и Западный фронты генерал-полковников М.М. Попова и В.Д. Соколовского. 15 июля включился в контрнаступление Центральный фронт генерала армии Рокоссовского. В итоге совместной операции трёх фронтов, носившей наименование «Кутузов», орловский плацдарм противника к 18 августа был ликвидирован, а действовавшие там силы фашистов разгромлены.

Контрнаступление на белгородско-харьковском направлении началось 3 августа. Оно было проведено совместно силами Воронежского и Степного фронтов при содействии Юго-Западного фронта. В рамках операции «Полководец Румянцев» закончилась она полным разгромом врага и освобождением Харькова.

Ставка директивой от 6 августа обязала Юго-Западный фронт нанести главный удар на Юг, во взаимодействии с Южным фронтом разгромить донбасскую группировку противника и овладеть Горловкой и Сталино (Донецк).

Основная задача Южного фронта – нанести главный удар на Сталино и там сомкнуться с ударной группой Юго-Западного фронта. Готовность к наступлению устанавливалась 13-14 августа. Координация действий возлагалась: между Воронежским и Степным фронтами – на Жукова, между Юго-Западным и Южным фронтами – на меня^[53].

В результате Курской битвы Советские Вооружённые Силы нанесли врагу такое поражение, от которого фашистская Германия уже никогда не смогла оправиться. Были разгромлены 30 её дивизий, в том числе 7 танковых. Потери немецких сухопутных войск составили более 500 тыс. человек, 1500 танков, 3000 орудий, свыше 3700 боевых самолётов. Эти потери и провал широко разрекламированного нацистской пропагандой наступления вынудили гитлеровцев перейти к стратегической обороне на всём советско-германском фронте. Крупное поражение на Курской дуге явилось для немецкой армии началом смертельного кризиса.

Напомню хотя бы о таком элементарном факте: в разгар Курской битвы наши союзники высадились в Сицилии, а 17 августа переправились оттуда в Италию. Сумели бы они это сделать, имея против себя хотя бы половину тех сил, с которыми мы столкнулись у себя летом 1943 года? Думается, что ответ на этот вопрос ясен.

Освобождение Донбасса

Советское ВГК решило незамедлительно расширить фронт наступления войск на Юго-Западном направлении. Перед Центральным, Воронежским, Степным, Юго-Западным и Южным фронтами были поставлены задачи разгромить главные силы врага на одном из центральных участков и на всём южном крыле советско-германского фронта, освободить Донбасс, Левобережную Украину, выйти на Днепр и захватить плацдармы на его правом берегу.

Предусматривалось, что Центральный, Воронежский и Степной фронты выйдут на среднее течение Днепра, а Юго-Западный и Южный  – на нижнее.

Одновременно готовились операции севернее и южнее: основным силам Западного и левого крыла Калининского фронтов планировалось нанести поражение 3-й танковой и 4-й полевой армиям немецкой группы армий «Центр», выйти к Духовщине, Смоленску и Рославлю, чтобы отодвинуть подальше от Москвы линию фронта, создать благоприятные условия для освобождения Белоруссии и лишить фашистов возможности перебрасывать отсюда силы на юг, где решалась основная задача кампании, Северо-Кавказский фронт во взаимодействии с Черноморским флотом и Азовской флотилией должны были очистить Таманский полуостров и захватить плацдарм у Керчи.

Таким образом, Ставка планировала провести общее наступление на фронте от Великих Лук до Чёрного моря. Этот крупный по замыслу и участвовавшим в его выполнении силам план осуществлялся в ходе следующих операций:

Смоленская – с 7 августа по 2 октября (со взятием Смоленска и Рославля, начало освобождения Белоруссии);

Донбасская – с 13 августа по 22 сентября (освобождение Донбасса);

Операция по освобождению Левобережной Украины – с 25 августа по 30 сентября (прорыв к Днепру);

Черниговско-Припятьская – с 26 августа по 1 октября (освобождение Черниговской области);

Брянская – с 1 сентября по 3 октября (продвижение от Средне-Русской возвышенности к бассейну Десны);

Новороссийско-Таманская – с 9 сентября по 9 октября (завершено освобождение Кавказа);

Мелитопольская – с 26 сентября по 5 ноября (выход к Крымскому перешейку);

Керченско-Эльтигенская десантная (захват плацдарма в Восточном Крыму).

Как видим, ни одна из этих операций не начиналась и не заканчивалась в одно и то же время. Это вынуждало врага дробить свои резервы, перебрасывая их с участка на участок, пытаясь закрыть на фронте то там, то тут гигантские бреши, проделываемые в его обороне советскими войсками.

6 августа, то есть буквально на второй день после того, как Родина отпраздновала освобождение Орла и Белгорода, мы с Жуковым, на которого была возложена координация действий Воронежского и Степного фронтов, получили из Ставку директиву, в которой говорилось, что представленный Жуковым план действий Воронежского и Степного фронтов по разгрому врага в районе Харькова утверждён.

При этом правофланговая 57-я армия Юго-Западного фронта передавалась Степному фронту, чтобы ударом в обход Харькова с юга помочь главной группировке овладеть Харьковом.

Тем временем Юго-Западный и Южный фронты обязаны были подготовить и провести операции по освобождению Донбасса. Первый из них должен был нанести удар в направлении Горловки и Сталино от берегов Северского Донца на юг, второй – от Ворошиловграда и реки Миус на запад, соединяясь в районе Сталино (Донецка) с соседом. Готовность этих двух фронтов к выполнению задачи устанавливалась 13-14 августа. Я должен был 10 августа дать Ставке на утверждение план их действий. На меня же возлагалась и дальнейшая их координация.

Донбасс фашисты стремились удержать в своих руках во что бы то ни стало. Фашистское  руководство считало, что оставление Донбасса и Центральной Украины повлечёт за собой утрату важнейших аэродромов, большие потери в продуктах питания, угле, энергетических ресурсах, сырье.

Передний край главной оборонительной полосы немцев, прикрытый рядами проволочных заграждений и минными полями проходил по Северскому Донцу и Миусу.

11 августа 1943 года Гитлер отдал дополнительный приказ о строительстве стратегического рубежа обороны, который стал известен у немцев под названием Восточного вала, от Утлюкского лимана через горько-солёное Молочное озеро и далее по линии реки Молочной, среднего  течения Днепра, реки Сож, через Оршу, Витебск, Псков и по реке Нарве.

Оборону Донбасского района гитлеровское командование возложило на 1-ю танковую и 6-ю полевую армии, входившие в группу армий «Юг» и насчитывавшие до 22 дивизий. Ими командовали опытные военачальники, генерал-полковники Макензен и Холлидт. Первый был родственником генерал-фельдмаршала Августа Макензена, известного ещё по первой мировой войне. Отпрыск потомственных немецких генералов успел «отличиться» не только на полях сражений. Зимой 1943 года он ограбил в Пятигорске эвакуированный туда Ростовский музей изобразительных искусств, присвоив полотна и скульптуры великих мастеров кисти и резца. Что касается Холлидта, то его армии мы уже били  на Дону. Теперь предстояло встретиться с ним вновь.

В ночь на 9 августа я был на фронтовом КП Южного фронта Ф.И. Толбухина, неподалёку от города Шахты, а также от Краснодона, где в те дни стала раскрываться в деталях трагедия нашей подпольной организации «Молодая гвардия».

Из телефонных разговоров с Жуковым я узнал об успешном наступлении Воронежского и Степного фронтов.

Рано утром 12 августа мы с Жуковым получили директиву Ставки, в которой излагались уже известные нам задачи фронтов.

Воронежскому фронту предписывалось, отрезав пути отступления харьковской группировки врага, овладеть далее Полтавой и форсировать Днепр у Кременчуга. Степному фронту после овладения Харьковом – взять Красноград (Харьковской области) и в дальнейшем форсировать Днепр севернее Днепропетровска. Юго-Западному фронту – пробиться к Днепру у Запорожья и пересечь пути отхода донбасской группировки фашистов.

Для усиления войск Воронежского фронта почти тогда же Ватутину передали 4-ю гвардейскую армию Г.И. Кулика. С горьким чувством вспоминаю я этого человека. В начале войны он неудачно выполнял задания Ставки на западном направлении, потом также плохо командовал одной из армий под Ленинградом. В силу своих отрицательных личных качеств он не пользовался уважением в войсках и не умел организованно руководить действиями войск.

Директиву Ставки, соответствующую вышеупомянутому стратегическому плану, получили командующие Западным (В.Д. Соколовский), Брянским (М.М. Попов) и Центральным (К.К. Рокоссовский) фронтами.

Рано утром 17 августа, находясь на передовом КП 46-й армии В.В. Глаголева, я получил от Сталина следующий документ:

«Маршалу Василевскому. Сейчас 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы ещё не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки. Я давно уже обязал Вас как уполномоченного Ставки обязательно присылать в Ставку к исходу каждого дня операции специальные донесения. Вы почти каждый раз забывали об этой своей обязанности и не присылали в Ставку донесений.

16 августа является первым днём важной операции на Юго-Западном фронте, где Вы состоите уполномоченным Ставки. И вот Вы опять изволили забыть о своём долге перед Ставкой и не присылаете в Ставку донесений.

Последний раз предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз ещё позволите забыть о своём долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта.

И. Сталин»

Эта телеграмма потрясла меня. За все годы моей военной службы я не получил ни одного даже мелкого замечания или упрёка в свой адрес. Вся моя вина в данном случае состояла в том, что 16 августа, находясь в войсках армии Глаголева в качестве представителя Ставки, я действительно на несколько часов задержал очередное донесение. На протяжении всей своей работы с И.В. Сталиным, особенно в период Великой Отечественной войны, я неизменно чувствовал его внимание, я бы даже сказал, чрезмерную заботу, как мне казалось, далеко мной не заслуженные.

По возвращении на КП фронта, я тотчас связался по телефону со своим первым заместителем Антоновым. Он сказал, что моё донесение, за которое на меня обрушился Сталин, было Генштабом получено и доложено в Ставку. Однако это было уже после того, как мне направили послание Сталина.

Антонов, успокаивая меня, добавил, что получил указание Сталина никого с этим письмом не знакомить и хранить его у себя. Доложил он мне также и то, что слабое развёртывание наступления на Воронежском, Степном и Юго-Западном фронтах очень беспокоило Верховного. Не получив донесения, Сталин попытался связаться со мной по телефону, но и это не удалось сделать. И тогда он продиктовал Антонову процитированный выше документ.

Добавлю лишь, что Сталин был так категоричен не только в отношении меня. Подобную дисциплину он требовал от каждого представителя Ставки. Нам было разрешено передвигаться по своему усмотрению только в пределах фронтов, координировать действия которых мы были обязаны. Для выезда на другие нужна была специальная санкция Верховного. Считаю, что отсутствие какой-либо снисходительности к представителю Ставки было оправдано интересами оперативного руководства вооружённой борьбой. Верховный Главнокомандующий очень внимательно следил за ходом фронтовых событий, быстро реагировал на все изменения в них и твёрдо держал управление войсками в своих руках.

В ночи на 23 августа Харьков был полностью освобождён войсками Степного фронта (Конева). 30 августа наши войска взяли Таганрог, окружили к северо-западу от него остатки вражеских войск, оборонявшихся на реке Миус и 31 августа ликвидировали их.

2 сентября воины Воронежского фронта ворвались в Сумы. Вспоминая ожесточённые августовские бои в районе Харькова и в Донбассе, бывший командующий группой армий «Юг» Манштейн писал: «Мы, конечно, не ожидали от советской стороны таких больших организаторских способностей, которые она проявляла в этом деле, а также в развёртывании своей военной промышленности. Мы встретили поистине гидру, у которой на месте одной отрубленной головы вырастали две новые. К концу августа только наша группа потеряла 7 командиров дивизий, 38 командиров полков и 252 командира батальонов. Наши ресурсы иссякли. Катастрофически осложнившаяся к концу августа стратегическая обстановка на фронте группы армий «Юг» вынудила Гитлера 27 августа прибыть из Восточной Пруссии в Винницу, где находилась его полевая ставка. Манштейн пишет, что там, на совещании руководящего состава его группы, он «поставил перед Гитлером ясную перспективу: или быстро выделить нам новые силы, не менее 12 дивизий, а также заменить ослабленные части частями с других, спокойных участков фронта; или отдать Донбасс, чтобы высвободить силы на фронте группы. Гитлер обещал, что даст нам с фронтов групп «Север» и «Центр» все соединения, какие можно только оттуда взять. Он обещал также выяснить в ближайшие дни возможность смены ослабленных в боях дивизий дивизиями с более спокойных участков фронта.

Уже в ближайшие дни нам стало ясно, что дальше этих обещаний дело не пойдёт. Советы атаковали левый фланг группы «Центр» (2-ю армию) и осуществили частный прорыв, в результате которого эта армия была вынуждена отойти на запад. В полосе 4-й армии этой группы в результате успешного наступления противника также возникло критическое положение.

28 августа фельдмаршал фон Клюге прибыл в Ставку фюрера и доложил, что не может быть и речи о снятии сил с его участка фронта. Группа «Север» также не могла выделить ни одной дивизии».

3-я гвардейская армия Д.Д. Лелюшенко фронта Малиновского добилась значительного успеха, продвинувшись только на 3 сентября на 20-30 км, и захватила Пролетарск, Камышеваху, Попасную, Первомайск и через истоки Лугани продвигалась к Артёмовску.

Большого успеха добился и Южный фронт. Его 51-я, 5-я ударная при содействии 2-й гвардейской армии, освободив Дебальцово, Орджоникидзе, вышли к Харцызску и Иловойску.

5 сентября был взят Артёмовск.

6 сентября Юго-Западный и Южный фронты освободили от захватчиков свыше 100 населённых пунктов, в том числе Макеевку, Константиновку, Краматорск, Славянск, Дружковку.

8 сентября 5-я ударная армия при содействии войск 2-й гвардейской армии овладела городом Сталино (Донецком). 10 сентября войска Юго-Западного фронта освободили железнодорожный узел Барвенково, а Южного – Волноваху и во взаимодействии с десантом Азовской флотилии – важный центр металлургической промышленности Мариуполь.

К 15 сентября мы вышли на линию Лозовая –Чаплино-Гуляй-Поле-Урзуф. Только после этого враг убедился, что не удержит Донбасс, и начал отводить свои войска к Мелитополю, Полочам и Синельниково.

В борьбе за Днепр

Верховный Главнокомандующий неоднократно подчёркивал, как важно форсировать Днепр с ходу. Учитывая огромное значение, которое приобретала в создавшихся условиях борьба за Днепр, Ставка 9 сентября дала войскам директиву, требовавшую за успешное форсирование крупных рек и за закрепление плацдармов на их берегах представлять к высшим правительственным наградам, а за преодоление таких рек, как Днепр, ниже Смоленска, или равных Днепру по трудности форсирования, — к присвоению звания героя Советского Союза.

Вечером 18 сентября у меня состоялся обстоятельный разговор с Верховным Главнокомандующим о ходе дальнейшего развития операций. В результате было принято следующее решение. Войска Юго-Западного фронта должны были направляться на освобождение Днепропетровска и Запорожья с тем, чтобы в ближайшее же время переправиться на западный берег Днепра и закрепить там за собой плацдарм. Войска Южного фронта нацеливались на прорыв и ликвидацию обороны врага по реке Молочной, а затем, прочно заперев фашистов в Крыму, должны  выйти на нижнее течение Днепра и форсировать его здесь. Усилия Центрального и Воронежского фронтов сосредоточивались на киевском, а Степного – на полтавско-кременчугском направлениях.

Развивая наступление, войска Юго-Западного фронта к 22 сентября отбросили врага за Днепр на участке от Днепропетровска до Запорожья, а войска Южного фронта подошли к правому фасу Восточного вала – рубежу на реке Молочной, завершив тем самым наступательную операцию по освобождению Донбасса. Войска Центрального фронта освободили 21 сентября Чернигов, 22 сентября вышли на Днепр, с ходу форсировали его и захватили плацдарм в междуречье Днепра и Припяти. Это вынудило гитлеровское командование перебросить часть своих сил с гомельского и других направлений.

Используя успех войск Центрального фронта, перешёл в наступление Воронежский фронт на киевском направлении. 22 сентября его войска вышли к Днепру в излучине у Переяславля–Хмельницкого, форсировали реку и захватили плацдарм.

Войска Степного фронта во взаимодействии с Воронежским 23 сентября освободили Полтаву и вышли к Днепру у Черкасс, а затем юго-восточнее Кременчуга. Таким образом, войска четырёх фронтов в последних числах сентября вышли на Днепр на пространстве протяжением около 700 километров и овладели на его правом берегу рядом важных плацдармов. Тем временем войска Северо-Кавказского фронта во взаимодействии с Черноморским флотом 16 сентября освободили Новороссийск, а вслед за тем была разгромлена вся таманская группировка противника.

26 сентября после часовой артиллерийской подготовки Южный фронт перешёл в наступление. Началась Мелитопольская чрезвычайно трудная операция, длившаяся до 5 ноября.

Тогда же было решено упразднить Брянский фронт, перебросив его управление в район Торопца и реорганизовав его в Прибалтийский фронт.

20 октября 1943 года решением ГКО фронты были переименованы: Центральный – в Белорусский, Калининский – в 1-й Прибалтийский, Прибалтийский – во 2-й Прибалтийский, Воронежский – в 1-й Украинский, Юго-Западный  — в 3-й Украинский, Степной – во 2-й Украинский, Южный – в 4-й Украинский. Эти наименования в основном сохранились и после того, как наши войска изгнали фашистов с территории СССР.

23 октября  был, наконец, полностью очищен от врага Мелитополь. 25 октября наши войска овладели Днепропетровском и Днепродзержинском.

Выход наших войск в район Киева создавал угрозу с севера всей южной группировке противника на советско-германском фронте. Но попытки командования 1-го Украинского фронта овладеть городом в октябре, нанося главный удар южнее Киева с букринского плацдарма, а вспомогательный удар севернее – с лютежского плацдарма, – успеха не принесли, так как гитлеровцы стянули сюда свои основные силы.

Ставка вынуждена была 25 октября поправить это решение и приказала фронту перегруппировать основные силы к Лютежу, чтобы нанести главный удар отсюда. В результате задача была решена, и 6 ноября Киев был взят. Преследуя врага, 1-й Украинский фронт 7 ноября с боем овладел важным железнодорожным узлом Фастов, а 13 ноября освободил Житомир.

К концу сентября была освобождена почти вся Левобережная Украина. 16-25 сентября врага выбили из Новороссийска, Брянска и Смоленска.

В начале ноября мы вышли к Крымскому перешейку, а возле Керчи создали плацдарм. До 20 декабря не затухали бои на плацдармах к Кировограду и Кривому Рогу. К концу ноября был освобождён Гомель. Наконец, незадолго до Нового года началась Житомирско-Бердичевская наступательная операция, в ходе которой складывались предпосылки освобождения Правобережной Украины.

За форсирование Днепра и проявленное при этом мужество и самоотверженность 2438 представителей всех родов войск (47 генералов, 1123 офицера, 1268 сержантов и солдат) были удостоены звания Героя Советского Союза.

За пять месяцев почти непрерывного наступления были разбиты 118 вражеских дивизии.

Фашистский блок начал распадаться.

На правобережье Днепра

Была освобождена половина всей советской территории, захваченной врагом.

Ставка ВГК и Генштаб одновременно были заняты выработкой плана операций на ближнюю зиму. Сталин неоднократно беседовал на эту тему с Жуковым, находившемся в войсках 1-го и 2-го Украинских фронтов, и со мною (я координировал действия 3-го и 4-го Украинских фронтов). Обсуждал он эту проблему и с командующими фронтами. Каждодневно занимался этими вопросами Генштаб.

В середине декабря 1943 года Жукова и меня вызвали в Москву для принятия окончательного решения по зимней кампании.

Враг был вынужден перебросить к концу 1943 года с Запада 75 дивизий, много техники и вооружения. Мощь Советских Вооружённых Сил неуклонно возрастала. За 1943 год было создано 78 новых дивизий. Войска, действовавшие на фронте, в то время насчитывали уже более 6 млн солдат и офицеров, 91 тыс орудий и миномётов, 4,9 тыс. танков и САУ, 8,5 тыс. самолётов.

Красная Армия превосходила гитлеровскую армию по численности, по боевой технике и по вооружению. Начать в 1944 году стратегические операции было решено на Северо-Западном направлении силами Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов при поддержке Балтийского флота, с тем, чтобы, разгромив группу немецких армий «Север», полностью снять блокаду с Ленинграда и выйти к границам Прибалтики. На Юго-Западном направлении советско-германского фронта предусматривалось в течение зимы освободить Правобережную Украину и Крым и выйти здесь весною к нашей государственной границе.

Освобождение Правобережной Украины осуществлялось в ходе семи операций, первые шесть из которых были связаны единым стратегическим замыслом и с военными действиями на других фронтах:

Житомирско-Бердичевская (с 24 декабря 1943 г. по 15.01.1944 г),

Кировоградская (с 5 по 16 января),

Корсунь-Шевченковская (с 24 января по 17 февраля 1944),

Ровно-Луцкая (с 27 января по 11 февраля),

Никопольско-Криворожская (с 30 января по 29 февраля),

Проскуровско-Ботошанская(с 5 марта по 17 апреля),

Уманско-Ботошанская (с 5 марта по 17 апреля) и

Березнеговато-Снигирёвская (с 6 по 18 марта).

Дополняла их Одесская наступательная операция  (с 26 марта по 14 апреля).

Наконец, когда все они уже были завершены либо близились к этому, началась Крымская операция (с 8 апреля по 12 мая).

Крупнейшими из указанных операций зимой и весной 1944 года были Корсунь-Шевченковская и Крымская, превосходить их могла лишь только Ленинградско-Новгородская операция, вошедшая в историю под названием «Первый удар».

 Сделаю одну оговорку. В своё время было принято называть главные наши операции 1944 года на советско-германском фронте «десятью ударами». Соответственно освобождение Правобережной Украины в феврале-марте 1944 года именовалось «Вторым ударом», Крымская – «третьим». И хотя позже эти названия вышли из употребления и помнит их лишь старшее поколение советских граждан, я считаю возможным напомнить о старой терминологии.

После упомянутого совместного заседания Политбюро ЦК ВКП(б), ГКО и Ставки Жуков и я ещё несколько дней работали в Генштабе. Ежедневно бывали у Сталина, уточняли детали утверждённого плана и директивы фронтам.

Как только Верховный Главнокомандующий утвердил директивы, мы вернулись по его указанию на те же фронты, откуда прибыли.

Сталин не любил, когда мы «засиживались» в столице. Он полагал, что для руководства повседневной работой в Генштабе и Наркомате обороны людей достаточно. А место его заместителей и начальника Генштаба – в войсках, чтобы там, прямо на месте, претворять в жизнь замыслы Ставки, согласовывать боевую работу фронтов и помогать им. Стоило мне или  Жукову ненадолго задержаться в Москве, как он спрашивал:

— Куда поедете теперь? – и добавлял: — Выбирайте сами на какой фронт отправитесь. – Иногда давал соответствующее указание.

В начале 1944 года отдел по использованию опыта войны был преобразован в управление. Непрестанно разрабатывались пособия для офицеров, памятки воину, в которых анализировалось всё лучшее, достигнутое советскими войсками, становясь затем общим достоянием. 4,2 млн. человек — такова цифра пополнения, пришедшего в Действующую армию в 1944 году.

Крепли авиационные соединения. Авиакорпуса из смешанных превращались в однородные и переводились на новую, всё более могучую боевую технику: в штурмовые авиакорпуса начали поступать «Ил-10», лучшие в мире «летающие танки», в истребительные – самый надёжный самолёт второй мировой войны «Ла-7» и наиболее маневренный «Як-3». С весны 1944 года каждый фронт получил по инженерной мотобригаде, а три Белорусских и два Украинских ещё по моторизованной штурмовой инженерно-сапёрной бригаде.

Формировались тяжёлые миномётные бригады, вооружённые 160-миллиметровыми миномётами, а также гвардейские тяжёлые миномётные бригады реактивной артиллерии с мощными установками БМ-31-12. Войска начали получать новые противотанковые орудия (85 и 100 мм), САУ с орудиями 100-, 122- и 152-мм калибра. У танка Т-34 пушку в 76-мм заменили 85-мллиметровой, нарастили броню и подняли скорость. Появился тяжёлый танк ИС-2, прозванный немцами «русским тигром».

Общевойсковые армии состояли теперь из двух четырёхдивизионных либо трёх трёхдивизионных корпусов и были хорошо обеспечены боевой техникой и разнообразными современными средствами ведения войны.

Немецко-фашистское командование понимало, что с потерей Украины рухнет Восточный фронт на юге нашей страны.

В то же время, несмотря на понесённые жестокие поражения немецко-фашистская армия к началу 1944 года была ещё довольно сильной и могла вести серьёзную оборонительную войну.

Отсутствие же второго фронта в Европе во многом содействовало этому, ибо военные события, происходившие в Центральной Италии по своему значению и размаху именоваться настоящим вторым фронтом, конечно, не могли.

По данным Генштаба, на советско-германском фронте действовали тогда 198 немецких дивизий и шесть бригад, три немецких воздушных флота, а также 38 дивизий и 18 бригад союзников Германии. Эти войска насчитывали 4,9 млн человек, имели на вооружение более 54,6 тыс орудий и миномётов, 5,4 тыс танков и штурмовых орудий, 3,1 тыс. самолётов.

В наших действующих войсках насчитывалось более 6,3 млн человек, 95,6 тыс орудий и миномётов, 5254 танка и САУ, 10200 самолётов. Несомненно, обращает на себя внимание то обстоятельство, что у нас, хотя и временно, было меньше, чем у противника, танков.

Это объясняется прежде всего немалыми потерями нашей армии в гигантских наступательных операциях 1943 года. Кроме того, не нужно недооценивать экономический потенциал гитлеровской Германии. Вот почему на рубеже 1943-1944 годов борьба с немецкими танковыми соединениями оставалась далеко не простым делом.

И когда наши войска становились порою в оборону, она строилась обязательно глубокой, противовоздушной, противотанковой и с серьёзным инженерным оборудованием местности.

Против четырёх советских Украинских фронтов на участке от реки Припять до берегов Чёрного моря действовали: группа армий «Юг» генерал-фельдмаршала Манштейна и группа армий «А» генерал-фельдмаршала Клейста. Эти войска поддерживались авиацией 4-го воздушного флота. Всего в обеих группах было 1,76 млн. солдат и офицеров, 16800 орудий и миномётов, 2200 танков и штурмовых орудий, 1460 самолётов.

По строжайшему приказу Гитлера, они любой ценой должны были удержать за собой богатейшие хлебные районы Правобережной и западных областей Украины, Никополь с его предприятиями по добыче и переработке марганца, Криворожский бассейн, богатый железной рудой и Крым, прочно прикрывая коммуникации южного крыла германо-советского фронта.

Гитлеровское командование ещё надеялось на восстановление своей обороны и по Днепру. Вот почему оно с таким упорством стремилось удержать за собой корсунь-шевченковский плацдарм, выгодный для нанесения флангового удара как по левому крылу 1-го Украинского фронта, так и по правому крылу 2-го Украинского фронтов, а также плацдарм южнее Никополя, который прикрывал криворожский бассейн и позволял нанести удар на Мелитополь по тылу 4-го Украинского фронта и пробиться к крымской немецко-румынской группировке.

Нельзя не сказать о том, что наши войска, сражавшиеся на Украине, столкнулись с деятельностью буржуазных националистов, «возглавлявшихся Мельником и Бандерой». Особенно они активизировались на Правобережье и в западных областях Украины.

Бандеровцы пытались влиять на настроения не только гражданского населения, но и на военных.

Их террористические банды осуществляли диверсии и убийства, иногда серьёзно угрожая нашим войсковым тылам, и активно сотрудничали с оккупантами во фронтовой полосе.

Одна из таких банд организовала в конце февраля 1944 года засаду, в которую попал и был тяжело ранен Н.Ф. Ватутин.

Эти тревожные сигналы также напоминали нам, что недалеко советская государственная граница, что Красной Армии, несущей освобождение от гитлеризма многим народам, придётся  всё чаще и чаще ощущать за рубежами Родины существование всяческих антисоветских буржуазных и мелкобуржуазных группировок.

24 декабря 1943 года ударная группировка 1-го Украинского фронта перешла в наступление и в первые же три дня овладела сильным опорным пунктом врага Радомышлем. Успешно развивая наступление, войска фронта при активной помощи партизан в первых числах января освободили от фашистских захватчиков Новоград-Волынский, Бердичев и Белую Церковь.

1-й Украинский фронт продвинулся за три недели на запад от 80 до 200 км. Но его левый фланг по-прежнему оставался на Днепре, в районе Ржищева.

После упорных боёв Кировоград 8 января 1944 года войсками 2-го Украинского фронта был освобождён.Ожесточённые бои по ликвидации корсунь-шевченковской группировки продолжались до 18 февраля. В ходе этих боёв 55 тыс. вражеских солдат и офицеров было убито, более 18 тыс. взято в плен. Противник потерял здесь всё своё вооружение и боевую технику.

27 января войска 1-го Украинского фронта освободили города Ровно, Луцк и Шепетовка. Теми же январскими неделями 3-й и 4-й Украинские фронты предпринимали неоднократные попытки разбить никопольско-криворожскую вражескую группировку, но успеха не имели. В середине января, с разрешения Ставки, мы прекратили атаки.

Нужно было подключить 2-й Украинский фронт, произвести перегруппировку войск, пополнить войска Ф.И. Толбухина (3-й Украинский фронт) резервами. Посоветовался с Фёдором Ивановичем, он поддержал меня и я решил позвонить в Ставку сего КП.

Сталин не соглашался со мной, упрекая нас в неумении организовать действия войск и управление боевыми действиями. Мне не оставалось ничего, как резко настаивать на своём мнении. Повышенный тон Сталина непроизвольно толкал на такой же ответный. Сталин бросил трубку.

Всё же после этих переговоров 3-й Украинский фронт, игравший при проведении Никопольско-Криворожской операции основную роль, получил от 2-го Украинского фронта 37-ю армию и из резерва Ставки –31-й гвардейский стрелковый корпус, а от 4-го Украинского фронта – 4-й гвардейский механизированный корпус. Наступление войск 3-го и 4-го Украинских фронтов на никольско-криворожском направлении возобновилось в последних числах января.

Много я повидал на своём веку распутиц. Но такой грязи и такого бездорожья, как зимой и весной 1944 года, не встречал ни раньше, ни позже. Буксовали даже тракторы и тягачи. Артиллеристы тащили пушки на себе. Бойцы с помощью местного населения переносили на руках снаряды и патроны от позиции к позиции за десятки километров.

8 февраля соединения 3-го и 4-го Украинских фронтов освободили Никополь, 22 февраля 46-я армия Глаголева при содействии 37-й армии Шарохина овладела Кривым Рогом с прилегающими к нему рудниками. Выдвинулись к Ингульцу и другие войска Малиновского.

В соответствии с принятым решением Ставка дала необходимые директивы. Украинские фронты получили их: 1-й и 2-й – 18 февраля, 3-й -28 февраля. Именно в эти дни и произошло несчастье, о котором я упоминал выше: на дороге из 13-й в 60-ю армию бандиты ранили Ватутина, 15 апреля он скончался.

К началу марта Украинские фронты закончили перегруппировку сил, были пополнены людьми и боевой техникой. Они получили дополнительно более 750 танков, после чего стали превосходить врага по танкам в 2,5 раза.

4 марта 1-й Украинский фронт, которым после ранения Ватутина стал командовать, оставаясь заместителем Верховного, Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, начал наступление.

5 марта начал наступление 2-й Украинский фронт,

10 марта танкисты 6-й танковой армии освободили Умань.

3-й Украинский фронт перешёл в наступление 6 марта.

В донесении на имя Верховного Главнокомандующего о войсках 4-го Украинского фронта отмечались подготовка и проведение им переправы через Сиваш. Теперь важно было, правильно оценив ситуацию, сложившуюся на Украине, срочно внести коррективы в первоначальный план. И Ставка, умело и гибко реагируя на изменения фронтовой обстановки, приняла необходимые меры. Им было отведено немало времени в переговорах между Сталиным, Жуковым, Коневым, Малиновским и мною 9 и 10 марта. Чтобы не позволить немецкой группе армий «Центр» помочь своему южному соседу, 2-й Белорусский фронт в ближайшие же дни начинал наступление на Ковель и Брест.

Войска 1-го Украинского фронта возобновили наступление в назначенный срок. Уже 24 марта 20-я гвардейская механизированная бригада полковника А.Х. Бабаджаняна вышла у Залещиков к Днестру, за что её командиру было присвоено звание Героя Советского Союза.  Войска фронта приступили к форсированию реки. 29 марта были освобождены Черновицы.

Так стремительно продвигались вперёд войска центра и левого крыла 1-го Украинского фронта, выходя через Жмеринку и Каменец-Подольский к Днестру. Бок о бок, с ними сражались войска 2-го Украинского фронта. Овладев Могилёвом-Подольским, они переправились через Днестр и достигли государственной границы у Прута. Тщетно пытались немецкие войска уйти в Румынию. Только переброска фашистами к Станиславу (Ивано-Франковску) 1-й венгерской армии и немецких войск из Франции, Голландии и Дании спасла их здесь от полного разгрома.

Тем временем 2-й Украинский вышел к Яссам. Темпы его продвижения в те дни были, пожалуй непревзойдёнными. Казалось, что от Южного Буга к Днестру и Пруту безудержно катилась лавина, не знающая преград. Наращивал темпы и 3-й Украинский фронт. 13 марта войска его левого крыла ворвались в Херсон, устремились к Николаеву и стали заворачивать на север, закрывая 6-й немецкой армии отход к морю. Войска его правого крыла шли навстречу, смыкая кольцо. Берега нижнего Ингула стали свидетелями ещё одного поражения гитлеровцев, оставивших на поле боя 25 тыс. трупов и много боевой техники; 7,5 тыс. человек было взято в плен.

В течение 26-27 марта 3-й Украинский фронт вёл напряжённейшие бои за город и порт Николаев, форсируя Южный Буг и захватывая плацдармы на его правом берегу. Целые три наши армии с разных сторон атаковали вражескую оборону, пока ночным штурмом не очистили от противника весь Николаев. 30 марта 5-я ударная армия овладела Очаковом и фортом Красный Маяк в устье Днепровско-Бугского лимана.

День 10 апреля, когда Одесса праздновала изгнание немецко-румынских фашистов, памятен мне вдвойне. В этот день мне стало известно, что я награждён высшим военным орденом «Победа». Я получил этот орден за № 2, а № 1 стоял на врученном Жукову. Наградная формулировка гласила: «За умелое выполнение заданий Верховного Главнокомандования по руководству боевыми операциями большого масштаба, в результате которых достигнуты выдающиеся успехи в деле разгрома немецко-фашистских захватчиков».

Следующие два дня ушли на полное освобождение Одессы и Тирасполя, причём мы сумели овладеть переправой и некоторыми дамбами на Днестре. Страна торжественно отметила успех 3-го Украинского фронта.

Первым меня поздравил по телефону, ещё до опубликования Указа Президиума Верховного Совета СССР, Верховный Главнокомандующий. Он сказал, что я награждаюсь не только за освобождение Донбасса и Украины, а и за предстоящее освобождение Крыма, на который мне следует переключить теперь своё внимание, не забывая одновременно о 3-м Украинском фронте.

Рано утром 11 апреля я вылетел на 4-й Украинский фронт. 8 апреля он начал Крымскую наступательную операцию. В ночь на 13 апреля из штаба Толбухина я доложил Верховному Главнокомандующему об успешном начале Крымской операции.

Грандиозное наступление четырёх Украинских фронтов, начавшееся в конце декабря 1943 года, закончилось  в середине апреля 1944 года не только освобождением Правобережной Украины, но и перенесением боевых действий на ряде советско-германского фронта за пределы СССР.

Войска Жукова, разбив 4-ю танковую немецкую армию, а вместе с 2-м Украинским фронтом – и 1-ю танковую армию, закреплялись восточнее Ковеля и Брод, к западу от Тернополя и Коломыи, имея левый фланг западнее Серета. В процессе боёв за Правобережную Украину 1-я и 4-я танковые армии врага понесли огромные потери: не менее 200 тыс. солдат и офицеров убитыми и ранеными, свыше 2000 танков и штурмовых орудий, более 4500 артиллерийских стволов, свыше 53 тыс. автомашин и тягачей, до 1000 бронемашин и бронетранспортёров. Войска Конева, разгромив основные силы 8-й немецкой армии и уничтожив при этом свыше 60 тыс. солдат и офицеров и около 20 тыс. взяв в плен, а также захватив большое количество боевой техники, имущество, ещё в конце марта вышли на госграницу по Пруту, а затем, форсировав его, вступили на территорию Румынии.

Румынский народ встречал советские войска как своих освободителей. Большую роль сыграло заявление Советского правительства от 2 апреля 1944 года о  том, что СССР не преследует цели приобретения какой-либо части румынской территории или изменения существующего общественного строя Румынии и что вступление советских войск в пределы Румынии диктуется исключительно военной необходимостью и продолжающимся сопротивлением войск противника.

Войска 3-го Украинского фронта Малиновского нанесли тяжёлое поражение 6-й немецкой и 3-й румынской армиям. К 14 апреля войска фронта освободили весь левый берег Днестра от Тирасполя до Чёрного моря. С ходу форсировав Днестр, наши войска захватили плацдарм на его западном берегу. Огромную помощь в борьбе с фашистскими полчищами при освобождении Правобережья и Западных областей Украины оказали Красной Армии партизаны. В их отрядах насчитывалось здесь свыше 70 тыс человек.

Сложившаяся тогда в результате наших побед военно-политическая и стратегическая обстановка не оставляла никаких сомнений в том, что гитлеровская Германия идёт к неизбежному краху и что Советский Союз в состоянии один, собственными силами, завершить её разгром и освободить всю Европу. Это-то и вынудило наших союзников в июне 1944 года наконец-то «поспешить» с открытием в Европе второго фронта.

Разгром крымской группировки врага

 

Как правило, представители Ставки действовали с максимальной пользой. Так что в целесообразности самого института представителей сомнений у ГКО и Ставки не было: речь шла о подготовленности того или иного лица для выполнения подобных заданий.

Командующий Черноморским флотом Филипп Сергеевич Иванов, прошедший путь от пароходного кочегара до адмирала, известный под фамилией Октябрьский и как один из руководителей славной обороны Одессы и Севастополя в 1941-1942 годах.

Огромное военно-политическое и стратегическое значение Крыма объясняет ожесточённый характер борьбы за него на протяжении почти всей Великой Отечественной войны. Враг цеплялся за Крым до последней возможности. Владея им, гитлеровцы могли держать под постоянной угрозой всё Черноморское побережье и оказывать давление на политику Румынии, Болгарии и Турции. Крым служил фашистам также плацдармом для вторжения на территорию Советского Кавказа и стабилизации южного крыла всего фронта. Как известно, в ноябре 1941 года мы вынуждены были оставить большую часть Крыма. Но сражение за главную военно-морскую базу Черноморского флота Севастополь продолжалось. И только в июле 1942 года по приказу Верховного Главнокомандующего войска Приморской армии и корабли Черноморского флота оставили  Севастополь.

За время напряжённейших боёв за Севастополь фашисты потеряли убитыми и ранеными около 300 тыс человек, много вооружения и боевой техники.

Начав десантную операцию 1 ноября, корабли Черноморского флота через два дня высадили на Керченский полуостров первый 7 эшелон 56-й армии генерал-лейтенанта К.С. Мельника. Десантники сумели создать северо-восточнее Керчи плацдарм 10 км по фронту и 6 км в глубину.

15 ноября 1943 года И.Е. Петрова на посту командарма Отдельной Приморской армии сменил позднее А.И. Ерёменко, в свою очередь заменённый, уже в ходе Крымской операции К.С. Мельником.

В конце февраля, после освобождения советскими войсками Кривого Рога и выхода их на реку Ингулец, командование 4-го Украинского фронта (Ф.И. Толбухин) получило возможность заняться подготовкой к проведению Крымской операции.

К началу Крымской операции блокированная в Крыму 17-я немецкая армия насчитывала примерно 200 тыс. солдат и офицеров, имела около 3600 орудий и миномётов, 215 танков и штурмовых орудий и 148 самолётов, базировавшихся в Крыму, кроме того фашисты могли использовать части авиации с аэродромов Румынии и Молдавии.

На Чёрном море, в портах Румынии и в Крыму противник имел семь эсминцев и миноносцев, 14 подводных лодок, три сторожевых корабля, три канонерское лодки, 28 торпедных катеров и большое количество катеров-тральщиков, сторожевых катеров, самоходных барж, вспомогательных и транспортных судов.

Войска 4-го Украинского фронтов начали Крымскую наступательную операцию 8 апреля.

Войска Приморской армии пошли в наступление 11 апреля. К этому времени Советские войска, привлечённые к участию в Крымской операции насчитывали около 470 тыс. человек, имели 5982 орудия и миномёта, 559 танков и САУ, 1250 самолётов.

В войсках было до четырёх боекомплектов боеприпасов основных калибров, около пяти заправок ГСМ и более чем на 18 суток продовольствия.

Вечером 11 апреля Москва салютовала доблестным войскам 4-го Украинского фронта, прорвавшим оборону противника на Перекопе и на Сиваше и овладевшим городом Джанкой.

Войска Отдельной Приморской армии к утру 11 апреля полностью освободили Керчь.

В течение 12 апреля 4-й УФ освободил 314 населённых пунктов, 13 апреля вновь взвилось наше знамя над Симферополем, Евпаторией и Феодосией. Враг в панике бежал. Уже 14 и 15 апреля были освобождены Бахчисарай, Судак и Алушта. 15 апреля подвижные части 51-й армии вышли к внешнему оборонительному обводу Севастополя. За отличные боевые действия Верховный Главнокомандующий объявил освободителям Симферополя благодарность, а Москва торжественно салютовала им. В стане врага резче наметилось разложение. Румыны предпочитали сдаваться в плен. Немцы стягивались к Севастополю.

Мы решили начать атаку Севастопольского оборонительного района врага в 14 часов 16 апреля.

7 мая в 10 часов 30 минут утра после полуторачасовой артиллерийской подготовки и при массированной поддержке всей авиации фронта наши войска начали генеральный штурм Севастопольского укреплённого района. Падение Сапун-горы, ключевого пункта фашистской обороны, предрешило взятие Севастополя.

Если взглянуть на карты боевых действий 1855, 1920, 1942 и 1944 годов, легко заметить, что во всех четырёх случаях оборона Севастополя строилась примерно одинаково.

Утром 10 мая последовал приказ Верховного Главнокомандующего: «Маршалу Советского Союза Василевскому. Генералу армии Толбухину. Войска 4-го Украинского фронта, при поддержке массированных ударов авиации и артиллерии, в результате трёхдневных наступательных боёв прорвали сильно укреплённую долговременную оборону немцев. И несколько часов тому назад штурмом овладели крепостью и важнейшей военно-морской базой на Чёрном море – городом Севастополем. Тем самым ликвидирован последний очаг сопротивления немцев в Крыму и Крым полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков».^[54]

Далее перечислялось все отличившиеся в боях за Севастополь войска, которые представлялись к присвоению наименования Севастопольских и к награждению орденами.

10 мая столица Родины салютовала доблестным войскам 4-го Украинского фронта, освободившим Севастополь.

Крымская наступательная операция советских войск закончилась 12 мая 1944 года сокрушительным разгромом 200-тысячной 17-й немецкой армии. Вся её боевая техника и припасы оказались в руках советских войск.

250 дней осаждали немецко-румынские войска Севастополь в 1941-1942 годах. Нам же потребовалось лишь 35 дней, чтобы взломать укрепления врага в Крыму; из них ушло только 3 дня, чтобы сокрушить куда более сильную развитую, чем у нас в 1942 году, долговременную оборону под Севастополем и освободить главную базу Черноморского флота.

Перед Белорусской операцией

К лету 1944 года фашистские войска были отброшены на линию Нарва-Псков-Витебск-Кричев-Мозырь-Пинск-Камень-Каширский-Броды-Коломыя-Яссы-Дубоссары-Днестровский лиман. Красная Армия освободила Ленинградскую и Калининскую области, часть Белоруссии, почти всю Украину, часть Молдавии и Крым. На южном участке фронта боевые действия велись на территории Румынии.

К началу летней кампании 1944 года в резерве Ставки находились две общевойсковые, одна танковая и одна воздушная армии, а на доукомплектовании – ряд стрелковых, кавалерийских, танковых, механизированных, артиллерийских и авиационных соединений.

24 апреля 1944 года Западный фронт был переименован в 3-й Белорусский фронт. Гитлеровская клика не допускала мысли, что советские войска смогут наступать по всему фронту. Поэтому свои основные силы враг держал не в Белоруссии, а на юге.

К разработке конкретного оперативного плана проведения Белорусской операции и плана летней кампании 1944 года в целом Генштаб вплотную приступил с апреля.

Для разгрома группы армий «Центр», Ставка считала необходимым привлечь войска 1-го Прибалтийского фронта (командующий генерал армии И.Х. Баграмян), стоявшего западнее Невеля до Западной Двины; 3-го Белорусского фронта (командующий генерал-полковник, затем генерал армии И.Д. Черняховский) – от Западной Двины по Витебской гряде до западных отрогов Смоленской возвышенности; 2-го Белорусского фронта (командующий генерал-полковник, а с 28 июля 1944 генерал армии Г.Ф. Захаров, член военного совета генерал-лейтенант Л.З. Мехлис, затем генерал-лейтенант Н.Е. Субботин – от восточной границы между Витебской и Могилёвской областями до северной границы Гомельской области;

1-го Белорусского фронта (командующий генерал армии, затем Маршал Советского Союза Рокоссовский К.К.) – от Нового Быхова через Жлобин к устью Птичи, затем вдоль Припяти на запад до Ратно и оттуда к Ковелю;

Днепровскую военную флотилию (командующий капитан 1-го ранга, затем контр-адмирал В.В. Григорьев), корабли которой находились на Днепре, Березине и Припяти; наконец, крупные силы партизан, действовавших на территории Белоруссии.

Замыслом предусматривалось окружить и уничтожить немецкие группировки в районе Витебска и Бобруйска, после чего стремительно развивая наступление в глубину, окружить и затем разгромить войска 4-й немецкой армии восточнее Минска, что создало бы благоприятные условия для развития операций всех четырёх фронтов.

Одновременно с подготовкой Белорусской операции Генштаб совместно с командованием Ленинградского и Карельского фронтов разрабатывали наступательные операции на Карельском перешейке и в Южной Карелии.

Жукова и меня несколько раз вызывали в Москву, много раз Верховный Главнокомандующий говорил с нами об отдельных деталях и по телефону. При этом Сталин нередко ссылался на свои переговоры по этим вопросам с командующими войсками фронтов, особенно с Рокоссовским.

Помню, Сталин спросил меня, кого бы я мог порекомендовать на должность командующего 3-м Белорусским фронтом. В качестве командующего 3-м Белорусским фронтом я порекомендовал кандидатуру генерал-полковника И.Д. Черняховского.

20 мая разработанный Генштабом план Белорусской операции был представлен Верховному Главнокомандующему. Вскоре он был рассмотрен в Ставке.

Вместе с Жуковым и Антоновым я неоднократно бывал в те дни у Верховного Главнокомандующего. Каждый раз во время этих встреч мы возвращались к обсуждению деталей плана и проведения Белорусской операции, получивший наименование «Багратион».

30 мая Ставка окончательно утвердила план операции «Багратион».

Конфигурация фронта в Белоруссии представляла собой к тому времени огромный выступ на восток площадью около 250 тыс. кв км, огромной дугой огибавшей Минск. Северный его фас был обращён к Великим Лукам; восточный смотрел с немецкой стороны на Смоленскую и Гомельскую области; южный тянулся вдоль Припяти. Нависая над правым крылом 1-го Украинского фронта, выступ создавал с севера угрозу коммуникациям этого фронта и способствовал обороне фашистских подступов к границам Польши и Восточной Пруссии.

Немцы имели на этом направлении 1200 тысяч солдат и офицеров, 9,5 тыс. орудий и миномётов, 900 танков и штурмовых орудий, 1300 боевых самолётов.

По утверждённому Ставкой плану, операцию «Багратион» решено было начать 19-20 июня.

Было принято решение послать Жукова для координации действий 1-го и 2-го Белорусских, а меня – 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов.

В ночь на 31 мая Сталин, Жуков, я и Антонов отработали в Ставке частные директивы фронтам белорусского направления. 31 мая директивы за подписью Сталина и Жукова были направлены фронтам. Жуков подписал распоряжение Захарову и Рокоссовскому определить срок готовности и начало наступления.

Аналогичное распоряжение за моей подписью посылалось Баграмяну и Черняховскому.^[55]

31 мая я встретился в Генштабе с командующим 3-м Белорусским фронтом И.Д. Черняховским. Иван Данилович искренне обрадовался встрече и выразил удовлетворение, что мы с ним вместе будем осуществлять операцию, в которой он впервые будет выступать в качестве командующего фронтом.

В ночь с 16-го на 17 июня, в разговоре по телефону Сталин спросил меня, как он часто делал, не смогу ли я без особого ущерба для выполняемого задания прибыть на 2-3 дня в Москву. Я согласился и уже днём был в столице, а вечером 17 июня вместе с Антоновым встретился с И.В. Сталиным.

Как выяснилось, основным вопросом, ради которого меня вызвали в Ставку явились события на Севере. Войска Ленинградского фронта после ожесточённых боёв на Карельском перешейке, нанеся серьёзное поражение  финским войскам, готовились к штурму последнего оборонительного рубежа. Как стало известно, финское командование уже перебросило часть своих сил из Южной Карелии на Карельский перешеек. Немецкое командование, чтобы спасти Финляндию от поражения и обеспечить её дальнейшее участие в войне на своей стороне, вынуждено будет, несмотря на все трудности, усилить этот участок фронта.

Поэтому фактор времени при решении задач, поставленных перед войсками Ленинградского фронта, играл теперь исключительно важную роль. Связавшись по телефону с командующим Ленинградским фронтом Л.А. Говоровым, Сталин заслушал его детальный доклад и дал ему ряд советов и указаний. Тогда же было решено, что после взятия Выборга необходимо будет продолжать наступление и с выходом войск на рубеж Элисенваара-Иматра-Виройоки и освобождением при помощи Балтийского флота Большого Берёзового и других островов Выборгского залива прочно закрепиться на Карельском перешейке и, перейдя там к обороне, сосредоточить основное внимание фронта на участии в боях по освобождению Эстонии.