Россия из века в век Глава 3

Глава третья

Дамоклов меч войны

Если подвести итоги внешнеполитической деятельности с 1931 до начала 1941 года, то главным является то, что, несмотря на происки англо-американского империализма, удалось избежать вовлечение Советского Союза в войну против Германии. В противном случае летом 1939 года нам бы пришлось в одиночестве вести войну на два фронта: против фашистской Германии на западе и Японии на востоке.

Заключение договора о ненападении с Германией было правильным шагом с нашей стороны. Он дал необходимую передышку для более лучшей подготовки страны к обороне….

Обстановка обостряется с каждым днём, и очень похоже, что мы можем подвергнуться  внезапному нападению со стороны фашистской Германии.

 И. Сталин (из выступления на расширенном заседании Политбюро ЦК ВКП(б), конец мая 1941 года)

Завтра – война[1]

Весной 1940 года я вместе с семьёй побывал в Сочи. После этого был приглашён к Народному комиссару обороны. Маршал С.К. Тимошенко принял тепло и сердечно. Вспомнилось мне начало тридцатых годов – 3-й кавалерийский корпус, которым тогда командовал С.К. Тимошенко и где я был командиром 7-й Самарской дивизии имени Английского пролетариата кавдивизии. Комкор у всех нас, коников, пользовался уважением. Больше того – любовью. И на высоком посту наркома он сохранил ту же простоту в обращении и товарищескую доступность.

Семён Константинович предложил мне снова вступить в командовании 5-м кавалерийским корпусом (в этой должности я служил ещё в 1936-1937 года). Корпус переводился на Украину, был ещё в пути, и нарком пока направил меня в распоряжение командующего Киевским военным округом. Я должен был помочь в проверке войск, отправлявшихся в освободительный поход в Бессарабию. В моём присутствии нарком позвонил об этом по телефону в Киев генералу армии Г.К. Жукову.

Я был включён в группу генералов, работавших под руководством командующего округом. Мы всё время проводили в частях. Поручения генерала Жукова были интересны и позволили мне уяснить сильные и слабые стороны наших войск. Но недолго нам пришлось вместе с ним работать на Украине: Георгий Константинович Жуков уехал в Москву начальником Генерального штаба, а я, вернувшись из Бессарабии, вступил в командование корпусом.

Опыт, приобретённый в дни освободительного похода, был очень полезен. Мы, командиры старались опираться на него, организуя боевую подготовку войск. Конец сорокового года ознаменовался для меня новым назначением. Я стал командиром 9-го механизированного корпуса, который ещё предстояло сформировать. Это было полной неожиданностью. Ведь я провёл в коннице двадцать семь лет…

Переход на службу в новый род войск, естественно, вызвал опасение: справлюсь ли  с задачами комкора в механизированных войсках? Но воодушевляли оказанное доверие и давно зародившаяся заинтересованность бронетанковыми соединениями, перед которыми открывались богатые перспективы.

Нужно сказать, что уже в первую мировую войну конница стала терять своё былое значение. Появились на театре военных действий массовые армии, насыщенные автоматическим оружием (пулемёты), скорострельной артиллерией, танками и авиацией. Образовались сплошные фронты. Войска, зарывшиеся в землю и огородившиеся колючей проволокой, исключали успешные действия кавалерии в конном строю. Конница наряду с пехотой была посажена в окопы, конь стал преимущественно средством передвижения. Гражданская война в России воскресила ненадолго роль конницы. Конница, как наиболее подвижный в то время род войск, приобрела тогда большое значение.

Годы шли… Пятилетки создавали возможность оснащать армию более совершенным вооружением. Развивалась и военная мысль.

Формирование бронетанковых соединений началось как раз за счёт некоторого сокращения конницы.

И уже во второй половине тридцатых годов наши Вооружённые Силы (ВС) имели значительное количество сформированных и сколоченных механизированных корпусов оперативного назначения…. Наши ВС способны были нанести сокрушительный удар любому врагу, рискнувшему напасть на Советскую Родину.

Правда, в конце тридцатых годов были допущены серьёзные промахи. Пострадали и наши военные кадры, что не могло не отразиться на организации и подготовке войск.

Нападение фашистской Германии на Польшу и молниеносный разгром её вооружённых сил, несмотря на мужество большинства солдат и офицеров, и ещё более трагический исход военных действий во Франции подтвердили, каким преимуществом обладала Германия, создавшая мощные бронетанковые и моторизованные войска, а также сильную авиацию.

9-й мехкорпус состоял из трёх дивизий. Это были 131-я моторизованная стрелковая дивизия под командованием полковника Н.В. Калинина, 35-я танковая дивизия генерал-майора Н.А. Новикова и 20-я танковая дивизия, командиром которой был полковник М.Е. Катуков (оговорюсь, что из-за болезни командира в первые дни войны 20-ю водил в бой его заместитель полковник В.М. Черняев). Наш корпус находился в непосредственном подчинении Киевского военного округа.

Одна мысль руководила нами: чем быстрее приведём корпус в боевую готовность, тем лучше выполним свой долг перед народом и партией.

Время не ждало. Фашистская Германия, упоённая своими успехами на Западе, приступила к операциям на Балканах, покоряя одну страну за другой. Все мы, военные, чувствовали, что приближается момент, когда и наша страна – хотим мы того или нет – будет втянута в водоворот разбушевавшейся войны.

Откровенно говоря, мы не верили, что Германия будет свято блюсти заключённый с Советским Союзом договор. Было ясно, что она всё равно нападёт на нас. Но договор давал нам возможность выиграть время для укрепления нашей обороны и лишал империалистов надежды создать единый антисоветский фронт.

Однако времени мы не теряли. В первую очередь сосредоточили своё внимание на подготовке командиров и штабов. Проводились командно-штабные выходы в поле со средствами связи и обозначенными войсками, военные игры на картах и полевые поездки по наиболее вероятным маршрутам движения корпуса на случай внезапной войны.

Обязали всех офицеров обеспечивать повседневную боевую готовность подразделений и частей, не дожидаясь полного укомплектования.

Те дни не прошли бесследно, они дали результат в июне сорок первого. С моей стороны в системе воспитания командного состава самым главным было правило развивать у каждого способность к самостоятельности, решительность и смелость. Только командир, обладающий такими качествами, будет на высоте требований, предъявляемых боем.

В мае 1941 года командующий Киевским военным округом М.П. Кирпонос провёл полевую поездку фронтового масштаба. В ней принимал участие и наш мехкорпус, взаимодействия с 5-й общевойсковой армией на направлении Ровно, Луцк, Ковель. Мы многого ожидали от этого учения. Надежды не оправдались. Разбор, произведённый командующим округом, был весьма бледным, трудно было даже определить, что собственно говоря, от нас требовалось.

Затем из штаба округа последовало распоряжение, никак не вязавшееся с условиями того времени, с надвигающейся угрозой вражеского вторжения. Войскам было приказано выслать артиллерию на полигоны, находившиеся в приграничной зоне. Нашему корпусу удалось отстоять свою артиллерию. Доказали, что можем отработать все упражнения у себя на месте. И это выручило нас в будущем.

В дни полевой поездки я ознакомился с приграничной местностью на направлении вероятных действий корпуса и на других участках. Строительство укреплённого района только развёртывалось.

Я не касался тогда и не касаюсь сейчас проблем большой политики, а рассуждаю, как командир, накопивший к 1941 году практический боевой опыт и знания в области тактики, оперативного искусства и стратегии.

Даже по тем скудным материалам, которые мне удавалось получить из различных источников, можно было сделать некоторые выводы из действий немецких войск в Польше и Франции. В наступательных операциях они ведущую роль отводили танковым, моторизованным соединениям и бомбардировочной авиации; сосредоточивали все силы в один кулак, чтобы разгромить противника в короткие сроки; наносили удары мощными клиньями, ведя наступление в высоких темпах по сходящимся направлениям. Особое значение придавалось внезапности. Надо было держать порох сухим.

Невольно вспоминалась мне служба в Приморье и в Забайкалье, 1921-1935 годы. При малейшей активности и передвижении частей по ту сторону границы наши войска всегда были готовы встретить любые попытки «соседа». Все соединения и части, находившиеся в приграничной зоне, были в постоянной боевой готовности, определяемой часами.

Имелся чётко разработанный план прикрытия и развёртывания главных сил, и он менялся в соответствии с переменами в общей обстановке на данном театре.

В Киевском военном округе этого, на мой взгляд, недоставало.

Ещё во время окружной полевой поездки я беседовал  некоторыми товарищами из высшего командного состава. Это были генералы И.И. Федюнинский, С.М. Кондрусев, Ф.В. Камков (командиры стрелкового, механизированного и кавалерийского корпусов). У них, как и у меня, сложилось мнение, что мы находимся накануне войны с гитлеровской Германией… Договорились о взаимодействии наших соединений, ещё раз прикинули, что предпринять, дабы не быть захваченными врасплох, когда придётся идти в бой.

В частности, проверили народнохозяйственный автотранспорт, приписанный к корпусу. Товарищи, занятые мирными делами, не уделяли ему должного внимания (Скажу сразу: в связи с тяжёлой обстановкой, сложившейся с 22 июня в приграничной зоне, 9-й мехкорпус не получил ни одной машины из приписанных по плану мобилизации; она, кстати, была объявлена уже в момент выступления корпуса в боевой поход).

И самое тревожное обстоятельство – истёк май, в разгаре июнь, а мы не получили боевую материальную часть… Пришлось мне ограничить использование танков для учебных целей из опасения, что мы, танкисты, окажемся на войне вообще без каких бы то ни было танков.

Вечером 21 июня кому-то из нашего штаба сообщили по линии погранвойск, что на заставу перебежал ефрейтор немецкой армии, по национальности поляк, из Познани, и утверждает: 22 июня немцы нападут на Советский Союз.

Решили всё держать наготове.

Командарм Ленинградского Неба^[2]

Эскадрилья, которой командовал полковник Новиков, в феврале 1938 года заняла первое место в 116-й авиационной бригаде.

После встречи Новикова с бывшим командиром 450-й авиационной бригады Е.С. Птухиным, которого после Испании назначили начальников ВВС Ленинградского округа, Новиков был переведён к нему начальником штаба ВВС округа. В октябре 1939 года Советское правительство предложило правительству Финляндии перенести границу от Ленинграда на несколько километров к северо-западу. В порядке компенсации было предложено уступить вдвое большую территорию. Но это и другие миролюбивые предложения нашей страны были отвергнуты…

«Линия Маннергейма» состояла из зоны заграждения, трёх основных и двух промежуточных полос, а также из отсечных позиций. Всего насчитывалось свыше тысячи дотов и дзотов, в том числе 296 долговременных железобетонных сооружений. Общая глубина обороны достигала 90 километров.^[3]

26 ноября 1939 года разгорелся пограничный конфликт. 7 января был образован Северо-Западный фронт во главе с командармом 1 ранга С.К. Тимошенко. В состав Военного совета фронта вошли А.А. Жданов, начальник штаба командарм 2 ранга И.В. Смородинов, начальник ВВС округа комкор Е.С. Птухин и корпусной комиссар А.Н. Мельников. Новиков стал начальником штаба ВВС фронта.

Нужны самолёты поля боя, — думал Новиков, рассматривая дешифрованные фотоснимки, «линии Маннергейма», — штурмовики, пикирующие бомбардировщики, способные поражать малоразмерные и точечные цели. Нужны самолёты непосредственного взаимодействия с наземными войсками.

При подготовке к наступлению Новиков предложил организовать выезды командиров авиачастей вместе со штурманами на наблюдательные пункты дивизий и корпусов.

В первых числах марта войска фронта развернули бои за Выборг. 13 марта 1940 года в 12 часов дня военные действия были прекращены.

Около 50 тысяч воинов были награждены орденами и медалями, свыше 400 человек, в том числе Е.С. Птухин были удостоены звания Героя Советского Союза. Высшую награду Родины – орден Ленина получил Новиков. Ему было присвоено воинское звание комдив. 

В августе 1940 года на совещании в Кремле И.В. Сталин предложил перевести комкора Птухина в Киевский Особый военный округ.

Кого назначим на его место? – спросил он присутствующих. Начальник ВВС РККА Я.В. Смушкевич сказал, что надо подумать.

— Надо ли искать комендатуру? – задал вопрос Сталин и сам же ответил на него: — Есть начальник штаба товарищ Новиков. Он работник хороший, проверен в финскую войну. Пусть он и командует авиацией в Ленинграде.

— Достойная кандидатура, — подтвердил Нарком обороны С.К. Тимошенко.

— Потому-то тебя дорогой, и не вызывали в ЦК перед назначением. Раз твою кандидатуру выдвинул сам товарищ Сталин, какие могут быть беседы, — закончил рассказ о совещании в Кремле Птухин после возвращения из Москвы.

— Принимай, друже, дела. Как говорится большому кораблю – большое плавание.

Начало Великой Отечественной войны застало генерал-майора авиации Новикова в готовности к поездке из Ленинграда в Москву за назначением на должность командующего ВВС Киевского Особого военного округа.

— Прошу срочно прибыть в штаб округа, — проговорил начальник штаба округа генерал Никишев возбуждённым голосом. Никишев объявил, что на рассвете ожидается нападение Германии на Советский Союз и протянул Новикову директиву, подписанную Тимошенко и Жуковым.

— Это же война, — сказал Новиков, непроизвольно взглянув на часы. Было около двух часов ночи.

Отдав все необходимые распоряжения и поставив задачи штабным командирам, Новиков вместе с заместителем главного инженера ВВС округа Шепелевым выехал на аэродром Горелово, куда накануне прибыл эшелон новых скоростных истребителей МиГ-3. Сто новых машин – немалая сила.

Надо как можно быстрее ввести в строй прибывшие с завода самолёты. Более 700 лётчиков прибыло из школ лишь осенью 1940 года. В двух старейших дивизиях только каждый четвёртый лётчик мог летать на скоростных истребителях. Правда, успокаивало то, что старые типы самолётов были освоены хорошо. Лётчики-участники боевых действий в Испании, на Халхин-Голе и войны с Финляндией имели достаточный опыт.^[4]

Знал Новиков, что в боевом составе ВВС округа числится 1332 самолёта, но он знал и то, что в полной боевой готовности находится чуть больше тысячи машин.

Почти половина скоростных истребителей всё ещё в стадии сборки и облётов, около 150 самолётов ремонтировались^[5].

На севере от Ленинграда гитлеровцы держат 5-йвоздушный флот. Вместе с финской авиацией у них 900 самолётов.

Нацеленность командующего на победу, его спокойствие и уравновешенность благотворно влияли на командиров штаба, передавались в войска.

ВВС 23-й армии базировались на Карельском перешейке. Это направление в плане обороны считалось главным. Именно со стороны Выборга советское командование усматривало наибольшую опасность Ленинграду. В двух смешанных авиадивизиях, сосредоточенных на Карельском перешейке, насчитывалось 435 боевых самолётов.

Большие надежды Новиков возлагал на фронтовую авиагруппу, которая подчинялась непосредственно ему, базировалась на аэродромах к югу от Ленинграда и включала в себя две авиадивизии, две корпусные эскадрильи, четыре эскадрильи связи и одну санитарную. Всего в группе было 317 боевых машин^[6].

Командование согласно предвоенным планам было твёрдо уверено, что войскам округа придётся действовать лишь на советско-финской границе – от Баренцева моря до Финского залива. Именно отсюда ожидалась наибольшая опасность городу. Угроза Ленинграду с юго-запада, со стороны Восточной Пруссии, в расчёт почти не принималась. Это направление прикрывали войска Прибалтийского Особого военного округа.

Из воспоминаний Маршала Советского Союза Александра Михайловича Василевского^[7] (накануне)

В октябре 1937 началась моя работа в Генштабе начальником отделения оперативной подготовки комсостава армии.

Вплоть до июня 1939 года я возглавлял в Генштабе это отделение, затем был назначен по совместительству заместителем начальника оперативного отдела Генштаба.

Убедившись в нежелании Англии, Франции и Польши заключить Соглашение о совместной борьбе против гитлеровской агрессии, Советский Союз принял предложение Германии заключить пакт о ненападении. Подписав 23 августа этот договор, СССР расстроил планы международной реакции и повернул ход событий в более благоприятную для себя сторону. Теперь и Япония была вынуждена, признав свою неудачу у Халхин-Гола, пойти на подписание с нами и МНР 15 сентября мирного соглашения.

1 сентября 1939 года нападением Германии на Польшу началась вторая мировая война. В тот же день сессией Верховного Совета СССР был принят Закон о всеобщей воинской обязанности. Красная Армия окончательно стала кадровой. Как известно, даже после начала войны, Англия и Франция всё ещё надеялись остаться в стороне, столкнуть Германию с СССР. Поэтому они позволили Гитлеру быстро разгромить Польшу, вели «странную войну», выжидая советско-германского конфликта.

В середине сентября 1939 года Советское правительство отдало приказ перейти границу и освободить Западную Украину и Западную Белоруссию.

Лондон и Париж перенесли свои надежды на Финляндию и стали настраивать её против Советского Союза. Потерпели провал попытки Англии и Франции вовлечь в войну против СССР Эстонию, Латвию и Литву. Под давлением демократических сил правительства этих стран заключили осенью 1939 года договоры с СССР о взаимопомощи и о размещении советских воинских гарнизонов, аэродромов и военно-морских баз в отдельных местах Прибалтики. Тем самым был предотвращён захват в тот момент Германией этих малых государств, они уже не могли быть использованы в качестве плацдарма для нападения на СССР.

Как известно, попытки Советского правительства решить проблему с Финляндией путём обоюдного, взаимовыгодного соглашения наталкивались на отказ со стороны правящих кругов буржуазной Финляндии, за спиной которой стояли империалистические державы, надеявшиеся использовать её территорию как плацдарм для нападения на нашу Родину.

Докладывая план контрудара Главному военному совету Наркомата обороны (Шапошников начальник Генштаба. – А.М.) подчеркнул, что сложившаяся международная обстановка требует, чтобы ответные военные действия были проведены и закончены в предельно сжатые сроки, ибо в противном случае Финляндия получит извне серьёзную помощь, конфликт затянется.

По долгу службы я тоже имел отношение к разработке плана контрудара. Его основные идеи и главное содержание были определены Шапошниковым.

Однако Главный военный совет не принял этого плана и дал командующему войсками Ленинградского военного округа (ЛВО) командарму 2-го ранга Мерецкову указание разработать новый вариант плана прикрытия границы при возникновении конфликта.

Разработанный командованием и штабом ЛВО вариант контрудара был представлен в указанный Сталиным срок и утверждён.

30 ноября 1939 года части Красной Армии начали военные действия. В течение декабря войска ЛВО, преодолевая ожесточённое сопротивление и неся серьёзные потери, смогли пройти лишь зону заграждений и подойти к главной полосе обороны – «линии Маннергейма» на Карельском перешейке. Попытки прорвать её с ходу успеха не имели. В конце декабря 1939 года Главный военный совет вынужден был приостановить наступление наших войск с тем, чтобы заново спланировать операцию.

В эти дни и состоялись мои первые поездки вместе с Шапошниковым в Кремль, первые встречи с членами Политбюро ЦК ВКП(б) и лично с И.В. Сталиным…

7 января 1940 года по предложению Генштаба был создан на Карельском перешейке для прорыва «линии Маннергейма» Северо-Западный фронт под командованием командарма 1-го ранга С.К. Тимошенко. Членом военного совета был назначен А.А. Жданов, а начальником штаба – командарм 2-го ранга И.В. Смородинов.

11 февраля 1940 года фронт перешёл в наступление, прорвал оборону противника и успешно стал продвигаться вперёд.

Правительство Финляндии обратилось к Советскому Союзу с просьбой о заключении мира. В Москву прибыла финляндская правительственная делегация во главе с премьер-министром Р. Рюти. Начались мирные переговоры. В состав Советской делегации вошёл и я. После общих указаний Сталина мне под руководством Молотова и Шапошникова пришлось готовить все предложения относительно новых границ, которые и выносились на обсуждение при переговорах. В марте был подписан мирный договор.

Возглавить комиссию по демаркации границы Советское правительство поручило мне. В течение двух месяцев комиссии пришлось основательно потрудиться.

Заключение мирного договора СССР с Финляндией сорвало планы англо-французских империалистов. Советский Союз сумел улучшить своё стратегическое положение на Северо-Западе и Севере. Был решён вопрос, касающийся создания условий для обеспечения безопасности Ленинграда, Мурманска, Мурманской железной дороги.

Последние мирные месяцы

Подписание мирного договора между Финляндией и СССР вызвало глубокое разочарование наших недругов.

ЦК ВКП(б) и Советское правительство произвели значительные перемещения в руководящем составе Наркомата обороны. Реорганизация длилась фактически вплоть до начала Великой Отечественной войны. В мае 1940 года наркомом обороны стал Маршал Советского Союза Тимошенко. Меня примерно тогда же назначили первым заместителем начальника Оперативного управления Генштаба, присвоив мне звание комдив.

7 мая 1940 года Шапошникову было присвоено звание Маршала Советского Союза. О том, что предшествовало перемещению Шапошникова, я знаю со слов Бориса Михайловича. Как он рассказывал, Сталин, специально пригласивший его для этого случая, вёл разговор в очень любезной и уважительной форме. После советско-финляндской войны, сказал он, мы переместили Ворошилова и назначили Наркомом Тимошенко. Относительно Финляндии вы оказались правы: обстоятельства сложились так, как предполагали вы. Но это знаем только мы. Между тем всем понятно, что нарком и начальник Генштаба трудятся сообща и вместе руководят Вооружёнными Силами. Нас не поймут, если мы при перемещении ограничимся одним народным комиссаром. Кроме того, мир должен был знать, что уроки конфликта с Финляндией полностью учтены.

Это важно для того, чтобы произвести на наших врагов должное впечатление и охладить горячие головы империалистов. Официальная перестановка в руководстве как раз и преследует эту цель. (На самом деле этот конфликт показал Германии слабость наших Вооружённых Сил. – А.М).

Вскоре на Шапошникова было возложено руководство создания оборонительных сооружений, он стал заместителем наркома обороны и направил деятельность Главного военно-инженерного управления и управления строительства укреплённых районов.

Борису Михайловичу я обязан тем вниманием к моей персоне, которое иногда уделял лично мне Сталин.

В связи с этим припоминается следующее. Зимой 1940 года после одного довольно затянувшегося заседания Политбюро ЦК ВКП(б) Сталин пригласил всех его участников отобедать у него на квартире, находившейся этажом ниже его кабинета в Кремле.

На заседании по докладу начальника Генштаба был принят ряд оперативных и довольно срочных решений. Шапошников дал мне указание немедленно отправиться в Генштаб, отдать там все распоряжения, связанные с этими решениями. Минут через 45 после того, как я прибыл в Генштаб, мне позвонил Поскрёбышев и сообщил, что меня ждут в Кремле к обеду. Быстро закончив дела, я через несколько минут уже сидел рядом с Борисом Михайловичем за обеденным столом.

Сталин предложил тост за моё здоровье, и вслед за этим он задал мне неожиданный вопрос: почему по окончанию семинарии я «не пошёл в попы»? Я несколько смутившись, ответил, что ни я, ни отец не имели такого желания, что ни один из его четырёх сыновей не стал священником. На это Сталин, улыбаясь в усы, заметил:

— Так, так. Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймём до сих пор. Беседа на этом не кончалась.

— Скажите, пожалуйста, — продолжал он, — почему, вы, да и ваши братья, совершенно не помогаете материально отцу? Насколько мне известно, один ваш брат — врач, другой – агроном, третий — командир, лётчик и обеспеченный человек. Я думаю, что все вы могли бы помогать родителям, тогда бы старик не сейчас, а давным-давно бросил бы свою церковь. Она была нужна ему, чтобы как-то существовать.

Я ответил, что с 1926 года я порвал всякую связь с родителями. И если бы я поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в рядах РККА и тем более в системе Генштаба. В подтверждении я привёл следующий факт. За несколько недель до этого впервые за многие годы я получил письмо от отца. (Во всех служебных анкетах, заполняемых мною до этого, указывалось, что я связи с родителями не имею). Я немедленно доложил о письме секретарю своей партийной организации, который потребовал от меня, чтобы впредь я сохранял во взаимоотношениях с родителями  прежний порядок.

Сталина и членов Политбюро, присутствующих на обеде, этот факт удивил. Сталин сказал, чтобы я немедленно установил с родителями связь, оказывал бы им систематическую материальную помощь и сообщил бы об этом разрешении в парторганизацию Генштаба.

Надо сказать, что через несколько лет Сталин почему-то вновь вспомнил о моих стариках, спросив, где и как они живут. Я ответил, что мать умерла, а 80-летний отец живёт в Кинешме у старшей дочери, бывшей учительницы, потерявшей во время Великой Отечественной войны мужа и сына.

— А почему бы вам не взять отца, а быть может и сестру к себе? Наверное, им здесь было бы не хуже, — посоветовал Сталин.

Думаю, что и в этих добрых чувствах Сталина к моим близким не обошлось без Бориса Михайловича.

Вернёмся, однако, к плану по отражению агрессии. Как нам рассказал К. Мерецков, при его рассмотрении Сталин, касаясь наиболее вероятного направления главного удара потенциального противника, высказал свою точку зрения. По его мнению, Германия постарается направить в случае войны основные усилия не в центре того фронта, который тогда возникнет по линии советско-германской границы, а на юго-западе, с тем, чтобы прежде всего захватить у нас наиболее богатые промышленные, сырьевые и сельскохозяйственные районы.

В соответствии с этим Генштабу было поручено переработать план, предусмотрев сосредоточение главной группировки наших войск на Юго-Западном направлении.

Это были месяцы, когда германский фашизм, с попустительства Англии и Франции, шагал по Европе. Капитулировавшая летом 1940 года Франция была расчленена. Германская авиация совершала массированные налёты на Англию. Япония расширяла военные действия в Китае. 27 сентября в Берлине был подписан пакт о военном союзе между Германией, Италией, Японией. Этот агрессивный пакт был направлен, как это ясно было каждому здравомыслящему человеку, в первую очередь против СССР. Угроза фашистского нападения на Советский Союз стала более реальной.

В результате лишь за 1940 год было достигнуто многое. Важное значение безопасности Советских рубежей имело воссоединение западных областей Белоруссии с БССР и западных областей Украины и Северной Буковины с УССР, восстановление Советской власти в Латвии, Литве, Эстонии и вхождение их в состав Союза ССР, освобождение и возвращение в братскую семью народов Советского Союза трудящихся Бессарабии.

Нецелесообразно было в непосредственной близости от новой границы строить в 1940-1941 годах аэродромы и размещать военные склады. Генштаб и лица, непосредственно руководившие в Наркомате обороны снабжением и обеспечением жизни и боевой деятельности войск, считали, наиболее целесообразным иметь к началу войны основные запасы подальше от государственной границы, примерно на линии Волги. Некоторые же лица из руководства Наркомата (особенно Г.И. Кулик, Л.З. Мехлис и Е.А. Щаденко) категорически возражали против этого. Они считали, что агрессия будет быстро отражена и война во всех случаях будет перенесена на территорию противника.

В ноябре 1940 года Василевский и Злобин, оба из Генштаба были в составе делегации, возглавлявшей Молотовым в Германии. Встречи с Гитлером и Риббентропом не дали никаких результатов. Гитлер попытался вовлечь советскую делегацию в грязную игру, предложив обсудить провокационный план «раздела мира» между Германией, Италией, Японией и СССР. Отвергнув политические инсинуации, Молотов потребовал конкретных ответов на наши вопросы о политике Берлина в Центральной и Юго-Восточной Европе и целях Германии в Финляндии и Румынии.

Позднее всему миру стало известно, что уже 5 декабря 1940 года Гитлер, рассмотрев «план Отто» (план нападения на СССР), одобрил его в принципе, а 18 декабря подписал «план Барбаросса» со сроком готовности нанести удар по СССР 15 мая 1941 года.

Все члены делегации вынесли общее впечатление от поездки: Советский Союз должен быть, как никогда, готов к отражению фашистской агрессии.

В мае-июне 1941 года по железной дороге на рубеж рек Западная Двина и Днепр были переброшены 19-я, 21-я и 22-я армии из Северо-Кавказского, Приволжского и Уральского военных округов, 25-й стрелковый корпус из Харьковского ВО, а также 16-я армия из Забайкальского ВО на Украину, в состав Киевского особого ВО.

27 мая Генштаб дал западным приграничным округам указания о строительстве в срочном порядке полевых фронтовых командных пунктов, а 19 июня – вывести на них фронтовые управления Прибалтийского, Западного и Киевского особых военных округов, управление Одесского округа по ходатайству окружного командования добился такого разрешения ранее.

12-15 июня этим округам было приказано вывести дивизии, расположенные в глубине округа, ближе к госгранице.

19 июня эти округа получили приказ маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады и базы и рассредоточить самолёты на аэродромах.

*         *         *

Оправданно поставить вопрос: почему Сталин, зная о явных признаках готовности Германии к войне с нами, всё же не дал согласия на своевременное приведение войск приграничных военных округов в боевую готовность?

Само по себе приведение войск приграничной зоны в боевую готовность является чрезвычайным событием, и его нельзя рассматривать как нечто рядовое в жизни страны и в её международном положении. Скажу лишь, что преждевременная боевая готовность Вооружённых Сил может принести не меньше вреда, чем запоздание с ней. Остановлюсь лишь на том случае, когда Сталин явно промедлил с принятием решения на переход армии и страны на полный режим военного времени.

Так вот, считаю, что хотя мы и были ещё не совсем готовы к войне, но если реально пришло время встретить её, нужно было смело перешагнуть порог.

Сталин не решался на это, исходя, конечно из лучших побуждений. Но в результате несвоевременного приведения в боевую готовность Вооружённые Силы СССР вступили в схватку с агрессором в значительно менее выгодных условиях и были вынуждены с боями отходить в глубь страны. Не будет ошибочным сказать, что, если бы к тем огромным усилиям партии и народа, направленным на всемерное укрепление военного потенциала страны, добавить своевременное отмобилизование и развёртывание Вооружённых Сил, перевод их полностью в боевое положение в приграничных округах, военные действия развернулись бы во многом по-другому. Иными словами, если бы наши войсковые части и соединения были своевременно отмобилизованы, выведены на предназначенные для них планом боевые рубежи, развернулись на них, организовали чёткое взаимодействие с артиллерией, с танковыми войсками и авиацией, то можно предположить, что уже в первые дни войны были бы нанесены противнику такие потери, которые не позволили бы ему столь далеко продвинуться по нашей стране, как это имело место.

Но отступить нам пришлось бы, так как немецко-фашистские войска всё же имели ряд серьёзных преимуществ, в том числе такие, как милитаризация экономики и всей жизни Германии, превосходство по ряду показателей в вооружении и численности войск и опыту ведения войны.

И неправильно объяснять неудачное начало войны исключительно ошибками Сталина.

Партия видела приближение войны и предпринимала максимум усилий, чтобы оттянуть сроки вступления в неё Советского Союза. Это был мудрый и реалистический курс. Его осуществление требовало, прежде всего, искусного ведения дипломатических отношений с капиталистическими странами, и особенно с агрессивными. Советский Союз, руководимый Коммунистической партией, решительно боролся за укрепление мира, за безопасность народов, а в отношении Германии пунктуально выполнял свои договорные обязательства, не предпринимал ни одного шага, который гитлеровские главари могли бы использовать для обострения обстановки, для военных провокаций.

Вся проблема, по моему мнению, сводилась к тому, как долго нужно было продолжать такой курс. Ведь фашистская Германия, особенно последний месяц, по существу, открыто осуществляла военные приготовления на наших границах, точнее говоря, это было то самое время, когда следовало проводить форсированную мобилизацию и перевод наших пограничных округов в полную боевую готовность, организацию жесткой и глубоко эшелонированной обороны.

И.В. Сталин оказывавший огромное влияние на внешнюю и внутреннюю политику партии и правительства, видимо, не смог правильно уловить этого переломного момента. Нужно было немедленно принимать новые решения, открывающие новую историческую эпоху в жизни нашей Родины, и вместе с тем, конечно, соблюдать максимальную осторожность, чтобы не дать гитлеровцам повода для обвинения нашей страны в агрессивности. То, что Сталин не смог вовремя принять такого решения, является его серьёзнейшим политическим просчётом.

В чём причины столь крупного просчёта этого опытного и дальновидного государственного деятеля? Прежде всего, в том, что наши разведорганы, как справедливо отмечает в своих воспоминаниях Г.К. Жуков, не смогли в полной мере объективно оценивать поступавшую информацию о военных приготовлениях фашистской Германии и честно по-партийному, докладывать её Сталину. Я не буду касаться всех аспектов такого положения, они в основном известны. Остановлюсь лишь на том, что в этом, видимо, сыграла свою роль и некоторая обособленность разведуправления от аппарата Генштаба.

Начальник разведуправления, являясь одновременно и заместителем наркома обороны, предпочитал выходить с докладом о разведданных непосредственно на Сталина, минуя начальника Генштаба. Если бы Г.К. Жуков был в курсе всей важнейшей развединформации, при его положении и характере, он, наверное, смог бы делать более точные выводы из неё и, тем самым, в какой-то мере повлиять на убеждения Сталина, что мы в состоянии оттянуть сроки начала войны, что Германия не решится воевать на два фронта – на Западе и Востоке. Нужно также иметь ввиду, что Сталин, стремясь оттянуть сроки войны, переоценивал возможности дипломатии в решении этой задачи.

Появись у него сомнение в дальнейшей целесообразности такого курса, он, как человек твёрдый, решительный, возможно немедленно дал бы согласие на проведение всех мер мобилизационного характера.

В связи с этим, думаю, имеет смысл остановиться на известном сообщении ТАСС от 14 июня 1941 года.

Некоторые читатели склонны считать его документом, сыгравшим чуть ли не роковую роль в нашей подготовке к войне, притупившим бдительность советских людей в самый важный критический момент в жизни нашей страны. Если рассматривать данное сообщение в отрыве от внешней и внутренней политики Коммунистической партии, вероятно, и можно сделать какие-то негативные выводы. Но так поступать было бы опрометчиво.

Сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года является, с одной стороны, военно-политическим зондажом, который со всей очевидностью показал, что Германия держит курс на войну против СССР и угроза войны приближается. Это вытекало из гробового молчания фашистских главарей на запрос, обращённый к ним Советским правительством. С другой стороны, это заявление показывало стремление нашего правительства использовать всякую возможность, чтобы оттянуть начало войны, выиграть время для подготовки наших Вооружённых Сил к отражению агрессии.

Таким образом, полагаю правильным считать, что сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года является свидетельством заботы партии и правительства о безопасности нашей страны и о её жизненных интересах.

О том, что это сообщение является внешнеполитической акцией, говорит продолжавшееся осуществление организационно-мобилизационных мероприятий, переброска на запад войсковых соединений, перевод ряда предприятий на выполнение военных заказов и т.д. У нас, работников Генштаба, как, соответственно, и у других советских людей, сообщение ТАСС поначалу вызвало некоторое удивление. Но поскольку за ним не последовало никаких принципиально новых директивных указаний, стало ясно, что оно не относится ни к Вооружённым Силам, ни к стране в целом. К тому же в конце того же дня первый заместитель начальника Генштаба Н.Ф. Ватутин разъяснил, что целью сообщения ТАСС являлось проверка истинных намерений гитлеровцев, и оно больше не привлекало нашего внимания.

Военная разведка

Главное разведывательное управление РККА

Знакомство с Берзиным^[8]

Возможность включиться в борьбу я получил благодаря разведывательной службе Красной Армии, командование которой размещалось неподалёку от Красной площади, на Знаменской улице, № 19. Советская разведывательная служба, естественно, не могла игнорировать элементарное правило, согласно которому всякая секретная служба, занятая сбором информации, пытается вербовать агентов по возможности в той самой стране, где намечается работать. Красная Армия – это совершенно понятно – располагала поддержкой миллионов коммунистов, которые считали себя не шпионами, а бойцами авангарда мировой революции. Структура советской военной разведки сохранила этот интернационалистский характер вплоть до 1935 года, и нельзя понять энтузиазм и заинтересованность людей, действующих в её рядах, если не рассматривать всю проблему в общем контексте мировой революции.

Эти люди отличались абсолютным бескорыстием. Могу с уверенностью свидетельствовать об этом, ибо хорошо знал их. Никогда они не заговаривали о гонорарах, о деньгах. Гражданские по своей сути, они всецело отдавались этому делу, точно так же, как при других обстоятельствах столь же безраздельно посвящали бы себя, скажем, профсоюзной работе.

*         *         *

Разведывательной службой Красной Армии руководил корпусной комиссар Ян Карлович Берзин (Петерис Кюзис – 1889-1938) – активный участник Октябрьской революции и гражданской войны, ближайший соратник Ф.Э. Дзержинского. С 1921 года – в разведывательном управлении РККА, в 1924-1935 гг. и 1937г. – начальник Главного разведывательного управления РККА; в 1936-1937гг – Главный военный советник республиканской армии в Испании.

Старый большевик, он  до революции дважды приговаривался к смертной казни, дважды бежал из-под стражи. В гражданскую войну командовал полком латышских и эстонских стрелков, на которых была возложена охрана Ленина и правительства. Свой подлинный интернационализм большевистское руководство доказало, в частности, тем, что доверило им охранять себя.

В декабре 1936 года, когда я познакомился с Берзиным, он уже пользовался всеобщим уважением и большим авторитетом. Всем своим обликом он совершенно не походил на этакого специалиста-робота от разведки. Большое значение он придавал нравственным человеческим категориям. Берзин, подбирая людей для своей службы, охотно повторял: «Советский разведчик должен быть наделён тремя качествами: холодным рассудком, горячим сердцем, железными нервами». Вопреки обычаю, принятому в разведывательных службах, он никогда не оставлял своих людей в беде. Никогда он не пожертвовал бы ни одним из них, так как для него это были настоящие люди и коммунисты.

Между Берзиным и его резидентами за рубежом всегда устанавливались близкие личные отношения. Так, в частности, его связывали узы глубокой дружбы с одним из самых великих советских разведчиков – Рихардом Зорге.

Рождение «Оркестра»

С Берзиным я встретился вновь после его возвращения из Испании. Он показался мне совершенно другим человеком. В Испании его менял генерал Григорий Штерн (1937-1938). Он сослужил большую службу в Испании, а после возвращения в СССР прославился в боях в районе озера Хасан.

В Испании Берзин узнал, что Тухачевский и весь его генштаб арестованы, а затем расстреляны. Он не сомневался, что «доказательства» против них могли быть только фальшивыми. Всё это очень волновало его. Берзин был слишком умён, чтобы питать какие-либо иллюзии насчёт своей личной судьбы. Волна, смывшая его товарищей, накатывалась и на него. Вопреки грозившей ему опасности, он вернулся в Москву по собственной инициативе, чтобы заявить Сталину протест против избиения коммунистов, совершаемого в Испании сотрудниками НКВД.

Берзин знал, что, действуя таким образом, он сам себе подписывает смертный приговор. Глубоко принципиальный коммунист, сознающий всю меру своей ответственности, он не мог молча наблюдать, как вследствие безоговорочно осуждаемых им действий исчезают лучшие кадры, которых он сам отбирал и пестовал.

Берзин принял меня для беседы.

— Я вам предлагаю перейти на работу к нам, потому что вы нам нужны, — сказал он мне. – И не сюда, в аппарат. Тут вам не место. Вы должны создать в Западной Европе базу для наших действий.

С другой стороны предложение Берзина позволяло мне с чистой совестью обеспечить свою безопасность. Польский гражданин, еврей, проживший несколько лет в Палестине, человек, лишившийся родины, журналист, сотрудничавший в ежедневной еврейской газете… Для НКВД я не мог не быть стократ подозрительным.

… Я сказал Берзину, что в каждой из стран, о которых шла речь, мне потребуются три сотрудника. Первый (не обязательно русский) должен обладать качествами, необходимыми для руководства группой. Второй должен быть техником-связистом, умеющим наладить и задействовать сеть радиопередатчиков, а также обслуживать их. Наконец, третий человек представлялся мне достаточно подкованным в военном отношении и способным обеспечить на месте предварительный отсев собираемой информации.

Берзин одобрил этот проект в целом, однако заметил:

— В Германии у нас уже есть великолепная группа, но мы связаны по рукам указаниями руководства партии, которое опасаясь провокаций, возражает против создания агентурной сети на территории рейха.

     — Видите ли, — возразил я, — дело не в том, чтобы сэкономить или не сэкономить советскому правительству какие-то расходы, а в том, что в военное время будет крайне трудно получать деньги из Москвы… Думаю, что в капиталистической стране при наличии известной сметки не так уж трудно зарабатывать деньги. Я мыслю себе создание экспертно-импортной фирмы с базой в Бельгии и филиалами в нескольких странах.

Разговор близился к концу. Берзин казался совершенно спокойным, почти счастливым.

— До начала войны остаются примерно два года, — сказал он мне. – Рассчитывайте прежде всего на себя самого. Ваша задача – бороться против третьего рейха.

— Знаю, что могу положиться на вас, — сказал Берзин, — и уверен, что вы добьётесь успеха… При отправке добытых вами сведений никогда не задавайтесь вопросом: как их примет руководство? Никогда не стремитесь угождать ему. Иначе вы будете просто плохо работать. Затем он добавил:

— Тухачевский был прав – война неизбежна и вестись она будет на нашей территории.

В то время Берзин уже знал, что обречён, но он ни о чём не сожалел. Наш разговор состоялся осенью 1937 года, и мы условились, что я уеду сразу после завершения необходимых приготовлений. Прошёл месяц, за ним другой, но меня никуда  не вызывали…. Я вернулся на работу в газету. Я уже было потерял всякую надежду, когда вдруг, в марте 1938 года, мне позвонил какой-то капитан, заместитель Стигги (помощника Берзина). Он попросил меня явиться к руководству. Меня предупредили, что перед отъездом я должен встретиться с новым начальником разведки.

Он принял меня в кабинете Берзина. Там ничто не изменилось. На вид ему было лет сорок пять. Он любезно принял меня и сразу же попытался успокоить:

— Мы полностью, без каких бы то ни было изменений, принимаем прежний план.

*         *         *

Новым начальником Главного разведывательного управления с июля 1940 года был назначен заместитель начальника Генштаба генерал Голиков Филипп Иванович, ранее никогда не работавший в органах разведки и, естественно, не имевший никакого опыта в работе с агентурой.  В годы гражданской войны Голиков Ф.И. пересекался с Ворошиловым и Сталиным.

Как вспоминает маршал Жуков Г.К.: «20 марта 1941 года генерал Голиков представил руководству доклад, содержавший сведения исключительной важности. В этом документе излагались варианты возможных направлений ударов немецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз. Начало наступления на СССР – ориентировочно 20 мая 1941 года… Наконец, в этом документе со ссылкой на сообщение военного атташе из Берлина указывается, что «начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года.»

Однако выводы из приведённых в докладе сведений, по существу, снимали всё их значение и вводили И.В. Сталина в заблуждение. В конце своего доклада Ф.И. Голиков писал:

«1. На основании всех приведённых выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почётного для Германии мира.

2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки». (Выделено мною – Г.Ж)

Такого же характера информация поступила от посла СССР в Германии Деканозова. Он не только направлял И.В. Сталину через соответствующие органы сведения об отсутствии угрозы нападения, но накануне войны разрешил приехать в Берлин семьям многих сотрудников полпредства и торгпредства, которые в ночь на 22 июня были арестованы и отправлены в гестапо.

Рихард Зорге^[9]

Рихард Зорге родился на юге России, на Апшеронском полуострове в Азербайджане. Первые слова, которым он научился, были русские слова: до четырёх лет он не знал немецкого языка.

Его мать Нина Семёновна Кобелева, дочь подрядного рабочего на железной дороге Баку-Сабунчи – чёрный город. Край нефти, промысловые посёлки, пропахшие нефтью – Сабунчи, Сураханы, Балаханы и т.д., нефть сочится из  под ног. Нина Семёновна была из бедной семьи, когда её родители умерли, на руках у двадцатидвухлетней Нины осталось шестеро братьев и сестёр. В это время к ней посватался сорокалетний немецкий техник с нефтепромыслов Адольф Зорге, красивый представительный мужчина с роскошной бородой. Он был вдовцом. Где-то в Германии проживали у родственника его  дочери Амалия и Эмма. Адольф Зорге приехал из Германии в Россию, в Азербайджан, в 1885 году. Это было время Ротшильда, братьев Нобель и других английских, шведских, французских и немецких нефтепромышленников, постепенно вытеснявших с Апшерона русских и местных капиталистов. 4 октября 1895 года здесь же в Сабунчах родился пятый ребёнок в семье Зорге – Рихард. Своему другу Рихард говорил: «Я может быть слишком русский, я русский до мозга костей!»

Адольф Зорге спекуляцией не занимался, он вкладывал сбережения в участки, нефтяные заводы. И в конце концов он добился своего: в «чёрном аду» Апшерона он построил свой маленький семейный рай, сделался респектабельным буржуа, многосемейным собственником. Когда Рихарду исполнилось три года, семья переехала в западный пригород Берлина.

Осенью 1926 года Рихард Зорге познакомился с Яном Карловичем Берзиным, которого выдвинул на работу в советскую военную разведку Ф.Э. Дзержинский в апреле 1921 года. Иногда Рихард обращался за советом к Яну Карловичу. Осведомлённость Берзина восхищала и удивляла Зорге. Он пока не подозревал, что его консультирует один из самых осведомлённых в государстве людей.

Сейчас вся деятельность Берзина была подчинена одному: безопасности советских границ. Необходимо создать на территории Китая чётко действующую информационную сеть, которая охватывала бы Маньчжурию, Восточный и Центрально-Южный Китай: Харбин, Мукден, Шанхай, Нанкин, Кантон… Такое дело можно было бы поручить лишь незаурядному человеку… Так впервые Ян Карлович подумал о Зорге как о военном разведчике… Берзин изложил ему свой план. И не ошибся. Рихард без колебаний согласился поехать в Китай.

Он узнал, что радист, некто Макс Клаузен, уже выехал в Китай. Зорге предстояло побывать в Германии, завязать отношения с редакциями газет и журналов, то же самое сделать в США. Да, в Шанхай Зорге поедет через Америку. Почти кругосветное путешествие. В Шанхай Зорге прибыл в январе 1930 года. Он значился корреспондентом немецкого журнала «Социологишемэгэзин», а также корреспондентом нескольких мелких американских газет. Свои статьи в американские газеты он стал подписывать псевдонимом «Джонсон».

Клаузен приехал в Китай на несколько месяцев раньше Зорге, в марте 1929 года. Он успел обеспечить надёжной связью Харбин, и в самый ответственный момент советско-китайского инцидента на КВЖД оперативно передавал в Центр важные сведения. В Китае Макс Клаузен связал свою судьбу с русской Анной Матвеевной Жданковой, которая стала носить его фамилию Анна Клаузен.

Зорге ясно сознавал: без помощи людей, хорошо знающих обстановку, успеха не добиться. Такими людьми были японские и китайские журналисты. Всё пристальнее следил он за деятельностью специального корреспондента газеты «Осака Асахи» японца Одзаки Ходзуми. Позже Зорге даст оценку своему новому другу:

«Одзаки был моим первым и наиболее ценным помощником. Он добывал самую точную, полную и интересную информацию, которая когда-либо поступала ко мне из японских источников. Сразу же после знакомства я близко подружился с ним». Шанхай называли городом международного грабежа Китая. Политически здесь главенствовали американцы. По реке сновали белые американские канонерки, на рейде дымили крейсеры, набережная почти всегда была запружена пьяными американскими матросами. Миллион иностранцев.

«В течение трёх лет пребывания в Китае я изучил его древнюю и новую историю, его экономику и культуру, провёл широкие исследования политики этого государства».

И конечно Зорге, овладел несколькими диалектами китайского языка. Изучал японский язык. Он любил повторять слова Маркса: «Иностранный язык есть оружие в жизненной борьбе».

22 января 1932 года Одзаки получил приказ от своей газеты о возвращении на родину. Позже Зорге скажет: «Его отъезд из Шанхая был тяжёлой утратой для меня и для нашей организации». Весной 1933 года Рихард выехал из Китая, и Макс не встречался с ним до 1935 года. Центр решил свернуть информационную сеть в Китае, так как в декабре 1932 года Советское правительство восстановило дипломатические отношения с Китаем. Организация Зорге свою задачу выполнила.

Поединок с «Третьим Рейхом» начало операции «Рамзай»

Возникшая ещё в 1930 году на территории Китая организация Зорге перенесла свою деятельность в 1933 году на территорию Японии и в условиях беспрестанной слежки активно функционировала до дня ареста – 18 октября 1941 года. Воспитателем, вдохновителем этого своеобразного коллектива был Рихард Зорге.

Здесь в Токио немецкая колония насчитывала около двух тысяч человек.

6 сентября 1933 года в строгих залах посольского особняка появился прибывший «оттуда» аккредитованный в Японии корреспондент германских газет «Франкфуртерцейтунг», «Берзенкурир» и голландской «Амстердам Хандельсблат» Рихард Зорге, доктор государственно-правовых наук.

Всего несколько часов назад корреспондент сошёл с океанского лайнера в Иокогамском порту, а очутившись в Токио, конечно же первым делом направился в германское посольство, чтобы официально зарегистрироваться. Он был высок, строен, красив, одет со вкусом. Всё изобличало в нём человека утончённого, воспитанного. Каждое слово его звучало весомо, угадывалось широкая осведомлённость; даже неискушённый мог догадаться, что послан он сюда не случайно и, возможно, с особыми полномочиями.

Корреспондент Зорге заговорил более откровенно, когда очутился в кабинете посла доктора Герберта фон Дирксена. Он извлёк из кармана рекомендательные письма в министерство иностранных дел Японии, визированные крупными чиновниками японского посольства в США. Среди документов были рекомендации к высокопоставленным японским дипломатам Тосио Сиратори и Кацудзи Дебути. Зорге коротко изложил цель своего приезда в Японию: ему, как журналисту, надлежит установить самый тесный контакт с японским МИДом. Германскому правительству нужна обстоятельная информация о политических настроениях в Японии по всем каналам, и тут газетчикам принадлежит не последнее слово… Зорге намекнул на возможность в ближайшее время более тесных отношений между «третьим рейхом» и Страной Восходящего Солнца..

Потом показал ещё один документ: справку, подтверждающую чистокровное арийское происхождение гражданина «третьего рейха» Рихарда Зорге. Случилось так, что перед отъездом Зорге в Японию нацистский пресс-клуб в Берлине дал в честь его обед, на котором присутствовали Функ, Геббельс и начальник иностранного отдела нацистской партии Болс. Он упомянул о них лишь для того, чтобы лучше передать атмосферу в Берлине, и посол это понял.

Он знал, что глава министерства пропаганды Геббельс благоволит к «Франкфуртерцайтунг», а Зорге был представителем этой газеты и тем самым как бы возвышался над другими немецкими борзописцами, входящими в Германское информационное агентство, или ДНБ.

Как о чём-то общеизвестном, Зорге говорил о поездке Розенберга в Лондон, о встрече Гитлера с американскими банкирами Олдричем и Манком.

На посла Зорге произвёл выгодное впечатление. Дирксен посоветовал ему наведываться иногда в посольство и к нему лично. Для начала Зорге получал приглашение на обед. А впереди были визиты к руководителю ДНБ, представителям служб информации различных министерств, знакомства с иностранными пресс-атташе, пресс-конференции.

 Советский разведчик заблаговременно изучил досье на Дирксена, знал, с кем придётся иметь дело, — и в этом была сила Зорге. В японской столице, в её кварталах среди шести миллионов токийцев затеряны его радисты Эрна и Бернгард, журналист Бранко Вукелич. С Вукеличем они встретились на первой же пресс-конференции. Бранко приехал в Токио ещё в феврале. Приехал с женой датчанкой Эдит и пятилетним сыном.

Рихард унёсся мыслями в далёкую Москву. То была их последняя встреча перед поездкой Зорге в Японию.

О чём говорил тогда Берзин Рихарду?

О том, что с приходом Гитлера к власти Германия превращается в потенциального противника номер один… Правящие круги США, Англии и Франции почти открыто поддержали гитлеровцев, надеясь их руками расправиться с Советским Союзом и стабилизировать положение мировой капиталистической системы. Над возрождением немецкой военной машины трудились шестьдесят американских предприятий, расположенных на территории Германии. В опасную игру включились финансово-промышленные группы Моргана, Рокфеллера, Дюпона, Форда, банк Англии. Не так давно примчавшийся в Берлин вице-президент американского концерна «Дюпон де Немур» договорился с руководителями «ИГ Фарбениндустри» о предоставлении рейху новейшей научно-исследовательской и военно-технической информации.

Неожиданно Берзин спросил: «Тебе известно, что такое операция «Рамзай?» Зорге промолчал. Вопрос не требовал ответа.

«Необходимо выяснить, каковы планы Германии и Японии, откуда Советскому Союзу грозит главная опасность, — проговорил Берзин. – Это и будет операция «Рамзай». Её цель – защита Советского Союза.

Операцию провести успешно возможно лишь на территории самой Японии,- продолжал Берзин. – Если нам удастся создать разведывательную организацию в Японии, а мы обязаны сейчас её создать, то отпадёт необходимость добывать информацию окольными путями».

«Почему у операции такое странное название – Рамзай?» — спросил Зорге.

Берзин взглянул на него в упор: «Рамзай» — значит «Р.З», а «Р.З». – это Рихард Зорге!»

«Такое важное дело, как создание организации в очень тяжёлых условиях Японии, — сказал Берзин, — мы можем доверить человеку исключительных личных качеств.. В Китае ты успешно справился с заданием. А теперь тебя ждут дела большого масштаба».

— Что касается остального, то действуй сообразно обстоятельствам. А вот «дела» и фотографии твоих помощников.

Мельчайшие детали операции были строго продуманы.

О намерениях «третьего рейха» можно узнать через германское посольство в Японии. Следовательно, необходимо утвердиться в посольстве. Путь в Токио лежит через Германию.

На обеде в посольстве Рихард познакомился с приехавшим из Нагои стажёром — абверовцем подполковником Эйгеном Оттом (стажёром германской армии в японских войсках).

Постепенно Зорге встретился с радистами Бернгардом и Эрной, с югославом Вукеличем, художником Мияги. Радовало Зорге то, что один из флангов его организации – контроль за деятельностью посольств Англии, Франции, Америки – надёжно обеспечен. Здесь Вукелич был на своём месте, его работа сулила немаловажные результаты. А обобщать, создавать цельную картину международных политических отношений, ставить прогнозы – это уже дело Рихарда.

В конце весны 1934 года в редакцию «Осака Асахи» (в городе Осака – «японская Венеция») зашёл худощавый человек в американском костюме, представившийся как Минами Рюити – это был художник Мияги. Он намекнул Одзаки, что с ним желает встретиться старый друг по Шанхаю. Зорге встретился с Одзаки Ходзуми в заповеднике НАРа. Нара – провинциальный городок, притулившийся под самым носом у Осаки – города-гиганта. Некогда в древности Нара была столицей, а сейчас превратилась в большой музей старины.

Осенью 1934 года по совету Зорге Одзаки перебрался в Токио, где поступил в исследовательскую группу газеты «Асахи».

Посол фон Дирксен неизбежно пришёл к мысли, к которой с самого начала подводил его Зорге: при составлении отчётов в Берлин консультироваться с компетентным человеком! Таким компетентным человеком в вопросах внутреннего положения Японии был Зорге. И никто иной.

В посольстве, а также в немецкой колонии неожиданно открыли, что у них под боком живёт талантливый журналист; многие помнили, что «Франкфуртерцейтунг» пользуется особым покровительством Геббельса.

Отчёты и доклады посла фон Дирксена после консультаций с корреспондентом Зорге налились жизненными соками и наконец-то были замечены Нейратом (министр иностранных дел Германии в то время – А.М)

В немецком посольстве обосновался подполковник Эйген Отт – помощник военного атташе. Ему страстно хотелось поскорее сделаться атташе.

«На месте Дирксена я давно прогнал бы этого Вайзе и поставил на место пресс-атташе человека более достойного».. – сказал Отт. «А почему бы вам со временем не занять место Дирксена?» — отпарировал Рихард. Прямолинейный подполковник отвечал: «Потому, что Дирксена консультируют, а меня нет» Зорге видел Отта насквозь. Кроме того, фрау Отт всё-таки рассказала кое-что.

«Ну если дело только за этим, то я к вашим услугам», — произнёс Рихард и протянул помощнику атташе руку. Зорге консультировал, тут-то и произошло чудо: Отт получил первую благодарность из Берлина. Воодушевлённый успехом, он прямо-таки насел на Зорге. И Рихард трудился. В адрес помощника атташе посыпались благодарности. А потом ему присвоили полковника. Рихард консультировал фон Дирксена, писал сводки и донесения за Отта, изучал историю и экономику Японии, собирал библиотеку.

«Я взвалил на себя слишком много обязанностей. Мне приходилось одновременно заниматься деятельностью журналиста, работника германского посольства, вести исследовательскую работу и, наконец, продолжать свою секретную деятельность. Я страдал от хронического недостатка времени». Разведчик утверждал себя. И всё-таки это были всего-навсего первые шаги. Он ещё не пользовался полным доверием Дирксена. Радисты наконец-то установили связи с Центром. Но связь какая-то неустойчивая. В одной из шифровок Зорге попросил прислать квалифицированного радиста, Макса Клаузена, а Бернгарда и Эрну отозвать.

Пришла радиограмма – Бернгард и Эрна отзываются в Москву и сам Зорге должен также выехать в Москву для инструктажа. Рихард стал распространять слух, что собирается в Европу. Отт заволновался: как некстати Зорге собрался в Германию! Отта только что назначили военным атташе. И всё это благодаря помощи Рихарда.

Разумеется, целая орава провожала его на пароход.

25 июля 1935 года он оказался в Москве, в своей семье. Зорге в кабинете начальника разведывательного управления комкора Урицкого. Подготовлен обстоятельный доклад о деятельности организации. Урицкий остался доволен докладом. Он ещё раз подчеркнул, что главные усилия Зорге должен направлять на выяснение замыслов фашистской Германии в отношении СССР. Посоветовал Рихарду вступить в нацистскую партию. Семён Петрович Урицкий устроил небольшой обед, и здесь Зорге встретился вновь с Максом Клаузеном. Урицкий дал указание в том смысле, чтобы мы своей деятельностью стремились отвести возможность войны между Японией и СССР. И Зорге, находясь в Японии и посвятив себя разведывательной деятельности, с начала и до конца твёрдо придерживался этого указания. Это из посмертных заметок Зорге. Три недели находился Рихард Зорге в Советском Союзе.

И почти каждый день встречался с Урицким. Берзин в это время был назначен в особую Краснознаменную Дальневосточную армию заместителем Блюхера.

16 августа 1935 года Зорге покинул Советский Союз. Путь в Японию лежал через фашистскую Германию. На этот раз он превзошёл себя, играя роль нацистского борзописца, удостоился особого внимания министра иностранных дел Нейрата, а также высоких чинов военной авиации. Рихард заволновался: в Берлине ведутся секретные переговоры между военным атташе Японии Осимой и Риббентропом. На первом «юнкерсе» Зорге является в Токио.

О нём шумят газеты, его встречают цветами. Посланец Геринга. Вскоре Зорге стал кандидатом в члены нацистской партии. Когда в Японию наконец-то прибыл специальный посланник Шмиден, они встретились с Рихардом как старые, добрые друзья. В присутствии фон Дирксена стали вспоминать берлинские дни, проведённые в компании высоких чинов. Посол слушал внимательно, а про себя решил, что настала пора привлечь корреспондента к более тесному сотрудничеству в посольстве…

Одзаки, как специалист по Китаю, то и дело получал запросы из разных кругов, в частности и от правительства.

Он возобновил дружбу с товарищами по колледжу. И вот друзья однажды подготовили знатоку Китая сюрприз: на квартире Усибы Одзаки встретил принца Коноэ.

Коноэ, как государственный человек, принадлежавший к высшим слоям общества, хотел всегда быть в курсе всех событий, а потому надумал создать своеобразное информационно-дискуссионное общество. Близкое общение с осведомлёнными людьми из правительственных кругов очень много давало Одзаки, он всегда знал, как развиваются германо-японские отношения…

*         *         *

О заключении между Германией и Японией «антикоминтерновского пакта» Советское правительство благодаря оперативности организации Зорге узнало задолго до того, как об этом был оповещён весь мир.

Теперь в 1937 году, к власти пришёл принц Коноэ. Организация Зорге поднялась ещё на одну ступень: в лице Одзаки она получила прямой доступ в кабинет министров и к самому премьеру. Оказавшись на вершине государственной власти, принц Коноэ не забыл своего друга Одзаки, а ещё больше приблизил его к себе. Коноэ лично возглавлял так называемое научное общество Сева, занятое разработкой проблем Восточной Азии. Вот сюда, под начало Кадзами, принц и пригласил Одзаки. Ведь теперь он становился причастным к государственной политике и своим авторитетом как-то мог влиять на неё. А главное, организация Зорге могла получать сведения из первых рук.

Война в Китае началась 7 июня 1937 года инцидентом в Лугоуцяо. Посол Дирксен сунул Зорге под нос телеграмму, только что полученную из Берлина: «Война против Китая может потребовать от Японии больших сил и стать препятствием для её нападения на Советский Союз».

Все микроплёнки отвозила в Шанхай Анна Клаузен для передачи курьеру Центра.

Договор о ненападении между СССР и Китаем, заключённый 21 августа 1937 года, вызвал переполох в германском посольстве.

Обстоятельно всё взвесив, Зорге отправил в Центр радиограмму такого содержания:

«Японцы стремятся создать у других держав впечатление, что будто бы они собираются вступить в войну с Советским Союзом. Япония не собирается начинать большую войну с Советским Союзом в ближайшее время».

Война в Китае велась уже полгода. И хотя японским войскам удалось захватить большую территорию, об окончательной победе в ближайшие годы нечего было и думать. Принц Коноэ понял, что просчитался. В срочном порядке Коноэ создал при правительстве институт советников. Премьер-министр назначил Одзаки неофициальным советником при кабинете, порекомендовав эксперту уйти из «Асахи». Одзаки отвели отдельный кабинет в резиденции премьер-министра, разрешали в любое время заходить к особым секретарям и к первому секретарю Кадзами. Одзаки поднялся ещё на одну ступень и теперь уже мог не только получать секретную информацию государственной важности, но и оказывать прямое влияние на политику правительства.

Однажды в беседе с Дирксеном Зорге высказался в том смысле, что Япония ни при каких обстоятельствах не вернёт Германии тихоокеанские острова. Посол с ним согласился. Вот тогда-то фон Дирксен с полной убеждённостью сообщил в Берлин:

«Японская политика в отношении мандатов в районе Южных морей абсолютно ясна. Япония ни при каких условиях, даже рискуя потерять дружбу Германии, не уйдёт с тихоокеанских островов». А Зорге, как и положено журналисту-международнику, стал упорно иллюстрировать эту мысль посла. Он отправился в район Южных морей, чтобы рассказать немецкому читателю о хозяйничанье японцев в бывших германских колониях. То было увлекательное путешествие. Каролинские, Марианские, Маршальские острова. Экзотика тропических морей…

Слава Зорге росла. В самой Германии он считался не только модным, но и самым солидным журналистом.

Считалось само собой разумеющимся, что всякий вновь прибывший из Берлина обязан проконсультироваться по всем вопросам внутренней политики страны у корреспондента.

Во всяком случае, так рекомендовали Дирксен и Отт.

Зорге получил доступ ко всем международным и государственным тайнам, поднялся туда, куда до него не поднимался никто. Он стал исключительно осведомлённым человеком во всей мировой политике. И всё-таки больше всего времени у Зорге отнимало германское посольство, где он утвердился основательно. Ему даже отвели здесь кабинет, где он мог работать и принимать посетителей.

Ведь он уже стал неофициальным советником посла и военного атташе. Венеккер, морской атташе посольства, щедро снабжал Рихарда сведениями о германском флоте.

*         *         *

В январе 1938 года военный атташе Отт получил секретное задание от германского генштаба: Срочно выяснить, намерена ли Япония немедленно после окончания войны в Китае начать войну против Советского Союза? Генерал Хомма из японского генштаба дал уклончивый совет. Подготовка к большой войне потребует не менее двух лет. Вместо Нейрата министром иностранных дел стал бывший посол в Англии Риббентроп. В своё время посол Дирксен имел неосторожность повсюду в дипломатических кругах издеваться над Риббентропом, называть его грязным комивояжером. Риббентроп обладал хорошей памятью. Доклад Отта, написанный с участием Зорге, подоспел вовремя – Риббентроп показал доклад Гитлеру. Участь Дирксена была решена: пусть едет в Англию на место Риббентропа! Гитлер, задумав развязать войну с Англией, хладнокровно толкал неугодного дипломата в самое пекло. Ну, а в Токио пусть представляет Германию энергичный, спокойный, не брезгующий ничем солдат Эйген Отт, ярый сторонник войны с Советским Союзом. Присвоить генерал-майора!

Отт теперь разговаривал так: «Получен приказ из Берлина: Завтра мы с тобой выезжаем в Гонконг на совещание с главным Советником Фалькенгаузеном..». Рикард укладывал чемодан, набивал карманы микроплёнками и на самолёте под приветствия японских генералов и полицейских отправлялся в Гонконг.

И вдруг в марте 1938 года, подобно взрыву бомбы, телеграмма из Берлина: послом в Токио назначается генерал-майор Эйген Отт. Ричард окончательно перебрался в посольство. Он  имел возможность работать над совершенно секретными документами, закрывшись в своём кабинете. Тут же, в сейфе хранились микроплёнки, приготовленные для Центра, деньги, информация всех видов, поступающая от членов организации. Сейф имел сложный шифр, а ключ Рихард всегда носил в потайном карманчике.

И вдруг сообщение Одзаки: японский генеральный штаб поручил военному атташе Осиме вести переговоры о заключении военного пакта о взаимопомощи в войне против Советского Союза. Риббентроп разругался с японским послом Того. Переговоры о заключении военного союза прерваны.

Через Клаузена Бранко передаёт записку: Мияги получил от своего друга достоверные сведения… (Зорге догадывается: этот друг – Одзаки). Очень важные сведения: японцы, стараясь поднять свой пошатнувшийся престиж среди западных держав, готовят военную провокацию в районе озера Хасан, вынашивают планы захватить часть советской территории в Приморье, окружить Владивосток.

Военные действия у Хасана начались 29 июля 1938 года, но ещё задолго до этого советское командование, предупреждённое Рихардом Зорге о готовящейся провокации, начало переброску в район озера Хасан частей 1-й Отдельной Краснознамённой армии. Риббентроп забыл ссору с послом Того и стал ратовать за германо-японский военный союз.

Но к 11 августа наступило отрезвление: японские войска были наголову разбиты, выброшены с территории Советского Приморья.

Хотя срок пребывания Зорге в Японии согласно договорённости с Урицким кончился, Рихард 7 октября написал в Центр:

«Пока не беспокойтесь о нас здесь… Хотя мы устали и измождены…, полны решимости выполнить те задачи, которые на нас возложены великим делом».

За пять лет пребывания Зорге в Японии здесь сменилось несколько правительственных кабинетов: Сайто и Окады, Хироты, Хаяси, Коноэ. 3 января 1939 года кабинет Коноэ пал.

Премьер-министром Японии стал барон Хиранума.

5 января 1939 года военный министр Итагаки в беседе с премьер-министром изложил программу верхушки японской армии.

Итагаки подвёл премьер-министра к макету предполагаемого района боевых действий: Это была часть территории МНР, так называемый Тамцак-Булакский выступ, район реки Халхин-Гол. Он стал объяснять премьер-министру, что вторжение японской армии в СССР через МНР предпочтительнее, чем через Маньчжурию… Разгромив здесь советско-монгольские части, японская армия стремительным броском выйдет к советской границе южнее Читы; следующим ударом будет перерезана Сибирская железнодорожная магистраль; Дальний Восток окажется изолированным от остальной части СССР. Район Халхин-Гола крайне неблагоприятен для Красной Армии (отрыв от ближайшей железнодорожной станции – 750 км), полное бездорожье, необозримые степные пространства безлюдны и безводны.

13 января 1939 года посол США в Японии Грю сообщил своему правительству, что для агрессии Японии против Советского Союза «Создалась благоприятная обстановка, особенно после заключения европейскими государствами соглашения в Мюнхене». Чуть позже газета «Нью-Йорк таймс» писала: Токийская группа планирует войну против СССР. Возможно, столкновение начнётся этой весной».

Газета недвусмысленно советовала фашистам Германии и Италии «помочь» своему восточному партнёру: напасть на СССР с запада. США усилили экспорт военных материалов в Японию.

Рихард спешно связался с Одзаки. Одзаки дал исчерпывающий ответ: Гитлер хочет втянуть Японию в войну с Англией и Францией в первую голову. Но министр иностранных дел Арита и военно-морской министр Ионаи не решаются на открытый разрыв с западными странами и предлагают сузить пакт до такой степени, чтобы он применялся лишь против Советской Россией, ибо «по экономическим причинам Япония не в состоянии выступить против Англии и Франции».

Лишённая многих видов стратегического сырья, Япония могла получить их только из Англии, США, Франции. Япония торопилась накопить военные материалы, чтобы в благоприятный момент развернуть свой военный потенциал. А Германия ничего дать не могла.

С отставкой Коноэ Одзаки не утратил позиций в высших сферах. И хотя Коноэ находился в отставке, он оставался приближённым императора. Одзаки был назначен советником в токийский отдел исследования Южно-Маньчжурской железной дороги. В телеграмме от 11 мая 1938 года начальник штаба Квантунской армии генерал Тодзио отмечал особые заслуги концерна ЮМЖД «в проведении политики в Маньчжоу-Го и в подготовке военных действий против Советского Союза».

Политическая атмосфера накалялась всё больше и больше.

Макс Клаузен едва успевал передавать радиограммы. Переговоры безнадёжно затягивались. Риббентроп заявляет: если японское правительство не присоединится к военному союзу безоговорочно, то Германия вступит в союз с одной Италией и, возможно, пойдёт даже на заключение договора с Россией.

Зорге размышляет: -Да, конечно, Япония постарается изменить обстановку на Дальнем Востоке таким образом, чтобы сделать Германию уступчивее, а Францию и Англию отвратить от Советского Союза. Вывод напрашивается такой: Чтобы задобрить Гитлера и западные державы, кабинет Хиранумы пойдёт на очередную провокацию на «севере».

Через Бранко удалось установить: в английском посольстве, оказывается, знают о том, что Япония стягивает войска к восточным границам МНР. Зорге выяснил, что японские генералы надеются захватить в Монголии выгодные плацдармы для нападения на Советский Союз, а также хотят испытать боеспособность Советских Вооружённых Сил.

Было заключено соглашение, по которому Англия признавала особые права Японии в Китае и давала обязательства не мешать осуществлению завоевательных планов японской армии. Вашингтон, в свою очередь, благосклонно относился к предложению Японии созвать Тихоокеанскую конференцию. Германия и Италия готовы были заключить с правительством Хиранумы военный союз, направленный против СССР (правда, Гитлер также требовал от правительства Японии, чтобы Япония приняла участие в войне против Англии и Франции).

Это было многообещающим началом «дальневосточного Мюнхена». Для этого не хватало пустяка – требовалась победа в районе Халхин-Гола. Она подняла бы престиж Японии и вызвала бы окончательные уступки со стороны США и Англии. И снова Клаузен шлёт в эфир радиограмму за радиограммой, сигнализирует о надвигающейся опасности.

Но именно в июле и августе 1939 года главная японская группировка в районе Халхин-Гола была наголову разгромлена.

26 июля американское правительство Рузвельта заявило об отказе от торгового договора с Японией. 1 августа английский посол Крейги заявил в Токио протест против непомерных требований Японии, и англо-японские переговоры фактически прекратились. Распространились слухи о том, что якобы германские дипломаты ведут переговоры в Москве. Это было чудовищно, невероятно.

В Токио воцарилась паника. Барон Хиранума чувствовал, как под ногами разверзается пропасть. Итагаки начал бросать к Халхин-Голу всё, что было под рукой: снял допотопные крепостные пушки в Порт-Артуре, перетащил танки из Китая, набрал 60 бомбомётов, которые каким-то чудом уцелели с первой мировой войны, перебросил части, сформированные из китайцев. Но удалось наскрести всего двадцать пять батальонов пехоты и семнадцать эскадронов конницы. Теперь провокация на границе требовала уже усилий всей страны.

Быть или не быть дальше «восточному Мюнхену» — всё зависело, от исхода событий у Халхин-Гола.

31 августа территория МНР была полностью очищена от захватчиков. За три месяца боёв японцы потеряли 55 тысяч убитыми и ранеными, 660 самолётов, свыше 200 орудий и много другого военного снаряжения.

В конце мая 1939 года немецкий генерал-майор Томас, начальник экономического отдела генерального штаба, давний знакомый Зорге, выступил с докладом перед сотрудниками МИДа. Текст секретного доклада Отт передал Зорге. Томас приводил интересные цифры: численность вермахта к середине 1939 года достигла двух с половиной миллионов человек. Германия располагает 51 полностью снаряженной и обученной дивизией, из них 5 танковыми и 4 моторизованными. Военно-воздушные силы насчитывают 260 тысяч человек, состоят из 240 эскадрилий и 340 зенитных батарей. В составе военно-морского флота 2 линкора, 2 крейсера, 17 эсминцев и 47 подводных лодок; в ближайшее время заканчивается строительство ещё 2 линкоров, 4 крейсеров, авианосца, 5 эсминцев и 7 подводных лодок.

Вдоль своей границы с Голландией, Бельгией, Францией немцы соорудили так называемую линию Зигфрида – пояс укреплений шириной до 50 километров, состоящий из 17 тысяч подземных железобетонных сооружений, в которых размещено полмиллиона солдат.

Рихард сфотографировал каждую страницу доклада. Все данные Клаузен в тот же день передал в эфир.

Иногда, занятый приёмами и другими делами, Отт поручал Рихарду шифровать телеграммы в Берлин. Так германский код стал известен Центру.

Шолл, преемник Отта на должности военного атташе, заверил Рихарда: Нападение на Польшу произойдёт в любой день после 1 сентября этого года. Так сказано в директиве Кейтеля.

 В тот же день информация ушла в Центр.

Министр иностранных дел Польши Бек заявил: Даже в случае нападения Германии Польша не допустит на свою территорию советские войска.

Лучше немцы, чем Советы.

На другой день после заключения советско-германского договора о ненападении разъярённый министр иностранных дел Арита ворвался в германское посольство, в оскорбительных выражениях заявил Отту протест и сообщил о решении японского правительства прекратить всякие переговоры с Германией и Италией.

Осима и Сиратори, потрясённые коварством Гитлера, подали в отставку. Кабинет барона Хирануми пал.

Со всех сторон пытался оценить этот факт Зорге, что было сообщено в Центр.

Советский Союз принял единственно возможное решение.

«Великие стратеги из германского генштаба, приезжающие в Токио, восхваляют стратегию «старика» Шлиффена – последовательный разгром противников; в противники они зачисляют Польшу, Францию, Советский Союз… «Стратеги» и не скрывают: для Гитлера договор о ненападении нужен лишь потому, что Германия сейчас пока не в силах напасть на Россию. Ещё весной Зорге предупредил Центр о подготовке нападения гитлеровцев на Польшу, коротко изложил суть так называемого «Белого плана». Вторая мировая война стала фактом.

1938 год вообще был несчастным для организации: мотоциклетная катастрофа Зорге, от которой он едва оправился; смерть отца художника и резкое в связи с этим ухудшение здоровья Мияги; крупная неприятность у Бранко и Эдит, закончившаяся полным разрывом; и в довершение всего появились признаки тяжёлого сердечного заболевания у Макса, кончилось тем, что доктор Вирте уложил Клаузена на три месяца в постель. Но события не ждали. Макса никто не мог заменить. Сеансы передачи длились иногда несколько часов. Анне то и дело приходилось менять лёд, так как Макс скрежетал зубами от боли.

С началом войны в Европе Отт поручил Рихарду выпуск бюллетеня посольства «Дейчердинет». Теперь Зорге фактически стал выполнять обязанности пресс-атташе германского посольства, хотя официально на дипломатической службе не числился.

Он руководил работой всех немецких корреспондентов в Токио, часто собирал их на совещания и инструктировал. Он получал 500 иен и обязан был являться в посольство каждый день.

В январе 1940 года Зорге написал в Центр:

«Дорогой мой товарищ! Получили ваше указание остаться ещё на год.. С благодарностью принимаю ваши приветы и пожелания в отношении отдыха. Однако, если я пойду в отпуск, это сразу сократит информацию»…

Зорге за поздним завтраком встречался с послом. Отт показывал секретные документы из Берлина, потом, советуясь с Рихардом, писал ответы. Приходили военный, авиационный и морской атташе, а также недавно прикомандированный к посольству начальник гестапо полковник Мейзингер.

Образовался неразлучный кружок, «посольская тройка»:Отт, Мейзингер и Рихард. Зорге мог теперь запросто получить любую справку из совершенно секретных фондов. Кабинет Рихарда никогда не пустовал – сюда приходили за консультацией секретари посольства, советники, специальные представители Гитлера и даже сотрудники японского МИДа.

В июне 1940 года принц Коноэ вновь пришёл к власти. Он выдвинул программу «Создания великой восточноазиатской сферы взаимного процветания», включив сюда Индокитай, Индию, Индонезию, страны южных морей. Одзаки укрепился ещё больше. Не теряя позиций в правлении ЮМЖД, он вновь стал неофициальным советником правительства.

На Зорге вдруг навалилась ещё одна забота: начальник гестапо Мейзингер сообщал в Берлин: Единственный достойный человек, способный возглавить фашистскую организацию на Дальнем Востоке – Рихард Зорге! В посольство поступило письмо на имя Зорге, заверенное печатью нацистской партии: ему предлагали стать руководителем нацистской организацией в Японии.

И неожиданно для всех Зорге отказался от «высокой чести», предложив более достойного Венеккера!

Абверовец Отт и гестаповец Мейзингер бережно охраняли советского разведчика от покушений всякого рода завистников и доносчиков.

До войны – считанные дни

Остаётся рассказать о шестнадцати месяцах, которые составили бессмертную славу организации Зорге. Это самый напряжённый, самый плодотворный период в жизни всей организации. На карту было поставлено всё, и даже забота о собственной безопасности отошла на задний план.

В июле 1940 года в Токио из Берлина прибыл специальный посланник Херфер, он приехал с особыми полномочиями от Гитлера. Здесь его встретили с распростёртыми объятиями старые добрые друзья – посол Отт, Мейзингер, доктор Зорге.

Зорге, сразу же сообразил: возобновляются переговоры о заключении военного пакта! Япония сама ищет союза с рейхом, так как намечающаяся экспансия на юг непременно столкнёт её с Англией и Америкой Спецпосланник поражён. Значит, здесь болтают…, что будет заключён союз. А он-то воображал, что Коноэ придётся уламывать. Херфер теперь уже свободно начинает говорить о своей миссии. Фюрер не теряет надежды повернуть Японию с «юга» на «север», против Советской России.

Договор с СССР? Фикция. На Европе Гитлер лишь оттачивает зубы. Главное: сокрушить мощь Советского Союза. Япония должна стать союзницей. Скоро сюда должен прилететь из Китая спецпредставитель фюрера доктор Генрих Штаммер.

Заключение пакта затянулось на три месяца, и всё эти три месяца информация о каждом этапе переговоров отправлялась в Центр.

«Группа завтрака» собирается почти ежедневно. Одзаки призывает принца не верить Гитлеру. Гитлер не раз обманывал Японию. Почему провалилась «молниеносная» война в Китае, так хорошо задуманная Коноэ. Потому что Гитлер поставлял Чан Кай-ши оружие, держал у гоминдановцев своих советников. А как поступил Гитлер, когда японская армия терпела поражения за поражением на Халхин-Голе? Теперь он задумал ослабить японцев, втравив в войну с Советским Союзом, а затем прибрать к рукам Китай, тихоокеанские колонии, которые некогда принадлежали Германии, а сейчас являются собственностью Японии. Человек, претендующий на мировое господство, ни перед чем не остановится. Не мудрее ли полагаться на СССР, как на силу, могущую сдержать Гитлера в его стремлении на Восток?

Разумнее всего сейчас же, немедленно начать параллельные переговоры с Советским Союзом о заключении пакта о ненападении. Россия вовсе не стремится к войне в Азии, разве не свидетельствует о том подписанное в прошлом году соглашение о продлении рыболовной концессии? Интересы самой Японии требуют мирных отношений с Россией. Гитлеру Коноэ не верил.

Урок Халхин-Гола не выходил из головы принца. Он зол был на Гитлера, который в самый тяжёлый для Квантунской армии месяц подписал с Россией договор о ненападении. Коноэ твёрдо решил отплатить немцам тем же. Херфер даже привлёк Зорге к редактированию пунктов военного пакта. Ну, а японский премьер тем временем дал указание министру иностранных дел Мацуоке выяснить через советское посольство, как в Москве отнесутся к перспективе японо-советского пакта. Ответ пришёл положительный. В Москве уже знали из сообщений Зорге о потугах германской дипломатии и о вновь возникших разногласиях.

Пока Зорге «помогал» Херферу полировать статьи германо-итало-японского пакта, Одзаки на японской стороне был занят тем же. Иногда они встречались, обменивались мнениями и хохотали над комичностью своего положения.             

Договор о трёхстороннем военном союзе (Германия, Италия, Япония) был ратифицирован в конце сентября 1940  года, а через три дня правительство Коноэ предложило Советскому правительству заключить пакт о ненападении. Он был подписан в Москве 13 апреля 1941 года.

Узнав о коварстве своего союзника, Гитлер пришёл в бешенство. А Япония, вместо того чтобы повернуть на «север», ввела свои войска на территорию Северного Индокитая, стала поспешно готовиться к войне на Тихом океане.

Фактор скрытности подготовки, внезапность нападения… Так было при планировании вторжения в Польшу, так было перед нападением на Францию. Ввести в заблуждение, обмануть.

Но то, что происходило в Германии, смахивало на правду: Главный штаб верховного руководства разрабатывал планы вторжения в Англию. О Советском Союзе ни звука!

Англия, Гибралтар, Северная Африка – вот куда нацелился главный штаб. Операция «Морской лев», «Феликс», «Подсолнечник»: Немцы перебрасывают войска в Норвегию для нанесения удара по Англии, сосредоточивают дивизии для вторжения в Грецию и Югославию. Информация по поводу всех этих перебросок, перегруппировок поступала в посольство щедро. Именно это обстоятельство заставило Зорге насторожиться.

Только вдруг он подумал: а что, если вся эта возня гитлеровских штабов – грандиозный блеф? И советский разведчик задал прямой вопрос Отту. Посол ничего не знал.

18 ноября 1940 года Зорге предупредил Центр о готовящейся агрессии. Как и следовало ожидать, из Центра посыпались радиограммы с запросами. Да, да, требуются подтверждения, вещественные доказательства.. В такое невозможно поверить сразу.

Все дивизии, предназначенные якобы для вторжения в Англию, оголены: Технику перебрасывают на восток. Появились даже специальные технические войска. Ещё три месяца назад фельдмаршал Браухич на совещании в Генштабе дал указание о перемещении 4-й и 12-й армий к границам Советского Союза. Так заявил Рихарду посланник Кольт.

28 декабря 1940 года «Рамзай» радировал:

«На германо-советских границах сосредоточено 80 немецких дивизий. Гитлер намерен оккупировать территорию СССР по линии Харьков-Москва-Ленинград»

Макс посылал в эфир радиограмму за радиограммой. А радисты японского дивизиона особого назначения каждый день перехватывали передачи «Рамзая». Клаузен вспоминает: «Я видел гору передач, перехваченных радиолюбителями, телеграфом, почтой, государственными радиостанциями и т.д.»

Почерк Макса стал известен всем операторам пеленгаторных станций. Кольцо с каждым днём сужается? Зорге не только догадывался об этом, но и твёрдо знал.

Недавно Отт рассказал Рихарду и Мейнзингеру о визите начальника японской контрразведки в посольство. Рихард перенёс чемодан с наиболее ценными бумагами на квартиру Венеккера. Японские ищейки уже идут по следу.

И наконец в руки Зорге попало то, что он так долго искал: Совершенно секретные телеграммы Риббентропа послу Отту.

По совету Рихарда Отт сделал запрос относительно сроков нападения на СССР. Пришёл недвусмысленный ответ: Гитлер планирует вторжение в Россию на май 1941 года!

Вот они вещественные доказательства! Центр получит их в самый короткий срок. 5 марта 1941 года фотокопии телеграмм были отправлены со специальным курьером по назначению.

6 мая «Рамзай» сообщает:

«Германский посол Отт заявил мне, что Гитлер исполнен решимости разгромить СССР. Возможность войны весьма велика. Гитлер и его штаб уверены в том, что война против Советского Союза нисколько не помешает вторжению в Англию. Решение о начале войны против СССР будет принято Гитлером либо в этом месяце, либо после вторжения в Англию».

Нет, не так отвечает посланник Кольт. Немецкая армия «Норвегия» предназначается для вторжения в Советский Союз. Предполагаемые операции в Югославии или Греции носят вспомогательный характер. Вторжения в Англию не будет. Все силы сейчас брошены против России.

21 мая новое сообщение:

«Прибывшие сюда из Германии представители Гитлера подтверждают: война в конце мая. Германия сосредоточила против СССР 9 армий, состоящих из 150 дивизий.

Зорге теребит Отта. Пусть потребует разъяснений у Риббентропа по поводу вторжения в Англию. Риббентроп отвечает: «С крахом России позиции держав «оси» во всём мире будут настолько гигантскими, что вопрос краха Англии или полного уничтожения английских островов будет являться только вопросом времени».

Теперь всё ясно. Значит, окончания ждать не будут.

В эфир 30 мая 1941 года летело срочное сообщение:

«Риббентроп заверил посла Отта в том, что Германия совершит нападение на Советский Союз во второй половине июня. Это не подлежит сомнению. Отт на 95 процентов уверен, что война вот-вот начнётся. Я лично вижу подтверждение тому в следующем: технический персонал германских вооружённых сил получил приказание немедленно покинуть Японию и возвратиться в Берлин; военному атташе запрещено посылать сообщения через СССР».

К себе на квартиру Зорге вернулся под утро. У дверей дома увидел Одзаки. Он простоял здесь всю ночь. Гитлер пригласил японского посла и официально объявил: 22 июня Германия без объявления войны совершит нападение на Россию. В тот же день на Дальнем Востоке против СССР должна выступить Япония. Посол ничего не мог сказать определённого, не посоветовавшись со своим правительством.

Не заходя в квартиру, Зорге помчался к Максу. Радиограммы, радиограммы…

«Военный атташе Шолл заявил, следует ожидать со стороны немцев фланговых и обходных манёвров и стремления окружить и изолировать отдельные группы. Война начнётся 22 июня 1941 года».

Макс не подозревал о том, что на карте командира радиодивизиона его дом уже обведён красным кружком; засечку производили несколько раз. В красные треугольники на карте попали квартиры Вукелича и Зорге.

С нетерпением ждал Зорге ответа из Центра. Но Центр молчал. Шли дни. Макс переезжал с квартиры на квартиру, передавал всё новые предупреждения о надвигающейся катастрофе.

Что там происходит? Почему молчат? Какие ещё нужны доказательства? Неужели их усилия не будут оценены по достоинству? 25 мая,… 1 июня… 5 июня… 10 июня..

А Центр молчит. 12 июня… И Центр отозвался. Макс наблюдал за выражением лица друга.

Внезапно Зорге побледнел, вскочил, схватился за голову:

«Они не верят, они сомневаются! Ты слышишь Макс? Сомневаются… Кто сомневается? Теперь с меня хватит…»

Почему, почему, ему не доверяют? Где «старик» Берзин? Он-то должен знать, что Рихард не способен на ложь.

Одиннадцать лет жизни отдано военной разведке.

Неужели всё напрасно? Или в самом деле возможно передислоцировать 150 дивизий на восточные границы таким образом, чтобы этого не заметил никто?

Зорге диктует Максу:

«Повторяю: 9 армий из 150 немецких дивизий совершат нападение на советскую границу 22 июня! Рамазай».

Радиограмму с последним предупреждением Клаузен передал 17 июня. А 22 июня фашистская Германия без объявления войны, поправ договорные обязательства, напала на Советский Союз.

Рихард вновь диктует Клаузену:

«Выражаем наши наилучшие пожелания на трудные времена. Мы все здесь будем упорно выполнять нашу работу».

На императорской конференции 2 июля обсуждался вопрос: Должна ли Япония немедленно напасть на Советский Союз? Конференция проходила в обстановке глубочайшей секретности. Одзаки нервничал. К трону его не пустили, хоть и считалось, что он помогает трону.

Ещё не опустели залы императорского дворца, а Сайондзи принёс весть: принято решение об отсрочке нападения на СССР. Одзаки немедленно обо всём сообщил Зорге.

На запрос Гитлера, почему Япония медлит с выступлением, Отт по совету Зорге телеграфировал: «В японской армии всё ещё помнят Халхин-Гол. В настоящее время Япония предпочитает воздержаться от нападения на Россию до более благоприятных времён; что же касается Англии и США, то вопрос, возможно, будет решён положительно: взоры Японии устремлены на Юго-Восточную Азию и на владения США и Англии в Тихом океане».

В эти напряжённые дни эксперт Одзаки настойчиво доказывал принцу Коноэ: Советский Союз не собирается нападать на Японию, и, даже если последняя вторгнется в Сибирь, он будет просто обороняться… Если Гитлер одержит победу, что маловероятно, так как германское командование недооценивает возможностей Красной Армии, то Сибирь и Дальний Восток и так достанутся Японии, причём для этого ей не придётся шевельнуть даже пальцем.

Зорге установил при анализе экономики Японии – наиболее слабое место в экономике – зависимость от иностранных источников снабжения. И как ни удивительно, самое уязвимое место, оказывается, — горючее! … А то, что война с Советским Союзом будет носить затяжной характер, видно на примере Германии.

Вывод таков: производственные и природные ресурсы Японии явно недостаточны для ведения длительной, напряжённой войны; военный потенциал империи не идёт ни в какое сравнение с военным потенциалом СССР, даже если Советскому Союзу придётся воевать на два фронта.

Одзаки спешно представляет премьеру Коноэ обстоятельный доклад, излагает его суть. «Вы становитесь адвокатом России», — говорит принц. «Я адвокат Японии», — отвечает Одзаки. Доклад эксперта произвёл громадное впечатление на премьер-министра.

30 июля Зорге радировал: «Япония решила сохранять строгий нейтралитет». Это была победа, она воодушевляла.

6 сентября Зорге заверяет Центр: если Красная Армия сохранит боеспособность, нападения Японии вообще не последует. Намечается проведение нескольких мобилизаций, но цель их – пополнить Квантунскую армию для дальнейших действий в Китае. Япония занята подготовкой к продвижению на юг и к войне на Тихом океане. Что же касается СССР, то «всё это означает, что войны в текущем году не будет…» Япония на Дальнем Востоке не выступит!

И последняя радиограмма:

«После 15 сентября 1941 года Советский Дальний Восток можно считать гарантированным от угрозы нападения со стороны Японии. «Рамзай».

Зорге взял на себя огромную ответственность. Он сделал всё, что было в человеческих силах. Организация выполнила свою задачу. И сейчас, когда всё было завершено, она имела право позаботиться о собственной безопасности. Зорге не мог прекратить деятельность организации, не получив разрешения Центра.

Он составил обстоятельную радиограмму, в заключительной части которой говорилось:

«Дальнейшее пребывание в Японии бесполезно. Поэтому жду указаний: возвращаться ли на Родину или выехать в Германию для новой работы? Рамзай».

Клаузен даже не успел передать последнюю радиограмму.

Рихард Зорге, ОдзакиХодзуми, Бранко Вукелич, МиягиЕтоку отдали жизнь за светлое будущее человечества.

Макс и Анна Клаузены встретили день Победы.

Рихард Зорге^[10]

Основные даты жизни и деятельности Рихарда Зорге

1895, 4 ноября – В деревне Сабунчи (Азербайджан) родился Рихард Зорге

1898 – Переезд семьи Зорге в Германию.

1901 – Поступает в реальное училище под Берлином.

1911 – Смерть отца.

1914 – Р. Зорге, не сдав выпускные экзамены в школе, уходит добровольцем на фронт мировой войны.

1915 – Первое ранение. Поступает на медицинский факультет Берлинского университета. Уходит на Восточный фронт.

1916 – Второе ранение. Занятия в Берлинском университете. Возвращается на фронт. Получает Увольняется из армии, переводится в Кильский университет на политический факультет. Вступает в НСДП. Создаёт и руководит социалистической студенческой организацией.

3-4 ноября – Принимает участие в восстании матросов в Киле.

1919 – Студент Гамбургского университета. 15 октября вступает в КПГ. Советник гамбургской коммунистической газеты. Август – заканчивает высшее образование.

1920 – Преподаватель Высшей технической школы в Аахене. Ведёт партийную работу среди шахтёров. Участвует в подавлении капповского путча. Чернорабочий в угольном бассейне Аахена. Работает инструктором и пропагандистом в Ремшайде.

1921 – Редактор коммунистической газеты «Бергишеарбайтерштимме» в Золингене.

1922-1923 – Работает в частном институте во Франкфурте-на Майне. Преподаёт на партийных курсах. Выход в СССР брошюры «Роза Люксембург и накопление капитала».

1924 – Депутат IX съезда КПГ. В конце декабря –отъезд в Советский Союз.

1925-1929 – Работает в Институте марксизма-ленинизма референтом информационного отдела, политическим и учёным секретарём в орготделе.

В марте 1925 года Хамовнический районный комитет принял Р. Зорге в Коммунистическую партию Советского Союза. Появляются в печати работы Р. Зорге, посвящённые империализму…

1930, январь – весна 1933 – Работа в Китае. Знакомство с Одзаки Ходзуми.

1933, июль – 16 августа – Поездка в СССР и пребывание в Москве.

1936, 26 февраля – Путч «молодого офицерства» в Токио, попытка государственного переворота.

Ноябрь – Зорге сообщает в Центр о заключении между Германией и Японией антикоминтерновского пакта» (подписан 25 ноября 1936г).

1937, июнь – Приход к власти Коноэ. Ориентация на так называемую «малую войну» в Китае.

7 июля – Начало японского вторжения в Китай.

21 августа – Заключение договора о ненападении между СССР и Китаем.

1938, 12 мая – Зорге попал в мотоциклетную катастрофу.

20 июля – август – Военные действия у озера Хасан.

1939,  28 мая – август – Военные действия у реки Халхин-Гол.

1940,  27 сентября – Заключение Тройственного пакта о военном Союзе между Японией, Германией и Италией.

18 ноября – Зорге предупреждает Центр о готовящейся агрессии со стороны Германии.

28 декабря – Сообщает об агрессивных намерениях Гитлера и о количестве немецких дивизий на границе с Советским Союзом.

1941, март – Сообщает о гитлеровских планах вторжения в Советский Союз.

21 мая – Сообщает о количестве армий и дивизий, сосредоточенных Германией против Советского Союза.

30 мая – Указывает сроки нападения Германии на СССР.

6 сентября – Заверяет советское правительство в том, что нападения Японии на Советский Союз не будет.

18 октября – Арест Зорге и других членов организации.

1943, 29 сентября – Токийский районный суд вынес смертный приговор Рихарду Зорге.

1944, 7 ноября – Казнь Зорге.

1964, 5 ноября – Указом Президиума Верховного Совета СССР Рихарду Зорге посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Командованием Киевским Особым военным округом^[11] (накануне)

Назначение командующим самым большим военным округом я считал особой честью и делал всё, чтобы оправдать высокое доверие Центрального Комитета партии и правительства.

Начальником Штаба КОВО в то время был генерал-лейтенант М.А. Пуркаев. Я работал вместе с ним в БВО, где он был тогда начальником штаба округа. Это был опытный и всесторонне знавший своё дело генерал, человек высокой культуры, штабист большого масштаба. Командующим артиллерии был генерал Н.Д. Яковлев. Двумя армиями командовали генералы И.Н. Музыченко и Ф.Я. Костенко, с которыми мне довелось длительное время работать в 4-й Донской казачьей дивизии. Начальником оперативного отдела штаба округа был полковник П.Н. Рубцов, которого я знал по центральному аппарату Наркомата обороны. Рубцова в скором времени заменил полковник Иван Христофорович Баграмян. Начальником снабжения округа оказался мой старый друг В.Е. Белокосков.

Хочется сказать доброе слово и о командующем ВВС округа генерале Е.С. Птухине, который был блестящим лётчиком и командиром,…. К сожалению он, как и многие, стал жертвой клеветы и трагически погиб в 1941 году.

В течение июня 1940 года побывал почти во всех частях и соединениях. Затем мы со штабом округа провели крупную командно-штабную полевую поездку со средствами связи в район Тернополя, Львова, Владимир-Волынского, Дубно – туда, где через год в 1941 году немцы по плану «Барбаросса»нанесли по Украине свой главный удар.

Учение показало, что во главе армий, соединений и их штабов стоят способные молодые офицеры и генералы. Правда, они нуждались в серьёзной оперативно-тактической подготовке, так как лишь недавно получили повышение с менее значительных должностей.

*         *         *

Вскоре после возвращения в Киев мне позвонил Нарком обороны С.М. Тимошенко и передал решение правительства о создании Южного фронта в составе трёх армий для освобождения Северной Буковины и Бессарабии из-под оккупации Румынии. Командующим фронта назначался я по совместительству.

В состав фронта включались две армии КОВО: 12-я под командованием генерал-майора Ф.А. Парусинова и 5-я армия под командованием генерал-лейтенанта В.Ф. Герасименко; третья создавалась из войск Одесского военного округа под командованием генерал-лейтенанта И.В. Болдина.

После долгих переговоров румынское правительство всё же согласилось вывести свои войска из Северной Буковины и Бессарабии и, таким образом, дело обошлось мирным путём.

Чтобы избежать нежелательных инцидентов при отводе румынских войск, стороны договорились о следующем: Румыния будет отводить свои войска на 20 километров в сутки, а Красная Армия соответственно продвигаться вперёд на освобождаемую территорию также по 20 километров в сутки. При этом Румыния обязывалась оставить в неприкосновенности железнодорожный транспорт, оборудование заводов, материальные запасы.

Однако нами было установлено, что румынское правительство и командование, не выполнив обязательств, начали спешно вывозить в Румынию с освобождаемой территории всё, что можно было вывести. На второй день я был вызван Сталиным по ВЧ.

И.В. Сталин спросил:

— Что у вас происходит? Посол Румынии обратился с жалобой на то, что советское командование, нарушив заключённый договор, выбросило воздушный десант на реку Прут, отрезав все пути отхода. Будто вы высадили с самолётов танковые  части и разогнали румынские войска.

— Разведкой было установлено грубое нарушение договора со стороны Румынии – ответил я.- Вопреки договорённости из Бессарабии и Северной Буковины вывозится железнодорожный транспорт и заводское оборудование.

Поэтому я приказал выбросить две воздушно-десантные бригады с целью перехвата всех железнодорожных путей через Прут, а им в помощь послал две танковые бригады, которые совершив стремительный марш бросок (около 200 километров), подошли в назначенные районы одновременно с приземлением десантов.

— А какие же танки вы высадили с самолётов на реке Прут? – спросил И.В. Сталин.

— Никаких танков по воздуху мы не перебрасывали, — ответил я. – Да и перебрасывать не могли, так как не имеем ещё таких самолётов. Очевидно, отходящим войскам сперепугу показалось, что танки появились с воздуха. И.В. Сталин рассмеялся и сказал:

— Соберите брошенное оружие и приведите его в порядок. Что касается заводского оборудования и железнодорожного транспорта – берегите его. Я сейчас дам указания Наркомату иностранных дел о заявлении протеста румынскому правительству.

Так мирно закончился этот эпизод.

*         *         *

Летом и осенью в войсках КОВО шла напряжённая боевая подготовка. Осваивался тактический опыт, полученный Красной Армией в войне с Финляндией и в боях с японцами в районе реки Халхин-Гол. При этом учитывался опыт немецко-фашистских войск, накопленный в ходе боевых действий против ряда европейских государств.

Вторая мировая война была в то время уже в разгаре. Даже 1 сентября 1939 года, когда Германия напала на Польшу, её союзники Англия и Франция, объявив войну Германии, практически не двинулись с места.

«Если мы ещё в 1939 году не потерпели поражения, — признал на Нюрнбергском процессе начальник оперативного руководства германского военного командования Йодль, — то это только потому, что примерно 110 французских и английских дивизий, стоявших  во время нашей войны с Польшей на западе против 23 германских дивизий, оставались бездеятельными».

От помощи Советского Союза правительство панской Польши отказалось. Оно «прозорливо» сооружало оборонительные линии и укрепления на востоке, готовясь к войне с Советским Союзом, а гитлеровские войска зашли тем временем с запада, севера и юга и быстро захватили склады вооружения. Несмотря на героическую борьбу польских патриотов, германские полчища замкнули польскую армию в огромный котёл. Вторая мировая война принимала всё более широкий размах.

*         *         *

На XVIII Съезде партии (март 1939 года) Нарком обороны Маршал Советского Союза К.Е. Ворошилов доложил, что по сравнению с 1934 годом, численность личного состава в армии возросла более чем вдвое, а моторизация её – на 260%. В полтора раза возросла конница, значительно (в среднем на 35%) усиленная артиллерией, ручными и станковыми пулемётами и танками. Танковый парк вырос почти вдвое, его огневая мощь – почти в четыре раза. Увеличилась дальнобойность артиллерии, скорострельность артиллерийских систем, особенно противотанковых и танковых пушек. Если в 1934 году ВВС могли поднять за один вылет 2000 тонн авиабомб, то теперь он поднимал уже на 208% больше. Не только истребители, но и бомбардировщики обладали скоростью, перевалившей за 500 километров в час.

В марте 1940 года состоялось заседание Политбюро ЦК ВКП(б), которое имело большое значение для дальнейшего развития наших вооружённых сил. На заседании рассматривались итоги войны с Финляндией. Обсуждение было очень острым. Резкой критике подверглась система боевой подготовки и воспитания войск, был поставлен вопрос о значительном повышении боеспособности армии и флота.

В середине апреля по рекомендации Политбюро ЦК проводится расширенное совещание Главного военного совета.

По решению ЦК ВКП(б) и правительства работу Наркомата обороны проверяет специальная комиссия во главе с А.А. Ждановым и Н.А. Вознесенским.

Комиссия потребовала от центрального аппарата военного ведомства значительной активизации всей работы по укреплению армии, авиации и флота.

На основании указаний ЦК ВКП(б) и рекомендаций Главного военного совета Нарком обороны издаёт приказ «О боевой и политической подготовке войск на летний период 1940 года».

Обучение войск – приблизить к условиям боевой действительности, тренировать личный состав для действий в обстановке, требующей длительного физического напряжения. Тактические занятия проводить днём и ночью в любую погоду, то есть с учётом фактора внезапности, следуя принципу – всегда быть в состоянии боевой готовности.

Всё лето мы с членом Военного совета округа В.Н. Борисовым, командирами отдела боевой подготовки и оперативного отдела провели в войсках. В сентябре 1940 года в округ прибыл нарком обороны С.К. Тимошенко для проверки войск округа…

С 22 по 24 сентября в районе Рава – Русская состоялся смотр тактической подготовки и двустороннее полевое учение 41-й стрелковой дивизии. С 27 сентября по 4 октября прошли смотровые полевые учения штабов 37-го стрелкового корпуса, 6-го стрелкового корпуса, 37-й танковой бригады и 97 – стрелковой дивизии.

Менее чем через  год  после этих учений 37-му стрелковому корпусу, а также 41-й, 99-й и  97-й стрелковым дивизиям пришлось сражаться с отборными фашистскими войсками. Бойцы и командиры этих соединений геройски показали себя в первые, самые тяжкие дни войны. Я упомянул только об одном смотре, проведённом в округе Наркомом С.К. Тимошенко. Таких учений командованием округа в течение 1940 года было проведено много, и потому не случайно в первые дни войны войска Юго-Западного фронта дрались умело и мужественно, нанося врагу чувствительные удары.

В конце сентября 1940 года из Генштаба было получено сообщение о том, что в декабре в Москве по указанию ЦК партии состоится совещание высшего командного состава армии. Мне поручался доклад на тему «Характер современной наступательной операции».

Кроме того, предлагалось проведение большой оперативно-стратегической игры, где я должен был играть за «Синюю» сторону. Нарком потребовал представить проект доклада к 1 ноября. К назначенному времени проект представлен Наркому. А через две недели позвонил начальник Генштаба К.А. Мерецков и сказал, что проект доклада руководством одобрен.

*         *         *

Совещание состоялось в конце декабря 1940 года. В его работе приняли участие командующие округами и армиями, члены военных советов и начальники штабов округов и армий, начальники всех военных академий, профессора и доктора военных наук, генерал-инспекторы родов войск, начальники центральных управлений и руководящий состав Генштаба. На совещании всё время присутствовали члены Политбюро А.А. Жданов, Г.М. Маленков, и другие. Генерал армии И.В. Тюленев подготовил содержательный доклад «Характер современной оборонительной операции». Согласно заданию, он не выходил за рамки армейской обороны и не раскрывал специфику современной стратегической обороны. В то время наша военно-теоретическая наука вообще не рассматривала глубоко проблемы стратегической обороны, ошибочно считая её не столь важной.

Доклад на тему «Военно-воздушные силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе» сделал начальник Главного управления ВВС генерал-лейтенант П.В. Рычагов, особенно отличившийся в Испании. Трагическая гибель этого талантливого и смелого генерала в годы культа Сталина была для нас большой потерей. Вскоре после совещания он был расстрелян.

Доклад по общим вопросам боевой и оперативной подготовки войск Красной Армии сделал начальник Генштаба генерал армии К.А. Мерецков. Он особенно отметил недостаточную подготовленность высшего командного состава и штабов всех степеней.

В тот момент это было в какой-то мере следствием массового выдвижения на высшие должности кадров, ещё недостаточно подготовленных к оперативно-тактической и штабной работе.

Всеобщее внимание привлёк доклад командующего Западным Особым военным округом генерал-полковника Д.Г. Павлова «Об использовании механизированных соединений в современной наступательной операции». Дело в том, что до 1940 года у нашего военно-политического руководства не было твёрдого понимания способов и форм применения крупных танковых и механизированных соединений типа корпус-армия в современной войне.

В своём хорошо аргументированном выступлении Павлов умело показал большую подвижность и пробивную силу танкового и механизированного корпусов, а также их меньшую, чем других родов войск, уязвимость от огня артиллерии и авиации.

Мой доклад был также встречен хорошо.

Все принявшие участие в прениях и выступивший с заключительным словом нарком обороны были единодушны в том, что если война против Советского Союза будет развязана фашистской Германией, нам придётся иметь дело с самой сильной армией Запада.

На совещании подчёркивалась её оснащённость бронетанковыми, моторизованными войсками и сильной авиацией, отмечался большой опыт организации и ведения современной войны.

Мы предвидели, что война с Германией может быть тяжёлой и длительной, но вместе с тем считали, что страна наша уже имеет всё необходимое для продолжительной войны и борьбы до полной победы. Тогда мы не думали, что нашим вооружённым силам придётся так неудачно вступить в войну, в первых же сражениях потерпеть тяжёлое поражение и вынужденно отходить вглубь страны.

После совещания на другой же день должна была состояться большая военная игра, но нас неожиданно вызвали к Сталину. И.В. Сталин встретил нас довольно сухо, поздоровался еле заметным кивком и предложил сесть за стол.

Это уже был не тот Сталин, которого я видел после возвращения с Халхин-Гола. Кроме И.В. Сталина в его кабинете присутствовали члены Политбюро.

Начал И.В. Сталин с того, что он не спал всю ночь, читая проект заключительного выступления С.К. Тимошенко на совещании высшего комсостава, чтобы дать ему свои поправки. Но Тимошенко поторопился закрыть совещание.

— Товарищ Сталин, — попробовал возразить Тимошенко, – я прислал вам план совещания и проект своего выступления и полагал, что вы знали, о чём я буду говорить при подведении итогов.

— Я  не обязан читать всё, что мне посылают, — вспылил Сталин.

С.К. Тимошенко замолчал.

— Ну, как мы будем поправлять Тимошенко? – обращаясь к членам Политбюро, спросил Сталин.

— Надо обязать Тимошенко серьёзнее разобраться с вашими замечаниями по тезисам и, учтя их, через несколько дней представить в Политбюро проект директивы войскам, – сказал Молотов. К этому мнению присоединились все присутствующие члены Политбюро.

— Когда начнётся у вас военная игра? – спросил он.

— Завтра утром, – ответил С.К. Тимошенко.

— Хорошо, проводите её, но не распускайте командующих, кто играет за «Синюю» сторону, кто за «Красную»?

— За «Синюю»(западную) играет генерал армии Жуков, за «Красную» (восточную) – генерал-полковник Павлов.

Из Кремля все мы возвращались в подавленном настроении. Нам было непонятно недовольство Сталина. Тем более, что на совещании, как я уже говорил, всё время присутствовали Жданов и Маленков, которые, несомненно, обо всём информировали Сталина.

С утра следующего дня началась большая оперативно-стратегическая военная игра. За основу стратегической обстановки были взяты предполагаемые события, которые в случае нападения Германии на Советский Союз, могли развернуться на западной границе. Руководство игры осуществлялось Наркомом обороны Тимошенко и начальником Генштаба.

Надо отдать должное Генштабу: во всех подготовленных для игры материалах были отражены последние действия немецко-фашистских войск в Европе.

Состав фронтов: Западная («Синяя») сторона – свыше 60 дивизий, восточная («Красная») – свыше 50 дивизий. Игра изобиловала драматическими материалами для восточной стороны. Они оказались во многом схожими с теми, которые возникли после 22 июня 1941 года, когда на Советский Союз напала фашистская Германия.

По окончанию игры Нарком обороны приказал Павлову и мне произвести частичный разбор, отметить недостатки и положительные моменты в действиях участников.

Общий разбор Сталин предложил провести в Кремле, куда пригласили руководство Наркомата обороны, Генштаба, командующих округов и их начальников штабов. Кроме Сталина, присутствовали члены Политбюро.

Ход игры докладывал начальник Генштаба генерал армии Мерецков. После двух-трёх резких реплик Сталина он начал повторяться и сбиваться. Доклад у Мерецкова явно не ладился. В оценках событий и решений сторон у него уже не было логики. Когда он привёл данные о соотношении сил сторон и преимуществе «Синих» в начале игры, особенно в танках и авиации, Сталин, будучи раздосадован неудачей «Красных», остановил его, заявив:

— Откуда вы берёте такое соотношение? Не забывайте, что на войне важно не только арифметическое большинство, но и искусство командиров и войск.

Мерецков ответил, что ему это известно, но количественное и качественное соотношение сил и средств на войне играет тоже не последнюю роль, тем более в современной войне, к которой Германия давно готовится и имеет уже значительный боевой опыт. Сделав ещё несколько резких замечаний, о которых вспоминать не хочется, Сталин спросил:

— Кто хочет высказаться?

Выступил нарком Тимошенко. – В 1941 учебном году, — сказал он, — войска будут иметь возможность готовиться более целеустремлённо, более организованно, так как к тому времени они должны уже устроиться в новых районах дислокации. Затем выступил генерал-полковник Павлов. Он начал с оценки прошедшего совещания, но Сталин остановил его.

— В чём кроются причины неудачных действий войск «Красной»стороны? – спросил он.

Павлов попытался отделаться шуткой, сказав, что в военных играх так бывает. Эта шутка Сталину явно не понравилась, и он заметил:

— Командующий войсками округа должен владеть военным искусством, уметь в любых условиях находить правильное решение, чего у вас в проведённой игре не получилось.

Затем, видимо, потеряв интерес к выступлению Павлова, Сталин спросил:

— Кто ещё хочет высказаться? Я попросил слова.

Отметив большую ценность игр для роста оперативно-стратегического уровня высшего командования, предложил проводить их чаще, несмотря на всю сложность организации.

Для повышения военной подготовки командующих и работников штабов округов и армий считал необходимым начать практику крупных командно-штабных учений со средствами связи под руководством Наркома обороны и Генштаба. Затем коснулся строительства укреплённых районов (УР) в Белоруссии. – По-моему, в Белоруссии УРы строятся слишком близко к границе и они имеют крайне невыгодную оперативную конфигурацию, особенно в районе белостокского выступа. Это позволит противнику ударить из района Бреста и Сувалки в тыл нашей белостокской группировки. Кроме того, из-за небольшой глубины УРы не могут долго продержаться, так как они насквозь простреливаются артиллерийским огнём.

— А что вы конкретно предлагаете? – спросил Молотов.

— Считаю, что нужно было бы строить УРы где-то глубже, подальше от Государственной границы.

— А на Украине УРы строятся правильно? – спросил Павлов, видимо, недовольный тем, что я критикую его округ.

— Я не выбирал рубежей для строительства УРов на Украине. Однако полагаю, что там тоже надо было бы строить их дальше от границы.

Укреплённые районы строятся по утверждённым планам Главного военного совета, а конкретное руководство строительством осуществляет заместитель Наркома обороны маршал Шапошников, — резко возразил Ворошилов.

Поскольку началась полемика, я прекратил выступление и сел на место.

Очень дельно говорил начальник Главного Управления ВВС Красной Армии генерал П.В. Рычагов. Он настаивал на необходимости ускоренного развития наших воздушных сил на базе новейших самолётов и считал необходимым улучшить боевую подготовку лётного состава.

Странное впечатление произвело выступление заместителя Наркома обороны по вооружению маршала Кулика. Он предложил усилить состав штатной стрелковой дивизии до 16-18 тысяч и ратовал за артиллерию на конной тяге. Из опыта боевых действий в Испании он заключал, что танковые части должны действовать главным образом как танки непосредственной поддержки пехоты и только поротно и побатальонно.

— С формированием танковых и механизированных корпусов,- сказал Кулик, — пока следует воздержаться.

 Нарком обороны Тимошенко бросил реплику:

— Руководящий состав армии хорошо понимает необходимость быстрейшей механизации войск. Один Кулик всё ещё путается в этих вопросах. Сталин прервал дискуссию, осудив Кулика за отсталость взглядов.

— Победа в войне, заметил он, — будет за той стороной, у которой больше танков и выше моторизация войск.

Это замечание Сталина как-то не увязывалось с его прежней точкой зрения по этому вопросу.

Как известно, в ноябре 1939 года были расформированы наши танковые корпуса, и высшим танковым соединением было приказано иметь танковую бригаду.

В заключении Сталин заявил, обращаясь к членам Политбюро:

— Беда в том, что мы не имеем настоящего начальника Генерального штаба. Надо заменить Мерецкова. – И, подняв руку, добавил: — Военные смогут быть свободны.

 Мы вышли в приёмную. К.А. Мерецков молчал.

С Мерецковым я длительное время работал в Белорусском особом военном округе, где он был начальником штаба округа, когда во главе округа стоял командарм 1 ранга И.П. Уборевич. Тот ценил Мерецкова как трудолюбивого, знающего и опытного работника.

*         *         *

На следующий день после разбора игры я был вызван к Сталину. Поздоровавшись, Сталин сказал:

— Политбюро решило освободить Мерецкова от должности начальника Генерального штаба и на его место назначить вас.

Я ждал всего, но только не такого решения, и, не зная, что ответить, молчал. Потом сказал:

— Я никогда не работал в штабах. Всегда был в строю. Начальником Генштаба быть не могу.

— Политбюро решило назначить вас, — сказал Сталин, делая ударение на слове «решило». Понимая, что всякие возражения бесполезны, я поблагодарил за доверие и сказал:

— Ну а если не получится из меня хороший начальник Генерального штаба, буду проситься обратно в строй.

— Ну вот и договорились! Завтра будет постановление ЦК, — сказал Сталин.

Через четверть часа я был у Наркома обороны. Улыбаясь, он сказал: — Знаю, как ты отказывался от должности начальника Генштаба. Только что мне звонил товарищ Сталин. Теперь поезжай в округ и скорее возвращайся в Москву. Вместо тебя командующим округом будет назначен генерал-полковник Кирпонос, но ты его не жди, за командующего можно пока оставить начальника штаба округа Пуркаева.

С Михаилом Петровичем Кирпоносом мне не довелось работать вместе, но по отзывам  его сослуживцев, это был очень опытный общевойсковой командир, прошедший службу в старой армии. В период февральской революции 1917 года он был избран председателем полкового Солдатского комитета. С 1934 по 1939 год был начальником Казанского пехотного училища. За успешное командование 70-й стрелковой дивизии в боевой обстановке ему было присвоено звание Героя Советского Союза. В июне 1940 года Кирпоноса назначили командующим Ленинградским военным округом.

В Киеве задержался недолго и 31 января был уже в Москве. На другой день, приняв дела от генерала армии Мерецкова, я вступил в должность начальника Генштаба.

Начальник Генерального Штаба накануне войны

Весь февраль был занят тщательным изучением дел, непосредственно относящихся к деятельности Генштаба. Работал по 15-16 часов в сутки, часто оставался ночевать в служебном кабинете. Большую помощь мне оказали Н.Ф. Ватутин, Г.К. Маландин, А.М. Василевский, В.Д. Иванов и другие работники Генштаба.

Третий пятилетний план (1938-1942 гг) является естественным продолжением первого и второго. Если говорить о промышленности, то она возросла за четыре года первой пятилетки в два раза, за вторую пятилетку – в 2.2 раза. XVIIIсъезд ВКП(б) (1939г. – А.М) утвердил рост выпуска промышленной продукции на пять лет в 1,9 раза.

К июню 1941 года валовая продукция промышленности уже составила 86%, а грузооборот железнодорожного транспорта – 90%от уровня, намеченного на конец 1942 года. Было введено в действие 2900 новых заводов, фабрик, электростанций, шахт, рудников и других промышленных предприятий. 

По плану третьей пятилетки по-прежнему особенно быстро развивалась тяжелая и оборонная промышленность. Должен сказать, что И.В. Сталин сам вёл большую работу с оборонными предприятиями, хорошо знал десятки директоров заводов, парторгов, главных инженеров, встречался с ними, добиваясь с присущей ему настойчивостью выполнения намеченных планов.

Военных часто ругали за то, что они слишком настойчиво просили ускорить принятие того или иного образца на вооружение. Им говорили: «Что вы порете горячку? Когда надо будет – мы вас забросаем самолётами, танками, снарядами».

— Сейчас вы нас ругаете, — отвечали военные, — за то, что мы настойчиво требуем, а если война случится, вы тогда будете говорить – почему плохо требовали.

Конечно, тогда мы, военные руководители понимали, что в стране много первостепенных задач и всё надо решать, исходя из большой политики. Но оказалось, что большая политика, руководителем которой был И.В. Сталин, в своих оценках угрозы войны исходила из ошибочных предположений.

В восточных районах страны сооружались три четверти всех новых доменных печей, вторая мощная нефтяная база между Волгой и Уралом, металлургические заводы в Забайкалье, на Урале и Амуре, крупнейшие предприятия цветной металлургии в Средней Азии, тяжёлой индустрии на Дальнем Востоке, автосборочные заводы, алюминиевые комбинаты и трубопрокатные предприятия, гидростанции. Во время войны вместе с эвакуированными сюда предприятиями на востоке страны была создана промышленная база, обеспечивавшая отпор врагу и его разгром.

Внеочередная IV сессия Верховного Совета СССР в сентябре 1939 года принимает «Закон о всеобщей воинской обязанности». По новому закону в армии призываются лица, которым исполнилось 19 лет, а для окончивших среднюю школу призывной возраст устанавливается в 18 лет.

Для более совершенного овладения военным делом были увеличены сроки действительной службы: для младших командиров сухопутных войск и ВВС – с двух до трёх лет, для рядового состава ВВС, а также рядового и младшего состава пограничных войск – до четырёх лет, на кораблях и в частях флота – до пяти лет.

Президиум Верховного Совета СССР 26 июня 1940 года принимает Указ «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений».

Создаётся новая система подготовки квалифицированной рабочей силы в ремесленных и железнодорожных училищах, школах фабрично-заводского обучения, которые готовили в среднем от 800 тысяч до 1 миллиона человек в год.

Наркомат оборонной промышленности разделяется на четыре новых наркомата – авиационной, судостроительной промышленности, боеприпасов, вооружения.

Наркомат машиностроения разделяется на наркомат тяжёлого, среднего и общего машиностроения. Создаются новые народные комиссариаты (автомобильного транспорта, строительства и др.), которые имеют отношение к укреплению обороны страны.

Хочу напомнить, что Генштаб Красной Армии возглавляли: с 1931 года – А.И. Егоров, с 1937 года –Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников, с августа 1940 года до февраля 1941 года – генерал армии К.А. Мерецков.

В середине марта 1941 года С.К. Тимошенко и я просили разрешения Сталина призвать приписной состав запаса для стрелковых дивизий, чтобы иметь возможность переподготовить его в духе современных требований. Сначала наша просьба была отклонена. Нам было сказано, что призыв приписного состава запаса в таких размерах может дать повод немцам спровоцировать войну. Однако в конце марта было решено призвать 50 тысяч солдат и сержантов и направить их в приграничные военные округа для доукомплектования, с тем, чтобы довести численность стрелковых дивизий хотя бы до 8 тысяч человек. Несколькими днями позже было разрешено призвать ещё 300 тысяч приписного состава для укомплектования специалистами укрепрайонов и других родов и видов вооружённых сил, артиллерии резерва Главного командования, инженерных войск, войск связи, противовоздушной обороны (ПВО) и службы тыла ВВС.

Итак, накануне войны Красная Армия получила дополнительно 800 тысяч человек. В итоге накануне войны в приграничных округах из 170 дивизий и двух бригад 19 дивизий были укомплектованы до 5-6 тысяч человек, 7 кавалерийских дивизий в среднем по 6 тысяч человек, 144 дивизии имели численность по 8-9 тысяч человек.

Во внутренних округах большинство дивизий содержалось по сокращённым штатам, а многие стрелковые дивизии только формировались и начинали боевую учёбу.

Талантливые коллективы конструкторов под руководством Ж.Я. Котина создают тяжёлый танк КВ, КБ М.И. Кошкина, Л.А. Морозова и Н.А. Кучеренко – знаменитый средний танк Т-34. Моторостроители дали мощный дизельный танковый двигатель В-2. КВ и Т-34 оказались лучшими из машин, созданных накануне войны. И в ходе войны они уверенно сохраняли превосходство над аналогичными типами машин противника.

С января 1939 года по 22 июня 1941 года Красная Армия получила более семи тысяч танков, в 1941 году промышленность могла дать около 5,5 тысяч танков всех типов. К началу войны заводы успели выпустить всего лишь 1861 танк Т-34 и КВ. Этого, конечно, было мало. Практически новые танки только со второй половины 1940 года начали поступать в бронетанковые училища и в войска приграничных округов.

В 1940 году начинается формирование новых мехкорпусов, танковых и механизированных дивизий. Было создано 9 мехкорпусов. Учитывая количество бронетанковых войск в германской армии, мы с наркомом просили при формировании механизированных корпусов использовать существующие танковые бригады и даже кавалерийские соединения как наиболее близкие к танковым войскам по своему «маневренному духу». И.В. Сталин, видимо, в то время ещё не имел определённого мнения по этому вопросу и колебался.

Время шло, и только в марте 1941 года было принято решение о формировании просимых нами 20 механизированных корпусов. Однако мы не рассчитали объективных возможностей нашей промышленности. Для полного укомплектования новых мехкорпусов требовалось 16,6 тысячи танков только новых типов, а всего около 32 тысяч танков. Такого количества машин в течение одного года практически взять было неоткуда, недоставало и технических и командных кадров.

Таким образом, к началу войны нам удалось оснастить меньше половины формируемых корпусов. Как раз они, эти корпуса, и явились главной силой в отражении первых ударов противника, а те, которые начали формироваться, оказались подготовленными лишь к периоду Сталинградской контрнаступательной операции, где сыграли решающую роль.

По уточнённым архивным данным, с 1 января 1939 года по 22 июня 1941 года Красная Армия получила от промышленности 29637 полевых орудий, 52407 миномётов, а всего орудий и миномётов, с учётом танковых пушек – 92578.

Войсковая артиллерия приграничных округов была в основном укомплектована орудиями до штатных норм. Непосредственно накануне войны мы располагали 60-ю гаубичными и 14-ю пушечными артиллерийскими полками Резерва Главного командования (РГК).

Весной 1941 года мы начали формирование 10-ти противотанковых артиллерийских бригад, но полностью укомплектовать их к июню не удалось.

Маршал Г.И. Кулик, являясь главным докладчиком Сталину по вопросам артиллерии не всегда правильно ориентировал его в эффективности того или иного образца артиллерийско-миномётного вооружения. Так, например, по его «авторитетному» предложению перед войной были сняты с производства 45-мм и 76,2-мм пушки. В ходе войны пришлось с большими трудностями вновь организовывать производство этих орудий на ленинградских заводах. 152-мм гаубица, прошедшая все испытания, показавшая отличные качества, по заключению Г.И. Кулика, не была принята на вооружение. Не лучше обстояло дело и с миномётным вооружением, которое в ходе войны показало высокое боевое качество во всех видах боя. После войны с Финляндией этот недостаток был устранён. К началу войны Кулик вместе с Главным артиллерийским управлением (ГАУ) не оценил такое мощное реактивное оружие, как БМ-13 («Катюши»), которое первыми же залпами в июле 1941 года обратило в бег вражеские части. Комитет обороны только в июне принял постановление о его срочном серийном производстве.

Надо отдать должное нашим вооруженцам за их оперативность и творческое трудолюбие. Они сделали всё возможное, чтобы через 10-15 дней после начала войны войска получили первые партии этого грозного оружия.

В своё время можно было больше сделать и в отношении миномётов. Программа была ясна – её определило постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 января 1940 года «Об увеличении производства миномётов и мин». Однако в требуемых масштабах армия начала получать 82-мм и 120-мм миномёты только перед самой войной. В июне 1941 года в количественном и качественном отношении наши миномёты уже значительно превосходили немецкие.

Сталин считал артиллерию важнейшим средством войны, много уделял внимания её совершенствованию. Наркомом вооружения тогда был Д.Ф. Устинов, Наркомом боеприпасов – Б.Л. Ванников, главными конструкторами артиллерийских систем – генералы И.И. Иванов, В.Г. Грабин. Всех этих людей И.В. Сталин знал хорошо, часто с ними встречался и целиком доверял им.

Комиссия ЦК ВКП(б)и СНК СССР, работавшая в середине 1940 года, справедливо указала на то, что количество инженерных войск в мировое время не могло обеспечить их нормальное развёртывание на случай войны. Накануне войны штаты кадровых частей этих войск были увеличены, сформированы новые части, улучшилась общая подготовка инженерных войск, структура и оперативный расчёт частей связи; начальники связи соединений стали больше заниматься работой по подготовке связи к действиям в условиях военного времени; в войска начали поступать новая инженерная техника и средства связи.

 Начальник войск связи генерал-майор Н.И. Гапич докладывал нам о нехватке современных средств связи и об отсутствии достаточных мобилизационных и неприкосновенных запасов имущества связи. Действительно, радиосеть Генштаба была обеспечена радиостанциями типа РАТ только на 39%, а радиостанциями типа РАФ и заменяющими их 11-АК и других – на 60%, зарядными агрегатами – на 45%.

Приграничный Западный военный округ располагал радиостанциями только на 27%, КОВО – на 30%, Прибалтийский ВО – на 52%. Примерно также обстояло дело и с другими средствами радиопроводной связи.

В 1939 году Комитет обороны принимает постановление о строительстве 9-ти новых самолётостроительных заводов и семи авиамоторных: на следующий год ещё семь заводов, уже из других отраслей народного хозяйства, перестраиваются на выпуск авиационной продукции, предприятия оснащаются первоклассным оборудованием. Авиапромышленность к концу 1940 года возрастает по сравнению с 1939 годом более чем на 70%.

По уточнённым архивным данным, с 1 января 1939 года по 22 июня 1941 года армия получила от промышленности 17745 боевых самолётов, из них 3719 самолётов новых типов. Практически был полностью реконструирован ЦАГИ, создаются новые конструкторские бюро (КБ) военной авиации.

Талантливые конструкторы С.В. Ильюшин, А.И. Микоян, С.А. Лавочкин, В.М. Петляков, А.С. Яковлев вместе со своими молодыми коллективами дают военной авиации истребители ЯК-1, МиГ-3, ЛАГГ-3, штурмовик ИЛ-2, пикирующий бомбардировщик Пе-2 и многие другие – всего около 20 типов.

ЦК ВКП(б) и лично Сталин много времени и внимания уделяют авиационным конструкторам. Можно сказать, что авиация была даже в какой-то степени увлечением И.В. Сталина. Примерно 75-80% общего числа машин по своим лётно-техническим данным уступали однотипным самолётам Германии. Материальная часть новых самолётов только осваивалась, современной авиационной техникой мы успели перевооружить не более 21% авиационных частей. Накануне войны соотношение между важнейшими родами войск было следующим: бомбардированные авиаполки – 45%, истребительные – 42%, штурмовые, разведывательные и другие – 13%. К концу мая 1941 года удалось сформировать и почти полностью укомплектовать 19 полков.

10 апреля 1941 года ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли постановление «О реорганизации системы тыла ВВС». Было решено сформировать тыл ВВС по территориальному принципу – изъять из строевых частей и соединений ВВС органы и учреждения тыла, создать районы авиационного базирования и батальоны аэродромного обслуживания. Районы авиационного базирования становились органами тыла ВВС армий, округа, флота.

В апреле 1941 года начинается формирование пяти воздушно-десантных корпусов. К 1 июня их удалось укомплектовать личным составом, но боевой техники не хватало.

В феврале 1941 года ЦК ВКП(б) и СНК СССР утвердили дополнительный план строительства аэродромов. Предусматривалось создать в западных районах 190 новых аэродромов. К началу войны работы  были в полном разгаре, однако преобладающее большинство их не было закончено. В целом война застала наши ВВС в стадии широкой реорганизации, перехода на новую материальную часть и переучивания лётно-технического состава. К полётам в действительно сложных условиях успели подготовиться лишь отдельные соединения, а к ночным полётам – не более 15% лётного состава.

Территория страны была разделена на зоны противовоздушной обороны (ПВО), соответствующие границам всех тогдашних военных округов. Централизовать управления ПВО в масштабе всей страны удалось уже в ходе войны, в ноябре 1941 года.

К июню 1941 года вооружённые силы ПВО орудиями среднего калибра были обеспечены примерно на 85%, малого калибра – на 70%. Некомплект по истребителям составил 40%, укомплектованность зенитными пулемётами – 70%, по аэростатам заграждения и прожекторам – до половины. ПВО западных пограничных районов, а также Москвы и Ленинграда была оснащена лучше. В Ленинградской и Московской зонах ПВО было дислоцировано до 30 радиолокационных станций (РЛС) РУС-2.

По нашему докладу ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли решение сформировать истребительные корпуса для усиления ПВО Москвы и Ленинграда. К моменту начала войны новая система ПВО не была отработана до конца, оснащение новейшей техникой и её освоение только начиналось.

Плохо было с транспортом.

В 1939-1941 годах численность наших вооружённых сил возросла в 2,8 раза, было сформировано 125 новых дивизий, и к 1 января 1941 года в сухопутных войсках, военной авиации, на флоте, в войсках ПВО было более 4200 тысяч человек.

Что касается профессионального обучения командиров всех степеней, то сотни тысяч их проходили хорошую школу более чем в 200-х военных училищах Красной Армии и ВМФ, в 19 академиях, на десяти военных факультетах при гражданских вузах, семи высших военно-морских училищах.

Военная стратегия в предвоенный период строилась равным образом на утверждении, что только наступательными действиями можно разгромить агрессора и что оборона будет играть сугубо вспомогательную роль, обеспечивая наступательным группировкам достижение поставленных целей.

Столь же мало внимания, как и обороне, уделялось вопросам встречных сражений, отступательным действиям и сражениям в условиях окружения. А между тем именно эти виды боевых действий в начальном периоде войны развёртывались очень широко и приняли самый ожесточённый характер.

Иначе говоря, наши войска должным образом не обучались ведению войны в тяжёлых условиях. Опыт ряда войн показывает, что та армия, которая недостаточно обучается ведению операций в тяжёлых и сложных условиях, неизбежно будет нести большие потери, и вынуждена переучиваться в ходе самой войны.

Крупным пробелом в советской военной науке было то, что мы не сделали практических выводов из опыта сражений начального периода Второй мировой войны на Западе. А опыт этот был уже налицо, и он даже обсуждался на совещании высшего командного состава в декабре 1940 года. О чём говорил этот опыт?

Прежде всего, об оперативно-стратегической внезапности, с которой гитлеровские войска вторглись в страны Европы. Нанося мощные удары бронетанковыми войсками, они быстро рассекали оборону для выхода в тыл противника. Действия бронетанковых войск немцы поддерживали ВВС, при этом особый эффект производили пикирующие бомбардировщики. Внезапный переход в наступление всеми имеющимися силами, притом заранее развёрнутыми на всех стратегических направлениях, не был предусмотрен.

Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, ни руководящий состав Генштаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день компактными группировками на всех стратегических направлениях. Этого не учитывали и не были к этому готовы наши командующие и войска приграничных военных округов.

Правда, нельзя сказать, что всё это вообще свалилось нам как снег на голову. Мы, конечно, изучали боевую практику гитлеровских войск в Польше, Франции и других европейских странах и даже обсуждали методы и способы их действий. Но по-настоящему всё это прочувствовали только тогда, когда враг напал на нашу страну.

Советское правительство делало всё возможное, чтобы не давать повода Германии к развязыванию войны. Этим определялось всё.

Однажды Тимошенко вызвал меня и сказал:

— Вчера был у товарища Сталина по вопросам реактивных миномётов. Он интересовался, принял ли ты дела от Мерецкова, как чувствуешь себя на новой работе, и приказал явиться к нему с докладом.

— К чему надо быть готовым? – спросил я.

— Ко всему, — ответил нарком. – Но имей в виду, что он не будет слушать длинный доклад. То, что ты расскажешь мне за несколько часов, ему нужно доложить минут за десять.

— А что же я  могу доложить за десять минут? Вопросы большие, они требуют серьёзного отношения. Ведь нужно понять их важность и принять необходимые меры.

— То, что ты собираешься ему сообщать, он в основном знает, — сказал нарком, — так, что постарайся всё же остановиться только на узловых проблемах.

*         *         *

Имея при себе перечень вопросов, которые собирался изложить, субботним вечером я поехал к Сталину на дачу. Там уже были маршал Тимошенко, маршал Кулик. Присутствовали члены Политбюро Калинин, Молотов, Маленков. Поздоровавшись, Сталин спросил, знаком ли я с реактивными миномётами («катюши»).

— Только слышал о них, но не видел, — ответил я.

— Ну, тогда с Тимошенко, Куликом и Аборенковым вам надо в ближайшие дни поехать на полигон и посмотреть их стрельбу. А теперь расскажите нам о делах Генерального штаба.

Кратко повторив то, что уже докладывал наркому, я сказал, что ввиду сложности военно-политической обстановки необходимо принять срочные меры и вовремя устранить имеющиеся недостатки в обороне западных границ и в вооружённых силах. Меня перебил В.М. Молотов:

— Вы что же, считаете, что нам придётся скоро воевать с немцами?

— Погоди…, — остановил его Сталин.

Выслушав доклад, Сталин пригласил всех обедать. Прерванный разговор продолжался. Сталин спросил, как я оцениваю немецкую авиацию. Я сказал то, что думал:

— У немцев неплохая авиация, их лётный состав получил хорошую боевую практику взаимодействия с сухопутными войсками, что же касается материальной части, то наши новые истребители и бомбардировщики не хуже немецких, а, пожалуй, и лучше. Жаль только, что их очень мало.

— Особенно мало истребительной авиации, — добавил Тимошенко. Маленков бросил реплику:

— Семён Константинович больше об оборонительной авиации думает. Нарком не ответил.

Сталин был в хорошем расположении духа, много шутил, пил лёгкое грузинское вино «Хванчкара» и угощал им присутствующих, но большинство предпочитало коньяк.

В заключение Сталин сказал, что надо продумать и подработать первоочередные вопросы и внести в правительство для решения.

*         *         *

15-20 февраля 1941 года состоялась XVIII Всесоюзная Конференция ВКП(б), на которой мне довелось присутствовать. В резолюциях Конференции было отмечено, что руководители Наркоматов авиационной, химической промышленности, боеприпасов, электропромышленности и ряда других отраслей народного хозяйства, имеющих оборонное значение, должны извлечь уроки из критики на конференции, значительно улучшить свою работу. В противном случае они будут сняты с занимаемых постов.

На конференции кандидатами в члены ЦК ВКП(б) было избрано много военных,…я также был избран кандидатом.

Выяснилось, что у Генштаба, так же как и у Наркома обороны и командующих видами и родами войск, не подготовлены на случай войны командные пункты, …..пришлось осуществлять руководство из своих кабинетов мирного времени, что серьёзно осложнило их работу.

К сожалению, приходится отметить, что Сталин накануне и в начале войны недооценивал роль и значение Генштаба и очень мало интересовался его деятельностью.

Не скрою, нам тогда казалось, что в деле войны, обороны Сталин знает не меньше, а  больше нас, разбирается глубже и видит дальше. Когда же пришлось столкнуться с трудностями войны, мы поняли, что наше мнение по поводу чрезвычайной осведомлённости и полководческих качеств Сталина было ошибочным.

К началу войны не были решены вопросы об органах Ставки и Главного командования: их структуре, персональном предназначении, размещении, аппарате обеспечения и материально-технических средствах.

За пять предвоенных лет сменилось четыре начальника Генштаба. Столь частая смена руководства Генштаба не давала возможности во всей полноте освоить вопросы обороны страны и глубоко обдумать все аспекты предстоящей войны.

Теперь, после всего пережитого, критически осмысливая минувшее, можно сказать, что руководство страны ошибочно пренебрегло нашими требованиями неотложных мероприятий, которые следовало провести сразу после войны с Финляндией, а военные руководители в предвоенный период были недостаточно настойчивы перед Сталиным в этих вопросах.

В конце мая 1941 года меня и Тимошенко срочно вызвали в Политбюро. Мы считали, что, видимо, будет наконец дано разрешение на приведение приграничных военных округов в наивысшую боевую готовность. Но каково же было наше удивление, когда Сталин нам сказал:

— К нам обратился посол Германии Фон Шуленбург и передал просьбу германского правительства разрешить им произвести розыск могил солдат и офицеров, погибших в Первую мировую войну в боях со старой русской армией.

Для розыска могил немцы создали несколько групп, которые прибудут в пункты согласно вот этой погранкарте. Вам надлежит обеспечить такой контроль, чтобы немцы не распространяли свои розыски глубже и шире отмеченных районов. Прикажите округам установить тесный контакт с нашими пограничниками, которым уже даны указания.

Мы с внутренним недоразумением восприняли эти слова Сталина. Мы были поражены, с одной стороны наглостью и цинизмом германского правительства, бесцеремонно решавшего произвести разведку местности и рубежей на важнейших оперативных направлениях, и, с другой стороны, непонятной доверчивостью Сталина.

— Немцы просто собираются посмотреть участки местности, где они будут наносить удары, — сказал я, — а их версия насчёт розыска могил слишком примитивна. Нарком добавил:

— Последнее время немцы слишком часто нарушают наше воздушное пространство и производят глубокие облёты нашей территории. Мы с Жуковым считаем, что надо сбивать немецкие самолёты.

— Германский посол заверил нас от имени Гитлера, что у них сейчас в авиации очень много молодёжи, которая профессионально слабо подготовлена. Молодые лётчики плохо ориентируются в воздухе. Поэтому посол просил нас не обращать особого внимания на их блуждающие самолёты, — возразил Сталин. Мы не согласились с этим доводом и продолжали доказывать, что самолёты умышленно летают над нашими важнейшими объектами и спускаются до непозволительной высоты, явно, чтобы лучше их рассмотреть.

— Ну что же, — вдруг сказал Сталин, — в таком случае надо срочно подготовить ноту по этому вопросу и потребовать от Гитлера, чтобы он прекратил самоуправство военных. Я не уверен, что Гитлер знает про эти полёты.

В июне немцы ещё больше усилили разведывательную деятельность своей авиации. Различные диверсионные и разведывательные группы всё чаще проникали через границу вглубь нашей территории.

Не ограничиваясь личными докладами, мы ещё раз написали донесение Сталину и приложили карту, на которой указали районы и направления воздушной разведки немцев. Просили конкретных указаний. Сталин ответил:

— О всех нарушениях наших воздушных границ передайте сообщение Вышинскому, который по этим вопросам будет иметь дело с Шуленбургом.

*         *         *

Разработку оперативного и мобилизационного планов ВС в Генштабе осуществляли генералы Маландин, Василевский и другие.

До моего прихода в Генштаб общее руководство разработкой планов осуществляли Маршал Советского Союза Шапошников, затем генерал армии Мерецков и генерал-лейтенант Ватутин. Ещё осенью 1940 года ранее существовавший оперативный план был основательно переработан. К этому времени наши северо-западная и западная государственные границы были передвинуты вперёд до 300 километров.

Возникла проблема: за короткий срок переработать планы обороны страны на новых границах. Но при решении этих важнейших задач были допущены серьёзные стратегические ошибки. В чём суть этих ошибок.

Наиболее опасным стратегическим направлением считалось Юго-Западное – Украина, а не западное – Белоруссия, на котором гитлеровское верховое командование в июне 1941 года сосредоточило и ввело в действие самые мощные сухопутную и воздушную группировки. Именно белорусское направление было кратчайшим к столице нашей Родины – Москве. Вследствие этой ошибки пришлось в первые же дни войны 19-ю армию, ряд частей и соединений 16-й армии, ранее сосредоточенных на Украине и подтянутых туда в последнее время, перебрасывать на западное направление и включать с ходу в сражения в составе Западного фронта. Это обстоятельство, несомненно, отразилось на ходе оборонительных действий на западном направлении.

При переработке оперативного плана весной 1941 года (февраль-апрель) мы этот просчёт полностью не исправили и не запланировали на западное направление большее количество сил.

Сталин был убеждён, что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут стремиться в первую овладеть Украиной, Донецким бассейном, чтобы лишить нашу страну важнейших экономических районов и захватить украинский хлеб, донецкий уголь, а затем и кавказскую нефть. При рассмотрении оперативного плана весной 1941 года Сталин говорил: «Без этих важнейших жизненных ресурсов фашистская Германия не сможет вести длительную и большую войну».

И.В. Сталин для всех нас был величайшим авторитетом, никто тогда и не думал сомневаться в его суждениях и оценках обстановки. Однако в прогнозе направления главного удара противника он допустил ошибку.

В 1940 году было принято ошибочное решение о немедленной передислокации войск Западных округов в новые районы Западной территории, воссоединённой с Советским Союзом. Несмотря на то, что эти районы не были ещё должным образом подготовлены для обороны, в них были дислоцированы первые эшелоны войск западных округов.

*         *         *

К строительству новых УРов на западной границе приступили в начале 1940 года. Проект строительства УРов был утверждён Сталиным по докладу Ворошилова и Шапошникова. Строительство УРов к июню 1941 года завершено не было, а главное то, что между УРами были промежутки,  доходившие до 50-60 километров по фронту.

К началу войны удалось построить около 2500 железобетонных сооружений, из коих 1000 была вооружена УРовской артиллерией, а остальные 1500 только пулемётами.

В наибольшей боевой готовности в июне 1941 года находились Рава-Русский и Перемышльский районы Украины, которые в первые дни войны сыграли весьма положительную роль. В феврале, марте 1941 года на Главном военном совете Красной Армии дважды обсуждалось, как быстрее закончить строительство новых УРов и их вооружение.

Тогда заместитель наркома по вооружению маршал Кулик, заместитель наркома по УРам маршал

Шапошников, а также член Главного военного совета Жданов внесли предложение снять часть УРовской артиллерии с некоторых старых УРов и перебросить её для вооружения новых строящихся УРов. Нарком обороны Маршал Тимошенко и я не согласились с этим предложением, указав на то, что старые УРы ещё могут пригодиться. Да  и артиллерия старых УРов по своей конструкции не соответствовала новым дотам.

В виду разногласий, возникших на Главном военном совете (ГВС), вопрос был доложен Сталину. Согласившись с мнением Кулика, Шапошникова, Жданова, он приказал снять часть артиллерийского вооружения с второстепенных участков и перебросить его на западное и юго-западное направления, временно приспособив эту конструктивно-устаревшую артиллерию для новых сооружений. Разоружить-то  до начала войны часть УРов успели, а вот поставить это вооружение на новых УРах уже не хватало времени.

Однако после вторичного доклада Сталину нам было разрешено сохранить на разоружаемых участках часть артиллерийского вооружения.

В отношении приведения в боевую готовность вооружений УРовских дотов и дзотов на рубежах старой государственной границы был допущен просчёт по времени. Директива Генштаба требовала приведения их в боевую готовность на десятый день начала войны. Но фактически многие рубежи УРов были захвачены противником раньше этого срока.

Нарком обороны, Генштаб и я в том числе считали необходимым в условиях надвигающейся войны подтянуть материально- технические средства ближе к войскам. Но ход военных событий первых недель войны, показал, что мы допустили в этом вопросе ошибку. Врагу удалось быстро прорвать фронт нашей обороны и в короткий срок захватить материально-технические запасы округов, что резко осложнило снабжение войск и мероприятия по формированию резервов.

Нарком обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и СССР должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после пограничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развёртывания ставилась в одинаковые условия с нами.

На самом деле и силы, и условия были далеко не равными. Отсутствие в то время активнодействующих сил в Западной Европе дало возможность гитлеровцам сосредоточить против Советского Союза все свои главные силы.

*         *         *

Накануне войны Германия выплавляла вместе с оккупированными странами стали 31,8 млн тонн, сама добывала угля 257,4 млн тонн, а вместе с сателлитами — 439 миллионов тонн. СССР соответственно стали – 18,3млн. тонн, угля – 165,9 млн тонн. Слабым местом Германии была добыча нефти, но это в какой-то степени компенсировалось импортом румынской нефти, а также созданными запасами и производством синтетического горючего. Германская промышленность была целиком переведена на рельсы военной экономики.

Был создан мощный военно-промышленный потенциал, за сравнительно короткий срок построено более 300 крупных военных заводов, военное производство в Германии в 1940 году увеличилось по сравнению с 1939 годом на две трети, а по сравнению с 1932 – в 22 раза. В 1941 году германская промышленность произвела более 11 тысяч самолётов, 5200 танков и бронемашин, более 7 тыс орудий калибра 75-мм и крупнее, около 1,7 млн. карабинов, винтовок и автоматов.

*         *         *

В конце марта 1941 года Советскому правительству стало известно об особо секретных переговорах в Берлине министра иностранных дел Японии Иосуке Мацуоки с Риббентропом и военными кругами фашистского рейха. О характере этих переговоров догадаться было нетрудно.

Гитлер пытался создать военное окружение СССР путём блока Германии с Японией. Практически это означало бы для нас вести войну на два фронта. В апреле 1941 года….. мне позвонил Сталин:

— Из поездки в Германию возвращается на родину министр иностранных дел Японии Мацуока, — сказал он. – Вам надо любезно принять его (слово «любезно» он произнёс с особым нажимом). — Какие будут указания?

— Мацуока просто хочет познакомиться с вами.

Особенно теряться в догадках я не стал: видимо, у Мацуоки были свежи в памяти события Халхин-Гола. Спустя несколько дней мне доложили, что через два часа у меня будет Мацуока с переводчиками. Точно в назначенное время открылась дверь и вошёл, низко кланяясь, Мацуока.

Я любезно приветствовал его, справился о здоровье и поинтересовался не утомила ли его поездка. Министр отвечал уклончиво: — Я люблю дальние путешествия. В Европе я впервые. А вы бывали в европейских странах? – в свою очередь спросил он меня.

— К сожалению, нет, — ответил я, – но при удобном случае обязательно постараюсь побывать.

Беседа продолжалась в том же духе. Острых политических вопросов мы не касались. Мацуока произвёл на меня неприятное впечатление и не располагал к откровенному разговору. Чувствовалось, что он хотел больше услышать, чем сказать. По окончании визита я немедленно позвонил Сталину и доложил о характере встречи и о моём впечатлении о Мацуоке. Сталин, как мне показалось, остался доволен этим сообщением, а в заключении сказал:

— Японское правительство дало согласие на подписание договора о нейтралитете.

Пакт о нейтралитете между СССР и Японией был подписан 13 апреля 1941 года. Срок его действия определялся на 5 лет. Он предусматривал, что обе стороны обязуются поддерживать между собой мирные и дружественные отношения, взаимно уважать территориальную целостность и неприкосновенность другой стороны. В специальном пункте оговаривалось, что в случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действий со стороны третьих держав, то другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет. Советское правительство понимало, что советско-японское соглашение о нейтралитете уменьшает опасность военного нападения Японии на нашу страну и ведения войны на два фронта.

*         *         *

По данным разведывательного управления Генштаба, возглавлявшегося генералом Ф.И. Голиковым, дополнительные переброски немецких войск в Восточную Пруссию, Польшу и Румынию начались с конца января 1941 года. Разведка считала, что за февраль и март группировка войск противника увеличилась на 9 дивизий. Информация, которая исходила от генерала Голикова, немедленно докладывалась нами Сталину. Однако я не знаю, что из разведывательных сведений докладывалось Сталину генералом Голиковым лично, минуя наркома обороны и начальника Генштаба, а такие доклады делались неоднократно.

Одно лишь могу сказать: Сталин знал значительно больше, чем военное руководство. Но даже из того, что докладывалось ему по линии военной разведки, он мог видеть безусловное нарастание угрозы войны, но этого им сделано не было, и он, переоценив свои возможности, шёл дальше по ложному пути.

На 5 мая 1941 года, по докладу генерала Голикова, количество немецких войск против СССР достигло 103-107 дивизий, включая 6 дивизий, расположенных в районе Данцига и Познани, и 5 дивизий, расположенных в Финляндии. Из этого количества дивизий находилось: в Восточной Пруссии – 23-24 дивизии; в Польше против Западного округа – 29 дивизий; в Польше против Киевского округа – 31-34 дивизии; в Румынии и Венгрии – 14-15 дивизий. Из числа войск венгерской армии до четырёх корпусов находилось в районе Закарпатской Украины, значительная часть румынских войск располагалась в Карпатах.

В Финляндии высадки проводились в порту Або, где с 10 по 29 апреля было высажено до 22 тысяч немецких солдат, которые в дальнейшем следовали в район Рованиеми и далее на Киркенес.

Генерал Голиков считал возможным в ближайшее время дополнительное усиление немецких войск за счёт высвободившихся сил в Югославии.

Весной 1941 года гитлеровцы не опасались серьёзных действий со стороны западных противников, и главные вооружённые силы Германии были сосредоточены на всём протяжении от Балтийского до Чёрного моря.

На1июня 1941 года, по данным разведывательного управления против СССР находилось до 120 немецких дивизий. К июню 1941 года Германия довела общую численность войск до 8 миллионов 500 тысяч человек, увеличив её с 1940 года на 3 миллиона 550 тысяч человек, то есть до 214 дивизий.

Всего с 25 мая до середины июня было переброшено ближе к границам СССР 47 немецких дивизий, из них 28 танковых и моторизованных. Гитлер считал, что настал выгодный момент для нападения на Советский Союз.

Как стало известно, одновременно с планом «Барбаросса» был разработан план дезинформации СССР относительно истинных целей переброски войск из Франции в Польшу, Восточную Пруссию и Румынию. Гитлер принимал все меры, чтобы внушить Сталину мысль о его вполне лояльном отношении к Советскому Союзу, и неоднократно заверял, что Германия никогда не нарушит своих обязательств. И как это ни странно, Сталин поверил этим фальшивым заверениям Гитлера. Так думало всё сталинское руководство страны.

У нас к июню с учётом призыва дополнительных контингентов в ВС было свыше 5 млн. человек.

13 мая Генштаб дал директиву округам выдвигать войска на запад из внутренних округов. С Урала шла в район Гомеля – 21-я армия, из Северо-Кавказского ВО в район Белой Церкви – 19-я армия, их Харьковского округа на рубеж Западной Двины – 25-й стрелковый корпус, из Забайкалья на Украину в район Шепетовки – 16-я армия.

В конце мая Генштаб дал указание командующим приграничными округами срочно приступить к подготовке командных пунктов. В эти районы полевые управления фронтов и армий должны были выйти к 21-25 июня.

На государственной границе находились 47 сухопутных и 6 морских пограничных отрядов, 9 отдельных пограничных комендатур, 11 полков оперативных войск НКВД, а также расположенные вблизи границы, но не развёрнутые в боевые порядки стрелковые дивизии первых эшелонов армий прикрытия от военных округов.

Всего в западных приграничных округах и флотах насчитывалось 2,9 миллиона человек, более 1500 самолётов новых типов, около 38 тысяч орудий и миномётов, 1475 новых танков КВ и Т-34 и значительное число лёгких танков устаревшей конструкции с крайне ограниченными моторесурсами, часть которых требовала ремонта.^[12]

Теперь, пожалуй, пора сказать о существенной ошибке того времени, из которой естественно, вытекали многие другие, — о просчёте в определении сроков вероятного нападения Германии на Советский Союз.

Естественно, возникает вопрос: почему руководство, возглавляемое Сталиным, не провело в жизнь мероприятия им же утверждённого оперативного плана?

Почему оборона страны оказалась не на должной высоте, и мы были захвачены врасплох? На эти принципиальные вопросы даются разные ответы.

В этих ошибках и просчётах чаще всего обвиняют Сталина. Конечно, ошибки у Сталина, безусловно, были, но их причины нельзя рассматривать изолированно от объективных исторических процессов и явлений, от всего комплекса экономических, политических и военных факторов.

Наша страна к 1941 году имела большие экономические успехи, но достигнуть превосходства над Германией, которой оказывали громадную помощь империалистические государства Запада, мы ещё не успели.

Война застигла страну в стадии реорганизации, перевооружения и переподготовки вооружённых сил и создания мобзапасов и государственных резервов. Законно возникает вопрос: а нельзя ли было начать проведение этих мероприятий значительно раньше? Конечно, можно и нужно было, но сталинское руководство ошибочно считало, что времени у нас ещё хватит для проведения необходимых мероприятий. Допустив просчёт в оценке сроков надвигающейся военной опасности, мы запоздали с осуществлением срочных мероприятий по обороне страны.

Здесь я хочу коснуться ещё одного очень важного, на мой взгляд, психологического фактора, оказавшего на Сталина большое влияние. Сопоставляя и анализируя все разговоры, которые велись Сталиным в моём присутствии в кругу близких ему людей, я пришёл к твёрдому убеждению: над ним тяготела опасность войны с фашистской Германией, и все его помыслы и действия были пронизаны одним желанием – избежать войны или оттянуть сроки её начала и уверенностью в том, что ему это удастся.

Сталин не был трусливым человеком, но он хорошо понимал, что возглавляемое им руководство страны явно опоздало с основными мероприятиями по подготовке страны к большой войне с таким сильным и опытным врагом, как Германия.

Он понимал, что мы опоздали не только с перевооружением войск новейшей боевой техникой и с реорганизацией ВС, но и с мероприятиями по обороне страны, в частности с созданием необходимых государственных резервов и мобилизационных запасов.

Сталин прекрасно знал и то, что после 1939 года во главе частей, соединений и войсковых объединений были поставлены кадры, далеко не освоившие оперативно-тактическое и стратегическое искусство. Накануне войны в Красной Армии почти не осталось командиров полков и дивизий с академическим образованием.

Более того, многие из них даже не кончали военных училищ, и основная их масса была подготовлена в объёме курсов командного состава.

Нельзя было не считаться и с моральными травмами, которые были нанесены Красной Армии и ВМФ массовыми репрессиями.

Опасаясь стать жертвой провокации империалистических государств, информацию Черчилля, Президента Чехословакии Бенеша, секретаря Госдепа США Уэллеса Сталин принимал как дезинформацию, и она ещё больше усилила недоверие ко всем сообщениям из-за рубежа, в том числе и к сообщениям по линии нашей военной разведки.

В этих сложных условиях стремление избежать войны превратилось у Сталина в убеждённость, что ему удастся ликвидировать опасность войны мирным путём.

Надеясь на свою «мудрость», он перемудрил себя и не разобрался в коварной тактике и планах гитлеровского правительства.

Сталин хорошо понимал, какие тяжёлые бедствия может причинить народам Советского Союза война с таким сильным и опытным врагом, как Германия, и потому стремился, как и вся наша партия и правительство, выиграть время.

На стол к Сталину попадало много донесений совсем другого рода. Вот один из примеров.

По указанию Гитлера, данному на совещании 3 февраля 1941 года, начальник штаба верховного главнокомандования фельдмаршал Кейтель издал 15 февраля специальную «Директиву по дезинформации противника». Чтобы скрыть подготовку к операции по плану «Барбаросса», отделом разведки и контрразведки главного штаба были разработаны и осуществлены многочисленные акции по распространению ложных слухов и сведений.

Перемещение войск на восток подавалось «в свете величайшего в истории дезинформационного манёвра с целью отвлечения внимания от последних приготовлений к вторжению в Англию».

1. Были напечатаны в массовом количестве топографические материалы по Англии.
2. К войскам прикомандировывались переводчики английского языка.
3. Подготавливалось «оцепление» некоторых районов на побережье пролива Ла-Манш, Па-де-Кале и в Норвегии.
4. Распространялись сведения о мнимом авиадесантном корпусе.
5. На побережье устанавливались ложные ракетные батареи.
6. В войсках распространялись сведения в одном варианте о том, что они идут на отдых перед вторжением в Англию, в другом – что войска будут пропущены через советскую территорию для выступления против Индии.
7. Чтобы подкрепить версию о высадке десанта в Англию, были разработаны специальные операции под кодовыми названиями «Акула» и «Гарпун».
8. Пропаганда целиком обрушилась на Англию и прекратила свои обычные выпады против Советского Союза.
9. В работу включились дипломаты.

 Желая сохранить мир как решающее условие строительства социализма в СССР, Сталин видел, что правительства Англии и других западных государств делают всё, чтобы толкнуть Гитлера на войну с Советским Союзом, что, оказавшись в тяжёлой военной обстановке и стремясь спасти себя от катастрофы, они крайне заинтересованы в нападении Германии на СССР. Вот почему он так недоверчиво воспринимал информацию западных правительств о подготовке Германии к нападению на Советский Союз.

Напомню только одну группу фактов, сведения о которых могли укрепить Сталина в его недоверии к указанной информации.

Это секретные переговоры с Германией в Лондоне в том самом 1939 году, когда в Москве проводились военные переговоры с Англией и Францией.

Английские дипломаты предлагали гитлеровцам договориться о разграничении сфер влияния в мировом масштабе.

Английский министр торговли Хадсон в переговорах с немецким тайным государственным советником Вольтатом, близким к фельдмаршалу Герингу, заявил, что перед обоими государствами находятся три обширные области, представляющие необъятное поприще для экономической деятельности: Британская империя, Китай и Россия.

Обсуждались политические и военные вопросы, проблемы приобретения сырья для Германии т.д. В переговоры включились другие лица: германский посол в Лондоне Дирксен доносил в Берлин, что подтверждает «Тенденции конструктивной политики в здешних правительственных кругах».

Когда Гитлер предложил Советскому Союзу вместе подумать над идеей раздела мира на сферы влияния, то встретил резкий и недвусмысленный отказ советской стороны, не пожелавшей даже говорить на эту тему. Об этом свидетельствуют документы и участники визита Молотова в ноябре 1940 года в Берлин…

В послании Черчилля Сталину в конце апреля 1941 года говорилось: «Я получил от заслуживающего доверия агента достоверную информацию о том, что немцы, после того, как они решили, что Югославия находится в их сетях, т.е. 20 марта начали переброску в южную часть Польши трёх бронетанковых дивизий из пяти находящихся в Румынии. В тот момент, когда они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко оценит значение этих фактов».

Сталин к этому посланию отнёсся с недоверием. В 1940 году в мировой печати стали циркулировать слухи о том, что английские и французский военные силы сами готовятся предпринять нападение на Северный Кавказ, бомбить Баку, Грозный, Майкоп.  Затем появились документы, подтверждающие это.

Одним словом, не только никогда не скрывающиеся Черчиллем антисоветские, антикоммунистические взгляды и высказывания, но и многие конкретные факты дипломатической жизни того времени могли побуждать Сталина настороженно воспринимать информацию из западных империалистических кругов.

Весной 1941 года в западных странах усилилось распространение провокационных сведений о крупных военных приготовлениях Советского Союза против Германии. Германская печать всячески раздувала эти сведения и сетовала на то, что такие сообщения омрачают советско-германские отношения.

— Вот видите, — говорил Сталин, — нас пугают немцами, а немцев пугают Советским Союзом и натравляют нас друг на друга. Это тонкая политическая игра.

Так, например, докладывая XVIII съезду партии в 1939 году, Сталин говорил: «Характерен шум, который подняла англо-французская, северо-американская пресса по поводу Советской Украины. Деятели этой прессы до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов населения…Немцы не далее как весной этого года присоединят Советскую Украину. Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых к тому оснований».

Помню, как однажды в ответ на мой доклад о том, что немцы усилили свою воздушную, агентурную и наземную разведку, Сталин сказал: «Они боятся нас. По секрету скажу вам, наш посол имел серьёзный разговор лично с Гитлером и тот ему конфиденциально сообщил:

— Не волнуйтесь, пожалуйста, когда будете получать сведения о концентрации наших войск в Польше. Наши войска будут проходить большую переподготовку для особо важных задач на Западе.

Видимо, Сталин верил в эту версию, и все мероприятия по обороне страны, по усилению наших вооружённых сил он проводил как-то пассивно. Не скажу, что он отвергал наши предложения, но и не спешил с их принятием, и не торопил тех, кто должен был проводить их в жизнь.

Сталин убеждал нас в том, что Гитлеровская Германия надолго связала себя, ввязавшись в войну с Францией и Англией, ей потребуются многие годы, чтобы рискнуть развязать большую войну с Советским Союзом.

Тем временем наша страна значительно окрепнет экономически, освоит воссоединённые с СССР районы Прибалтики, Западной Белоруссии, Западной Украины и Молдавии, и закончит строительство укреплённых рубежей на новых государственных границах.

— Когда же всё это будет нами сделано,- говорил И.В. Сталин, — Гитлер не посмеет напасть на Советский Союз.

Желая во что бы то ни стало избежать войны с Германией, Сталин строил расчёты на сомнительной основе.

Тогда, слушая Сталина, я как-то невольно заражался его убеждённостью и верил, что, вопреки всем признакам, войну с Германией удастся на какой-то период оттянуть, а возможно и вовсе избежать. Как и другие, я считал его опытнейшим государственным рулевым. К сожалению, у Сталина не хватило чувства реальности.

Расчёты на то, что Германия выйдет из войны на западе ослабленной, оказались неверными. Быстро разгромив Францию и сковав Англию, немцы получили богатейшие военно-экономические ресурсы и вскоре, перегруппировав свои основные силы с запада на восток, развернули их против Советского Союза.

Что касается оценки пакта о ненападении, заключённого с Германией в 1939 году, в момент, когда наша страна могла быть атакована с двух фронтов – со стороны Германии и со стороны Японии – нет никаких оснований утверждать, что Сталин полагался на него.

ЦК ВКП(б) и Советское правительство исходило из того, что пакт не избавлял СССР от угрозы фашистской агрессии, но давал возможность выиграть время в интересах укрепления нашей обороны, препятствовал созданию единого антисоветского фронта.

5 мая 1941 года Сталин выступил перед слушателями военных академий Красной Армии на приёме в честь выпускников. Поздравив выпускников с окончанием учёбы, Сталин остановился на тех преобразованиях, которые произошли за последнее время в армии.

— Товарищи, — говорил он, — вы покинули армию 3-4 года назад, теперь вернётесь в её ряды и не узнаете армию. Красная Армия далеко не та, что была несколько лет назад. Мы создали новую армию, вооружили её современной военной техникой. Наши танки, авиация, артиллерия изменили свой облик. Вы придёте в армию, увидите много новинок. Сталин подчеркнул, что нам необходимо перестроить нашу пропаганду, агитацию, печать. Чтобы хорошо готовиться к войне, нужно не только создать современную армию, нужно подготовиться политически.

Думается мне, что дело обороны страны в своих основных, главных чертах и направлениях велось правильно. На протяжении многих лет в экономическом и социальном отношениях делалось всё или почти всё что было возможно.

Что же касается периода с 1939 до середины 1941 года, то в это время народом и партией были приложены особые усилия для укрепления обороны, потребовавшие всех сил и средств.

Я не могу назвать какое-то большое принципиальное направление в строительстве наших ВС, которое стоило бы перечеркнуть, выбросить за борт, отменить.

Период же с 1939 до середины 1941 года характеризовался в целом такими преобразованиями, которые дали Советской стране блестящую армию и подготовили её к обороне. Я свидетельствую об этом не затем, чтобы снять с себя долю ответственности за упущения того периода. Кстати говоря, каждый здравомыслящий человек понимает, что даже с позиций высокого поста начальника Генерального штаба нельзя за четыре с половиной месяца всего достигнуть. О некоторых своих ошибках я уже говорил, о других речь впереди.

Мне важное другое: помочь читателю, особенно молодёжи, понять истинное положение вещей.

Многое мы начали правильно и многое не успели завершить. Сказался просчёт в оценке возможного времени нападения фашистской Германии. С этим были связаны недостатки в подготовке к отражению первых вражеских ударов. Просчёт во времени – действовал, постепенно затухая, но остро усугубил объективные преимущества врага, добавил к ним преимущества временные и обусловил тем самым наше тяжёлое положение в начале войны.

Положительные факторы, о которых я говорил, действовали постоянно, разворачиваясь всё шире и мощнее, в течение всей войны. Они то и обусловили победу.

В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно не сделали всего, чтобы убедить Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость провести несколько раньше в жизнь срочные мероприятия, предусмотренные оперативно-мобилизационным планом.

Сейчас бытуют разные версии по поводу того, знали мы или нет конкретную дату начала и план войны. Генштабу о дне нападения немецких войск стало известно от перебежчика лишь 21 июня, о чём тотчас же было доложено Сталину. Он тут же дал согласие на приведение войск в боевую готовность.

Видимо, он и раньше получал такие важные сведения по другим каналам, но как в этих случаях поступал, нам до сих пор неизвестно.

В ходе войны мне стало известно: о сроках и планах войны у Сталина было немало сообщений. Большинство из них шло из Англии, США и Германии, но все сообщаемые сроки проходили, информация не оправдывалась, и в конце концов Сталин перестал верить в достоверность сообщений. Я до сих пор не знаю, что и как докладывал Сталину по этому вопросу генерал Ф.И. Голиков, и не могу сказать, как он относился к его информации.

Как начальник Генерального штаба, принявший этот пост 1 февраля 1941 года, я ни разу не был информирован Сталиным о той разведывательной информации, которую он получал лично.

Мы как-то с Тимошенко рискнули серьёзно поговорить со Сталиным, с присущим ему лаконизмом он ответил: — То, что вам следует знать, вам будет сообщено.

Правда, однажды он сказал мне:

— Нам один человек передаёт очень важные сведения о намерениях гитлеровского правительства, но у нас есть   некоторые сомнения.

Возможно, речь шла о Рихарде Зорге, работавшем в аппарате германского посла в Японии, о котором я узнал лишь после войны.

В тех условиях, в которые было поставлено военное руководство, своевременно вскрыть выход вражеских войск на границу СССР – непосредственно в исходные районы, откуда началось их вторжение 22 июня, сделать это было трудно. Нам категорически запрещалось ведение воздушной разведки, а агентурные данные запаздывали.

К тому же, как стало известно, из трофейных карт и документов, командование немецких войск произвело сосредоточение собственно на границах в самый последний момент, а его бронетанковые войска, находившиеся на значительном удалении, были переброшены в исходные районы только в ночь на 22 июня.

К сожалению, даже из имевшихся сообщений не всегда делались правильные выводы, которые могли бы определённо ориентировать высшее руководство. Вот в связи с этим некоторые документы из военных архивов.

20 марта 1941 года начальник ГРУ Генштаба Ф.И. Голиков представил руководству доклад, содержавший сведения исключительной важности. В этом документе излагались варианты возможных направлений ударов немецко-фашистских войск при нападении на СССР. Как потом выяснилось, они последовательно отражали разработку  гитлеровским командованием плана «Барбаросса», а в одном из вариантов, по существу, отражена была суть этого плана.

В докладе говорилось: «Из наиболее вероятных военных действий, намечаемых против СССР, заслуживают внимания следующие: Вариант № 3, по данным… на февраль1941 года: «для нападения на СССР написано в сообщении, создаются три армейские группы: 1-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока наносят удар в направлении Петрограда; 2-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта – в направлении Москвы и 3-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба в направлении Киева. Начало наступления на СССР — ориентировочно 20 мая».

(Задержка в наступлении произошла, как сообщил в конце апреля 1941 года Черчилль, из-за сербской революции, которую пришлось войскам Германии уничтожить. – А.М)

Наконец, в этом документе со ссылкой на сообщение военного атташе из Берлина указывается, что «начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня».

Однако выводы из приведённых в докладе сведений, по существу, снимали всё их значение и вводили Сталина в заблуждение. В конце своего доклада Голиков писал:

«1. …считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почётного для Германии мира.

2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки» (выделено мною. – Г.Ж)

6 мая 1941 года Сталину направил записку Нарком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов: «Военно-морской атташе в Берлине капитан 1 ранга Воронцов доносит: «…что со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налёты авиации на Москву, Ленинград, и высадка парашютных десантов в приграничных центрах». Однако выводы адмирала Кузнецова не соответствовали приводимым им же фактов и дезинформировали Сталина.

«Полагаю, — говорилось в записке Кузнецова, — что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР» (выделено мною. – Г.Ж).

Такого же характера информация поступала от посла СССР в Германии Деканозова. Он не только направлял Сталину через соответствующие органы сведения об отсутствии угрозы нападения, но накануне войны разрешил приехать в Берлин семьям многих сотрудников полпредства и торгпредства, которые в ночь на 22 июня были арестованы и отправлены в гестапо.(И Ф.И. Голиков и Н.Г. Кузнецов, Деканозов, люди из аппарата Берии и всё сталинское окружение знало, что хотел от них услышать Сталин и свои выводы подгоняли под желание Сталина – максимально отодвинуть сроки начала войны, — то есть они практически были дезинформаторами. – А.М.).

Сталин допустил непоправимую ошибку, доверившись ложным сведениям, которые поступали из соответствующих органов.

Маршал Тимошенко после войны уверял меня, что он лично ничего не знал об информации, которую Сталин получал по этой линии. Как начальник Генштаба, я также свидетельствую, что не был поставлен об этом в известность.

*         *         *

С первых послевоенных лет и по настоящее время кое-где в печати бытует версия о том, что накануне войны, нам якобы был известен план «Барбаросса», направление главных ударов, ширина фронта развёртывания немецких войск, их количество и оснащенность. При этом ссылаются на известных советских разведчиков – Рихарда Зорге, а также многих других лиц из Швейцарии, Англии и ряда других стран, которые якобы заранее сообщали эти сведения.

Позволю со всей ответственностью заявить, что это чистый вымысел. Никакими подобными данными, насколько мне известно, ни Советское правительство, ни нарком обороны, ни Генштаб не располагали.

13 июня С.К. Тимошенко в моём присутствии позвонил Сталину и настойчиво просил разрешения дать указание о приведении войск приграничных округов в боевую готовность и развёртывании первых эшелонов по планам прикрытия. Сталин сказал:

— Сейчас этого делать не следует, мы готовим сообщение ТАСС и завтра опубликуем его.

— Ну что? – спросил я.

— Велел завтра газеты читать, — раздражённо сказал Тимошенко.

14 июня в нашей печати было опубликовано сообщение ТАСС. В нём говорилось, что распространяемые иностранной а особенно английской, печатью заявления о приближающейся войне между Советским Союзом и Германией не имеют никаких оснований, так как не только Советский Союз, но и Германия неуклонно соблюдают условия советско-германского договора о ненападении, и что, по мнению Советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на Советский Союз лишены всякой почвы.^[13]

Когда советский народ читал это оптимистическое сообщение ТАСС, фашистские генералы, собравшись в кабинете Гитлера, докладывали ему о полной готовности немецких войск к нападению на Советский Союз.

На другой день мы были у Сталина и доложили ему о тревожных настроениях и необходимости приведения войск в полную боевую готовность.

— С Германией у нас договор о ненападении, — сказал Сталин. – Германия по уши увязла в войне на Западе, и я верю в то, что Гитлер не рискнёт создать для себя второй фронт, напав на Советский Союз. Гитлер не такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз – это не Польша, это не Франция и что это даже не Англия и все они, вместе взятые.

(Во всём мире считали с 1 сентября 1939 года до 22 июня 1941 года на Западе шла «странная война», практически никакой сухопутной войны на Западе не было, не было и второго фронта, кроме того Сталин считал, что как и в Первую мировую войну Франция и Англия будут воевать с Германией. Франция же решила сразу сдаться, Англия вела только воздушную войну, частично на море, а СССР у них считался врагом № 1. Западные государства сотрудничали с СССР только потому, что если не будет Советского Союза, то они вместе с США не смогут победить Германию. – А.М).

Нарком обороны Тимошенко попробовал возразить:

— Ну а если всё-таки это случится? В случае нападения мы не имеем на границах достаточных сил даже для прикрытия. Мы не можем организованно встретить и отразить удар немецких войск, ведь вам известно, что переброска войск к нашим западным границам при существующем положении на железных дорогах до крайности затруднена.

— Вы что же, предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете вы оба это или нет?

Затем Сталин всё же спросил:

— Сколько дивизий у нас расположено в Прибалтийском, Западном, Киевском и Одесском военных округах?

Мы доложили, что всего в составе четырёх западных приграничных военных округов к 1 июня будет 149 дивизий и одна отдельная стрелковая бригада.

-Ну вот, разве этого мало? Немцы по нашим данным, не имеют такого количества войск, — сказал Сталин. Я доложил, что, по разведывательным сведениям, немецкие дивизии укомплектованы и вооружены по штатам военного времени. В каждой из дивизии имеется от 14 до 16тысяч человек. Наши же дивизии даже 8-тысячного состава практически в два раза слабее немецких.

Сталин, вспылив, сказал:

— Не во всём можно верить разведке.

*         *         *

Мне хочется сказать доброе слово о времени предвоенном. Оно отличалось неповторимым, своеобразным подъёмом настроения, оптимизмом, какой-то одухотворённостью и в то же время деловитостью, скромностью и простотой в общении людей. Хорошо, очень хорошо, мы начинали жить. Нам было категорически запрещено производить какие либо выдвижения войск на передовые рубежи по плану прикрытия без личного разрешения Сталина.

Больше того, командиры погранчастей НКВД получили спецуказание от Берии сообщать ему о всех нарушениях порядка выдвижения частей оперативного прикрытия. Как сейчас помню, в первых числах июня меня вызвал Тимошенко.

— Только что звонил товарищ Сталин,- сказал он, — и приказал расследовать и доложить ему, кто дал приказ начальнику укреплённых районов занять Предполье на границах Украины. Такое распоряжение, если оно есть, немедленно отменить, а виновных в самочинных действиях наказать.

Несмотря на строгий запрет нарком обороны Тимошенко рекомендовал командующим войсками округов проводить технические учения соединений в сторону государственной границы, с тем чтобы подтянуть войска ближе к районам развёртывания по плану прикрытия. Эта рекомендация наркома обороны проводилась в жизнь округами.

Мне было известно о том, что КОВО подтягивало к границе не менее пяти дивизий, однако командующие войсками округов и здесь допустили большую ошибку, а мы с наркомом своевременно не поправили округа. Эта ошибка состояла в следующем.

Дело в том, что дивизионная, корпусная и зенитная артиллерия в начале 1941 года ещё не проходила боевых стрельб и не была подготовлена для решения боевых задач. Поэтому командующие округами приняли решение направить часть артиллерии на полигоны для испытаний.

В результате некоторые корпуса и дивизии войск прикрытия при нападении Германии оказались без значительной части своей артиллерии, что сыграло важную роль в неудачных действиях наших войск в первые дни войны.

Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба КОВО генерал-лейтенант Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкой фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнётся утром 22 июня.

Я тотчас же доложил Наркому и Сталину то, что передал Пуркаев. – Приезжайте с Наркомом минут через 45 в Кремль, — сказал Сталин. Захватив с собой директивы войскам, вместе с Наркомом и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились, во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность. Сталин встретил нас один. Он явно был озабочен. – А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? – спросил он.  – Нет, — ответил Тимошенко. – Считаем, что перебежчик говорил правду. Тем временем в кабинет Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.

— Что будем делать? – спросил Сталин. Ответа не последовало.

— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, — сказал нарком.

— Читайте! – сказал Сталин. Я прочитал проект директивы. Сталин заметил: — такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос ещё уладится мирным путём. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.

Не теряя времени, мы с Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома. Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить. Сталин, прослушав проект директивы и сам ещё раз его прочитав, внёс некоторые поправки и передал наркому для подписи.

Ввиду особой важности привожу эту директиву полностью:

«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО копия Наркому Военно-Морского Флота.

1. В течение 22-23.6.41 возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПриОБО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского, и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:

а) в течение ночи на 22.6.41г. скрытно занять огневые точки укреплённых районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22.6.41г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно её замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъёма приписного состава. 

Подготовить все материалы по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

21.6.41 г.                                             Тимошенко.                                     Жуков

С этой директивой Ватутин немедленно выехал в Генштаб, чтобы тотчас же передать её в округа. Передача в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня 1941 года. Копия директивы была передана наркому ВМФ.

Испытывая чувство какой-то сложной раздвоенности, возвращались мы с Тимошенко от Сталина.

Готовность номер один

Неожиданное назначение^[14](накануне)

В декабре 1938 года меня вызвали в Москву на заседание Главного военного совета ВМФ. Ехал я в столицу с большим беспокойством. В начале ноября у нас на флоте (Тихоокеанском. – А.М) произошла крупная авария с новым эсминцем. Дело в том, что в первой половине ноября с одного из наших судостроительных заводов (Комсомольск-на Амуре завод имени Ленинского Комсомола. – А.М) во Владивосток на достройку переводили эсминец «Решительный». Руководит переходом командир бригады эсминцев капитан третьего ранга С.Г. Горшков.

При переходе эсминец разломался на части. Один рабочий погиб. Сразу же, как только приехал, я был принят новым Наркомом М.П. Фриновским.

Предшественник Фриновского П.А. Смирнов не имел военно-морского образования, но всё же знал армию и флот: он долго был политработником.

Фриновский же о флоте имел смутное представление. Перед тем он работал в НКВД, ведал пограничной охраной. – Как всё это случилось? – спросил меня Фриновский, когда я вошёл в его кабинет. Я изложил ход событий.

— Вам придётся лично докладывать правительству, — жёстко сказал нарком.

На заседаниях Главного Совета ВМФ много говорили о строительстве кораблей…

19 декабря 1938 заключительное заседание Совета происходило в Свердловском зале Кремлёвского дворца. На нём присутствовали И.В. Сталин, В.М. Молотов, А.А. Жданов, К.Е. Ворошилов. Выступали М.П. Фриновский, И.С. Юмашев, Г.И. Левченко, В.П. Дрозд и другие. Выступил и я. Говорил о необходимости высокой боевой готовности, о противовоздушной обороне кораблей по опыту войны в Испании.

Сталин очень внимательно слушал, задавал много вопросов, бросал реплики по ходу заседания. Чувствовалось, что он хочет узнать мнение флотских руководителей о различных классах кораблей. Впервые, хотя и косвенно, встали вопросы о морской доктрине в связи со строительством большого флота и о тех изменениях, которые понадобятся внести в наши уставы и наставления…

Была высказана мысль о сверхсрочниках, о специальном подборе на флот призывников из приморских районов и вообще людей, связанных с морем ещё до призыва их на военную службу. Каждая реплика Сталина воспринималась как указание, и Нарком ВМФ потом делал представления правительству в этом направлении. Так относительно сверхсрочников и сроков службы на флоте были внесены решения, когда я уже работал в Москве – в мае или июне 1939 года. Мне лично довелось докладывать, какие порядки на сей счёт существуют в иностранных флотах.

Вот тогда и было разрешено флоту иметь неограниченный процент сверхсрочников на кораблях, хорошо их оплачивать в зависимости от сроков службы. Решено было также увеличить срок действительной службы на флоте до пяти лет. «Может быть, установить шесть лет?» — спросил Сталин. Мы возразили: — шесть лет слишком много. С нами согласились.

На Главном Совете ВМФ Сталин высказал мысль о том, что подготовка кадров – это девять десятых создания большого флота. Он советовал больше внимания уделять практической учёбе будущих командиров и с этой целью, возможно, закупить за границей несколько учебных кораблей. Ставились вопросы о строительстве военно-морских баз, вспомогательного флота, судостроительных заводов. Слова эти не бросались на ветер. Вскоре развернулось бурное строительство на всех флотах. Тогда же зародился план перенесения торгового порта из Владивостока в Находку, и в марте-апреле 1939 года А.А. Жданов и я были специально командированы на Дальний Восток, чтобы осмотреть всё на месте. Запомнилось мне предупреждение Сталина: Не ждать, когда враг нападёт, надо уже сейчас изучать его возможности, его уязвимые места, повышать бдительность и боевую готовность. У североморцев он спросил: «Заходят наши корабли в Петсамо? Редко? А немцы и англичане?»

Закончил разговор словами:

— Напрасно вы редко наведывайтесь туда. Петсамо – это Печенга – исконно русская земля.

(В результате Победы в ВОВ Сталин возвратил в СССР исконно русские земли, в настоящее время г. Печенга и г. Никель и другие населённые пункты входят в состав Мурманской области России. – А.М).

Мне в своём выступлении пришлось коснуться очень неприятного события – гибели эсминца. Все мы опасались, что нам крепко достанется. Сталин посуровел:

— Вы считаете, что было предпринято всё для спасения корабля?

— Всё! Я доложил, что руководитель операции С.Г. Горшков – опытный командир и в трудные минуты перехода действовал умело. Винить его в случившемся нельзя. Сталин молча, не прерывая, дослушал мой доклад. Я понял, что гроза миновала.(А потом С.Г. Горшков отплатил Кузнецову Н.Г. чёрной неблагодарностью. – А.М).

Вспоминает В.В. Карпов:

Дело адмирала Кузнецова^[15]

12 июля 1987 года ко мне на приём пришёл контр-адмирал Вершинин в красивой морской форме, немолодой, уже на пенсии, но подтянутый и бодрый…

— Я беспокою вас вот по поводу юбилея адмирала Кузнецова. Надеюсь, вы знаете все неприятности, которые постигли этого заслуженного и прославленного флотоводца?

Вершинин продолжал:

— Моряки очень любят и уважают своего главного флотоводца. Мы несколько раз обращались в высшие инстанции и лично к Горбачёву с просьбой реабилитировать Кузнецова, восстановить в звании адмирала флота Советского Союза. Но сколько раз обращались, столько получали отказов. Скоро будет у него очередной день рождения. Командование флота и лично адмирал Горшков и слышать не хочет о вечере памяти Кузнецова. Мы, ветераны флота, решили сами отметить эту дату, но куда ни обращались с просьбой предоставить для этого зал, никто не даёт согласия. Все боятся – Кузнецов опальный.

Вас, Владимир Васильевич, моряки знают, как человека справедливого и честного. Вы к морякам относитесь уважительно. Много сделали для реабилитации и присвоения звания Героя Советского Союза Маринеску. Поэтому обращаюсь к вам с просьбой – разрешите морякам провести вечер в честь Кузнецова в большом зале Центрального дома литераторов.

Я ответил:

— Всегда уважал Николая Герасимовича и готов вместе с моряками отметить эту дату…

24 июля вечер, посвящённый 85-летию адмирала флота Н.Г. Кузнецова, состоялся. Как и договорились, я открывал и вёл этот вечер. Зал полон офицеров и адмиралов в красивой чёрной с золотом форме. На сцене портрет адмирала, цифра 85. В президиуме – Герой Советского Союза, адмирал флота В.А. Касатонов, заместитель главкома ВМФ, вице-адмирал В.М. Косов, адмирал флота Н.Д. Сергеев, контр-адмирал Д.А. Вершинин…., генерал армии Н.Г. Лященко, народные артисты СССР И.С. Козловский и В.С. Давыдов, писатели: Герой Советского Союза Марк Гуллай, Стрехнин, Воробьёв, Тарский, жена Кузнецова Раиса Васильевна, сын адмирала моряк Виктор.

*         *         *

В ходе Великой Отечественной войны наш флот на всех театрах впервые в отечественной военной истории совместно с войсками активно участвовал в многофронтовых стратегических операциях.

25 февраля 1946 года после объединения наркоматов назначен заместителем наркома (министра) Вооружённых сил СССР, оставшись главкомом ВМФ.

В январе 1947 года отстранён от должности и назначен начальником управления военно-морских учебных заведений.

19 декабря того же года (по клеветническому доносу) предан суду чести вместе с адмиралом Л.М. Галлером, В.А. Алафузовым и вице-адмиралом Г.А. Степановым.

Флотоводцы обвинялись в совершении антигосударственных и антипатриотических поступков, выразившихся в передаче бывшим союзникам в годы войны ряда образов и документации на вооружение ВМФ, чем нанесли ущерб боевой мощи флота».

Адмирал Ю.А. Пантелеев вспоминал: «….Мы считали весь суд какой-то гнусной комедией, так как ни один из привлечённых по этому делу адмиралов ни в чём не был виновен.»

Ещё 30 сентября 1942 года между СССР и Великобританией было заключено соглашение об обмене военно-технической информацией. Позже аналогичное соглашение было заключено с США. Англичане и американцы открыли доступ нашим военным представителям на многие свои оборонные объекты и корабли, началась передача СССР военно-технической документации. И если говорить об «ущербе», то, как отмечали в своих показаниях Кузнецов и Галлер, союзники понесли «ущерб» куда более значительный, поскольку передали нам неизмеримо больше военной техники и документации. Более того, из опубликованной переписки Сталина и Черчилля мы знаем, что в 1944 году именно Сталин дал согласие на передачу трофейной немецкой акустической торпеды англичанам. Между тем передача этой торпеды стала одним из пунктов обвинения, предъявленного Кузнецову. Адмиралов судила Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством В. Ульриха. Кузнецову «повезло»: он был понижен в звании до контр-адмирала и отправлен на Тихоокеанский флот. Остальные подсудимые были приговорены к различным срокам заключения.

В июле 1951 года Сталин вновь ставит Кузнецова во главе ВМФ. Но лишь в мае 1953 года Кузнецов был восстановлен в звании адмирала флота. Однако в 1956 году из-за конфликта с Хрущёвым и Жуковым, сокращавшими надводный флот, а также в связи гибелью линкора «Новороссийск» в Севастопольской бухте Кузнецов был снят с должности, понижен в воинском звании до вице-адмирала и уволен в отставку.

По всеобщему признанию, адмирал Кузнецов стоит в одном ряду с такими выдающимися военачальниками Великой Отечественной войны, как Жуков, Василевский, Рокоссовский, Конев, Малиновский, Мерецков, Баграмян и другие.

*         *         *

После торжественного вечера в комнате президиума собрались известные флотоводцы, родственники и друзья Кузнецова.

Выпили, не чокаясь, горькую чашу скорбной памяти… Моряки рассказали мне о многочисленных попытках реабилитировать Кузнецова, писали письма с десятками подписей прославленных полководцев в ЦК, лично Горбачёву, но безуспешно…

Я попросил моряков:

— Соберите и дайте мне копии всех ваших обращений в высшие инстанции. А вас Раиса Васильевна, прошу, если можно дайте мне копии писем Горбачёву, о которых вы рассказали… Через несколько дней контр-адмирал Вершинин принёс мне эти бумаги…

Сам Н.Г. Кузнецов до конца последних дней своей жизни верил, что объективное рассмотрение его дела реабилитирует его имя, и воинская честь будет ему восстановлена. (Товарищи, которые вместе с Н.Г. Кузнецовым  были снижены в званиях, давно восстановлены.)…

Горбачёва я хорошо изучил, он человек настроения, для такого дела надо улучить удобный момент. И вот однажды, когда он был в благодушном настроении, и в его кабинете мы были вдвоём, я решил сыграть на его самолюбии.

— Михаил Сергеевич, по положению вы – Верховный главнокомандующий, а в армии не служили, поэтому офицеры к вам относятся без должного уважения. Нехорошо!

— Ничего не поделаешь, теперь об этом говорить поздно, служить я не пойду. Между прочим, ни Сталин, ни Брежнев, ни Андропов военного образования тоже не имели, обычные партработники.

— Я говорю об этом потому, что бывает у вас возможность поправить ситуацию, но вы её не используете.

— Что ты имеешь в виду (Горбачёв со всеми говорил на «ты», что говорит об уровне культуры и образованности. – А.М).

— Вот, например, к вам обращались не раз моряки с просьбой реабилитировать адмирала Кузнецова, не заслуженно, по клеветническому доносу, разжалованному. А вы отказали. Если бы вы восстановили звание Кузнецову, которого обожает весь наш флот, ваш авторитет в армии сразу поднялся бы очень высоко. Морские офицеры выпивали бы стоя в кают-компаниях за ваше здоровье!

Я подал ему папку со старыми просьбами моряков.

— Смотрите, какие уважаемые флотоводцы к вам обращались…

—  Я действительно во флотских делах ничего не понимаю. Посылал эти обращения главкому адмиралу Горшкову, он моряк, пусть разбирается. А Горшков отвечал одно:

«Нецелесообразно»…

— У Горшкова с Кузнецовым были плохие отношения. Горшкова на флоте не уважают. Чем он командовал в годы войны? Азовской флотилией… Вы знаете, что в этом море не было никаких сражений. Моряки между собой зовут Горшкова «адмирал из Азовского моря».

— Я этого не знал.

— Так можно поправить дело. Верните Кузнецову звание и, я точно вам говорю, моряки будут стоя пить за ваше здоровье. Вы станете другом и флагом Военно-Морского флота.

— Надо подумать. Я не хотел бы портить отношения с Горшковым.

— Дался вам этот  Горшков! Вы Верховный главнокомандующий, вам о своём авторитете надо  заботиться.

— Ладно, оставь эти бумаги. Подумаю.

Прошло немало времени после нашего разговора (26 мая 1988 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Кузнецов Николай Герасимович был восстановлен в прежнем звании Адмирала Флота Советского Союза. – А.М).

*         *         *

[16]На следующий день после заключительного заседания Совета в Кремле (19 декабря 1938г. – А.М) правительство устроило для моряков приём. В Грановитой палате всё было торжественно. Мы, молодые руководители флотов, впервые так близко встретились с руководителями партии и правительства. Нас хвалили, говорили, что перед флотом открываются необычайно широкие перспективы. Провозглашались тосты за Сталина, за моряков и командующих флотами. То что происходило в Кремле, поднимало настроение, воодушевляло и глубоко врезалось в память. Мы долго потом вспоминали этот приём.

Выехал из Москвы в начале января 1939 года. Планы я вёз во Владивосток обширные, но пробыть там пришлось недолго: в конце февраля снова выехал в Москву на XVIII съезд партии… Ехал вместе со Штерном. Много было переговорено в пути. Опять вспоминали Испанию… в стране бушевала фашистская чума.

Съезд открылся 10 марта. Своё избрание мы (со Штерном. – А.М) рассматривали как выражение внимания к Дальнему Востоку. Ведь хасанские события взволновали всю страну.

И.В. Сталин выступил с отчётным докладом. В часы, свободные от заседаний, я бывал в наркомате, узнавал новости с Тихого океана. В один из последних дней работы съезда ко мне подошёл В.М. Молотов.

— Вы намерены выступать? – спросил он.

 — Жду выступления своего наркома.

 — А может быть, он и не собирается. Советую вам подумать. В перерыве мимо нас прошёл Сталин. Повернувшись ко мне, он протянул бумагу, которую держал в руке.

 — Прочтите. Это оказался рапорт М.П. Фриновского, который просил освободить его от обязанностей наркома «ввиду незнания морского дела».

 — Вам понятно? – спросил Сталин, вновь остановившись возле нас через некоторое время.  Хорошо помню, как объявили:

— Слово имеет Шолохов. Приготовиться Кузнецову.

Говорил я об агрессивных замыслах японской военщины, о её провокациях на границе. Затем  рассказал о нашем Тихоокеанском флоте, заверил делегатов, что моряки готовы до конца выполнить долг перед Родиной.

В конце заседания было внесено предложение о новом составе ЦК партии. В числе других фамилий назвали Штерна и мою.

Перед отъездом во Владивосток меня принял И.В. Сталин. Когда я вошёл в кабинет, он стоял у длинного стола, за которым сидели несколько членов Политбюро.

Я видел Сталина не в первые, но никогда раньше не имел возможности внимательно и долго разглядывать его так близко. Он был почти такой, как на портретах, и всё же не совсем такой. Я представлял себе, что он крупнее, выше ростом. В тихом голосе и медленных жестах чувствовалась большая уверенность, сознание своей силы.

Некоторое время он также внимательно смотрел на меня, и я признаться, робел под этим взглядом. Докладывать мне не пришлось. Он спрашивал – я отвечал. О службе на Тихом океане и нашем флоте, о том, как, по моему мнению, работает нарком. Почему-то Сталин особенно интересовался моим мнением о Галлере и Исакове. Я с уважением относился к тому и другому. Они были опытными руководителями и пользовались авторитетом у моряков. Так я ему и сказал.

— Как вы смотрите на работу в Москве? – спросил он в конце разговора.

— В центре я не работал, да и не стремился к этому, — ответил я коротко.

— Ну идите, — отпустил меня Сталин.

На следующее утро меня вызвали на экстренное заседание Главного Совета ВМФ. Повестку дня не сообщали. Заседание открыл П.И. Смирнов – Светловский и предоставил слова А.А. Жданову.

— В Центральном Комитете есть мнение, что руководство наркоматом следует обновить. Предлагается вместо Смирнова – Светловского первым заместителем наркома назначить товарища Кузнецова. Несколько голосов не очень уверенно поддержали предложение. В тот же день мне был вручён Красный пакет с постановлением о назначении на новую должность.

Итак, я стал первым заместителем Народного комиссара ВМФ, а самого наркома всё ещё не было. Говорили, будто Фриновский отдыхает на даче.

Однако полностью втянуться в работу не удалось. А.А. Жданов сообщил, что ему и мне предложено срочно выехать во Владивосток и Хабаровск для подготовки некоторых вопросов.

Поездка была намечена на 28 марта, времени оставалось в обрез. А тут позвонил Иван Фёдорович Тевосян, настаивая на немедленной встрече. Действительно, нам, морякам, в ту пору повезло: во главе судостроительной промышленности оказался человек, обладавший государственным умом и огромной энергией.

Программа создания большого флота, хотя о ней и говорилось не раз, держалась в секрете и широко не обсуждалась. Она была утверждена «волевым порядком». Сталин дал свои указания, и дело запустили. Корабли закладывали, не дожидаясь утверждения проектов. В Ленинграде и Николаеве на стапелях росли корпуса гигантских линкоров и тяжёлых крейсеров. Первые крейсеры типа «Свердлов» достраивались у причалов заводов. В строй входило всё больше эсминцев и подводных лодок. Поездка получилась интересной. Не знаю, нарочно ли сделал это А.А. Жданов, рассчитывая использовать дорогу для дел, но одновременно с нами выехал Г.М. Штерн и секретарь Приморского крайкома Н.М. Пегов.

Особенно много мне приходилось беседовать со Ждановым. Андрей Александрович живо интересовался людьми нашего флота, руководителями наркомата. Это было естественно: ведь в ЦК флотскими делами занимался он.

Столь же охотно он отвечал на все мои вопросы, подробно рассказывал о внешней политике нашего государства.

На Дальнем Востоке А.А. Жданов, прежде всего, хотел осмотреть место, на котором предполагали строить новый торговый порт. На эсминце мы направились в бухту Находка. Затем намеревались выехать в Комсомольск, но 15 апреля нам неожиданно предложили немедленно возвратиться в Москву. Пришлось вызвать людей из Комсомольска в Хабаровск, чтобы там буквально на ходу, в поезде, встретиться с ними. Возвращались мы с Андреем Александровичем вдвоём. Жданов расспрашивал о К.А. Мерецком, Я.В. Смушкевиче, Н.Н. Воронове, Д.Г. Павлове и других. Он интересовался, кого из руководящих работников наркомата я знаю хорошо. Фриновского освободили, но на его место пока никого не назначили. Когда меня утвердили заместителем Наркома ВМФ, встал вопрос о командующем Тихоокеанского флота.

— Почему вы предложили именно Юмашева? – поинтересовался Жданов. Я сказал, что знаю Юмашева давно. Мы вместе служили на Чёрном море. Последний год я даже плавал под его началом: я командовал крейсером, а он бригадой крейсеров.

— На Тихом океане командующему предоставлена большая самостоятельность. Там нужен человек с опытом.

Вернувшись в Москву, прямо с вокзала я отправился в наркомат. А 27 апреля меня вызвали в Кремль.

Разговор шёл о результатах поездки на Дальний Восток. Присутствовали все члены Политбюро. Жданов рассказывал о своих впечатлениях от Находки.

— Это действительно находка для нас.  Тут же было принято решение о создании там нового торгового порта.

Жданов рассказывал о делах Приморского края, о Тихоокеанском флоте. Уже покидая кабинет, я услышал, как Сталин обратился к присутствующим: – так что, может быть, решим морской вопрос? Все согласились с ним.

Когда вернулся на службу, на столе обнаружил Красный пакет с Указом Президиума Верховного Совета СССР о моём назначении Народным комиссаром Военно-Морского Флота СССР.

Со смешанным чувством радости и тревоги читал я этот документ. Быстрый подъём опасен не только для водолазов. Столь быстрое повышение по служебной лестнице тоже таит в себе немало опасностей. Но за последние годы моё продвижение стало уж очень стремительным. – Прошло некоторое время, и доступ к Сталину стал весьма затруднителен, а без него решать важнейшие флотские вопросы никто не брался.

Но в «медовые» месяцы я частенько бывал «наверху», и мне без особых затруднений и задержек удавалось разрешить неотложные дела: И.В. Сталин уделял немало времени судостроительной программе и очень интересовался флотом. Чуть не каждую неделю проходили тогда совещания по кооперированным поставкам для судостроения. От нас, моряков, и И.Ф. Тевосяна – наркома судостроительной промышленности требовали срочно представить на утверждение правительства проекты кораблей, которые уже строились, планы создания военно-морских баз, судоремонтных заводов, доков, складов – всего, что необходимо большому флоту.

Вспоминая сейчас тот период, я вижу, как мало тогда занимались решением конкретных вопросов боевой готовности на случай нападения Германии на Советский Союз.

Такое нападение, как теперь доподлинно известно, могло произойти уже летом или осенью 1939 года, сразу после лёгкой победы, одержанной Гитлером в Польше.

26 августа 1914 года крейсер «Магдебург» выскочил на камни около маяка Оденсхольм. Спасая шифр, сигнальщик бросился за борт и утонул. Шифр сослужил хорошую службу и русскому флоту и союзникам России.

Во второй мировой войне, когда англичане захватили морской шифр с немецкой подводной лодки, уже никто не делился с СССР.

В Европе – война

Становилось уже очевидным, что опасность войны в Европе нарастает и что фашистская Германия – наш наиболее вероятный противник. Советский Союз не вёл никакой двойной игры, как это утверждают некоторые фальсификаторы истории…

Польша занимала явно враждебную позицию. Что стоит заявление тогдашнего главы польского правительства Рыдз-Смиглы французскому капитану Боффру, посланному в Варшаву генералом Думенком в те дни (1939 года), переговоров с Англией и Францией, когда они висели на волоске:

«Немцы, может быть, отнимут у нас свободу, русские же вынут из нас душу»

Последующие события показали всю слепоту этого горе-правителя. Гитлеровцы раздавили Польшу и ввергли её народ в пучину страданий. Освобождение его пришло с востока.

Мы, депутаты Верховного Совета, единодушно проголосовали за ратификацию договора с Германией.

И сейчас (в 1969 году. – А.М) я убеждён, что заключение договора с Германией в сложившейся тогда обстановке было совершенно правильным шагом нашего правительства, стремившегося обеспечить безопасность страны.

Приходится, однако, сожалеть, что полученная нами почти двухлетняя отсрочка с началом войны не была использована полностью для укрепления обороноспособности. Многое было сделано, но далеко не всё. Излишняя вера Сталина в силу договора с фашистской Германией дала немцам преимущество внезапности и привела к тяжёлому для нас началу Великой Отечественной войны.

3 сентября Англия и Франция официально объявили войну Германии… На западе Германии ни Англия, ни Франция активных действий не вели. Война там носила какой-то непонятный характер. Не случайно она потом получила название «странной войны». Теперь мы знаем причины этой «странности». Обе стороны лелеяли надежду закончить конфликт соглашением за счёт Советского Союза, то есть повернуть войну на Восток.

16 сентября мне позвонил ответственный работник НКВД И.И. Масленников, ведавший пограничными войсками:

— Прошу срочно принять меня, есть важное дело.

Полчаса спустя Масленников сидел в моём кабинете. Он сообщил, что пограничники получили приказ продвигаться на запад Белоруссии и Украины. В связи с этим его интересовали действия Днепровской военной флотилии в пограничном районе.

Хотелось поговорить о создавшемся положении со Сталиным, но попасть в те крайне напряжённые дни к нему не удалось. Несколько позднее я пожаловался ему, что нас не информируют о военных мероприятиях. Сталин спокойно ответил: — Когда надо будет, поставят в известность и вас.

На Днепровскую военную флотилию был спешно послан заместитель начальника Главного морского штаба контр-адмирал В.А. Алафузов. В операции по освобождению Западной Украины и Западной Белоруссии участвовали лишь несколько кораблей  Днепровской флотилии. Другим силам флота действовать не пришлось.

Залпы над океаном

Спущенный с цепи фашизм не оправдал надежд империалистов Запада. Он неиствовал в Европе. Волей-неволей пришлось от него отбиваться. Так началась Вторая мировая война. Пожалуй, наиболее ожесточённая она оказалась на море. Здесь «странной войны» не было.

Сражения развернулись жаркие, не на жизнь, а на смерть. И объясняется это тем, что Гитлер посягнул на интересы Англии, крупнейшей морской державы. Флот Германии по численности, конечно, намного уступал британскому, но тем не менее представлял солидную силу.

Германия имела в строю два линейных корабля (линкора), три «карманных» линкора, три тяжёлых крейсера, шесть лёгких крейсеров, 57 подводных лодок. В достройке находились самые крупные линкоры – «Бисмарк» и «Тирпиц». Кроме того, в надводном флоте было большое количество эскадренных миноносцев, тральщиков, торпедных катеров и различных вспомогательных судов.

Уже 4 сентября 1939 года, т.е. на второй день после объявления Англией войны Германии, немецкая подводная лодка U 30 потопила английский пассажирский лайнер «Атения». Эту акцию можно считать началом войны на море.

В феврале 1940 года англичане задержали немецкое судно «Альтмарк», на котором оказалось 300 пленных англичан. Британские эсминцы освободили своих соотечественников, а английское правительство заявило Норвегии решительный протест за то, что она разрешает немцам пользоваться своим фарватером.

Гитлер своеобразно реагировал на этот инцидент. 1 марта 1940 года он подписал директиву на проведение операции «Везерюбунг» с целью захвата Норвегии, а попутно и Дании. Фюрер пытался одним ударом убить двух зайцев: открыть себе путь в Атлантику и прибрать к рукам скандинавскую железную руду. На захвате Дании и Норвегии особенно настаивал адмирал Редер, который видел в этом наиболее реальный путь для деблокады своего флота, пока Германия ещё не разделалась с Францией, Бельгией и Голландией.

Мы всесторонне анализировали норвежскую операцию немцев. Вот что значит внезапность. Вывод мы сделали один: нужно быть готовыми к любым неожиданностям.

16 июля 1940 года Гитлер подписал директиву на операцию по вторжению на Британские острова, получившую название «Морской Лев», но она не состоялась. Намеченный сначала срок высадки 28 сентября 1940 года был отложен на неопределённое время. С этого момента операция «Морской Лев» приобрела смысл пугала для Англии. Гитлер грозил ею, чтобы склонить британцев к миру.

Немцы могли бы, может быть, попытаться высадиться на плечах англичан в июне 1940 года, когда те бежали из Дюнкерка. Но тогда гитлеровцы не были готовы к этому, а потом было уже поздно: их руки были связаны войной с Советским Союзом. Можно смело сказать, что стойкость наших войск спасла Британские острова от фашистского вторжения.

На морские просторы

Как только началась война в Европе, наше правительство стало больше заботиться об укреплении западных границ. Мне думается, И.В. Сталин не особенно верил в силу договора с Германией и вообще мало доверял Гитлеру.

Поэтому в сентябре 1939 года начались переговоры с тогдашними буржуазными правительствами Эстонии, Латвии и Литвы о возможности размещения на их территории наших войск и базирования флота. Уже в конце сентября кораблям Балтийского флота было предоставлено право базироваться в Таллине, Либаве и Виндаве, немного позднее мы получили и право размещать на островах Эзель и Даго авиацию, строить береговые батареи. Все попытки улучшить отношения с северным соседом, граница с которым проходила возле самого Ленинграда не увенчалась успехом. Правители Финляндии, подстрекаемые Лондоном и Парижем, вели себя по отношению к нам всё более враждебно.

Дошло до того, что в конце ноября 1939 года они решились на прямой вооружённый конфликт.

Бои сразу приняли упорный характер. Молодому командующему Балтфлотом В.Ф. Трибуцу помогали заместители Наркома ВМФ Исаков и Галлер.

В штаб Ленинградского военного округа приехали Л.З. Мехлис и Г.И. Кулик. Они вызвали Галлера и Исакова и стали давать им весьма некомпетентные указания. Необоснованные претензии к флоту с их стороны обострилась, когда кампания на суше стала затягиваться. Свои рекомендации они пытались проводить минуя Наркомат и Главный морской штаб. Когда я прибыл в штаб Ленинградского военного округа, меня тоже стал атаковать Мехлис – человек удивительной энергии, способный работать днями и ночами, но мало разбиравшийся в военном деле и не признававший никакой уставной организации. Мехлиса я тогда знал мало, но твёрдо попросил его –  без моего ведома приказов флоту не отдавать.

Жаркие стычки проходили у меня и с Г.И. Куликом. Л.З. Мехлис был, пожалуй, самым неподходящим человеком для роли представителя центра на флоте. Обладая широкими полномочиями, он всюду пытался подменить командование, всё сделать по-своему, подавлял всех и в то же время не нёс никакой ответственности за исход боевых операций.

В 1940 году на апрельском Совещании Сталин прямо сказал ему:

— Вы там, на месте, имели привычку класть командующего к себе в карман и распоряжаться им как вздумается.

Мехлис принял этот упрёк скорее как похвалу.

В апреле 1942 года наши войска готовились к наступлению на Керченском полуострове. По указанию Ставки туда вылетел С.М. Будённый. Мне тоже нужно было побывать в Керчи, и мы оказались с ним в одном самолёте.

И вот мы в штабе фронта. Там царила неразбериха. Командующий Крымским флотом Д.Г. Козлов уже находился «вкармане» у Мехлиса, который вмешивался буквально во все оперативные дела. Начальник штаба П.П. Вечный не знал, чьи приказы выполнять – командующего или Мехлиса. Маршал Будённый тоже ничего не смог сделать. Мехлис не желал ему подчиняться, ссылаясь на то, что получает указания прямо из Ставки.

Когда положение в Керчи стало катастрофическим, Мехлис пытался свалить ответственность за случившееся на командира Керченской базы А.С. Фролова. Он позвонил мне и потребовал, чтобы я отдал Фролова под суд, иначе расстреляет его своим приказом.

— Этого вы не посмеете сделать, — ответил я.

Г.И. Кулик тоже вносил немало суматохи там, куда его не посылали. Вернувшись в Москву после Испании, Кулик занял высокий пост, потом стал маршалом. В начале войны он оказался в окружении, кое-как выбрался из него. За то, что он подписал какие-то необдуманные приказы, его судили и снизили в звании.

12 марта 1940 года кампания в Финляндии закончилась. В апреле партия и правительство созвали совещание военных руководителей по её итогам. Флотские вопросы в повестке дня официально не стояли, но мы после совещания обсудили и свои недостатки, обнаруженные в ходе кампании, чтобы взяться за их устранение. В частности, выяснилось, что моряки раньше недостаточно учились взаимодействию с сухопутными войсками. Пришлось доучиваться уже в ходе войны. Не на высоте оказалось боевое управление. Самолёты и подводные лодки использовались в тактическом отношении недостаточно успешно. Флот следовало готовить для борьбы с более опытным и куда более сильным противником. Лозунгом дня стало: «Учить войска в условиях, близких к боевым».

Правда, некоторые пытались критиковать центральный аппарат. Мехлис, например, говорил об ошибках и промахах Наркомата обороны и его руководителя К.Е. Ворошилова, но получил резкий отпор.

Правительство всё больше занималось укреплением обороноспособности страны. Однако накапливая боевые силы, мы недостаточно заботились о том, чтобы постоянно держать их в боевой готовности на случай внезапного нападения.

После финской войны мы осваивали арендованные полуостров Ханко и острова в Выборгском заливе. Летом 1940 года Эстония, Латвия и Литва по воле своих народов вступили в Советский Союз. Тем же летом Бессарабия воссоединилась с Советской Молдавией, а Буковина вошла в состав Украины.

После освобождении Бессарабии и Буковины была создана Дунайская военная флотилия и усилена военно-морская база в Одессе. Поведение тогдашнего финского правительства не вызывало сомнений, что в случае войны с Германией Финляндия будет на её стороне.

Перед второй мировой войной новым видом оружия стали самолёты. Англичане принимали лихорадочные меры для усиления противовоздушной обороны на кораблях и на берегу; быстро развивались радиолокация и зенитные средства. Однако у нас к тому времени их не хватало. К началу Великой Отечественной войны мы не были как следует подготовлены ни к постановке электромагнитных мин, ни к их тралению.

Благодаря выходам из Рижского залива на север через Моонзунд и на запад – через Ирбенский пролив военно-морская база была выгодной и в оперативном отношении.

Л.М. Галлер рассказывал мне об одном из совещаний, состоявшемся в конце 1936 или в начале 1937 года. В кабинете Сталина были поставлены вопросы: какие корабли и с каким вооружением надо строить. Командующие флотов единодушно высказались за строительство подводных лодок. Командующий ТОФ М.В. Викторов стоял за крупные  корабли, ссылаясь на большие пространства Дальневосточного театра. Командующий Черноморским флотом И.К. Кожанов за то, чтобы наряду с крейсерами и эсминцами строить как можно больше торпедных катеров.

«Вы сами ещё не знаете, что вам нужно», — якобы заметил Сталин. После обсуждения в течение последнего года было решено строить линкоры, тяжёлые крейсеры и другие классы надводных кораблей, то есть крупный надводный флот, также строилось и большое количество подводных лодок.

По проекту программы заказывалось 33 больших, 225 средних и 120 малых подводных лодок, намечались к постройке 358 торпедных катеров, а также большие корабли.

Так, увлечение линкорами и тяжёлыми крейсерами в условиях наших ограниченных морских театров было неоправданно. И в этом я вижу основную ошибку в большой судостроительной программе.

Об увлечении Сталина линкорами я знал и раньше. Однажды осенью 1939 года мы были у него на даче. Помнится, из Таллина приехали К.А. Мерецков и И.С. Исаков. Когда официальная часть разговора окончилась, за ужином зашла речь о Балтийском театре. Я высказал своё сомнение относительно линкоров – не о том, нужны ли в принципе такие корабли, а конкретно, следует ли их строить для мелководного Балтийского моря, где линкоры могут подрываться на минах.

— По копеечке соберём деньги, а построим, — чеканя каждое слово, проговорил Сталин, строго глядя на меня. Я подумал, что у него есть какие-то свои планы, делиться с которыми он не считает нужным.

Выполнение большой судостроительной программы началось в 1937-1938 годах. Ещё больший размах дело приобрело в 1939 году. Сотни заводов работали на Наркомат судостроения, изготовляя механизмы и вооружение. Но для вступления в строй крупного корабля требовалось примерно три-пять лет.

Когда Гитлер в сентябре 1939 года напал на Польшу, очевидно, следовало сразу решать, как быть с этой программой. Мы не внесли такого предложения.  Считаю это своей ошибкой.

Коренной пересмотр программы произошёл в октябре 1940 года, после чего стали строить лишь подводные лодки и малые надводные корабли – эсминцы, тральщики и т.д.

Северный флот был самым молодым и самым малочисленным. Год его рождения – 1933. Тогда по новому Беломоро-Балтийскому каналу пришли туда первые боевые корабли. Становилось всё более очевидным, что будущее нашего флота на Севере и Дальнем Востоке. В ту пору мы ещё полностью не могли оценить важность Северного театра. Вот и получилось, что в годы войны эсминцы, подводные лодки и катера больше всего были нужны именно на Севере. Но нам их не хватало, а в Ленинграде вынужденно бездействовало много кораблей.

К слову сказать, я заметил, что Сталин никого не называл по имени и отчеству. Даже в домашней обстановке он называл своих гостей по фамилии и непременно добавлял слово «товарищ». И к нему тоже обращались так «товарищ Сталин». Исключение было только для Б.М. Шапошникова.

В октябре 1940 года вместе с начальником Главного морского штаба я докладывал в Кремле о строительстве береговых батарей, которое шло быстрым темпом и приняло огромный размах на Балтике – от Кронштадта до Палангена (Паланга) и на Севере от Архангельска до полуострова Рыбачий.

Даже часть крупных орудий, предназначенных для кораблей, срочно переоборудовали для береговых батарей.

После доклада собрался было уходить, но мне предложили задержаться.

— Мне кажется, Галлера на посту начальника Главного морского штаба следует заменить Исаковым, — сказал И.В. Сталин.

— Галлер – хороший исполнитель но недостаточно волевой человек, да и оперативно Исаков подготовлен, пожалуй, лучше.

— Думаю, получится хорошо, — ответил я. Так и было решено. И.С. Исакова назначили начальником Главного морского штаба. Л.М. Галлера – моим заместителем по судостроению.

Я убедился: со Сталиным легче всего было решать вопросы, когда он находился в кабинете один. Тогда он спокойно выслушивал тебя и делал объективные выводы.

В самом конце 1940 года я докладывал правительству о базировании кораблей на Балтике. Зима стояла на редкость суровая. Все базы, включая Таллин, замёрзли. Речь шла об использовании Балтийским флотом Либавы.

Пользуясь случаем, я попытался выяснить точку зрения руководства на возможность конфликта с гитлеровской Германией, сказав, что флоту нужна ориентировка в этом вопросе.

— Когда надо будет, получите все указания, — коротко ответил Сталин.

Со свойственным И.В. Сталину стремлением к неограниченной власти он держал военное дело в своих руках.

Гроза надвигается

В книге «Майн кампф», которую Гитлер написал, когда ещё только рвался к власти, сказано: «Когда мы говорим сегодня о новых землях в Европе, мы должны иметь ввиду, прежде всего Россию». Дальше он с присущей ему наглостью добавляет: «Вся Россия должна быть расчленена на составные части. Эти компоненты являются естественной имперской территорией Германии». Сейчас не остается сомнений, что Гитлер, заключая договор с Советским Союзом, шёл на прямой обман и охотно нарушил бы его даже осенью 1939 года, если бы обстановка сложилась благоприятно.

Наступил 1940 год. В Западной Европе закончилась «странная война». Весенне-летнее наступление немецкой армии привело к захвату Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии и, наконец, падению Франции. Гитлер ещё грозит Англии высадить свои войска на Британские острова, а сам на совещании 22 июля говорит: «русская проблема будет разрешена наступлением. Следует продумать план предстоящей операции» 18 декабря 1940 года Гитлер подписывает директиву № 21, которая и получила название плана «Барбаросса». В ней указывалось: «Германские вооружённые силы должны быть подготовлены к тому, чтобы сокрушить Советскую Россию в быстротечной кампании».

Мы внимательно следили за войной в Европе. При наступлении на военно-морские базы гитлеровцы применяли удары по флангам с одновременной атакой укреплённых районов с тыла. Командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С. Октябрьский пишет в своих воспоминаниях: «Ещё в феврале 1941 года был рассмотрен и утверждён план строительства главного рубежа сухопутной обороны Севастополя!. Пусть далеко не всё было осуществлено из этих наметок,  но кое-что моряки успели сделать. И когда в ноябре 1941 года немцы подошли к Севастополю, малочисленные флотские подразделения смогли удержать свои позиции. Если не ошибаюсь, в феврале 1941 года я доложил правительству, что немцы всё больше задерживают поставки для крейсера «Лютцов». Сталин внимательно выслушал меня и предложил впредь подробно сообщать, как пойдёт дело дальше.

Примерно в ту же пору у меня состоялся разговор с А.А. Ждановым. Андрей Александрович высказал мнение, что Германия не в состоянии воевать на два фронта.

При этом он ссылался и на опыт Первой мировой войны, показавший, что борьба на два фронта для Германии не посильна, и даже на известное предостережение «железного канцлера» Бисмарка на сей счёт.

Не запрашивая разрешения, на свой риск и страх, я приказал строить бетонированный блок, в котором можно было разместить немного людей и средство связи Наркомата ВМФ. А Наркомат обороны пока ничего не предпринимал. И всё же не хватало постоянной, повседневной готовности к войне.

Огромный авторитет И.В. Сталина, как мне думается, сыграл двоякую роль. С одной стороны, у всех была твёрдая уверенность: Сталину, мол, известно больше, и, когда потребуется, он примет необходимые решения. В то же время эта уверенность мешала его ближайшему окружению иметь собственное мнение, прямо и решительно высказывать его.

Нам морякам не оставалось ничего другого, как следить за действиями Наркомата обороны. Контакт с Генштабом я считал особенно важным потому, что И.В. Сталин, занимаясь военными делами, опирался на его аппарат.

Следовательно, Генштаб получал от него указания и директивы, касающиеся и флота. Спокойные и деловые отношения установились с Шапошниковым в бытность его начальником Генштаба, легко договаривались с К.А. Мерецковым (начальник Генштаба с августа 1940 года до 1 февраля 1941 года). Сперва я думал, что только у меня отношения с Г.К. Жуковым не налаживаются и что с ним найдёт общий язык его коллега, начальник Главного морского штаба И.С. Исаков. Однако у Исакова тоже ничего не вышло. Вместе с тем в Генштабе находились товарищи, относившиеся к флотским делам с вниманием, например, заместитель начальника Генштаба Н.Ф. Ватутин, начальник оперативного управления Г.К. Маландин и его заместитель А.М. Василевский.

Всё же ВМФ к 1941 году был в общем новым – почти весь он строился после революции. Каковы же были наши морские силы?

Мы имели к 1941 году около 600 боевых кораблей. На разных морях плавало 3 линкора, 7 крейсеров, 59 эсминцев, 218 подводных лодок. На Севере и Дальнем Востоке наш флот был численно невелик, но на Чёрном и Балтийском морях советские подводные и надводные силы значительно превосходили по своей ударной мощи флоты других государств на этих же театрах. Авиация на море мало чем отличалась от сухопутной. Всего мы имели 2581 самолёт. Много  сухопутных бомбардировщиков переоборудовали под торпедоносцы и для постановки мин. Существовала, правда, специальная морская авиация, в частности разведывательная, но малочисленная, гидросамолёты были преимущественно устаревших типов.

Маловато мы имели скоростных бомбардировщиков и истребителей, вовсе не имели пикировщиков и штурмовиков, которые наиболее пригодны для нападения на движущиеся корабли.

Зато в артиллерии мы были сильны. Стоит вспомнить нашу 130-мм. пушку для эсминцев с дальностью боя около 25 километров или созданную в 1937 году 180-мм трёхорудийную башню для крейсеров типа «Киров», стрелявшую на расстояние свыше 45 километров.

Ни один флот не имел тогда таких совершенных орудий. Отличными орудиями оснащались и береговые батареи.

Хуже обстояло дело с противовоздушной обороной. Наши зенитки не могли вести эффективный огонь по пикировщикам. Не хватало радиолокационных средств для кораблей и военно-морских баз.

Хороши были наши торпеды для надводных и подводных кораблей, но в минном оружии и по тралам мы отставали. Весь личный состав флота был воспитан в духе преданности своей Родине. В этом огромная заслуга командиров и политработников.

Некоторые теперь утверждают, якобы И.В. Сталин не придавал значения повышению боевой готовности Вооружённых Сил. Больше того, будто бы он просто запрещал этим заниматься. С этим я согласиться не могу.

Ему, конечно, сообщали о повышенной готовности флотов и тех мерах, которые мы предпринимали в последние 4-6 предвоенных месяцев.  Поэтому поводу мы посылали доклады и оперативные сводки в правительство и Генштаб и никаких возражений оттуда не получали.

Но то, что моряки не получали никаких указаний о повышении боеготовности флотов непосредственно от правительства, я отношу к большому провалу.

Что значит готовность

Так повелось, что, говоря о начальном периоде войны, обычно подчёркивают внезапность нападения на нас гитлеровской Германии и те преимущества, которые враг получил благодаря этому. Но объяснить наши неудачи только этой причиной нам, военным людям, не к лицу.

Внезапность принято делить на стратегическую, оперативную и тактическую.

О стратегической внезапности нападения 22 июня 1941 года не может быть и речи.

Перед нашими глазами в предвоенные годы прошла серия таких операций «молниеносных»: Гитлер оккупировал Австрию, Чехословакию, захватил Польшу, разгромил Францию. Мы видели, в каком темпе всё это совершалось.

В середине 1940 года германский Генштаб, предвидя, что борьба с Англией может быть длительной и упорной – за спиной Англии стояла Америка, — принял решение напасть на Советский Союз.

Противнику удалось добиться оперативной внезапности – на рассвете 22 июня 1941 года он застал советские пограничные части врасплох и вторгся на нашу территорию.

Причин тому много. Одна из них–недооценка всей международной обстановки, и в частности возросшей угрозы со стороны самой агрессивной в ту пору страны – фашистской Германии. Другая – недостаточная наша готовность к отражению первых атак врага. К сожалению, всё говорило за то, что проявилась оперативная, а вместе с нею и тактическая неподготовленность многих наших соединений к возможному вражескому нападению

Опыт боёв у озера Хасан в 1938 году не позволял нам успокоиться. Мы твёрдо знали теперь, что система оперативных готовностей необходима. Знали также, что для её детальной разработки и введения в жизнь нужно немалое время и только постоянные тренировки могут обеспечить быстрое выполнение всех предусмотренных мер. Затемнение базы, приём боеприпасов, рассредоточение кораблей и выполнение первых боевых операций – всё это отрабатывалось непрерывно. Вспоминаю об этом потому, что система оперативных готовностей, начало которой положили на Тихом океане, позднее была введена на всех флотах и сыграла важную роль, когда разразилась Отечественная война.

Ещё во второй половине дня 21 июня стало известно: в ближайшую ночь можно ожидать нападения немцев. Что помешало и тогда привести в полную боевую готовность все приграничные войска от самых северных широтдосамых южных? Теперь известно, что к полуночи 22 июня советская авиация потеряла 1200 самолётов, из них на земле было уничтожено 800… А на готовность подняться в воздух у авиаторов ушло бы не более пятнадцати-двадцати минут.

Иногда мне доводилось слышать такое утверждение: наше отступление было неизбежным потому, что немцы имели большой военный опыт. Подобное утверждение я отвергал ранее и отвергаю сейчас как незаслуженный упрёк в адрес наших мужественных солдат и командиров.

В «Истории Великой Отечественной войны» сказано, — «военно-морское командование смогло значительно быстрее, чем командование Красной Армии привести свои силы в боевую готовность». Наш флот в роковую ночь на 22 июня не потерял ни одного корабля. Думается, этот факт представляет интерес не только для истории.

Иными – гораздо большими – могли быть потери в первые дни войны и у нас в Севастополе, Измаиле, Кронштадте, Таллине и Полярном, если бы командование не приняло всех мер предосторожности. «Специфика» заключалась в том, что почти два года на всех флотах шла разработка документов по системе готовностей. Их настойчиво вводили в жизнь, проверяли и отрабатывали на сотнях учений – общих и частных.

Было точно определено, что следует понимать под готовностью № 3, под готовностью № 2, под готовностью № 1.

Номером три обозначалась обычная готовность кораблей и частей, находящихся в строю. В этом случае они занимаются повседневной боевой подготовкой, живут обычной жизнью, но сохраняют запасы топлива, держат в исправности и определённой готовности оружие и механизмы.

Готовность № 2 более высокая. Корабли принимают все необходимые запасы, приводят в порядок материальную часть, устанавливается определённое дежурство. Увольнения на берег сокращаются до минимума. Личный состав остаётся на кораблях. В таком состоянии корабли могут жить долго, хотя такая жизнь требует известного напряжения.

Самая высокая готовность № 1. Она объявляется, когда обстановка опасная. Тут уже всё оружие и все механизмы должны быть способны вступить в действие немедленно, весь личный состав обязан находиться на своих местах. Получив условный сигнал, каждый корабль и каждая часть действует в соответствии с имеющимися у них инструкциями.

Враг у границ

В конце января 1941 года мне стало известно об интересном разговоре военно-морского атташе Ямогути с начальником отдела внешних сношений ВМФ СССР.

— Гитлер будет искать развязки в другом месте – на Востоке, — заявил Ямогути. Но тут же почему-то оговорился:

— Не исключено столкновение между Берлином и Москвой.

30 января мы официально донесли об этом любопытном разговоре заместителю председателя Совнаркома К.Е. Ворошилову.

В начале февраля одно за другим поступило несколько сообщений о том, что в болгарские порты Варну и Бургас прибывают немецкие военные специалисты, доставляются береговые орудия и зенитные пушки. 7 февраля я письменно донёс об этом И.В. Сталину и председателю Совнаркома В.М. Молотову. Если бы немцы обосновались только в Варне и Бургасе! Однако они проявили не меньшую активность в Румынии. Они стали перебазировать свои войска в Финляндию.

В конце января 1941 года из разговора с начальником Генштаба К.А. Мерецковым я понял, что готовилась очень важная директива, нацеливающая командование округов и флотов на Германию, как на самого вероятного противника в будущей войне.

Директива вышла 23 февраля. Конечно поздно – до войны оставалось около четырёх месяцев. Однако и за такой срок можно успеть сделать ещё многое. В это время кроме общей директивы особенно требовались указания о повышении готовности.

В конце февраля и начале марта немецкие самолёты снова несколько раз нарушили советское воздушное пространство, просматривали наши главные базы.

Я предложил Главному морскому штабу дать указание флотам открывать по нарушителям огонь без всякого предупреждения. Такая директива была передана 3 марта 1941 года. 17 и 18 марта немецкие самолёты были несколько раз обстреляны нал Либавой. Командующий Северным флотом А.Г. Головко доложил, что зенитные батареи открывают огонь по немецким самолётам, летающим над нашими базами.

Кстати говоря, Сталин узнав о моём распоряжении, ничего не возразил, так что фактически в эти дни на флотах уже шла война в воздухе: зенитчики отгоняли огнём немецкие самолёты, а наши лётчики вступали с ними в схватки на своих устаревших «Чайках».

После одного из таких случаев меня вызвали к Сталину. В кабинете кроме него сидел Берия, и я сразу понял, откуда дует ветер. Меня спросили, на каком основании я отдал распоряжение открывать огонь по самолётам – нарушителям.

Я пробовал объяснить, но Сталин оборвал меня. Мне был сделан строгий выговор и приказано немедля отменить распоряжение. А обстановка всё ухудшалась и ухудшалась.

Решили обсудить вопрос перевода части кораблей из Либавы на Главном морском совете в присутствии Жданова. Жданов предложил мне написать об этом Сталину. Я сразу же направил письмо, но ответа не получил.

В следующий раз Сталин разрешил  вывод кораблей из Либавы, а также линкоры из Таллина «Марат», а второй линкор «Октябрьская революция» перебазировался в Кронштадт только в июле, когда уже шла война, с большим риском.

Самые последние дни

Сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года, категорически отвергало слухи о возможности войны, объявляло их провокационными.

Выехала на учение на Чёрное море группа работников Главного управления политпропаганды во главе с бригадным комиссаром И.И. Азаровым. Азаров, на вопрос краснофлотцев, чему верить? — сообщил, что сообщение ТАСС носит дипломатический характер и направлено к тому, чтобы оттянуть столкновение, выиграть время для подготовки. А наше дело – военных людей – быть всегда начеку.

Уже ползли слухи о том, якобы Черчилль и Рузвельт прислали Сталину телеграммы, предупреждая его о готовящемся нападении немцев. Я видел Сталина 13 и 14 июня. Доложил ему свежие разведывательные данные, полученные с флотов, сказал о большом учении на Чёрном море. Никаких вопросов о готовности флотов с его стороны не последовало. Для меня бесспорно одно: И.В. Сталин не только исключал возможности войны с гитлеровской Германией, напротив, он такую войну считал весьма вероятной и даже, рано или поздно, неизбежной. Договор 1939 года он рассматривал лишь как отсрочку, но отсрочка оказалась короче, чем он ожидал.

«Если англичане заинтересованы в том, чтобы мы воевали с Германией, значит всё, что говорится о возможности близкой войны, сфабриковано ими», – таким приблизительно представляется мне ход рассуждений И.В. Сталина.

Убедившись в том, что его расчёты на более позднюю войну оказались ошибочными, что наши Вооружённые Силы и страна в целом к войне в ближайшие месяцы подготовлены недостаточно, И.В. Сталин старался сделать всё возможное, что, по его мнению, могло оттянуть конфликт, и вести дело так, чтобы не спровоцировать войну.

Мы решили больше не ждать указаний, начали действовать сами. Балтийский флот 19 июня был переведён на готовность № 2. На Северном флоте было спокойнее, чем на Балтике, но и его мы перевели на ту же готовность.

20 июня из района учений в Севастополь вернулся Черноморский флот и получил приказ остаться в готовности № 2. Большая часть матросов и командиров кораблей так и не сошла на берег.

Ночь на 22 июня

Так, дежурный по штабу Черноморского флота подметил, что немецкие транспорты, которые обычно в эти часы находились в море, вдруг исчезли, укрылись в болгарских и румынских портах.

В 20.00 пришёл М.А. Воронцов, только что прибывший из Берлина. Повторил: нападения надо ждать с часу на час.

Около 11 часов вечера позвонил маршал С.К. Тимошенко:

— Есть очень важные сведения, зайдите ко мне.

Маршал, шагая по комнате, диктовал. Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Непосредственно флотов эта телеграмма не касалась. Я спросил:

— Разрешено ли в случае нападения применять оружие?

— Разрешено.

— Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову:

— Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности один. Бегите!

На флотах в последние предвоенные дни мы изо всех сил стремились завершить работы по повышению боевой мощи. Чтобы быстрее ввести в строй береговые батареи, разрешали ставить их не на постоянные фундаменты из бетона, а на деревянные. Новые аэродромы включали в число действующих ещё до полного окончания строительства взлётных полос. В ускоренном порядке, соединёнными усилиями моряков, артиллеристов и инженерной службы, создавалась оборона военно-морских баз с суши, независимо от того, лежала ли ответственность за неё на флоте или на сухопутных войсках. Чтобы нас не застали врасплох, мы вели постоянную разведку самолётами и подводными лодками на подходах к базам с моря. Около баз выставляли усиленные дозоры.

Последнее я узнал, что Нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И.В. Сталину. Было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его.

Значит, всё это произошло примерно за 11 часов до фактического вторжения врага на нашу землю.

Не так давно мне довелось слышать от генерала армии И.Б. Тюленева – в то время он командовал Московским военным округом – что 21 июня около 2-х часов дня ему позвонил И.В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО. Это ещё раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня И.В. Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным.

Это подтверждает и то, что в тот вечер к И.В. Сталину были вызваны московские руководители А.С. Щербаков и В.П. Пронин. По словам Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на местах и запретить им выезжать за город. «Возможно нападение немцев», — предупредил он.

Первым принял удар на себя Севастополь. Смотрю на часы. 3 часа 15 минут… У меня нет сомнений – война!

Сразу снимаю трубку, набираю номер кабинета И.В. Сталина. Отвечает дежурный:

— Товарища Сталина нет, и где он, мне неизвестно.

Опять звоню дежурному:

— Прошу передать товарищу Сталину, что немецкие самолёты бомбят Севастополь. Это же война!

Через несколько минут слышу звонок. В трубке звучит недовольный, какой-то раздражённый голос:

— Вы понимаете, что докладываете? – это Г.М. Маленков.

— Понимаю и докладываю со всей ответственностью: началась война.

Г.М. Маленков вешает трубку. Он, видимо, не поверил мне. Я на свою ответственность приказал передать флотам официальное извещение о начале войны и об отражении ударов противника всеми средствами.

Главный морской штаб передал ещё один приказ флотам: «Немедленно начать постановку минных заграждений по плану прикрытия».

Неожиданное назначение^[17]

В первых числах января 1940 года в Горький, где я работал секретарём обкома партии, позвонили из Центрального Комитета. Мне был задан один вопрос:

— Товарищ Шахурин, можете ли вы сегодня выехать в Москву.

Утром 10 января, к началу рабочего дня, был в ЦК.

Путь от Старой площади до Кремля, где работал Сталин, короток. В кабинете находились Сталин, Молотов, Ворошилов и другие члены Политбюро. Все, кроме Сталина, ходившего по комнате, сидели. Сталин остановился около меня и сказал:

— Мы хотим назначить вас Наркомом авиационной промышленности. Нужны свежие люди, хорошие организаторы и знающие к тому же авиационное дело. Как вы на это смотрите?

Предложение было неожиданным. Я не знал, что сказать.

Ответил: вряд ли справлюсь с этим делом. Тем более в Горьком я недавно, работать там интересно, есть немало планов на будущее, которые хотелось бы осуществить.

— Вон какой областью руководите и тут справитесь, — добродушно заметил Ворошилов.

Молотов попросил меня уточнить, где я работал раньше, особенно интересовался работой в Военно-воздушной академии. Задавали ещё вопросы. В это время к Сталину подошёл его секретарь Поскрёбышев и что-то доложил. Сталин сказал: — Пусть заходит!

Поскрёбышев вышел и вернулся с молодым человеком в военной форме. Возвращаясь ко мне, Сталин спросил:

— Вы знакомы?

— Нет, — ответил я.

— Тогда познакомьтесь. Это конструктор Яковлев.

И показал на меня:

— А это новый нарком авиационной промышленности товарищ Шахурин.

Я понял, что вопрос о моём назначении решён.

— Ну вот видите, — бросил он Яковлеву, — какой молодой у вас нарком. Это хорошо.

Я заметил, что с приходом Яковлева у Сталина появился шутливый тон. До этого, как мне казалось, в его голосе слышались нотки сомнения, озабоченности. Подойдя снова ко мне, Сталин сказал:

— Товарищ Яковлев будет вашим заместителем по опытному самолётостроению. О других заместителях поговорим позже, а сейчас скажите, кого бы вы рекомендовали секретарём обкома в Горьком вместо себя?

Я назвал председателя облисполкома Михаила Ивановича Родионова.

— А почему вы рекомендуете именно его? – спросил Сталин.

— Я его хорошо знаю

И охарактеризовал Михаила Ивановича. И я не ошибся. Всю войну Родионов был секретарём обкома, а после войны возглавил Совет Министров РСФСР.^[18]

Разговор подошёл к концу. Я попросил разрешения съездить в Горький, чтобы сдать дела. Сталин немного помедлил, а затем сказал, что сделать это вряд ли удастся.

— Дела передать нужно в Москве. Работа, которая вас ждёт, не терпит отлагательства. Всех, кого нужно, пригласим сюда. А в Горький мы пошлём представителя ЦК, который доложит обкому о принятом решении. Вам же нельзя терять ни одного дня и ни одного часа.

Наутро началось знакомство с работой Наркомата авиационной промышленности. Сначала встретился с Л.М. Кагановичем, которого мне предстояло сменить на посту наркома. С ним я был знаком и до этого, когда работал парторгом ЦК на авиационном заводе. Лазарь Моисеевич слыл человеком резким в суждениях, вспыльчивым и экспансивным. Под горячую руку ему лучше было не попадаться. Беседы, из которой я мог бы составить представление о положении дел в промышленности, у нас не получилось. Поэтому порядок установили такой: каждый день заслушивали и обсуждали доклад одного из руководителей главков в присутствии заводских работников и работников аппарата. В ходе обсуждения вносили предложения, направленные на улучшение дела. Выступали все желающие. Такой порядок, на мой взгляд, очень оправдал себя. Он сразу вводил в курс дела, помогал видеть достижения и слабые стороны, очерчивал наиболее трудные проблемы, позволял с достаточной глубиной оценивать состояние того или иного участка. В процессе этих обсуждений я окончательно понял, почему мне не дали ни дня отсрочки, почему столь решительно и срочно Центральный Комитет партии начал проводить целый комплекс мероприятий, которые должны были резко изменить состояние нашей авиационной промышленности.

Необходимо было в короткие сроки ликвидировать отставание в развитии авиационной техники.

Образованная ЦК партии и правительством специальная комиссия, проверявшая состояние Вооружённых Сил, отметила, что материальная часть «советской авиации, в своём развитии отстаёт по скоростям, мощностям моторов, вооружению и прочности самолётов от авиации передовых армий других стран».

В феврале 1939 года в ЦК партии состоялось совещание с участием членов Политбюро, руководителей ВВС и авиапромышленности, авиаконструкторов, лётчиков, которое наметило конкретную программу развития советской авиации, оснащения её современной техникой.

Главное внимание обращалось на разработку новых образцов самолётов, в первую очередь истребителей.

Последовал один за другим ряд важнейших решений ЦК партии и Совнаркома СССР о развитии авиационной промышленности и создании новой боевой авиационной техники. В ряду этих мер были и изменения в руководстве Наркомата авиационной промышленности.

Моим первым заместителем спустя некоторое время стал Пётр Васильевич Дементьев, до этого директор Московского авиационного завода. Впоследствии, спустя несколько лет после войны, Дементьев возглавил авиапромышленность и почти четверть века бессменно руководил ею.^[19]

В один из вечеров, после того как схлынули первые, наиболее срочные дела, я познакомился с руководством ВВС. Их начальником был в то время Яков Владимирович Смушкевич, дважды Герой Советского Союза, прославившийся в боях в Испании и на Халхин-Голе. Бывать в кабинете начальника ВВС мне приходилось и раньше, когда я работал ещё в академии. Я сказал Смушкевичу, что закончил принимать дела в наркомате и получил решение о задачах и перспективах авиапромышленности.

Задачи – огромные, а сроки – жёсткие. Предстоит создать не только новые, отвечающие требованиям современной войны самолёты, но и быстро запустить их в серийное производство.

А для этого нужно незамедлительно испытать опытные образцы, над которыми сейчас работают конструкторы и заводы, отобрать из многих типов боевых машин такие, какие нужны нашим военным лётчикам.

— Так что, сами спать не будем и вам не дадим.

— Да, — живо согласился Смушкевич, — мы готовы помочь всеми силами. В Европе уже развернулась война. Нужно сделать всё, чтобы нас не застигли врасплох. Как начальник ВВС, я готов оказать любое содействие.

Я не встречал человека такой отваги, такой смелости суждений, такого обаяния, каким обладал Смушкевич. Своё мнение Яков Владимирович всегда отстаивал смело и настойчиво. Сталин внимательно выслушивал те или иные его соображения и часто соглашался с ними. Именно эти беседы во многом определяли программу расширения авиационного производства и то соотношение между различными видами и родами авиации, которое сыграло большую роль в Великой Отечественной войне.

С начальником ВВС^[20] мы встречались впоследствии много раз.

То, что было до этого

Ещё в марте 1921 года на X съезде РКП(б) обсуждались мероприятия по дальнейшему строительству и укреплению  Воздушного Флота.

Помимо теоретических дисциплин за время учёбы в Инженерно-экономическом институте имени С. Орджоникидзе я прошёл и производственную практику. Литейное дело изучал на «Красном пролетарии», мартеновское – на заводе «Серп и Молот», технологическую практику проходил на АМО, теперь ЗИЛ, и на 1-м Государственном подшипниковом заводе.

Окончив институт, получив направление на один из заводов Гражданского воздушного флота,я стал там начальником отдела организации производства. Вскоре, однако, я понял, что для работы в авиационной промышленности моих знаний недостаточно и перешёл в Военно-воздушную академию имени Н.Е. Жуковского.

В один из дней августа 1937 года меня вызвали в Ленинградский райком партии. Рассказал всё как было: работа интересная, дел много, жаловаться не на что. Выслушав это, секретарь сказал: — Завтра в девять часов вечера будьте в приёмной первого секретаря Московского комитета партии.

Вхожу в кабинет Н.С. Хрущёва, он говорит:

— Центральный комитет партии имеет в виду назначить вас парторгом ЦК на крупный авиационный завод.

Ответил, что не хотелось бы уходить из академии, нынешняя работа мне нравится.

— Сейчас, — пояснил он, — есть установка ЦК посылать на партийную работу в промышленность инженеров.

Тогда я заметил, что не хотел бы расставаться с армией. К тому времени я уже имел звание военного инженера второго ранга. – А вы останетесь в кадрах армии.

Возразить мне было нечего: — Если надо, я готов.

Академию покидал с большим сожалением. Авиационный завод, где я стал парторгом ЦК ВКП(б), был одним из крупнейших предприятий авиационной промышленности.

В конце апреля 1938  года после окончания работы меня снова вызвали в ЦК. – Центральный комитет рекомендует вас первым секретарём Ярославского обкома партии, — сказали мне. – Сегодня вам нужно собрать партком и сдать дела, а завтра выехать в Ярославль. В понедельник утром там созывать пленум обкома. Понял, что вопрос решён без меня.

(Так И.В. Сталин постепенно вместо пламенных революционеров стал назначать в области и края новых коммунистов-инженеров. – А.М).

Так началась моя партийная работа такого масштаба, о котором я прежде и подумать не мог.

Секретарём обкома комсомола был Ю.В. Андропов, получивший хорошую закалку в Ярославском обкоме.

*         *         *

В середине зимы раздался звонок из Москвы:

— Приезжайте завтра докладывать на оргбюро ЦК о работе обкома… Председательствующий А.А. Андреев сказал:

— Ну вот и ярославцы приехали. Слово имеет товарищ Шахурин, — и добавил, — для доклада о работе вам пятнадцать минут.

После доклада в хорошем настроении пообедали и уже начали собираться в обратный путь, когда мне сказали, что меня ищут, нужно явиться к одному из работников ЦК. Зашёл и слышу: — Вас решили рекомендовать секретарём Горьковского обкома партии.

— Как же так, я ещё так мало сделал в Ярославле, столько планов и уезжать? Мне говорят: — Горький – ещё более сложная область. И дальше уже более категорично:

— Дайте по телефону указание собрать назавтра пленум Ярославского обкома. Отчитайтесь и вечером выезжайте в Горький. В Ярославль мы будем рекомендовать секретарём обкома Патоличева. Мы его знаем.

Горький произвёл на меня сильное впечатление. Шёл январь 1939 года. В марте предстоял XVIII съезд партии.. Нужно разобраться с делами, познакомиться с людьми.

Меня избрали членом президиума съезда, а при выборах руководящих органов – членом ЦК партии. Это рождало чувство большой ответственности.

Когда я стал работать в Горьком, то обратил внимание на то, как дорожат здесь памятью о Чкалове. И в обкоме решили поставить памятник Чкалову. Выбрали одно из красивейших мест на откосе у Волги около кремля.

Создал памятник скульптор И.А. Менделеевич, друг Чкалова. Помню, съехались его друзья и соратники – Герои Советского Союза Г.Ф. Байдуков и А.В. Беляков, жена Ольга Эразмовна, сын Игорь и множество гостей из разных районов.

Вместе с друзьями Чкалова мы поехали на его родину в Василево (теперь Чкаловск) на катере, мотор для которого – авиационный М-11 – подарил горьковчанам Валерий Павлович.

С конца ноября по март 1940 года шла советско-финляндская война. Вспоминается вечер 31 декабря 1939 года. В восемь вечера раздался звонок из ЦК:

— Зима, как вы знаете, в этом году очень суровая. Солдаты в Карелии мерзнут. Горьковская область может помочь. Подсчитайте, сколько десятков тысяч шапок-ушанок, вы могли бы поставить, а также меховых рукавиц и полушубков.

Доложите, в какие сроки можете это сделать.

— Когда нужны эти сведения? – Сегодня до двенадцати ночи. Это была как бы проверка мобилизационной готовности руководящих кадров. В три часа утра 1 января 1940 года мы доложили в ЦК последние сведения.

Представить себе не мог, что через девять дней меня уже не будет в Горьком.

До войны – полтора года

В 1940 году наша авиационная промышленность выпускала самолёты-истребители, развивавшие скорость в среднем 420-470 километров в час (лишь один И-16  последней модификации имел скорость около 500 километров в час). А у многих зарубежных самолётов скорость приближалась к 600 километров в час, к тому же вооружены они были не только пулемётами, многие и пушками, брали значительный запас снарядов и патронов.

Если раньше у нас самолёты конструировали в нескольких КБ, прежде всего А.Н. Туполева, С.В. Ильюшина, Н.Н. Поликарпова, то теперь организовывались новые КБ и группы, в которых разрабатывались боевые машины. Молодые инженеры А.И. Микоян и М.Н. Гуревич, В.П. Горбунов, С.А. Лавочкин и М.И. Гудков, А.С. Яковлев и другие соревновались друг с другом и с более опытными конструкторами за право запустить свой самолёт в серию.

Семён Алексеевич Лавочкин применил в своём самолёте новый материал – упроченную дельта-древесину, пропитанную особым составом из смол многослойную фанеру, не уступавшую в известной степени по твёрдости металлу и практически не горевшую.

Горбунов, Лавочкин и Гудков использовали дельта-древесину в лонжеронах, нервюрах и других несущих конструкциях, которые прежде изготавливали только из металла. Когда в начале войны мы остались почти без алюминия, самолёты ЛАГГ-3 от этого не пострадали. Узнав, что Лавочкин использует в самолёте дельта-древесину, пожелал познакомиться с этим материалом и Сталин.

Мы были у Сталина вместе с Лавочкиным. Сталин с недоверием слушал доклад конструктора, а затем, подойдя к столу заседаний, на котором лежал лонжерон и нервюра, изготовленные из дельта-древесины, вынул изо рта трубку и, повернув её, горящую положил на дерево. Оно даже не обуглилось. Тогда Сталин взял с письменного стола перочинный ножик и стал скрести поверхность фанеры. Все усилия были напрасны. Дерево оказалось твёрдо как камень. На наших глазах Сталин просветлел.

— Надо наградить того, — сказал он, — кто изобрёл это.

Изобретателя дельта-древесины главного инженера завода винтов и лыж Леонтия Иовича Рыжкова вскоре наградили орденом.

В это время в КБ А.С. Яковлева разрабатывался знаменитый ЯК – самый массовый истребитель Великой Отечественной войны. Выдающийся советский конструктор Андрей Николаевич Туполев – создатель самолётов, прославивших отечественную авиацию, крупный организатор промышленности. Ни для кого теперь не секрет, что в то время Туполев, как впрочем, и некоторые другие конструкторы, вместе со своими ведущими сотрудниками находился в заключении.

Когда я стал наркомом, то предпринял некоторые шаги, чтобы помочь Туполеву. К началу войны он и большая группа работавших с ним людей были освобождены, а все предъявлявшиеся им обвинения сняты как не имевшие под собой ни малейшей почвы.

А.Н. Туполев тогда создавал фронтовой пикирующий бомбардировщик Ту-2. Задание на проектирование этого бомбардировщика было дано Туполеву летом 1940 года, уже осенью его построили, а в январе 1941 года начали испытания.

Сильное впечатление производил Владимир Михайлович Мясищев, он несколько лет работал под руководством Туполева. Мясищев построил накануне войны первый в мире высотный бомбардировщик с герметичной кабиной и дистанционно управляемым оружием. В этом же он опередил американцев.

Правда, серийные самолёты с герметическими кабинами они стали выпускать раньше нас, но мы первыми создали такую конструкцию. Однако самолёт Мясищева в производство не пошёл, он опережал своё время, сам конструктор за этот самолёт получил Государственную премию.

В годы войны Мясищев многое сделал для создания транспортных самолётов, а после гибели В.М. Петлякова – для совершенствования самолёта Пе-2, основного нашего пикирующего бомбардировщика.

Пикирующий бомбардировщик ПЕ-2 верой и правдой служил нашим ВВС всю войну. Лётчики и штурманы любили эту машину. Из её кабины открывался хороший обзор, а скорость её намного превышала скорость немецких бомбардировщиков типа «Хейнкель» и «Юнкерс».

Однако в начале января 1942 года, направляясь в Москву, Петляков погиб в авиакатастрофе.

Николай Николаевич Поликарпов – основоположник конструирования отечественных самолётов-истребителей.

Истребители Поликарпова приняли участие в Великой Отечественной войне, особенно в первый её период, так как они составляли основу советской истребительной авиации.

В ряде случаев советские лётчики успешно сражались с фашистскими истребителями, не говоря о бомбардировщиках. Первые звания Героев Советского Союза и первые гвардейские звания получили лётчики, воевавшие с врагом на истребителях конструкции Н.Н. Поликарпова (И-15, И-16).

А один самолёт Поликарпова воевал всю войну. Это был У-2 – учебно-тренировочный самолёт, названный после смерти Поликарпова в 1944 году ПО-2. И вот из учебно-тренировочного, из самолёта, который до войны широко применялся в сельском и лесном хозяйствах, для аэрофотосъёмки, связи и санитарных перевозок, ПО-2 превратится в лёгкий ночной бомбардировщик.

Поликарпов и перед войной создал очень перспективный новый истребитель с исключительно высокими лётно-техническими и боевыми качествами, а также ряд других самолётов, однако они не пошли в серийное производство в силу ряда причин, не зависящих от конструктора^[21]…

Было положено начало ночной лёгкомоторной бомбардировочной авиации – НЛБА, удельный вес которой в составе ВВС осенью и зимой 1941 года быстро возрастал. В этом самолётном парке основное место и занял У-2, не имевший себе равных в мире по долговечности. Первые У-2 были выпущены в 1927 году, скорость которых достигала максимум 150 километров в час.

Очень интересен был Павел Осипович Сухой, которому довелось ещё слушать лекции Н.Е. Жуковского об основах теории авиации. Человек недюжинных способностей, он за свою жизнь сконструировал более 50 самолётов.

Сухой был конструктором редкого дара: он с одинаковым успехом строил и истребители, и штурмовики, и бомбардировщики. Творец машины «Родина», на которой совершили дальний рекордный перелёт известные лётчицы В.С. Гризодубова, П.Д. Осипенко и М.М. Раскова. Вместе с другими конструкторами Сухой вывел на испытания в 1940 году ближний бомбардировщик СУ-2. Су-2 и его модификация приняли участие в боях – они использовались как штурмовики и бомбардировщики. После войны П.О. Сухой создал замечательные реактивные сверхзвуковые самолёты со стреловидным и треугольным крылом.

Сергей Владимирович Ильюшин конструировал в это время совершенно новую машину – он был конструктором штурмовика. Заслуживает высокой оценки конструкторский подвиг Ильюшина. За несколько лет до начала войны Ильюшин был назначен начальником Главного управления авиационной промышленности. Спустя некоторое время он попытался вернуться к конструкторской работе, но ему это не удалось. Тогда Ильюшин обратился с письмом к Сталину.

— Раз назначили, надо работать, — сказал при встрече с Ильюшиным Сталин. – Вы человек не случайный, а очень подготовленный. Если уйдёте вы, уйдут другие, кто же будет на этих постах.

На глазах Ильюшина Сталин бросил его заявление в корзину, и всё же Ильюшин добился своего. Он ещё раз обратился со своей просьбой в письме, которая на этот раз была принята во внимание.

«При современной глубине обороны и организованности войск, огромной мощности их огня (который будет направлен на штурмовую авиацию) штурмовая авиация будет нести очень крупные потери, — писал Сергей Владимирович.

— Поэтому сегодня назрела необходимость создания бронированного штурмовика, или, иначе говоря, летающего танка, у которого все жизненные части забронированы. Сознавая потребность в таком самолёте, мною в течение нескольких месяцев велась работа над разрешением этой трудной проблемы, результат которой явился проект бронированного самолёта – штурмовика.

Для осуществления этого выдающегося эксперимента, который неизмеримо повысит наступательные способности нашей штурмовой авиации, сделав её могущей наносить сокрушительные удары врагу без потерь или с очень малыми потерями с её стороны, прошу освободить меня от должности начальника главка…»

Самолёт прошёл заводские испытания, а затем и государственные. Это был ИЛ-2^[22]. Лётчик И.И. Шелест, принимавший участие в испытаниях позднее писал: «Мог ли тогда я ещё молодой испытатель, предположить, что этот самолёт станет легендарным воздушным солдатом на фронтах Отечественной войны, до которой оставался один месяц».

*         *         *

У нас к началу войны были двигатели, которые могли соперничать с лучшими зарубежными образцами. Этим мы обязаны их творцам – конструкторам, учёным и заводским коллективам. Наступавшая война стала войной моторов.

Талантливым конструктором двигателей был Владимир Яковлевич Климов. Моторы Климова устанавливали на истребителях Яковлева и бомбардировщиках Петлякова. На климовских моторах эти самолёты прошли всю войну.

Аркадий Дмитриевич Швецов, имя которого уже в то время также было хорошо известно, конструировал двигатели воздушного охлаждения, которые до войны привыкли видеть на поликарповских истребителях. Первый сконструированный им звездообразный мотор воздушного охлаждения М-11 – мощностью всего сто лошадиных сил – принёс его создателю широкую известность. Мотор оказался настолько удачным, что побил все рекорды долгожительства, служа учебной и легкомоторной авиации до сих пор. Небесный тихоход У-2 (ПО-2), ставший лёгким ночным бомбардировщиком, выполнял боевые задания с мотором М-11. Главными потребителями моторов Швецова стали в войну самолёты Лавочкина, которые превзошли по совокупности боевых качеств немецкие «Мессер-шмитты» и «Фокке-вульфы». Когда в бою выходили из строя один, два, а то и три цилиндра, мотор продолжал работать, на нём можно было дотянуть до ближайшего аэродрома.

Третий конструктор авиационных двигателей из этой когорты – Александр Александрович Микулин тоже был одарённым инженером. Его моторы АМ-34, потом АМ-35А и перед самой войной АМ-38 были сделаны крепко, обладали завидной прочностью. На самолётах с двигателями, созданными в КБ Микулина, был осуществлён перелёт в США через Северный полюс. Эти двигатели устанавливали на тяжёлых бомбардировщиках, на истребителях Микояна и штурмовиках Ильюшина (ИЛ-2, ИЛ-4).

Было ещё одно КБ, которое перед войной и во время войны возглавлял очень способный инженер Евгений Васильевич Урман. Это КБ продолжало работу над серией моторов М-88, которые предназначались, прежде всего, для дальней бомбардировочной авиации.

Серийный М-88 различных модификаций был одним из четырёх авиадвигателей, на которых воевала наша авиация!

Редкая отрасль вбирала в себя ещё столько отраслей, как авиастроение. Авиация создаётся по своим авиационным стандартам. Нередко авиация диктовала свои условия, выступала как заказчик того, чего ещё не было.

Вспоминаю случай, который для меня и для многих работников наркомата послужил важным уроком, настроив нас на очень деловой лад во всём.

Меня вызвал Сталин и, что называется, с порога, как только я вошёл в кабинет, обрушился с упрёками, причём в очень резком тоне: почему, почему, почему? Почему происходят такие-то события на таком-то заводе? Почему отстаёт это? Почему не делается то-то? И ещё много разных «почему». Я настолько опешил, что еле вымолвил:

-Товарищ Сталин, вы, может быть, упустили из виду, что я всего несколько дней на этой должности? И услышал в ответ:

— Нет, нет, нет. Я ничего не упустил. Может быть, вы мне прикажете спрашивать с Кагановича, который был до вас на этой работе? Или чтобы я подождал ещё год или полгода? Или даже месяц? Чтобы эти недостатки имели место? Чтобы я никого не трогал. С кого же я должен спрашивать о том, что делается не так в авиапромышленности и не в таком темпе? Совершенно поражённый сначала этим разговором, после некоторого раздумья я понял, что Сталин не только хотел с меня спросить, но и хотел, чтобы я также спрашивал с других – требовательно, резко, со всей твёрдостью подходил к вопросам, которые решала в то время, авиаиндустрия.

К осени 1940 года удалось не только отобрать образцы самолётов, принять их на вооружение, но и внедрить в серийное производство.

Сделать всё, чтобы успеть

В начале 1940 года, когда мы только ещё приступили к испытаниям новых опытных самолётов, несколько групп советских специалистов побывали в Германии.

В одной из групп был конструктор А.С. Яковлев, в другой – в то время директор завода П.В. Дементьев, в третьей – тогда первый заместитель наркома, большой знаток моторостроения В.П. Баландин. Выезжали и лётчики-испытатели, которые не только знакомились с германскими самолётами, но и летали на них. Немцы показывали авиационные заводы, КБ, демонстрировали свою боевую технику на земле и в воздухе. Наши представители посетили заводы Мессершмитта, Юнкерса, Хейнкеля и другие, беседовали с конструкторами и могли выбрать для закупки всё, что видели. Это было несколько неожиданно, и у наших представителей возникли сомнения: действительно ли им показывают новейшие самолёты Германии, или это уже старьё. Но немцы говорили: -Мы показали вам всё.

Конечно, кое-что всё-таки утаили: ничего не сказали о «Фокке-Вульфе-190», реактивных самолётах и т.д. Но в целом это была та техника, с какой они намеревались напасть на нас. Зная, что война с нами не за горами, фашистское руководство, видимо, считало, что мы уже ничего не успеем сделать. Во всяком случае, подобное тому, что у них есть. Была и ещё одна цель – в преддверии войны запугать нас мощью и совершенством своей боевой авиации.

Закупив несколько истребителей – «Мессершмитт»-109, «Мессершмитт»-110, «Хейнкель-100», бомбардировщики «Юнкерс-88», «Дорнье-215», и другие самолёты мы доставили их в Москву на Центральный аэродром. Всю эту технику внимательно изучили наши специалисты, а центральный аэрогидродинамический институт, «пропустил» некоторые из  них через свои аэродинамические трубы и лаборатории.

Основной истребитель гитлеровских ВВС – «Мессершмитт-109» получил у лётчиков высокую оценку. Он был прост в управлении, доступен лётчику средней руки. В общем это была машина-солдат.

Хотя наша авиационная промышленность работала в войну в худших условиях, люфтваффе потерпели поражение от советской авиации, которая превзошла в конечном счёте в качественном и количественном отношении авиацию третьего рейха. Стало ясно, что если взять все заводы, которые мы сейчас знаем в самой Германии, и те, что действуют в оккупированных ею или зависимых от неё странах, то можно считать, что гитлеровцы имеют значительно более мощную авиапромышленность, чем наша.

Однажды я сообщил все эти соображения Сталину. Разговор произошёл у него на даче в июне 1940 года. Я прямо сказал, что выясняется очень опасная для нас картина. Немецкая авиапромышленность вместе с промышленностью оккупированных ею стран примерно в два раза мощнее нашей. Сталин задал несколько вопросов о германских подземных заводах, чем они отличаются от обычных и предложил: — Напишите всё это официально и представьте свои соображения. В записке, направленной в ЦК партии наркомат предлагал увеличить количество авиационных заводов и ускорить строительство тех, что уже возводились.

Указывая, что создание заводов займёт определённое время, которым мы вряд ли располагаем, просили передать нам уже действующие заводы, без которых народное хозяйство может обойтись. Все наши предложения были приняты.

За столом Сталин вёл неторопливую беседу. Рассказывал, главным образом, о ссылках  и о своём пребывании в тюрьмах. Как я убедился, он был начитанным человеком.

Чаще всего в моём присутствии говорили об авиации. Авиация, если не разбирались какие-то общие вопросы, за обеденным столом была главной темой.

В июне 1939 года ЦК ВКП(б) и СНК СССР выдвинули программу реконструкции моторных заводов, а в сентябре – новые планы строительства и реконструкции самолётостроительных заводов. На всё это выделялись большие дополнительные ассигнования. О размахе дела можно судить по тому, что реконструировалось девять крупных самолётостроительных заводов и строилось девять новых. Были выбраны города, где велось строительство, намечен тип самолёта, под который завод строился, определены его производственные возможности и сроки ввода в действие.

Тоже и в моторостроении: строилось шесть крупных авиамоторных заводов, реконструировались все старые. Надо сказать, что и в 1939 году советская авиационная промышленность была уже достаточно мощной отраслью. Решения 1939 года ещё усиливали её. И вот спустя только год предлагалось размах работ увеличить вдвое.

*         *         *

В наркомате авиапромышленности был создан специальный главк и 25 строительно-монтажных трестов.

Почти всем центральным комитетам компартий республик и облкомам было предложено взять под контроль строительство авиационных заводов, приравненное к всенародным стройкам, но только без огласки в печати. Деятельность секретарей обкомов и горкомов оценивалось во многом по тому, насколько они хорошо помогали авиационной промышленности.

Весь 1940 год и первую половину 1941 года, вплоть до начала войны, мы ежедневно занимались не только опытными самолётами, моторами, приборами и т.д, но и строительством и реконструкцией авиационных заводов.

Непосредственно перед войной было принято огромное количество решений и постановлений по авиационным вопросам: в 1940 году их было более 300, а в 1941году – 488. Не всё мы успели. Не все заводы строились вдалеке от западных границ: были объекты и в Белоруссии, и на Украине, и в Прибалтике, других местах, в первые недели и месяцы войны оккупированных врагом.

Не всё нам удалось потом перебросить на восток. Что-то осталось врагу. Но огромные стройки в Сибири, Заволжье, на Урале, Дальнем Востоке, там, где, собственно и обосновалась авиационная промышленность, обеспечили выпуск такого количества самолётов, которое позволило выиграть нам воздушную войну.

До конца 1940 года в Наркомат авиапромышленности было передано несколько десятков действующих заводов с количеством рабочих от нескольких сот до нескольких тысяч на каждом. Не один день просидели мы вместе с Наркомом станкостроения А.И. Ефремовым в ЦК партии обсуждая, где и как изготовить необходимое оборудование.

Станки и оборудование заказывались и в других странах. К концу 1940-в начале 1941 года всё больше заводов переходило на выпуск новой продукции. Выпуск старых самолётов почти повсеместно прекратили. В этом смысле очень решительно вёл себя Сталин. – Прекратить! Немедленно прекратить производство таких-то самолётов! – приказывал Сталин.

Заводские товарищи хотели увеличить ресурс мотора, а новшество оказалось недостаточно проверенным, и двигатель забраковала военная приёмка. В дело вмешался Сталин. Он обязал наркомат издать приказ о технологической дисциплине  на заводах авиационной промышленности. Этот знаменитый приказ № 518 до сих пор помнят работники авиапромышленности. В нём говорилось, что если самолёт или мотор прошёл государственные испытания и принят в серийное производство, то изменения в технологию его производства могут быть внесены только с разрешения Народного комиссара. А вносить изменения в конструкцию самолёта или мотора не мог даже нарком. Это делалось только с разрешения правительства. Сталин, знакомясь с проектом приказа, синим карандашом внёс изменения и исправления, ужесточив пункты о наказании виновных, отступивших от этого приказа. Совет народных комиссаров утвердил его.

Приказ был издан 2 октября 1940 года, а спустя некоторое время я получил от ЦК партии выговор за его нарушение.

Оказалось, в двигателе, который ставили на истребитель Яковлева, конструктор Климов увеличил наплыв в картере, чем утяжелил мотор на 200 граммов. Именно в этом месте к картеру крепилась пушка, проходившая через редуктор. Но об изменении в конструкции следовало доложить правительству. Такого доклада не сделали, ибо меня ни о чём не известили. Когда я возвратился из командировки в Москву, меня вызвали к Сталину вместе с наркомом вооружения Ванниковым. В его присутствии Сталин упрекнул меня за то, что мы допустили увеличение веса двигателя после того, как тот прошёл государственные испытания и пошёл в серию.

Не хотел подводить товарищей на местах и не сказал, что это сделано без моего ведома. Объяснил лишь причину. Сталина ответ не удовлетворил:

— Всё равно вы обязаны были доложить об этом в Совнарком.

Так мне записали выговор. Когда вышли из кабинета, Борис Львович заметил: — Это ты за меня получил выговор.

В том, что отдача у пушки стала больше «виновата» наша промышленность. Я возразил:

— Если бы мне вовремя доложили, то не было бы ни выговора, ни объяснения. Будем считать, что выговор я получил правильно.

*         *         *

Авиационная промышленность перешла на работу по суточному графику. Я пришёл в наркомат в январе 1940 года, но ещё в феврале заводы сдавали продукцию, принятую декабрём 1939 года.

Суточный график – это значит сдавать самолёты не за месяц в целом, а каждый день. Организацию производства пришлось буквально «ломать»: Люди не привыкли к такой работе.

В годы войны, когда мы перешли в основном на поточный метод производства, было в известной степени даже легче, потому что существовал поток и конвейер.

Переход на суточный график был действительно прямо-таки революционным событием. Особая роль принадлежала созданному в Наркомате диспетчерскому отделу.

В начале 1941 года ЦК партии ввёл ежедневный письменный отчёт перед ЦК и Совнаркомом о выпуске самолётов и моторов, как в своё время об испытании самолётов. В этом ежедневном донесении указывалось, сколько тем или иным заводом должно быть изготовлено самолётов или моторов и сколько фактически сделано за истекшие сутки. А в конце 1941 года, когда уже шла война, по указанию ЦК ввели ещё и графу о самолётах, готовых к бою. Это означало, что самолёт не только принят военпредом в сборочном цехе, но и облётан, то есть полностью готов к отправке на фронт.

Как-то в октябре или ноябре 1940 года я сказал Сталину, что наступило какое-то тревожное время для авиапромышленности. Прекращён выпуск старых самолётов. А вот удастся ли к нужному моменту наладить производство новых в достаточном количестве, трудно сказать. Это меня очень беспокоит. Успеем ли?

Без долгого раздумья, очень уверенно Сталин ответил:

— Успеем!

Прошло месяца два, как снова разговор за обедом. Сталин спросил: — Как разворачивается выпуск самолётов?

Ответил, что с каждым днём самолётов делаем всё больше. На одну-две боевые машины в неделю, но рост непрерывный.

Со мной оказались полугодовой и годовой план нашей работы. Я показал Сталину эти документы. Просмотрев их, Сталин заметил:

— Давайте условимся так. И на одном из планов синим карандашом написал: «Обязательство. Мы, Шахурин, Дементьев, Хруничев, Воронин. (одним словом перечислил всех заместителей), настоящим обязуемся довести ежедневный выпуск новых боевых самолётов в июне 1941 года до 50 самолётов в сутки.

— Можете принять такое обязательство? – Не могу один решить, — отозвался я. – Почему?

 — Здесь написана не только моя фамилия. Нужно посоветоваться со всеми, кого вы указали.

— Хорошо, — согласился  Сталин, — посоветуйтесь и доложите.

В конце концов пришли к выводу, что такое обязательство можно принять. Представили документ, который подтверждал возможность выполнения задания.

В 1939 и 1940 годах мы производили, используя сверхурочные работы, в среднем менее чем по 20 машин в сутки. К началу войны мы выпускали более 50 самолётов в день.

В июле 1941 года изготовили 1807 самолётов в месяц, а значит, 60 в день. В сентябре 1941 года сделали 2329 боевых машин – более 70 в день. Правда, потом в связи с эвакуацией заводов в глубокий тыл выпуск стал падать, но в дальнейшем мы довели его до 100 и более самолётов в сутки.

Когда приходится слышать, что новые самолёты появились у нас только во второй половине войны, то совершенно очевидно, что утверждают это люди малокомпетентные, слабо разбирающиеся в технике, не понимают, что такую технику создать в ходе войны уже невозможно.

Если бы нас война застала со старой техникой на стапелях, то никакими усилиями мы бы уже серийное производство новых самолётов освоить не могли.

*         *         *

Наиболее близок в этот период я был с народным комиссаром вооружения Борисом Львовичем Ванниковым. Ему подчинялись ОКБ, разрабатывавшие авиационное вооружение, а также заводы, выпускавшие для нас пулемёты, пушки, бомбы и реактивные снаряды.

*         *         *

К началу 1941 года, когда авиационные части стали пополнять новыми самолётами, появилась забота об их освоении. Новые машины давались не сразу. К тому же в предвоенные годы, стремясь добиться безаварийности в частях, в боевой подготовке всё меньше и меньше применяли фигуры высшего пилотажа. Мало тренировались в сложных условиях и ночью. Если к этому добавить, что лётный состав в отдельных частях более чем наполовину состоял из молодёжи, то станет понятно, почему освоение новой техники кое-где шло со «скрипом» и кое-кто высказывал недоверие к ней. На старых самолётах летать было привычнее. Настроение эти стали известны в ЦК. Созвали совещание военных лётчиков.

Оно состоялось в феврале 1941 года. В нём кроме военных лётчиков, командиров звеньев и эскадрилий, лётчиков-испытателей НИИ ВВС и авиационной промышленности – словом, тех, кто уже летал на новых боевых самолётах, участвовало командование ВВС, руководство авиационной промышленности, конструкторы.

Совещание проходило в Свердловском зале Кремля. Открыл совещание Молотов. Он сказал, что ЦК хочет знать мнение военных лётчиков о новых самолётах. Было много выступлений.

Сталин не перебивал и не поправлял выступавших. Как обычно, ходил за столом президиума с трубкой в руке. Казалось, что главное для него – дать указания, о мнении лётчиков он уже был наслышан. Когда выступления закончились, стал говорить Сталин.

Он сказал, что старых машин мы больше не производим и тот, кто надеется продержаться на них, пусть откажется от этой мысли. На старых машинах легче летать, но на них легче и погибнуть в случае войны.

Выход только в быстром освоении новой техники, в овладении новым оружием. Затем Сталин подробно остановился на основных типах боевых самолётах ВВС Германии, Англии, Франции, США. Он говорил об их скоростях, вооружении, боевой нагрузке, скороподъёмности, высотах. Всё это он излагал на память, чем немало удивил присутствовавших.

Своё выступление он закончил словами:

— Изучайте новые самолёты. Учитесь в совершенстве владеть ими, использовать в бою их преимущества перед старыми машинами в скорости и вооружении. Это единственный путь.

Совещание как бы повернуло весь командный состав, всех лётчиков к новой технике.

Однако для освоения новой техники почти не оставалось времени. Мы работали с огромным перекалом, с невероятным напряжением, которое людям младшего поколения просто трудно себе представить.

Малышев

14 мая 1938 года приказом Наркомата машиностроения Малышев^[23] был назначен директором завода имени Куйбышева (Главдизель).

В феврале 1939 года, за месяц до XVIII съезда партии, Народный комиссариат машиностроения был разделён на три новых наркомата. Вновь организованные наркоматы – среднего машиностроения, общего машиностроения и тяжёлого машиностроения возглавили И.А. Лигачёв, П.И. Паршин и В.А. Малышев. Было ли это полной неожиданностью? Конечно, нет. Появление нового поколения руководителей социалистической индустрии, таких как Н.А. Вознесенский, А.Н. Косыгин, Д.Ф. Устинов, И.Ф. Тевосян, Б.Л. Ванников, М.В. Хруничев, А.И. Шахурин, З.А. Шашков, А.П. Завенягин, А.А. Горегляд, П.М. Зернов и др. было абсолютно закономерным, необходимым в предгрозовых условиях1939-1941 годов. Вызов в Москву, в Кремль застал Малышева в горкоме партии. Впервые в жизни, именно в Кремль, Малышев опоздал на целых полтора часа.

– Вы что из Коломны через Тверь ехали? – сказал, внимательно глядя на него, Сталин.

Малышев кратко объяснил причину опоздания – пришлось дважды менять баллоны.

— Да, техника подводит, когда ею не владеют. Мы вызвали вас, чтобы назначить Народным комиссаром тяжёлого машиностроения.

— Я на этот пост не готов, я и директором работаю всего год. Я могу быть свободен? – Ещё не очень уверовав в свершившее, не найдя других слов, заговорил Малышев.

В этот момент всё его волнение, столь понятное напряжение легко снял К.Е. Ворошилов. Поймав нового наркома за руку, он дружески задержал его:

— Как это так свободен? А где же бутылка на наковальню? У нас, старых паровозников в Луганске, так раньше было. Не знаю, как у вас в Коломне. Вот тогда и свободен.

Быстро сдав дела новому директору, Малышев вскоре появился в хорошо знакомом ему здании Госплана^[24], где под одной крышей временно поместился тогда Наркомтяжмаш. В Госплане уже работал Н.А. Вознесенский, ему было тогда тридцать пять лет.

Стальная вселенная

В резолюции XVIII съезда ВКП(б) «Третий пятилетний план развития народного хозяйства СССР (1938-1942гг.)» отмечалось:

«По сравнению с 1932 годом – с последним годом первой пятилетки – продукция промышленности в 1937 году выросла на 120,6%. Установить объём продукции по всей промышленности СССР в 1942 году, на последний год третьей пятилетки, в 184 миллиарда рублей против 95,5 миллиарда в 1937 году, то есть рост промышленной продукции за третью пятилетку на 92%».

Фактически каждую пятилетку шло удвоение количества производимой продукции!

Накануне Великой Отечественной войны в создании автомобиля на Московском автозаводе участвовало в порядке кооперирования 258 предприятий, в выпуске трактора на Сталинградском тракторном заводе (СТЗ) – 283 предприятия.

Малышев с глубоким пониманием относился к заботам И.А. Лихачёва, работавшего рядом с ним (в «лихачёвский» наркомат среднего машиностроения попали автомобильные, тракторные заводы). Автомобиль подгонял многих.

 ЦК партии очень своевременно, учитывая, как тяжки стали «бразды правления» произвёл реорганизацию прежде всеобъемлющих Наркомтяжпрома, Наркоммаша и Наркомата оборонной промышленности. К XVIII съезду ВКП (б) вместо 15 наркоматов стало 34.

Всего 86 заводов, пять НИИ, четыре учебных института, двенадцать техникумов и даже своё издательство – таково было «хозяйство» Малышева, знавшего до этого один лишь завод. Наркомат был, как говорят, многоотраслевой.

В своём развитии он должен был опережать другие, вооружать всё остальное  машиностроение станками, кузнечно-прессовым оборудованием новейшего типа.

На нём держалась в известной мере чёрная, цветная металлургия. Эта идея: использовать время, отсрочку от войны, научиться работать на повышенной скорости  — в различных вариациях звучала в распоряжениях, речах, приказах Малышева.

В декабре 1938 года ЦК ВКП(б), Совнарком СССР и ВЦСПС приняли постановление «О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины», — рабочий день был увеличен, уплотнён, самовольные переходы, текучесть рабочей силы были пресечены. Сроки ввода новых заводов, реконструкция старых в третьей пятилетке  сокращались. За время боролись все.

На XVIII съезде ВКП(б) А.Н. Косыгин, тогда народный комиссар текстильной промышленности, вскоре ставший заместителем Председателя СНК СССР, сказал:

«Ни один день третьей пятилетки не должен быть потерян для народного хозяйства, так как сроки для соревнования с капиталистическим миром у нас очень короткие, и  каждый день этого соревнования для нас дорог, дорог для нашей партии, для всего нашего великого народа».

В сентябре 1939 года – начнётся захват Польши, «странная война» тогдашней Англии и Франции с Гитлером. Война?

Узнавая постоянно, как интенсивно шло пополнение военных ресурсов Германии ценой сдачи ей целых арсеналов, промышленных комплексов, запасов сырья, Малышев порой видел в этом не войну, а форму уступки Гитлеру того, что входило в военные потенциалы стран, уступки буржуазных деятелей, ослеплённых антисоветизмом. Штат наркомата – 850 человек – весьма скромный.

В 1937 году в стране производилось 14,5 млн. тонн чугуна, 17,8 млн. тонн стали, 13 млн. тонн проката.

За период с 1926 по 1939 год население СССР выросло на 16 %. Всесоюзная перепись 1939 года показала: количество фрезеровщиков увеличилось в 13 раз, токарей – в 6,8; слесарей – 3,7; инструментальщиков – в 12,3; рабочих-механиков – в 9,5 раза.

Третий пятилетний план – это Малышев учитывал и в своём плане – составлялся таким образом, чтобы за полтора-два года после начала второй мировой войны увеличить производственные мощности оборонной промышленности в 2-2,5 раза.

Именно в 1939-1941 годах заканчивались испытания и проталкивание «в серию» многих видов новейшего оружия – от штурмовиков Ил-2, истребителяЯк-1 (для серийного производства его в 1940 году выделили даже комбайновый завод!) до танков КВ и Т-34 и ракетных установок БМ-13 («катюша»).

XVIII съезд партии открылся 10 марта 1939 года. Малышев как недавний коломенец входил в самую большую – 208 делегатов – Московскую делегацию. Малышев выступал на съезде 18 марта, в президиуме съезда появился И.В. Сталин. Он послушал Малышева и обратился к молодому наркому с рядом вопросов…

«Сталин.  А как у нас с автоматическими станками.

Малышев. Автоматы есть. Только мало выпускаем их – 2,5 %. Они решают дело. В третьей пятилетке удваиваем удельный вес автоматов до 4,5%.

Сталин. Маловато.

Малышев. По сравнению с Америкой мало.

Сталин. Это ведь лучшие станки?

Малышев. Конечно, это наиболее производительные и наиболее точные станки. Отстаём тут, догонять надо. Надо заметить, товарищи, что в деле максимального увеличения отдачи станочного парка мы отстаём от Америки. Наши станки, зачастую не уступающие по своим техническим качествам американским образцам, плохо оснащены инструментом, приспособлениями, штампами, то есть всем тем, что резко увеличивает производительность труда рабочего».

Малышев закончил речь сообщением о планах работы наркомата на третью пятилетку. Наркомат должен выпустить в ближайшие годы 50 прокатных станов, оборудование для 20 доменных печей. Огромный труд! «И назрела, — заявил Малышев, — настоятельная необходимость постройки, по крайней мере, ещё двух заводов тяжёлого машиностроения, двух новых Уралмашзаводов».

Съезд закончился 21 марта 1939 года. Малышев был избран членом ЦК ВКП (б). Он переизбирался в состав ЦК ВКП(б) (затем КПСС) на XIX (1952 год), XX (1956 год) съездах.

В ноябре 1939 года нарком обороны К.Е. Ворошилов, нарком тяжёлого машиностроения В.А. Малышев и нарком среднего машиностроения И.А. Лихачёв сообщили в ЦК партии, что советские танкостроители в короткий срок «добились действительно выдающихся результатов, сконструировав и построив танки, равных которым нет».

Речь идёт о тяжёлом танке КВ, создавшемся на Северном заводе, и о среднем Т-34, созданном на юге, на одном из заводов. Третья важнейшая новинка – дизель-мотор В-2, сердце КВ и Т-34, не упоминался, но и он уже был на полпути к серийному выпуску.

Рапорт наркомов в ЦК партии был подан в канун боёв на Карельском перешейке, в канун первого безуспешного штурма линии Маннергейма, и КВ использовались сразу в боевых условиях. Что касается Т-34, то, как ни спешил коллектив создателей, в тот раз на фронт он не успел.

«Вхождение» Малышева в курс танковых наук было поистине стремительным.

*         *         *

Северяне-конструкторы под руководством Ж.Я. Котина создали трёхбашенный тяжёлый танк СМК (Сергей Миронович Киров). В таком трёхбашенном виде макет СМК они и привезли в Москву для обсуждения в Политбюро.

Главный конструктор тридцатилетний Жозеф Котин, выпускник бронетанковой академии, и его помощник инженер Афанасий Ермолаев давали пояснения.

Уже в ходе обсуждения после нескольких вопросов руководителей партии и правительства Сталин подошёл к макету, посмотрел ещё раз на башни. И неожиданно, сняв одну башню, очень убеждённо – об этом вспоминает Котин, — глуховато сказал:

— Нечего делать из танка Мюр и Мерилиз^[25]. Уберите одну башню. Сколько весит эта? – Он тронул один из кубиков.

Две с половиной тонны, — ответил Котин.

— Что ж, обратите этот вес на усиление бронезащиты.

Был «рассыпан», как узнал Малышев, весь проект, была решена и научная и производственная проблема, почти «закрыт» век многобашенных танков. И одновременно задуманный, уже вчерне определившийся танк КВ решено было делать однобашенным.

Что ж, такое сокращение дистанций между КБ, заводом и правительством, налагавшее, конечно, особую ответственность на директора, инженеров, нравилось Малышеву. В 1934 году вышла в свет книга отставного немецкого генерала австрийской службы Эймансбергера «Танковая война».

«Напасть на противника и застать его ещё не вполне подготовленным, — писал он, — сможет из воюющих сторон та сторона, которая будет готова раньше». Время – это всё. Время в ходе войны «уплотняется» танковыми катками.

«Благодаря подвижности танка всё более сжимается пространство, которого у карликовых государств и так мало. Любое поражение, оставляющее самый незначительный прорыв фронта, может иметь катастрофические последствия, так как нет никакой возможности разминуться с противником, обладающим трёхкратной скоростью по сравнению с пехотой», — разъяснял автор принципы действия танков. Понятно, — думал и Малышев.

— Военную технику нельзя делать вечно. Это не тракторы. И нельзя «брать тиражом», надеяться на количественное преимущество. Надо оторваться от нынешнего уровня техники, сделать технику врага как бы бездейственной на поле боя. Качество – это более прямой путь к преимуществу. Малышев приходил к мысли: «Танк – гармоничное единство огневой мощи, бронезащиты и скорости».

Для нужд «молниеносной» войны и были сконструированы новейшие немецкие танки Т-III и Т-IV. Танки эти появились в 1937 году. Год спустя пошли в серию. Но при захвате Австрии, Польши, удалось обойтись и танком Т-II.  С его бронёй в 15 миллиметров с его 20-мм пушкой.

Северный завод, куда Малышев приехал уже весной 1939 года в связи с рядом вопросов, связанных с бронёй, выпускал до войны танк Т-28. Это был средний танк, не уступавший лучшим зарубежным образцам. Скорость его – 37 километров в час, экипаж из шести человек укрыт 20-30 мм бронёй, пушка-калибром 76,2мм (эта огневая мощь выводила танк далеко вперёд!) и три пулемёта.

Но уже первые бои показали: все три башни танка имели слабую броню, не «держали» снарядов новейшей противотанковой артиллерии. Танк Т-28 создан был в 1932-1933 годах.

«И всё же больше всех досаждали доты. Бьём мы по ним, бьём, а разрушить не можем, так как снаряды не пробивают их. Неэфффективные военные действия могут сказаться на нашей внешней политике. На нас смотрит весь мир. Авторитет Красной Армии – это гарантия безопасности СССР. Если застрянем надолго перед таким слабым противником, то тем самым стимулируем антисоветские усилия империалистических кругов», — вспоминал позднее о напряжении тех дней маршал К.А. Мерецков.

Маршал Мерецков запомнил действия некоего опытного тяжёлого танка КВ с мощным орудием – это был КВ-2, далёкий предшественник будущих танков и артсамоходов с орудием калибром 152 мм (на КВ-2 была поставлена вместо 76-мм пушки 152мм гаубица).

В первые же месяцы после финской кампании Малышев – он вскоре стал, оставаясь наркомом тяжёлого машиностроения, и заместителем Председателя Совнаркома – пришлось спешно отыскивать завод – дублёр Северного завода по производству КВ.

Малышев добился того, что по решению Политбюро была создана комиссия ЦК ВКП(б) и Совнаркома. Она то и выработала известное постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) «О повышении роли мастера на заводах тяжёлого машиностроения» (27 мая 940 года).

«Мастер назначается из числа инженеров, техников и высококвалифицированных рабочих».

Впервые о конкретном использовании открытия академика Е.О. Патона – автоматической сварке под слоем флюса – на заводах Наркомтяжмаша Малышев узнал в конце 1939 года от своего заместителя С.А. Степанова.

Побывав на одном заводе, С.А. Степанов увидел, что сварка под слоем флюса, не шедшая вначале, вскоре помогла резко увеличить выпуск цистерн.

И очень скоро Е.О. Патон был приглашён в Москву, стал одним из членов совета по машиностроению. Совет поддержал и предложение академика П.Л. Капицы о получении технического кислорода из атмосферного воздуха.

Энергии Малышева, казалось, хватало на всё. Получалось порой так, что напряжённейший трудовой день оказывался всего лишь прелюдией к новому спешному делу.

И так работали в этот период, понимая, что отсрочка – её создало заключение пакта о ненападении с Германией 23 августа 1939 года – это резерв времени для промышленности, сотни конструкторов, коллективов многих заводов.

В КБ, руководимых В.Г. Грабиным, И.И. Ивановым, Ф.Ф. Петровым создавались новые современные образцы дивизионной, корпусной тяжёлой и зенитной артиллерии, пушек для танков.

*         *         *

Решая вопросы, связанные с обороной страны, Сталин вникал в подробности, обыкновенно  интересующие только специалистов. В июне 1935 года на одном из подмосковных полигонов выстроили новые орудия^[26]. В назначенное время прибыли Сталин, Молотов, Орджоникидзе. Они останавливались у каждого орудия, слушали доклады конструкторов, задавали вопросы.

Доложил о своей Ф-22 и Грабин (по цвету окраски эта 76-милиметровая пушка была жёлтенькой). Перешли к полууниверсальной пушке К-25 Маханова. Послушав объяснение, Сталин вдруг повернул назад, к Ф-22. Далее – вспоминает Грабин:

«Сталин подошёл к дощечке, на которой были выписаны данные о нашей жёлтенькой и принялся знакомиться с ними. Я подошёл к нему. Сталин продолжал знакомиться с данными, написанными на дощечке, а затем обратился ко мне и стал задавать вопросы. Его интересовала дальность стрельбы, действие всех типов снарядов по цели, бронепробиваемость, подвижность, вес пушки, численность орудийного расчёта, справится ли расчёт с пушкой на огневой позиции и многое другое. Я отвечал коротко и, как мне казалось, ясно. Долго длилась наша беседа, под конец Сталин сказал:

— Красивая пушка, в неё можно влюбиться. Хорошо, что она и мощная и лёгкая».

Смотр продолжался долго, затем была стрельба. Пушка Грабина не подвела конструктора. А вот с универсальной пушкой Маханова расчёту пришлось повозиться. Когда закончилась стрельба, Сталин вышел из блиндажа и на ходу стал как бы думать вслух:

— Орудия хорошие, но их надо иметь больше, иметь много уже сегодня, а некоторые вопросы у нас ещё не решены. Надо быстрее решать и не ошибиться бы при этом. Хорошо, что появились у нас свои кадры, правда, ещё молодые, но они уже есть. Их надо растить. И появились заводы, способные изготовить любую пушку, но надо, чтобы они умели не одну только пушку изготовить, а много.

Помолчав немного, Сталин сказал:

— А теперь покритикуйте свои пушки. Такого я уже совершенно не ожидал..» Грабин охарактеризовал недостатки своих пушек. Это понравилось Сталину, и он тут же велел отправить Ф-22 на испытания в Ленинград, к тем самым сторонникам универсальной пушки!

На следующий день, 15 июня в Кремле состоялось совещание; вёл его Молотов. Собралось очень много военных, и штатских. Один за другим выступавшие рекомендовали принять на вооружение универсальную пушку; за пушку Грабина высказались только несколько человек…

Продолжает рассказывать Грабин: «В зале было тихо. Сталин подошёл к столу Молотова.

— Я хочу сказать несколько слов.

Многие поднялись и подошли поближе… Меня интересовало: Что же он скажет по столь специфическому вопросу, который дебатируется уже несколько лет?

Манера Сталина говорить тихо, не спеша описана неоднократно. Казалось, каждое слово он мысленно взвешивает, а потом только произносит. Он сказал, что надо прекратить заниматься универсализмом. И добавил:

— Это вредно.

Затем он добавил, что универсальная пушка не может все вопросы решать одинаково хорошо. Нужна дивизионная пушка специального назначения.

— Отныне вы, товарищ Грабин, занимайтесь дивизионными пушками, а вы, товарищ Маханов — зенитными. Пушку Грабина надо срочно испытать. Речь была предельно ясной и короткой. К концу 30-х годов советская артиллерия стала мощной, имела в своём составе современные образцы всех типов».

Сталин говорил на одном из совещаний в 1938 году:

— Артиллерия, несмотря на появление новых, исключительно важных видов боевой техники – авиации, танков, — остаётся мощным и решающим фактором в войне.. На неё должно быть обращено особое внимание…

В июне 1941 года Сталин и члены правительства осмотрели образцы вооружения и по достоинству оценили его.

Артиллерийское вооружение РККА было лучшим в мире. Советская полковая 76-мм пушка оказалась гораздо лучше 75-мм орудия немцев; 150-мм тяжёлое орудие немцев уступало соответствующим советским системам. Наша дивизионная и корпусная артиллерия, наши горные орудия были совершеннее немецких систем.

В предвоенные годы были разработаны и изготовлены опытные образцы реактивных миномётных установок, знаменитых впоследствии «катюш».

Малышев работал в теснейшем контакте с замечательными организаторами, руководителями наркоматов вооружений, боеприпасов, приборостроителями, с создателями авиационных моторов вроде А.Д. Чаромского, А.А. Микулина и др.

Во второй половине 1940 года эти контакты стали ещё более тесными. Произошло сразу два события, означавшие только одно – молодой нарком тяжёлого машиностроения становился поистине главным инженером страны. В 1940 году Малышев почти одновременно стал и заместителем Председателя Совнаркома СССР и наркомом среднего машиностроения.

Т-34

Внимательно и требовательно относился Сталин и к танкостроению. В августе 1938 года в ЦК состоялось совещание, на котором были рассмотрены перспективы развития танковой промышленности.

Из воспоминаний М.И. Кошкина:

«Докладывал Ворошилов, держа в руках проект решения, подготовленного Комитетом обороны. Сталин подошёл к нему и взял листок. Прочитал его и, обращаясь к начальнику Автоброневого управления Я.Н. Федоренко, спросил:

— Какие тактико-технические преимущества имеет новая башня? Федоренко стал говорить о том, что литую башню можно изготовить в литейных цехах, в то время как при производстве башен старого типа для штамповки отдельных деталей требуются мощные прессы.

— Я вас спрашивал, какие тактико-технические преимущества имеет новая башня, а вы мне говорить о технологических преимуществах. Кто у вас занимается военной техникой?

 Федоренко назвал генерала И.А. Лебедева.- Здесь он?

Генерал Лебедев поднялся. Сталин повторил вопрос. Лебедев заколебался и начал, по существу, повторять сказанное Федоренко.

— Вы где служите: в армии или в промышленности? Я третий раз задаю вопрос. Может быть, вам лучше перейти на работу в промышленность?

Генерал молчал. Я почувствовал, что решение о переводе на литьё башни может быть не принято, и, подняв руку, попросил слова. Обращаясь в мою сторону, Сталин сказал:

— Я спрашиваю о тактико-технических преимуществах.

— Я об этом и хочу сказать, Иосиф Виссарионович.

— Вы что военный?

— Нет.

— Что вы хотите сказать? – с недобрым выражением лица спросил Сталин. Я вынул из папки карточки с результатами обстрела и подошёл к Сталину.

— У старой башни, сваренной из отдельных деталей, имеются уязвимые места – сварные швы. Новая – монолит, она равнопрочная. Вот результаты испытаний обоих типов на полигоне путём обстрела.

Сталин посмотрел карточки, вернул их мне и сказал:

— Это соображение серьёзное.

— Скажите, а как изменится положение центра тяжести танка при переходе на новую башню? Конструктор машины здесь?

Поднялся конструктор

— Если и изменится, товарищ Сталин, то незначительно.

— Незначительно – это не инженерный термин. Вы считали?

— Нет, не считал.

— А  почему? Ведь это военная техника. – Не спуская с конструктора глаз, Сталин спросил, как изменится нагрузка на последнюю ось танка. Конструктор тихо сказал:

— Незначительно.

— Что вы твердите всё время «незначительно», да «незначительно», скажите, вы расчёты делали?

— Нет, — тихо ответил конструктор.

— А почему?

Сталин положил на стол листок с проектом решения и сказал:

— Я предлагаю отклонить предложенный проект постановления как неподготовленный. Указать товарищам, чтобы они с такими проектами на Политбюро не выходили. Для подготовки нового проекта выделить комиссию, в состав которой включить Федоренко, его, — он указал на наркома автотранспортной промышленности С.А. Акопова, — и его, — палец Сталина указывал на меня».

В июне 1940 года Политбюро ЦК приняло решение «О производстве танков Т-34 в 1940 году». К выпуску новых танков привлекалось значительное количество заводов, и в результате производственные мощности советского танкостроения к лету 1941 года в полтора раза превышали мощности танковой промышленности Германии. Но сложности организационного и технологического порядка сдерживали выпуск новых танков.

В 1940 году было изготовлено 246 КВ и 115 Т-34; в первом полугодии 1941 года производство новых танков возросло: было изготовлено 393 КВ и 1110 Т-34. Однако этого количества танков было недостаточно для предпринятого перевооружения бронетанковых войск. Так же как и авиация, бронетанковые войска Красной Армии вступали в Великую Отечественную войну будучи ещё в стадии реорганизации.

В этом была одна из причин наших неудач в первые месяцы войны. Они могли оказаться ещё более роковыми, если бы Сталин всеми дипломатическими силами не отодвигал нападение и не использовал бы эту отсрочку для оснащения армии современным оружием и техникой^[27].

*         *         *

 «Видные конструкторы, промышленники и офицеры управления вооружения приезжали в мою танковую армию для ознакомления с русским танком Т-34, превосходящим наши боевые машины», — вспоминал Г. Гудериан о событиях осени 1941 года.

Муки и даже ошибки, которые были спутником и «повивальной бабкой» легендарной тридцатичетвёрки стали своеобразной защитой её, секретом, запрятанным немыслимо далеко. А этих мук было немало и у главного конструктора Михаила Ильича Кошкина (1898-1940), и у его соратников и друзей А.А. Морозова, Н.А. Кучеренко, М.Н. Таршинова.

Предложение офицеров – фронтовиков выпускать точно такие же танки, как Т-34, для выправления в наикратчайший срок чрезвычайно неблагоприятного положения германских бронетанковых сил не встретило у конструкторов никакой поддержки. Но немецкий генерал Гудерион не сказал полной правды. Сделать точно такой же танк никогда в ходе войны невозможно.

Во время войны по представлению Малышева создателям прославленной машины присуждалась Государственная (в те годы Сталинская премия первой степени) премия.

С.М. Киров рекомендовал директору завода присмотреться к Кошкину Михаилу Ильичу как талантливому конструктору.

В 1939 году товарищ Кошкин в присутствии И.В. Сталина высказал свои сомнения в отношении требований заказчика.

Обращаясь к заказчику, Сталин предложил не стеснять инициативу завода, дать коллективу возможность работать. Это указание осуществили. Завод изготовил два танка. Один по предложению заказчика, другой – по идее Кошкина. Танк, изготовленный по предложению Кошкина, был принят в серийное производство.

Один из участников войны в Испании, Александр Вертов, вспоминая о давних спорах, показывает, как настойчиво, последовательно выясняли руководители партии и правительства все пути ускоренного развития танковой индустрии. И в результате прямой помощи партии и правительства танк Т-34 и был создан уже к концу 1939 года. На одном из совещаний в Комитете обороны после Испании выступили и «промышленники» и военные.

Танкисты, побывавшие в Испании, отметив отличную маневренность, огневую силу наших танков, впервые, вероятно, коснулись вопроса о целесообразности симбиоза колёс и гусениц.

— Именно это мы и хотели услышать от вас, — перебил меня (А.А. Ветрова) Сталин.

Высказав удовлетворение тем, что наше замечание, касающееся замены бензинового двигателя дизелем, учитывается промышленностью, я от имени однополчан попросил присутствующих в зале танкового конструктора М.И. Кошкина и остальных конструкторов увеличить бронезащиту танков, сделав её снарядостойкой, повысить надёжность КПП.

После того, как я обосновал необходимость увеличения запаса хода Сталин спросил:

— Расскажите, как показала себя в испанских условиях ходовая часть танков и, в частности, система колёсного хода?

 Должен признаться, что этот вопрос озадачил меня. Очень уж не хотелось раскрывать разногласия в оценке колёсно-гусеничного движителя, и я , по-видимому, не совсем убедительно охарактеризовал его, сказав при этом, что мои однополчане высказались за колёсно-гусеничный ход. Но последовал следующий вопрос?

— Какого же мнения придерживаетесь вы? Большинства?

— Нет, я сторонник чисто гусеничного танка, — после некоторого колебания ответил я.

В конце заседания Сталин одобрительно отозвался о проекте нового танка А-20 и предложил принять его за основу «с учётом замечаний и пожеланий вернувшихся из Испании товарищей»

Затем он взял в руки макет танка и, обратившись к членам Политбюро, сказал:

— Думаю, что кроме представленного нам колёсно-гусеничного образца с мощным дизельным двигателем и 76-мм, а не 45-мм пушкой, следует разработать и изготовить схожий танк, но на гусеничном ходу. После сравнительных испытаний двух образцов окончательно решить вопрос о принятии на вооружение армии показавшего лучшие результаты танка. К этой работе привлечь танкистов с боевым опытом.

(Никто из членов Политбюро не мог, в силу некомпетентности, что-либо сказать, даже Нарком обороны Ворошилов К.Е., могли только поддакивать Сталину – А.М).

Вместе с ранее прибывшими в Испанию добровольцами-танкистами был и Д.Г. Павлов, будущий командующий Особым Западным военным округом, располагавший танками Т-26, новый батальон составил основу республиканских бронетанковых войск.

После Испании Главное автобронетанковое управление во главе с Д.Г. Павловым, затем Я.Н. Федоренко, генералами Лебедевым, Б.М. Коробковым, Алымовым и другими – активно включались в работу по созданию новой техники.

Именно по инициативе Павлова были расформированы танковые корпуса, что нанесло вред вооружённым силам СССР, в ходе войны корпуса были воссозданы.

О необычном пробеге тридцатьчетвёрок знали в Москве. И вот наступило 17 марта 1940 года. Обе машины до этого привели в порядок на одном из заводов, ночью доставили на Ивановскую площадь Кремля.

Состоялся смотр танков, на котором среди ответственных руководителей Главного автобронетанкового управления промышленности (был здесь и Малышев) присутствовал и И.В. Сталин.

Сталин, обращаясь к Я.Н. Федоренко, начальнику Главного автобронетанкового управления Красной Армии, человеку, глубоко уважаемому им, бывшему черноморскому матросу, командиру бронепоездов, шутливо скажет:

— Хороший конь! Покупай коня, Федоренко!

Сталин, прервав всеобщее молчание, сказал:

— Это будет ласточка в наших танковых войсках!

Вскоре последовало решение, подписанное В.А. Малышевым, И.А. Лихачёвым, завизированное А.А. Гореглядом, в котором говорилось, что машины Т-32 прошли трудные испытания с удовлетворительными результатами, что обнаруженные дефекты устранимы, что надо увеличить лобовую броню, уклон и именовать машину Т-34.

К 22 июня 1941 года пограничные округа располагали 967 танками Т-34. На всех машинах был установлен высокооборотный дизель-мотор В-2. Он работал на простейшем топливе-газойле, сберегал для авиации бензин, особые масла, давал боевой машине дальность хода в 200-250 километров, был во много раз безопаснее в пожарном отношении, чем бензиновые двигатели немцев ЮМО-21 и «Даймлер-Бенц-503».

Двигатель В-2 – был готов к тому моменту, когда Малышев стал наркомом среднего машиностроения. Его задача была предельно ясна: быстрее развернуть это производство, учитывая, что ускоренными темпами растёт выпуск Т-34, КВ, набирают мощности и заводы-дублёры.

Ни один завод не желал, естественно, ставить на свои танки старые танковые двигатели, которые, условно говоря, можно назвать несостоявшимися авиамоторами.

Взлёт^[28]

Военно-воздушная академия имени Н.Е. Жуковского – первое в стране высшее авиационно-техническое учебное заведение. В 1919 году в Москве Жуковский организовал авиатехникум. Спустя год техникум превратился в Институт инженеров Красного Воздушного флота, получив имя своего создателя. В 1923 году Институт реорганизовали в военную академию.

22 октября 1937 года Артём Иванович защитил дипломный проект. Государственная экзаменационная комиссия присвоила ему звание «военного инженера–механика Военно-Воздушных сил РККА». А спустя месяц ещё одно событие – в ноябре 1937 года совершил первый вылет «Октябрёнок». О первом самолёте, спроектированном и построенном под руководством Микояна, сообщили «Комсомольская правда», «Красная звезда», «Авиационная газета». Некоторое время он работал в КБ Н.Н. Поликарпова. Известный английский авиационный журналист Вильям Грин написал, что содружество Микояна и Гуревича оказало значительное влияние на ход развития русской истребительной авиации в течение ближайших двадцати пяти лет.

Экзамен на зрелость

А.А. Микулин сконструировал двигатель АМ-35. 1940, лето – самолёты ЛАГГ, МИГ, ЯК, Пе-2 и Ил-2 отобраны для серийного производства.

Летом 1939 года в просторной приёмной одного из кремлёвских дворцов собрались многие крупные авиационные инженеры. Микоян и Гуревич увидели там своего бывшего шефа Н.Н. Поликарпова и профессора академии Жуковского С.Г. Козлова. Тут же сидели будущие коллеги – С.А. Лавочкин с В.П. Горбуновым и М.И. Гудковым, А.С. Яковлев, С.В. Ильюшин, А.А. Микулин, В.Я. Климов, А.Д. Швецов, И.Ф. Фролов, П.Д. Грушин, В.В. Шевченко и другие. В просторном кабинете, отделанном светлым дубом, Микояна и Гуревича принял Сталин, Молотов, Ворошилов.

Конечно, прежде всего, их интересовало, каким может быть самолёт, за который намерены взяться конструкторы.

После Испании разговоров о будущих истребителях в этом кабинете происходило немало. Сталин спрашивал со знанием дела, ценя краткие, точные ответы.

Формула «Скорость плюс высота», которой руководствовались конструкторы, выходя на самостоятельную дорогу, ему понравилась.

Но желая успеха каждому, кого принимал он в эти дни, Сталин напоминал: в серию пойдут только лучшие проекты.

Так во всемирно известном КБ Поликарпова дало первые ростки КБ Микояна.

Когда в 1940 году возвратилась из Китая^[29] воевавшие там лётчики-добровольцы, Артём Иванович немедленно пригласил их к себе. Они привезли драгоценную информацию – рассказы о том, как вели себя в боях истребители Поликарпова И-15 и И-16. Микояна интересовали и положительные и отрицательные качества этих  самолётов.

… В приказе по МВТУ № 45 от 9 февраля 1930 года, объявлявшем о присвоении инженерного звания Сергею Павловичу Королёву, С.А. Лавочкину, И.П. Братухину, А.И. Макаревскому ….и многим другим упоминается и имя Анатолия Григорьевича Брунова.

Брунов по праву занимает место в этом славном списке. Все, кто работал с ним, дружно отмечает поразительную работоспособность, редкую память, неистощимую конструкторскую изобретательность. Все эти качества сыграли свою роль и при конструктивной отработке первого Мига

Пружины эти – научный подход к делу, точный инженерный расчёт. Результат – стремительный запуск в производство МиГ-1.

Подвиг конструкторов, спроектировавших истребитель за три месяца, произвёл впечатление на самолётчиков всего мира.

Темп проектирования и постройки не снизился и при аэродинамических испытаниях. В конце 1939 года в строй вошли знаменитые трубы ЦАГИ – скоростная Т-104 и натурная Т-101.

МиГ-1 первый Советский самолёт, подвергшийся всестороннему научному исследованию в трубе Т-101, инженерном комплексе, поразительном по своим масштабам.

…Самолёт «летал» в трубе на разных режимах, а стена приборов перед операторами выдавала поток информации.

Одновременно на заводском аэродроме заканчивалась подготовка к первому вылету.

И испытания в трубе, и лётные испытания МиГа проходили почти одновременно. Акт высокого доверия КБ к исследователям, овладевавшим новой техникой–гигантскими аэродинамическими трубами, позволявшими исследовать не модель, а полноразмерный самолёт. Оценив положение, руководители промышленности санкционировали этот непривычный порядок работы.

В семейном архиве лётчика-испытателя Екатова сохранилась телеграмма в связи с его награждением в августе 1940 года орденом.

«Самый молодой коллектив поздравляет Вас, старейшего лётчика-испытателя, с получением высокой награды».

«Гордимся славным испытателем нашей первой машины, поздравляем с получением высокой награды.

Микоян, Гуревич, Ромадин, Брунов, Карев».

Испытания пошли в темпе. Испытывались одновременно три экземпляра. Летали на них А.Н. Екатов, М.Н. Якушин и А.И. Жуков. На земле работали ведущий инженер А.Г. Брунов, его помощник А.Г. Карев.

Особенно трудной оказалась борьба с перегревом. Восемнадцать раз меняли радиаторы водяные, двадцать раз  — радиаторы масляные. Даже в войну МиГи вступали, до конца не избавившись от этой жары, в известной степени снижавшей боеспособность лётчика. Надо заметить, что и до этого военные лётчики работали параллельно с заводскими. Вот почему официальная часть государственных испытаний продолжалась всего лишь 15 дней.

Испытатели педантично составили обширный список не устранённых дефектов. Но частности не могли заслонить главного.

И-200 – самый скоростной из новых истребителей.

Обогнав А.С. Яковлева и С.А. Лавочкина с Горбуновым и Гудковым, Микоян и Гуревич получили право на серию.

И Лавочкин и Микоян получили одинаковые указания – увеличить дальность полёта.

По предложению Селецкого радиатор МиГа сдвинули вперёд.

Освободившееся пространство отдали дополнительному баку. Он повысил дальность полёта с 760 до 1250 километров. Самолётов МиГ-1 было сделано чуть более сотни. Очень скоро самолёт модифицировали и назвали МиГ-3. Эта более совершенная машина считается поэтому первым крупносерийным МиГом.

Пройдёт четверть века и, отвечая на вопрос корреспондента журнала «Авиация и космонавтика», какой самолёт ему особенно дорог, Микоян скажет: «МиГ-3. Этот самолёт создавался в трудное для страны время, накануне нападения фашистской Германии на Советский Союз. Нашей истребительной авиации, как показал опыт воздушных боёв в Испании и начала второй мировой войны, необходим был новый скоростной и высотный самолёт».

К началу войны самолётов МиГ-3 в авиации приграничных округов насчитывалось около девятисот.

От общего числа новых истребителей (ЛаГГ, МиГов, ЯКов) это составляло около половины. Самым же распространённым истребителем (даже в пограничных военных округах) продолжал оставался И-16.

«Истребитель МиГ-3 мне сразу понравился…. Он легко пикировал, набирая скорость свыше пятисот километров. И после этого делал горку до семисот метров, чего не мог дать И-16. А это очень важно. Бывшая вертикаль обеспечивает высоту, а высота запас скорости.

Словом, в МиГе всё соответствовало главному назначению истребителя: атаке!». Из книги А.И. Покрышкина «Небо войны».

МиГ оказался поразительно ремонтноспособным. Взаимозаменяемость частей самолёта за счёт точности изготовления оказалась настолько высока, что из двух повреждённых МиГов быстро собирали один, а затем возвращали в строй и второй.

В декабре 1940 года началось производство одноместных ильюшинских штурмовиков, сделавшее ненужной работу над противотанковым МиГом. Летом 1940 года в Москву доставили приобретённые в Германии самолёты гитлеровских Люфтваффе-истребители «Мессершмитт-109», «Мессершмитт-110», «Хейнкель-100», бомбардировщики «Юнкерс-38», «Дорнье-215, транспортный самолёт «Юнкерс-52» и тренировочные «Бюккер-Юнгман» и «Бюккер-Юнгмейстер».

И всё же продав нам самолёты, они во многом просчитались. Их достоинства и недостатки успели определить с достаточной полнотой, а нащупать уязвимые места в технике потенциального противника уже немало.

Ни о каком копировании не могло быть и речи. Но то, что немецкие ВВС имели на вооружение тяжёлый истребитель сопровождения Ме-110, повлияло на формирование следующего задания А.И. Микояну и М.И. Гуревичу.

В конце 1940 года получил первый орден Ленина Артём Иванович. Через несколько недель Микояна откомандировали в Германию. Он был среди тех, кому поручили ознакомиться с авиационной техникой потенциального противника.

В апреле 1941 года ещё одна встреча с немцами. На этот раз в Москве, когда некоторые советские авиационные заводы посетили инженеры Люфтваффе.

Как вспоминает М.И. Гуревич, в мае 1941 года на одном из совещаний Сталин сказал, что истребители строить дешевле и проще, чем бомбардировщики, и потому их число надо наращивать. Он даже назвал цифру – дать армии не менее двадцать тысяч истребителей.

В 1941 году авиационная промышленность выпустила 1946 истребителей ЛаГГ, МиГ, ЯК. Конечно, две тысячи новейших самолётов – это не двадцать тысяч. Беда заключалась ещё и в том, что лётчики не успели по-настоящему освоить новые машины.

Возмужание. Приобщение к творчеству^[30]

Ленинградский военно-механический институт (ЛВМИ) я закончил в 1934 году. Вместе с дипломом инженера я получил направление в только что созданный Ленинградский артиллерийский научно-исследовательский морской институт (ЛАНИМИ) на должность инженера-конструктора.

Слабо разбиравшийся в военно-морских делах тогдашний нарком ВМФ П.Н. Фриновский, через некоторое время был освобождён от поста наркома.

Глубокий след в моей памяти оставили, в частности, консультации и встречи в институте с известным кораблестроителем академиком А.Н. Крыловым.

В конце марта 1938 года в моей судьбе произошёл новый крутой поворот – я был назначен директором завода «Большевик».

Мы приняли решение отделить сборку от крупномеханического производства. Одновременно осуществили реконструкцию ряда других цехов, был создан цех нормальных деталей.

Для изучения по решению правительства зарубежного опыта, в целях ведения переговоров о возможности заказа некоторых образцов техники я с делегацией побывал в Чехословакии летом 1938 года.

1938 год был для меня одним из самых насыщенных, исключая, конечно, период Великой Отечественной войны.

По всем показателям государственный план не только выполнили, но и перевыполнили, порой значительно. А вскоре, 8 февраля 1939 года, наш завод был награждён орденом Ленина. Орденами и медалями была отмечена и большая группа – 116 человек-рабочих, инженерно-технических и руководящих работников завода. Высшей награды Родины удостоился и я. Через два месяца состоялось вручение наград. Оно проходило в Москве, в Свердловском зале Кремля. Награды вручал М.И. Калинин. Ордена и медали вручали также бойцам и командирам Красной Армии  — участникам боёв у озера Хасан»

1939 год был знаменателен для меня и тем, что я был избран делегатом XVIII съезда партии и участвовал в его работе.

Тогда на съезде я, как и все делегаты, с напряжённым вниманием слушал Сталина, который говорил о том, что империалистические державы, пытаясь найти выход из кризиса, стремятся развязать мировую войну и направить её остриё против страны победившего социализма.

К весне 1939 года в войну были втянуты страны с населением около полумиллиарда человек. Усилить борьбу за предотвращение мирового пожара, разоблачать его поджигателей, всемерно поддерживать сопротивление народов, оказавшихся под угрозой империалистического порабощения, укреплять деловые связи с миролюбивыми странами, не давать провокаторам войны втянуть СССР в конфликт – за эти установки в области внешней политики, мы, делегаты съезда, голосовали горячо и единодушно.

Бурную овацию в зале заседаний вызвало прозвучавшее с трибуны съезда сообщение о том, что, построив в основном социализм, Советский Союз вступил в полосу завершения строительства социалистического общества. На съезде был поставлен вопрос об основной экономической задаче СССР – догнать и перегнать главный капиталистические страны по производству продукции на душу населения.

Рассмотренный нами третий пятилетний план предусматривал усиление индустриальной мощи государства, укрепление колхозного строя, повышение материального и культурного уровня народа, укрепление обороноспособности страны.

Особый упор был сделан съездом на необходимость ускоренного развития оборонной промышленности, создания крупных государственных резервов по топливо-энергетической и другим отраслям экономики. Кроме того, намечалось комплексное развитие основных экономических районов страны, создание предприятий – дублёров на Урале, в Поволжье, в Сибири и Средней Азии. Большое внимание было уделено расширению угольно-металлургической базы на Востоке, нефтяной между Волгой и Уралом, зерновой – в восточных и юго-восточных районах Советского Союза. Но ни на минуту не отступала тревожная мысль: успеем ли, сделаем ли всё, что наметили, упредим ли надвигающуюся на нас войну.

Во второй половине года на хозрасчёт были переведены почти все цеха завода.

Трудным выдался и конец года. Империалистам удалось спровоцировать финских реакционеров против СССР. Ленинград превратился, по существу, в прифронтовой город.

В штабе Ленинградского военного округа обосновался Жданов, как член Военного совета округа.

— На Карельском перешейке наши войска при поддержке авиации и флота продвинулись на 65 километров и вышли к «линии Маннергейма», — сказал он.- Но прорвать её с ходу нам не удалось. В частности встретились непредвиденные трудности с разрушением укреплений. Я думаю, вам, Дмитрий Федорович, следовало бы в ближайшие дни поехать на фронт. Надо на месте посмотреть и посоветоваться с военными товарищами, чем бы завод мог помочь в этом деле. Возьмите с собой двух-трёх инженеров.

Назавтра ранним утром мы с Е.Г. Рудяком, главным конструктором и инженером-конструктором Г.П. Волосатовым выехали на автомобиле на фронт. Рудяк многое сделал для разгрома врага в Великой Отечественной войне. Он стал Героем Социалистического труда, лауреатом Ленинской и Государственных премий, доктором технических наук, профессором. Волосатову я немногим более года спустя передал «Большевик». Георгий Павлович успешно руководил заводом и в последующем возглавил одно из главных управлений наркомата вооружения.

В районе боевых действий нас проводили к командующему – командарму 2 ранга К.А. Мерецкову. Нас проводили на передний край. Заставить замолчать доты можно только огнём орудий большого калибра, причём прямой наводкой. Но доставить их на огневые позиции для такой стрельбы очень сложно.

— Нельзя ли что-нибудь придумать для повышения проходимости орудий? – спросил Мерецков. – Очень нужны и специальные бронебойные снаряды.

Фронтовой заказ был выполнен в короткие сроки. Теперь даже самые прочные укрепления противника не были способны противостоять ударам наших орудий.

Белофинов от поражения не могли спасти ни активные поставки оружия из Англии и Франции, ни скрытая помощь фашистской Германии. В марте 1940 года в Москве состоялось подписание мирного договора между СССР и Финляндией.

На передний край выдвигалась задача укрепления организованности и дисциплины. В русле её решения в июне 1940 года был осуществлён переход на 8-часовой рабочий день и семидневную рабочую неделю. Запрещался уход рабочих и служащих с предприятий и учреждений без разрешения.

10 июля 1940 года Президиум ВС СССР принял Указ «Об ответственности за выпуск недоброкачественной продукции и за несоблюдение обязательных стандартов промышленными предприятиями».

Расширялась Магнитка, завершалось строительство Нижнетагильского металлургического завода. В Забайкалье поднимался Петровск-Забайкальский металлургический завод, а на дальнем Востоке – «Амурсталь».

К началу 1940 года женщины составили 41% рабочих и служащих.

Развёртывание Вооружённых Сил  — к июню 1941 года их численность была увеличена по сравнению с 1939 годом почти в три раза и превысила 5 миллионов человек – требовало много  людей.

Нарастание военной угрозы для СССР вынуждало нашу партию и правительство переключать всё большее количество предприятий народного хозяйства на выпуск оборонной продукции. В частности на неё было переключено более половины заводов наркомата тяжёлого машиностроения. Военную продукцию стали выпускать ряд предприятий металлургической, нефтяной и строительной промышленности. Серьёзная реорганизация была проведена и в сфере оборонной промышленности. Здесь были созданы наркоматы авиационной промышленности, вооружения, боеприпасов и судостроения. Один за другим вводились в строй новые авиационные, моторостроительные, танковые и другие оборонные заводы. За три года  — с 1938 по 1940 год производство военной продукции увеличилось в 2,3 раза.

Вручив мне на вокзале билет на 9 июня 1941 года, представитель горкома отвёл меня в сторону и негромко сказал:

— Алексей Александрович (Кузнецов — А.М) просил передать, что вас вызывают в Центральный Комитет. Зачем, по какому вопросу – неизвестно. Так что нужно быть готовым ко всему… При вручении пропуска мне сказали, что следует идти к секретарю ЦК партии Г.М. Маленкову.

— Вы, товарищ Устинов, не знаете, зачем вас пригласили? – спросил, поздоровавшись секретарь ЦК ВКП(б).

— Нет.

— В ЦК есть мнение назначить вас наркомом вооружения.

— Спасибо за доверие. Но сумею ли его оправдать? Одно дело – завод, а тут наркомат – десятки заводов.

— Хорошо. Подумайте. Сейчас идите в гостиницу. О нашем разговоре пока никому не говорите. Потом вызовем, и вы сообщите своё решение.

Вечером, после ужина в гостинице, лёг спать. Утром по пути на завтрак в гостиничный буфет купил «Правду».

На первой странице бросилось в глаза: Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении. А тут словно толкнуло что-то в грудь, когда увидел после слов «о назначении Народным комиссаром вооружения СССР» свою фамилию и инициалы. А как же слова Меленкова: идите, подумайте, потом вызовем.

Я задал Василию Михайловичу Рябикову, первому заместителю наркома вооружения вопрос, который возник у меня ещё вчера после разговора в кабинете Маленкова.

— А где Ванников?

— Борис Львович уехал, ничего никому не сказал.

 Шестую страницу газеты, где в хронике сообщалось, что Б.Л. Ванников освобождён от поста Наркома вооружения, ни я, ни Рябиков к тому моменту ещё не читали.

Позднее мы узнали, что Ванников был арестован. Месяц спустя его освободили и назначили ко мне заместителем. Работали мы дружно и слаженно. Что называется, рука об руку, без малого год. И потом, когда в апреле 1942 года Борис Львович возглавил наркомат боеприпасов, и в послевоенные годы наши товарищеские, деловые отношения сохранились. Я решил отсюда же, из кабинета В.М. Рябикова позвонить Н.А. Вознесенскому – первому заместителю Председателя Совнаркома  — Председателю Госплана СССР, курировавшему в правительстве наркомат вооружения.

Николай Алексеевич поздравил меня с назначением.

— Вам надо, не затягивая, приступить к руководству наркоматом, — сказал он. – Главное сейчас – выполнение плановых заданий особенно по выпуску нового вооружения. Изучите этот вопрос, и завтра доложите как обстоят дела. Желаю успехов.

 — Василий Михайлович, надо собрать коллегию.

Когда все члены коллегии собрались, я объявил им о вступлении в должность. Рассказал о разговоре с Вознесенским. Следует сказать, что по структуре, разнообразию и объёму выпускаемой подчинёнными наркомату предприятиями продукции, наркомат вооружения был сложнейшим организмом.

Он ведал конструированием, испытанием и производством полевой, морской, противотанковой и зенитной артиллерии, пушечно-пулемётного вооружения для авиации и танков, стрелкового оружия всех систем и боеприпасов к нему, оптических приборов для Красной Армии и ВМФ.

Основными структурными подразделениями наркомата являлись главки с подчинёнными им заводами.

Главное артиллерийское управление осуществляло руководство производством всех видов артиллерии. Его возглавлял Н.Э. Носовский, работавший до этого в течение ряда лет директором крупного артиллерийского завода.

Одно из главных управлений, которым руководил А.Е. Добровольский, ведало оптикой и приборами. Этой продукцией снабжались все виды Вооружённых Сил и рода войск.

Вопросами производства боеприпасов ко всем видам стрелкового оружия занималось главное патронное управление. Было ещё главное управление снабжения и сбыта и главное управление капитального строительства.

В составе наркомата помимо заводов было 5 научно-исследовательских и проектных институтов, 10 отдельных и центральных конструкторских бюро, 8 вузов, 13 техникумов и 4 рабфака. Было у нас и своё издательство, выпускающее журналы «Вооружение», «Оптико-механическая промышленность», и «Производственно-технический бюллетень».

Обстановка требовала увеличить выпуск вооружения, прежде всего артиллерийских систем. Постоянное внимание этому вопросу уделял ЦК партии. Его решение лично контролировал Сталин.

Он неоднократно подчёркивал огромную роль в войне артиллерии.

«Если мы с вами заглянем в историю, — говорил И.В. Сталин в 1937 году, — то увидим, какую важную роль во всех войнах играла артиллерия. Чем побеждал Наполеон? Прежде всего, артиллерией. Чем в 1870 году под Седаном были разгромлены французы? По преимуществу артиллерией. Для успеха войны исключительно ценным родом войск является артиллерия. Я хотел бы, чтобы наша артиллерия показала, что она является первоклассной». Свежи были в памяти и слова Сталина, сказанные при подведении итогов советско-финляндского вооружённого конфликта. Тогда он назвал артиллерию богом войны.

В июне 1941 года в серийном производстве находились 76-мм горная пушка образца 1938 года, 107-мм пушка образца 1940 года, 122-мм гаубица образца 1938 года и пушка такого же калибра образца 1931/37 года, 152-ммгаубица – пушка образца 1937 года, 203-мм гаубица образца 1931 года.

Для зенитной артиллерии промышленность вооружения произвела 37-мм автоматическую пушку образца 1939 года и полуавтоматическую 85-мм пушку образца 1939 года, признанную лучшей в мире. Продолжалась отработка опытных образцов 100-мм зенитной пушки. Выпускались также крупнокалиберные 12,7-мм зенитные пулемёты системы В.А. Дегтярёва и Г.С. Шпагина и 7,62 зенитные установки (одиночные, спаренные, счетверённые) под пулемёты системы Максима.

Для вооружения танков выпускались 7,62 мм. танковые пулемёты образца 1939 года, 45-мм танковая пушка образца 1940 года. 76-мм танковые пушки образца 1933 и 1940 года. Технический уровень наших артиллерийских систем в целом отвечал требованиям времени, что было несомненно большой заслугой конструкторских коллективов В.Г. Грабина, Ф.Ф. Петрова, И.И. Иванова, М.Я. Крупчатникова, Л.В. Люльева, Л.А. Локтева и других.

Следует сказать, что две трети образцов артиллерийских орудий, находившихся к началу войны в производстве были созданы в 1938-1940 годах.

В них были учтены последние достижения науки и техники, а также опыт боевых действий в различных районах мира.

Советские орудия по мощности, начальной скорости снарядов, темпу огня, маневренности, степени внедрения автоматики в большинстве случаев превосходили лучшие зарубежные образцы. В частности, значительно лучше немецкой была наша дивизионная артиллерия. Особенно хорошими боевыми качествами обладала 122-мм гаубица образца 1938 года, которая в ходе войны и в течение многих лет после её окончания не требовала модернизации.

Вообще же все орудия серийного производства отличались удобством и надёжностью в эксплуатации, простотой в изготовлении и обеспечивали выполнение боевых задач.

При ознакомлении с планом производства артиллерийских орудий я обратил внимание на то, что ни на одном из заводах не выпускались 45-мм противотанковые  и 76-мм полковые и дивизионные пушки.

— Василий Михайлович, чем объяснить такое положение? – спросил я у Рябикова.

— Производство этих орудий прекращено, Дмитрий Фёдорович, — ответил он.

— Почему?

— Таково требование заказчика – главного артиллерийского Управления наркомата обороны, и в частности его начальника маршала Кулика. – Чем мотивировалось это требование?

— Необходимостью замены этих орудий новыми, имеющими большую бронепробиваемость в связи с обозначившейся тенденцией усиления броневой защиты немецких танков.

— А каково твоё мнение по этому вопросу?

— Видимо, в этом есть резон, Дмитрий Фёдорович. Но снимать с производства эти орудия, не освоив выпуска новых, нельзя. И это не только моё мнение…

Последующие события подтвердили правильность такой точки зрения. Нам, по существу, пришлось выправлять это положение уже в условиях начавшейся войны.

В 1940 году промышленность вооружения выпустила более 15 тысяч орудий всех калибров и типов (полевых, противотанковых, танковых, зенитных и авиационных). Среднегодовое же их производство в третьей пятилетке было почти в пять раз больше, чем во второй пятилетке.

… После разгрома белофинов были предприняты меры по резкому увеличению производства миномётов всех калибров. Их разработка осуществлялась КБ Б.И. Шавырина.

В 1940 году миномётов было выпущено в 9 раз больше, чем в 1939 году. Велись работы по созданию 160-мм миномёта, но они завершились уже в ходе войны.

Значительную долю продукции, производимой промышленностью вооружения, составляло стрелковое оружие. В 1938-1941 годах были созданы его новые образцы, в том числе карабин, самозарядная винтовка Ф.В. Токарева, автоматы В.А. Дегтярёва и Г.С. Шпагина, ручной и станковый пулемёты Дегтярёва. Наше стрелковое оружие по основным показателям не уступало лучшим зарубежным образцам. А наш автомат – простой по конструкции, удобный и надёжный в боевом применении пистолет – пулемёт Шпагина (ППШ) во многом превосходил немецкие автоматы МР 28-11 и МР38-40. В скором времени это убедительно подтвердил опыт боевых действий в Великой Отечественной войне. Производство стрелкового вооружения по мере нарастания для нашей страны военной опасности увеличивалось. В 1940 году оно почти в два раза превысило уровень 1938 года.

Сначала 30-х годов велись работы по созданию противотанковых ружей, но, к сожалению, к началу войны удовлетворительного образца так и не было создано.

Одной из причин этого являлось неверное предположение, что всю тяжесть борьбы с танками в войне возьмёт на себя артиллерия. Повинен здесь и наш наркомат, который не проявил достаточной настойчивости и целеустремлённости в доводке этого вида вооружения.

Производила промышленность вооружения также прицелы, панорамы, бинокли, стереотрубы, дальномеры, другие оптические приборы. Качество отечественного приборостроения было высоким, но вот масштабы его производства ввиду недостатка производственных мощностей оставалось сравнительно небольшим.

Огромная работа осуществлялась и в других оборонных отраслях промышленности. В этом я убедился воочию во время смотра новых образцов вооружения Красной Армии, который проводился на одном из подмосковных полигонов в воскресенье, 15 июня 1941 года. На смотре присутствовали руководители партии и правительства, оборонной промышленности, высшее военное командование.

На смотр был представлен средний танк Т-34 и тяжёлый танк КВ-1. Оба этих танка значительно превосходили по основным характеристикам танки вероятных противников.

Следует отметить, что производственные мощности танкостроительной промышленности СССР к лету 1941 года превосходили аналогичные мощности Германии в полтора раза.

Однако трудности, связанные с переходом к производству новых боевых машин, на первых порах сдерживали их выпуск. На XVIII съезде ВКП (б) отмечалось, что авиация рассматривается империалистическими армиями, как панацея от всех военных затруднений, на неё империалисты делают ставку, надеясь с её помощью добиться победы в будущей войне.

Число предприятий в этой отрасли к концу 1940 года по сравнению с 1937 годом увеличилось на три четверти, а производственные мощности к лету 1941 года почти в полтора раза превосходили мощности авиазаводов фашистской Германии.

Промышленность вооружения поставляла для оснащения советских боевых самолётов 7,62мм и 12,7-мм авиационные пулемёты, 20-мм и 23-мм авиационные пушки, имевшие высокую скорострельность. К сожалению, при превосходстве СССР в общем объёме выпуска самолётов, новых типов боевых машин у нас накануне войны производилось меньше, чем в Германии.

Хочется сказать и ещё об одном образце советского оружия, которое мне впервые довелось увидеть в действии на том же смотре 15 июня. Речь идёт о боевой реактивной установке БМ-13, в последующем названной «катюшей» и завоевавшей под этим именем легендарную славу.

Из каждой установки на смотре был произведён один залп 16 реактивными снарядами 132-мм калибра. Огонь вёлся по лёгким полевым укрытиям, удалённым примерно на 6 километров. Результаты произвели на присутствующих огромное впечатление.

Несколько дней спустя, 21 июня 1941 года, состоялось решение о серийном производстве реактивных снарядов, боевых установок и формировании частей реактивной артиллерии.

Не вдаваясь в подробности, отмечу, что за 1939-1940 годы мощности судостроения в СССР увеличились в три раза, а флот получил от промышленности свыше 200 новых боевых кораблей различных классов. В их оснащённости принимали участия и предприятия нашего наркомата. Ещё в 1938 году для крейсеров и береговых батарей была создана 180-мм трёхорудийная башенная установка, превосходившая подобные артиллерийские системы иностранных флотов. На вооружение эсминцев поступила новая 130-мм пушка. Береговая артиллерия оснащалась орудиями 152, 180, 356 и 406-мм калибра. К концу войны она насчитывала более 1100 орудий с дальностью стрельбы до 45,5 километра.

Главный металлург Кировского завода^[31]

Необходимо было усовершенствовать броню, используемую в производстве танков. Борис Глебович Музруков позднее рассказывал о начале этой работы: «Из Италии я вернулся в 1937 году. Назревала война с Финляндией. Шла упорная работа по укреплению финской границы. Неожиданно было обнаружено, что в наших оборонительных укреплениях есть серьёзный изъян: броня капониров насквозь прошивается снарядами». Приемлемого решения не получалось, пока Музруков не предложил метод цементации. О ходе работы металлурги регулярно докладывали в партийные органы Ленинграда.

«Пришли на доклад в обком. Первым секретарём обкома и членом Политбюро ЦК был тогда А.А. Жданов. Выслушав наше сообщение о возможной замене капониров, он снимает трубку и звонит прямо Сталину:

— Товарищ Сталин, у меня здесь группа металлургов с Кировского завода. Они имеют предложение по повышению надёжности капониров. Предлагаю заслушать их на Политбюро!

Через неделю делегацию Кировского завода пригласили в Москву. Я был старшим по должности. Вместе с наркомом тяжёлого машиностроения Вячеславом Александровичем Малышевым мы явились на Политбюро. Председательствовал В.М. Молотов. Сталин сидел у окна в стороне. Молотов объявил: — На повестке дня доклад металлургов Кировского завода об укреплении брони капониров. Кто будет докладывать? Сталин спрашивает: — А кто приехал?

— Группа работников Кировского завода во главе с главным металлургом.

— Пусть он и доложит

Справившись с волнением, через две-три минуты я уже спокойно доказывал преимущества наших капониров перед ижорскими. Сталин часто прерывал меня вопросами, требуя всё новых и новых доказательств. Я был уверен в надёжности предлагаемых кировцами устройств, поэтому обстоятельно опровергал все доводы.

Сталин спросил:

— А почему вы разделились на две группы?

— С тем, чтобы путём соревнования быстрее выявить наилучший путь решения поставленной задачи.

Мой ответ Сталина взволновал. Он встал и начал ходить по залу, рассуждая о том, как инициативен и смекалист наш народ и, несмотря на бюрократические препоны, находит пути решения поставленных задач. А.А. Жданов предложил наградить нашу группу. И вот утром 21 июня 1939 года мы прочитали в газетах о награждении группы работников Кировского завода орденами и медалями. Это был первый мой орден Трудового Красного Знамени».

Музруков запомнился Сталину и членам Политбюро своим выступлением. И это повлияло на его дальнейшую судьбу. Перед праздником 22-годовщины Октябрьской революции последовал очередной вызов в Москву к Малышеву. В.А. Малышев, улыбнувшись, вынул из стола документ и протянул его Музрукову. Это было Постановление ЦК ВКП(б) о назначении Б.Г. Музрукова директором Уральского завода тяжёлого машиностроения имени Серго Орджоникидзе. Под коротким текстом подпись: И. Сталин

Щит и меч

«Отец заводов» Уралмаш

Уральский завод тяжёлого машиностроения (УЗТМ) – официальный ввод в строй 15 июля 1933 года.

Война надвигается

«Продукция оборонной промышленности за вторую пятилетку выросла более чем в 2,8 раза. Советский Союз значительно укрепил свою обороноспособность. Промышленность СССР могла уже своими силами обеспечить нужды обороны.

Рост производства основных видов вооружения в СССР за 1930-1937 годы

Вид вооружения	Производство в среднем за год
1930-1931	1932-1934	1935-1937
Самолёты	860	2595	3678
Танки	740	3371	3139
Артиллерия:
малокалиберная	1040	2196	3609
Среднекалиберная	870	1602	1381
Винтовки	174 тыс.	256 тыс.	397 тыс.

В 1939 году производство продукции оборонной промышленности выросло на 46,5%. В 1939-1941 годах планировался рост производственных мощностей оборонной продукции в 2,5 раза.

В то время в мировой технике танкостроения господствовало мнение, что броня толщиной 20 мм. является пределом. Советское танкостроение опровергло эти представления. Значительным этапом в истории советского танкостроения был 1938 год – год создания танков КВ на Кировском заводе и Т-34 на Харьковском заводе.

Танк КВ (главный конструктор Ж.Я. Котин) был принят на вооружение Красной Армии в 1940 году. Это был тяжёлый танк. При весе 47,5 тонны танк имел лобовую броню толщиной 100 мм., а бортовую – 75 мм. Максимальная скорость танка составила 35 км., а запас хода более 200 км. Танк был вооружён 76-мм. пушкой и тремя пулемётами.

Основы конструкции среднего танка Т-34 заложил и творчески разработал талантливый конструктор М.И. Кошкин.

Впервые на танке Т-34 было применено наклонное расположение броневого листа. Впервые на танках были установлены длинноствольные пушки, что повышало начальную скорость вылета снаряда. Большое значение для повышения манёвренных качеств КВ и Т-34 имело создание мощного специального танкового двигателя В-2, работающего на тяжёлом «негорючем» дизельном топливе.

Высокооборотный танковый дизель-мотор В-2 (500 л.с), обладавший бесспорным преимуществом перед карбюраторными бензиновыми двигателями, — был спроектирован ещё в 1937 году, прошёл государственные испытания в 1938 году и принят в серийное производство.

Гениальные находки конструктора Кошкина трудно воспринимались руководителями бронетанкового и артиллерийского управлений в Красной Армии. Планировалось и внедрялось массовое производство различных модификаций лёгких танков. Сталин занимал промежуточную позицию. После одного из заседаний, как рассказывали очевидцы, он взял в руки макет танка А-20 и предложил принять его за основу. Затем он обратился к членам Политбюро и сказал: «Думаю, что кроме представленного нам колёсно-гусеничного танка с мощным двигателем и 76-миллиметровой пушкой, следует разработать и изготовить схожий танк, но на гусеничном ходу. После сравнительных испытаний двух образцов окончательно решить вопрос о принятии на вооружение армии, показавшего лучшие результаты».

Кошкин безвременно погиб. Ему пришлось зимой в начале 1940 года, лично сесть на место командира танка и привести свою машину из Харькова в Москву, чтобы показать чиновникам из штаба Красной Армии преимущество среднего танка на гусеничном ходу и добиться решения о принятии его на вооружение. М.И. Кошкин в этом походе простудился и умер от болезни лёгких. Работу по совершенствованию Т-34 продолжил его ближайший помощник Л.А. Морозов, сменивший М.И. Кошкина на посту главного конструктора Харьковского танкового завода.

В некрологе, помещённом в заводской многотиражке, написано: «В 1939 году товарищ Кошкин в присутствии И.В. Сталина высказал свои сомнения в отношении требований заказчика. Обращаясь к заказчику, товарищ Сталин предложил не стеснять инициативу завода, дать коллективу возможность работать. Это указание осуществили. Завод изготовил два механизма. Один по предложению заказчика, другой – по идее товарища Кошкина. Механизм, изготовленный по предложению товарища Кошкина, принят в серийное производство».

За несколько месяцев до войны Главное артиллерийское управление (начальник – Маршал Кулик) внесло предложение заменить танковую 76-мм. пушку на новую 107-мм, мотивируя замену тем, что немцы усиливают броню на своих танках. Наркомат вооружения категорически возражал против такого варианта, так как снимались с производства хорошие освоенные противотанковые пушки. Наркомат предлагал увеличить начальную скорость снаряда или поставить освоенные промышленностью 85-мм. зенитные пушки (что и было сделано впоследствии, в 1943 году).

Работала комиссия, которая ничего решить не могла. После доклада комиссии Сталин принял решение пушки 45, 76-мм с производства снять и ставить на танки пушки калибра 107-мм.

Сведения, которыми располагал товарищ Кулик и на основании которых были приняты ошибочные решения прекратить производство отличных пушек, оказались несостоятельными. Чтобы выправить положение, уже в начале войны, ГКО принял решение форсировать производство 45-мм и 76-мм пушек.

«Машины новых типов КВ и Т-34, значительно превосходившие по своему качеству немецкие, в 1939 году не производились, а в 1940 году их было выпущено немного: 243 КВ и 115 Т-34.

В этом, а также в других серьёзных ошибках и упущениях было повинно прежде всего руководство Народного комиссариата обороны и Генерального штаба.

Заместители наркома Г.И. Кулик, Л.З. Мехлис и Е.А. Щаденко, которым партия и правительство специально поручили работу по оснащению Вооружённых Сил СССР новой техникой снимали с производства старые образцы, но подолгу не решались одобрить новые. Резко сократился выпуск пушечной артиллерии, а 76-мм дивизионная пушка была снята с производства. Серьёзно отставало от требований современной войны производство противотанковой и зенитной артиллерии. Сократился выпуск пулемётов.

---

[1] Рокоссовский К.К. Солдатский долг. Военные мемуары. Издательство министерства обороны СССР Москва 1968.

с. 3-10.

[2] Хоробрых А.М. Главный маршал авиации А.А. Новиков,  Москва. Военное издательство 1989

[3] История ордена Ленина Ленинградского военного округа   с.150

[4] История ордена Ленина Ленинградского военного округа.

[5] Новиков А.А. В небе Ленинграда с. 64

[6] Новиков А.А. В небе Ленинграда с. 67-68

[7] А.М. Василевский Дело всей жизни. Книга первая. Издание шестое Издательство политической литературы, 1989

[8] Треппер Л. Большая игра   М., 1990 с. 71-74, 87-92, 99. Треппер Леопольд – Советский разведчик-интернационалист, действовал накануне и в период второй мировой войны на территории Бельгии и Франции.

[9] М. Колесникова, М. Колесников. Рихард Зорге ЖЗЛ. Издательство ЦК ВЛКСМ. Москва «Молодая гвардия» 1971.

[10] М. Колесникова, Михаил Колесников. Рихард Зорге   ЖЗЛ Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» Москва 1971.

[11] Г.К. Жуков Воспоминания и размышления Москва. Олма-пресс. 2002 13-е издание исправленное и дополненное по рукописи автора

[12] История Второй Мировой войны 1939-1945 гг М., Восниздат 1975 т.4, с.25.

[13] Известия 1941, 14 июня. Против этого абзаца Г.К. Жуков написал: «Это тоже оставить» — Прим. автора

[14] Кузнецов Н.Г. Накануне. Военно-историческая библиотека. Издательство АСТ. Москва. 2003.

[15] Карпов В.В. Большая жизнь. Москва, «Вече» 2009 стр. 544-549.

[16] Кузнецов Н.Г. Накануне. Военно-историческая библиотека. Издательство АСТ. Москва. 2003.

[17]Шахурин А.И. Крылья Победы. Воспоминания. Издание третье, дополненное. Москва Издательство политической литературы. 1990.

[18] Весной 1949 года М.И. Родионов был арестован по так называемому «Ленинградскому делу» и погиб в результате беззакония и произвола – Прим. ред

[19]В семидесятые годы прошлого века, работая заместителем начальника снабжения Хабаровского завода имени А.М. Горького, я готовил обращение от завода и Минсудпрома СССР на имя Министра авиационной промышленности (МАП) СССР П.В. Дементьева по поводу поставки гидравлики для укомплектования корабельных гидрокомплексов (КГМ-5), предназначенных для погрузо-разгрузочных работ на лесовозах типа «Пионер Камчатки» в условиях низких (до -70°С)температур для работы по Севморпути. В то время было общеизвестно, что самую лучшую гидравлику производит МАП. Мы получили отказ и пришлось срочно освоить производство гидравлики на заводах Минсудпрома. — А.М.)

[20] В августе 1940 Я.В. Смушкевича перевели на должность генерал-инспектора ВВС, а затем помощника начальника Генштаба РККА по авиации. Причины перемещений не объяснены. В начале июня 1941 года он был арестован, а 28 октября с 19 другими военачальниками расстрелян по приказу Берии в посёлке Барбыш под Куйбышевым – Прим. ред

[21] Как свидетельствует В.В. Шавров в книге «История конструкций самолётов в СССР 1938-1955 гг»., вышедшей в 1978 году, спроектированный Н.Н. Поликарповым в начале 1940 года самолёт И-185 с двигателем воздушного охлаждения, имевший исключительно сильное пушечное вооружение и впоследствии модернизированный, успешно прошёл госиспытания в октябре 1942 года. По оценке НИИ ВВС, это был истребитель, превосходящий все истребители мира 1942 года, притом перспективный. Самолёт был дополнительно испытан на Калининском фронте в конце 1942 года. Он показал своё превосходство над немецкими истребителями. «Самолёт был скоростным и маневренным, — пишет Шавров. – Шла подготовка его серийного производства. Однако при подготовке испытаний на дальность произошла катастрофа (засорился жиклёр карбюратора), погиб лётчик. Внедрение в серию самолёта затормозилось»,… несмотря на рекомендации и ходатайство ВВС Красной Армии о принятии самолёта И-185 с двигателем М-71 на вооружение  и о запуске его в крупное серийное производство. – Прим. ред.

[22]В соответствии с решением Совета Труда и Обороны при Совнаркоме СССР от 02.04.1932 г. в 14 км.от города Хабаровска в 1932 году началось строительство авиационного завода и моторных мастерских, почти одновременно со строительством города Комсомольска-на-Амуре и завода имени Ленинского комсомола. В 1935 году Алексей Максимович Горький, пойдя навстречу просьбам первостроителям завода, разрешил назвать завод своим именем. В Великую Отечественную войну завод капитально ремонтировал и модернизировал самолёты И-15, И-16, ИЛ-2, ИЛ-4, собирал истребитель ЯК-3, завод имел свой аэродром и свой лётный состав. В 1946 году завод был передан в Наркомат судостроительной промышленности. Мне посчастливилось после окончания института работать на Хабаровском заводе им. А.М. Горького с 1972 по 1986 гг. и с 1989 по 1996 гг. (А.М)

[23]Лалмаев Малышев. В ..  ЖЗЛ  Москва «Молодая гвардия» 1981

[24] В настоящее время в этом здании работает Государственная Дума России.

[25]Мюр и Мерилиз – бытовое название магазина в 30-е годы в здании нынешнего ЦУМа

[26] Карпов В.В.  Генералиссимус  Москва «Вече» 2010. С.167-177.

[27] Карпов В. Генералиссимус  Москва. «Вече»  2010 с. 177

[28]Арлазоров М. Артём Микоян  ЖЗЛ. Москва «Молодая гвардия» 1978.

[29] 7 июля 1937 года Япония начала войну против Китая, захватив в короткий срок такие важные торгово-промышленные центры, как Шанхай, Пекин, Тяньцзинь, Калган и др. Советский Союз оказал Китаю дипломатическую поддержку, предоставил крупный займ, продал в 1938-1939 годах разного рода оружие, в том числе и 600 самолётов. «К середине февраля 1939года – читаем мы в «истории Внешней политики СССР», — в Китае работало и участвовало в борьбе против японских захватчиков 3665 военных специалистов» . одним из них и был К.К. Коккинаки.

[30] Устинов Д.Ф. Во имя победы. Заметки наркома вооружения. Военные мемуары. Москва. Военное издательство 1988.

[31]Музруков   ЖЗЛ  Богуненко Н.  «Молодая гвардия»  2005

Материалы книги «Россия из века в век» напечатаны с разрешения и согласия автора Анатолия Ивановича Матвеева.